Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

На двенадцатый день после того, как Лось выехал из ревкома, он прибыл в бухту Ключевую. Пологий склон бухты показался ему пустынным. Здесь, на склоне горы, смутно вырисовывались лишь три верхушки яранг, занесенных снегом. Но и эти жилища были разбросаны далеко друг от друга.

Мела поземка, и небо было такое низкое, что казалось, оно придавило эти три убогие хижины. Странно было даже думать, что здесь, где-то поблизости, есть живые люди.

Лось остановил упряжку около ближней яранги. Словно из-под снега вылез человек с непокрытой головой и приветливо встретил Лося.

— Старик, — сказал Лось, — ты не слышал что-нибудь о русском человеке, который прошлой осенью должен был высадиться в этой бухте?

— Не «качак» ли тот человек? — спросил старик.

Слово «милиционер» еще не привилось на побережье, и люди по старой привычке прозвали милиционера «качаком», то есть казаком.

— Вот мы ему построили маленькую ярангу, — показал старик костылем.

Милиционер Хохлов спал, растянувшись из угла в угол своего маленького полога. Около жирника сидела миловидная девушка в цветастом ситцевом платье и что-то шила.

— Здравствуйте, — сказал Лось.

Девушка удивленно посмотрела на него и, бросив свое шитье, принялась теребить Хохлова. Он потянулся, широко зевнул и, открыв глаза, мигом вскочил. Одетый в пыжиковые штаны и милицейскую гимнастерку с петлицами, он, став на колени, быстрым движением руки расправил усы.

— Разрешите доложить, товарищ уполномоченный ревкома…

— Подожди, подожди! — перебил его Лось. — Что я тебе, Николай-чудотворец? Чего ты стал на колени? Да еще под козырек.

— Иначе невозможно, товарищ уполномоченный. Во весь рост я здесь и не встану, — растерявшись, проговорил милиционер.

— И не надо. Ложись вот и давай разговаривать. Прежде всего: что это за девица у тебя здесь?

— Это не девица, товарищ уполномоченный, а жена моя.

— Что же, по-серьезному женился?

— Ну конечно, товарищ уполномоченный, беременна уж… А как здесь одному жить? Без привычки удавиться можно с тоски. Да и то надо сказать: пищу сготовить, обшить — все ведь требуется человеку. А кроме того, и разговаривать по-ихнему с ней быстрей получается. И люди относятся, как к своему. Нарту уж собрал с их помощью. Казенных денег разве хватит? В губмилиции небось думают, что собака здесь полтинник стоит, а она — как лошадь. Право слово, у нас в Барнауле лошадь дешевле стоит. А хорошей собаке-вожаку цены нет. По пять песцов платят! А песец — сорок рублей. Вот и считай. Да небось вы и сами знаете.

— Ну, добре! — сказал Лось, посматривая на супругу милиционера. — Как зовут ее?

— Они зовут Таюринтина, а я переделал ее в Татьяну. Ну, Таня, чего ты смотришь? Давай чай!.. Или, товарищ уполномоченный, сначала суп будете из оленины?

— Двенадцать дней я чаем в дороге питался. Давай суп… А как с продуктами у тебя?

— Хорошо. Ездил в факторию к Русакову.

— Как работает Русаков?

— Хорошо, товарищ уполномоченный. Он там всем руководствует: и торговлей и промыслами. Он живет как в городской квартире. Жена у него молодец, школу открыла там, пять человек ребятишек обучает. Глядя на нее, я вернулся — и давай обучать грамоте свою Татьяну. Конечно, какой я учитель! Но все-таки прошел с ней всю азбуку…

В пологе было тесно, но чисто, тепло и светло. Кругом лежали, как ковры, пушистые оленьи шкуры. Меховые стены и потолок обтянуты ситцем. На боковой стенке булавками приколоты фотографические карточки милиционера в разных видах и даже с саблей, на деревянном коне.

На улице шумел ветер, поднималась пурга.

Впервые за всю дорогу Лось с аппетитом закусил у милиционера.

— Где ты такой хлеб берешь? — спросил он, показывая на куличик.

— Приспособился печь в кастрюльке над жирником. Низ пропечется переверну и опять пеку. Американцы так пекут. От Русакова дрожжей привез. И в стойбище всех обучил. Теперь и они едят хлеб. Муки пропасть здесь — и все крупчатка. Пять пудовичков за песца получит и печет в кастрюльке. Да что! Наловчились самогонку гнать из муки: заквасят, ствол от винчестера снимут, вроде змеевик, из него капает и капает. Запретил: перевод муки.

Милиционер повернулся к жене и сказал:

— Давай, Таня, кофе! Пристрастился я тут к кофе. Как встал, так и за него. Сгущенное молоко, все честь по чести, как американец.

— Словом, я смотрю, ты неплохо обосновался.

— Хорошо, товарищ уполномоченный. Тесновато малость, да и сидеть вот на своих ногах долго не мог привыкнуть. Ну да ведь и зверей, говорят, приучают выкамаривать разные штучки.

— Ничего, Хохлов, завезем тебе и дом. Ты только по-хорошему живи с ней, с Татьяной-то.

— И так душа в душу живем.

Милиционер улыбнулся и привлек к себе жену огромной ручищей.

— Как с контрабандой? — спросил Лось.

— С осени одна шхуненка прошла, но далеко-далеко от берегов… Может быть, прогуляемся, товарищ уполномоченный?

— Нет, друг, я так нагулялся за дорогу, что теперь прямо на боковую и спать бы.

У Хохлова была такая потребность разговаривать, что он всю ночь говорил бы и говорил с Лосем.

— Ну что ж, ложитесь, я пойду ночевать к соседям. Все-то не уляжемся здесь.

— Так уж лучше я уйду, — сказал Лось.

— Что вы, товарищ уполномоченный! У них ведь грязновато.

Лось привык ко всякой обстановке, но от милиционера ему уходить не хотелось.

Хохлов сказал жене:

— Таня, ступай ночевать к старику.

За всю ночь Лось ни разу не проснулся. А утром, встав, увидел, как милиционер, зажав мясорубку в коленях, перекручивает мясо. Таня пекла пирожки.

— Вот так и орудуем вместе, товарищ уполномоченный, — весело сказал милиционер.

Голубые глаза Лося смеялись, лицо стало необыкновенно добродушным.

— Слушай, Хохлов, а что ты никаких сообщений не давал о себе? Признаться, я уже начал беспокоиться.

— Ну, товарищ уполномоченный, есть о чем беспокоиться! Мы не пропадем. А что касаемо донесений, я все подбирал разные факты. Готовился обстоятельно написать и начал уж. Тут много есть разных штук. Вот мне, например, Татьяна рассказала, будто в устье одной реки живут какие-то русские. Поехал выяснить. Пять дней езды отсюда. Километрах в двенадцати от устья реки. Еду я на своих собаках. Пуржит, Населенных мест нет. Попервоначалу взяла меня оторопь. Смотрю, навстречу упряжка бежит. Остановились. Собаки — как волки. Рослые, сильные. С нарты сходит человек. Из мехов выглядывает русское лицо. Заговаривает — женщина. Спрашиваю: «Куда едешь?» — «Капканы, говорит, посмотреть. Поезжайте к устью, там, говорит, землянка, и муж дома, а я скоро вернусь». Гаркнула на собак и скрылась в пурге. Вот тебе, думаю, история с географией! Поехал я. Искал, искал, еле нашел эту землянку. Кругом бело, а сторон четыре. Ничего не видать. По дыму нашел. Землянка вся в снегу, одна труба торчит. Захожу, эта женщина дома уж, дородная такая. А муж плюгавенький, чистенький, выбритый, в американскую робу одет. Но по разговору вижу — ученый.

— Подожди, подожди, друг. Это ты не во сие ли видел? — спросил Лось.

— Да вы слушайте, товарищ уполномоченный… Землянка у них сделана из плавника. В этом месте, как он мне рассказывал, течение такое есть, морское. Во время половодья на берегах больших рек подмывает лес, он валится, и его выносит в океан. А морское течение сюда выбрасывает их. Бревна эти попадают с Лены, и с Колымы, и с американской Юконы. С разных мест, разные породы. И вот у них в землянке стол, скамейки — все из плавника. Печка сделана из сорокаведерной бочки — тоже выброшена морем. Я и сам на берегу находил эти бочки. Вон семь штук у меня стоят по берегу на попа с газолином, с дистиллатом, с керосином. Местное население их не берет. Ни к чему они им… Так вот, хлопочут они около меня, усаживают, угощают… Муж ее спрашивает: «Вы давно с материка?» Говорю: «Не особенно». — «Вам не доводилось слышать там про закон усталости металла?» Спрашиваю: «Что это, декрет какой?» И вот этот человек начинает мне морочить голову. Будто металл, все равно как живой организм, устает, и когда приходит время, он без всякой причины, вроде ни с того ни с сего, ломается. В какой-то лаборатории этот человек работал, и будто ему с театра военных действий, как он говорил, посылали разные обломки, для того чтобы искать этот закон усталости. Я его спросил: «Вы кто такие будете?» «Инженер, говорит, а жена — врач. Теперь занимаемся охотой на песцов». Ну, думаю, вот это птицы! Не знаю, как с ними и разговаривать. А все-таки говорю: «Разрешите мне, как местной власти, зарегистрировать вас».

И, обращаясь к жене, милиционер сказал:

— Таня, достань-ка вон ту полевую сумку.

Лось лежал на животе, опершись на локти, и, нахмурив свой огромный лоб, внимательно слушал рассказ милиционера.

Хохлов посмотрел в тетрадку.

— И фамилия-то у них не русская: Саблер Вадим Петрович, а хозяйка его — Валентина Юрьевна. Вот видишь, товарищ уполномоченный, какие судаки здесь водятся. Все с помощью Татьяны обнаружил их, а так и не узнаешь.

— Откуда же они взялись? — удивился Лось.

— Вот я тоже их спросил. И тогда он мне целый вечер рассказывал. Будто еще до войны был царский указ настроить радиостанции в этом краю. Не то десять, не то двенадцать. А когда началась война, указ этот пошел насмарку. В 1916 году все-таки одну станцию в Колыме решили построить. Саблер и соорудил эту станцию. После революции с кем-то он там не поладил, разругался и решил бросить службу. Купил собак, посадил на нарту свою жинку и поехал по побережью. Более двух тысяч километров проехал. Доехал до этого устья, понравилось ему место и обосновался здесь. Говорит: «Лучшей жизни, чем здесь, я никогда и не знал. Мной никто не командует, и я — никем». А чего ему не жить? Все у него есть. За зиму наловит с женой сотни полторы песцов; летом запасет рыбы, грибов, ягод. Вот так и живут вдвоем в стороне от людей. Но только, я думаю, неспроста они живут здесь. Может, металл какой ищут? Ведь летом ни одна собака там не бывает. Безлюдное место. А насчет продуктов, думается мне, он снабжался со шхун американских. Но в этом году у него с продуктами худо. Правда, он говорит: «А мне и не нужны продукты. Я могу жить на оленьем мясе и рыбе, как кочевники». Ну, тут что-то не то. Плетет чего-то.

— Товарищ Хохлов, тебе придется еще съездить к нему. Обяжи его явиться в ревком. Но не раньше чем месяца через два. Я сам хочу его видеть.

— Слушаюсь, товарищ уполномоченный. Только на нем дело не кончается. Я, правда, как следует еще не разузнал. Но на след напал. На берегах другой реки, далеко отсюда, почти в самых горах, американец какой-то живет. Раньше он жил там только летом. Весной на моторной лодке приезжал, а к осени уезжал. Но в эту зиму будто бы он остался здесь. Вот такой есть слух. И туда придется съездить, пошукать там.

— Да, — сказал Лось. — Имей в виду, товарищ Хохлов, что в этом году, в крайнем случае на будущий год, мы должны выселить отсюда всех авантюристов-проходимцев.

— От нас они не скроются, товарищ уполномоченный… Этого дальнего будто бы зовут мистер Ник.

На следующий день пурга стихла, и Лось вместе с Хохловым выехал к Русакову, на пушную факторию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.