Двойная миссия

Двойная миссия

Как в немногих семьях, которые без преувеличения можно называть выдающимися, у Рерихов женское начало играло первостепенную движущую роль. Елена с ее необыкновенной душой в этом союзе действовала как напалм, прожигая насквозь не только всяческую тревогу, но и саму душу мыслителя. Воспламеняющийся грандиозным факелом от ее неистовой внутренней силы, Николай мог отметать все внутренние сомнения, отвергать все свои слабости и смело двигаться навстречу вечности. Она стала предвестником явления миру нового Гуру, он же крепко держал в руке ее горячую руку, ведя за собой по пути, указанному ею и выверенному вместе. «Держательница мира» – так назвал живописец полотно, посвященное своей жене, подчеркивая одновременно и ее личную заслугу в самореализации их обоих, и ключевую роль женщины в семье, в общности людей, в мире в целом. В его понимании, признании и уважении великой роли женщины заложен один из самых важных принципов успешной семейной архитектуры, предвестник духовного единства и осознанного духовного развития. В конце концов, вопрос успешности семьи – это вопрос отношений между ее членами, а еще – неодолимая вера в своего спутника. Рерих черпал духовные силы в своей жене, когда приходили минуты отчаяния и бессилия, и ничуть не стеснялся этого. «Без Тебя не сдвинуть этих громад, висящих надо мною. Помнишь ли, в сказке… требовалась молитва чистой девушки, чтобы спасти кого-то откуда-то. Чистая женщина невидимой рукой ведет мужчину далеко», – писал он жене. И она всегда находила силы для ободрения и поддержки. Мужчина сам поднял значение женщины – в союзе двоих, в обществе, в миропонимании. Это открыло ей путь для благородной и величественной миссии, заключающейся в утверждении новой роли женщины. «Все переживаемые и грядущие бедствия и космические катаклизмы в значительной степени являются следствием порабощения и унижения женщины. Грядущая эпоха будет эпохой не только Великого Сотрудничества, но и эпохой женщины», – писала Елена Рерих, и это она оставила в наследство будущим поколениям. Вся ее жизнь оказалась «эпохой женщины», созидающей, почитаемой и любимой, поэтому она хорошо осознала свою миссию.

Никто так хорошо, как эта спокойная женщина с пышными волосами и глубокими, как звезды, глазами, не знал, чего на самом деле жаждет такой многогранный исследователь, каким был Николай Рерих. Она сдерживала его, не давала рассредоточиться, словно связывая в единый пучок все усилия, осторожно, но настойчиво, не позволяя распылять силы по сторонам. Она осознавала, что, как всякий творец, ее муж желает распространять свое влияние как можно шире, как всякий мужчина-завоеватель, он стремится обладать всем миром. Но именно женская мудрость Елены помогла выработать такую форму общения с миром, которая позволяла минимально ощущать давление цивилизации и максимально воздействовать своей теорией на это пространство, превратив жизнь в миссию. Ведь эта крепкая семья не довольствовалась тихой жизнью в удаленном гнезде на краю мира: очень многие действия Рерихов выдают их желание сохранить информацию о себе, торпедировать все мировое общественное сознание кумулятивной струей своих оригинальных, пусть часто и утопических идей. Музей Рериха в США, открытый при жизни живописца, многочисленные общества Рериха и Институт Урусвати в Индии, уже упоминавщийся Пакт мира, пусть и банальный, но величественный в своей недостижимой простоте, гималайские экспедиции с их сомнительным успехом и сонм полотен с их пусть противоречивой художественностью, но неоспоримой философией, наконец, мифическое и таинственное «общение» с махатмами, незримыми учителями из тонкого, непостижимого мира – все это ставит семью Рерихов в один ряд с уже упоминавшейся Еленой Блаватской, отдаляет семью от мирского и понятного всем, дарит исключительность и неповторимость. Каждое их действие, будь оно вырвано из контекста, казалось бы актом неудавшейся рекламы. Сложенные же в единую цепь, их поступки, подтвержденные невероятной работоспособностью Николая Рериха – живописца и литератора, ученого и философа, – создают совершенно новую, доселе невиданную формулу взаимоотношений с миром. И кажется, победа Рерихов (а она бесспорна в силу приятия его идей и чувственно-эмоционального восприятия энергетики его полотен) стала возможной благодаря виртуозно созданной ипостаси семьи как философской команды нового толка, как обособленной и абстрагированной от всего остального мира, мало понятной большинству обывателей цитадели мудрости. Рерихи представили миру иное воплощение союза мужчины и женщины, и во многом благодаря этому их остальные идеи оказались воспринятыми с трепетным восторгом, их повторяют шепотом, как молитвы. Потому что до них миру еще не являлась такая семья, которая бы посвятила жизнь двойной мудрости: фокусированию интереса к новым истинам и открытию нового формата брачного союза, в котором муж и жена являются и достойными партнерами, и носителями сакральной тайны – искусства преодоления земного притяжения. И право, неизвестно, какая их миссия – поддержание пламени искусства или возвеличивание любви и семьи – является более весомой. Если исполинскими творческими порывами мир удивляли многие, то созданием идеальной семьи с гармонией микромира внутри – только единицы.

Что ж, у этой семьи в руках оказались все нити творческого и человеческого счастья. Старательно лепя в коллективном воображении фигуры Счастья, Света и Красоты, Рерихи сумели одарить себя главными плодами любви – прекрасными детьми. Сами представлявшие яркую и даровитую русскую интеллигенцию – ту, у которой манеры и ощущения как бы подтверждены генетически, – Рерихи и детей смогли увлечь этой незримой и обволакивающей силой высших знаний, умиротворения и стремления к гармонии во всем. Действительно, Николай и Елена могли бы гордиться потомством, взращенным в походах и вечных скитаниях по миру, воспитанным в духе почитания высших духовных ценностей и, тем не менее, не лишенным самостоятельности. Последнее оказалось предвестником сыновней ответственности за каждый предпринятый шаг и сознательных ставок на деятельное творчество. Оба сына Рерихов получили блестящее образование, продемонстрировав стремление к обширным знаниям. Конечно, они с молоком матери впитали страсть к самовыражению, а их уверенность в себе во многом была обусловлена атмосферой взросления в такой исключительной семье, когда дети до окончания формирования основных черт характера не сталкиваются с разрушающими духовный фундамент раздражителями. Защитная оболочка, созданная Еленой Рерих для семьи, полностью распространялась и на детей. Она часто находилась с мальчиками за пределами суетного мира, а бесконечные поездки за границу сделали из детей настоящих граждан мира. Вот лишь один из наглядных примеров, приводимых исследовательницей творчества Рерихов Еленой Поляковой: «В 1906 году Николай Константинович ездит по Италии, Елена Ивановна с мальчиками в Швейцарии; старшему сыну четыре года, младшему – около трех. Юрик бойко говорит по-французски, жаль, что нет француженки… Светка [Святослав] тоже выказывает большую способность к французскому языку…» В четырехлетием возрасте младший сын уже пишет отцу: «Я не писал тебе потому, что я учусь полчаса по-немецки и час по-русски». Образование для русской аристократии было органичным продолжением воспитания, потому дети воспринимали учебу как неотъемлемую часть жизни, как умывание или обед. А проникновенная Елена с жаром приняла роль доброй и блистательной феи, сглаживающей трудности детей и деликатно стимулирующей мужа к новым исканиям.

Дети стали еще одним убедительным доказательством силы любви и правильности избранного пути. И дело тут вовсе не в безупречном образовании, которое родители обеспечили сыновьям. Получив исключительные знания языков все в той же гимназии Карла Мая, Юрий закончил индо-иранское отделение Школы восточных языков Лондонского университета (степень магистра индийской филологии он получил в знаменитой французской Сорбонне), а Святослав после архитектурных курсов Гарварда и Колумбийского университета продолжил путь отца в живописи. Их, как сосуды, доверху насытили идеями величиной с восьмитысячники Крыши мира, доверив целые направления и возможность продолжать дело родителей. Как часто бывает в таких случаях, они выросли только до старательных копий родителей, но гордо пронесли знамя семьи, не опустив головы и не уменьшив авторитет пленительного звучания этого повсеместно известного и в наши дни имени.

Можно по-разному относиться к мифологизации этой семьи; кто-то воспримет причисление себя к пророкам и посредникам в общении с гималайскими учителями как фарс и позерство, кто-то станет молиться их священным мощам, кто-то понимающе кивнет: все средства хороши, когда речь идет о блеске семейной марки. Ради такого стоит постараться! Не пытаясь выявить уровень искренности неординарной семьи Рерихов и тем более не стремясь уличить их в лукавстве, заметим лишь, что они мастерски и предприимчиво обустроили свои взаимоотношения с миром, заставив его работать на благо собственной семьи. Какая разница, как там все было на самом деле, если эти мужчина и женщина, эти отец и мать, эти творец и муза были счастливы?! И не смеялись ли они над всем остальным миром с его войнами, революциями, экономическими и политическими кризисами, НКВД и сумасбродством непримиримых борцов за единоличную силу-власть?! Нет! Определенно, не смеялись. Глядя сверху, с предгорья Крыши мира, на суету развращенного, ослепленного и дезориентированного, погрязшего в пороках человечества, эти отважные люди могли лишь умиротворенно и иронично улыбаться, осознавая в душе тщетность стремления помочь всем, но все-таки посылая сигналы жаждущим измениться. К окончанию же своего жизненного путешествия эти испытавшие счастье мужчина и женщина все чаще бросали взоры не на людей, копошащихся на бескрайних просторах планеты, а ввысь, на застывшие заснеженные вершины, неприступные и нетленные в своей необузданной красоте – непокоренные символы могущества всеобъемлющей тишины, силы, влияния и совершенства Природы.

Связан ли уход из жизни Николая Рериха с тем, что им отказали во въездной визе в СССР, как полагают некоторые интерпретаторы его биографии? Это вопрос важный, но вторичный с точки зрения оценки наследия пионера извилистых троп Истины. В преклонном возрасте Николай Рерих мог заблуждаться относительно изменений на далекой Родине, но скорее всего желание возвратиться, кроме ностальгии по родному краю, связано было еще и с твердо вызревшим намерением оставить свои творения на родной земле, где шансы стать понятым и расшифрованным возрастали в десятки раз. Не вызывает сомнения, что до последней минуты художник думал о преломлении своего творчества сквозь призму будущих лет, его заботило распространение ростков своей философии, передача духовных ценностей тому обществу, из которого он вышел, с которым имел единые корни и говорил на одном языке. Он уже не был чужаком в Гималаях, но большая и разобщенная Индия с открывшейся кровавой индо-пакистанской раной была для него все-таки чуждой землей, оставить которой самое сокровенное престарелый философ не желал. Свой возвышенный, воспламененный идеей дух он хотел перенести на Родину, ибо осознавал, что там, в среде близкой славянской духовности, он будет по достоинству оценен как мыслитель и носитель обновленной веры. Сталина с его НКВД и ГУЛАГом он относил ко временным явлениям. Еще более вероятно, ослепленный собственной целью и сосредоточенный на маяках вечности, он просто не воспринимал чудовищного режима, заигрывал с ним в надежде на содействие развитию рериховского пространства после своего ухода в иной мир. И в конце концов, Рерих не ошибся. Это следует хотя бы из того, что и само учение, и напутствия этой неординарной семьи овеяны ветрами славы на славянской земле, признаваемы здесь более, чем где-либо еще на планете. Души Рерихов могли бы с удовлетворенным снисхождением принять отвержение и даже смерть от темных сил, властвующих на Родине, ведь они успели высказаться, ни разу не изменив своему жизненному кредо. Их жизненная стратегия оказалась настолько четко и однозначно выраженной, что могла бы показаться прямой линией, начертанной под линейку. И если это так, то даже имей место сотрудничество с СССР, его можно было бы оценить как службу близорукого режима Рерихам, а не наоборот.

Некоторые строгие исследователи критиковали Рерихов за утверждение банальных истин, за их патетическое, «нелитературное» изложение, за посредственную художественность полотен живописца, за его не слишком живую, стоящую в тени коммунистического режима философию фантастических истин. Но даже если принять во внимание эти выпады, если не называть предвзятостью нападки на мировоззренческие концепции мыслителя, если считать часть жизни Рерихов рискованной игрой с советским режимом, то и в этом случае мы имеем дело с выдающейся семейной командой, виртуозной обработкой окружающего мира и особенно безликих представителей силы-власти. Жизнь Рерихов и при такой трактовке кажется безупречно сыгранной мелодией, спокойной и гармоничной песнью людей, сконцентрированных на своей миссии нового преподнесения Красоты, пары, иронично взирающей на хаотичное перемещение молекул-людей, не осознающих бредовой бессмысленности своего пребывания на Земле. Восторженные и отрешенные, до безумия влюбленные в красоту искусства, ускользнувшие от преходящих страстей продажного мира, хаоса войн и побоищ, они, несмотря на то что их обостренная восприимчивость порой кажется непростительной инфантильностью, сумели создать новый символ – божественный, бесподобный и вечный знак величия семьи. В любом случае мы имеем дело с уникальным и, наверное, первым феноменом, когда чудесное полотно ткут не две, а четыре руки. Может быть, именно это и есть новая философия жизни и прославление Вечной Любви?!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.