МОЙ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК

МОЙ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК

Эпоха, которой посвящены предлагаемые здесь очерки, – самая популярная в современном Отечестве.

Во-первых, эпоху эту мы знаем лучше, хотя бы потому, что сохранилось больше источников – мемуаров, документов, писем и т. д., а следовательно, исторические сочинения, посвященные этой эпохе, более достоверны; во-вторых, – существует генетическая память.

Понятие это для многих – паранаучное. Ведь действительно нам часто кажется, что мы помним то, что знали наши предки, и то, что знали деды, помним лучше, чем-то, что видели прадеды. С веком XIX нас соединяет более короткая родовая линия.

Вот страничка из «семейного альбома»: мой дед родился во времена Александра III, отец – во время правления Николая II, мама помнила дореволюционную Москву, а старшая сестра – канун Второй мировой войны. Прадед строил город Дальний в Китае, а, вернувшись на «большую землю», должен был писать на имя Государя с просьбой дать разрешение на брак дочери с моим дедом. В семейном архиве сохранилось и обращение к Государю моего деда с просьбой дать разрешение на брак.

Мыслимо ли такие «семейные» отношения представить себе сегодня в начале XXI века!

А вот людям начала XX в. представить себе конец XVIII – начало XIX в. было легче. Не такие стремительные изменения в жизни общества были тогда в пределах века.

XIX в. – не только более близкая к нам эпоха, но и эпоха, представляющаяся нам наиболее интересной. И мы все из нее вышли. Современные достижения науки – родом оттуда, и литература оттуда, даже кинематограф – и тот из века XIX. Рожденная этим быстрым, в сравнении с предыдущим, веком фотография, стремившаяся остановить мгновение начавшего набирать темп века, дала начало кинематографу… В XIX в. зародились активно ныне живущие изобразительного искусства. Это было время рождения реалистической школы – в начале эпохи и время страстного поиска новых выразительных средств – в конце ее.

XIX в. дал истории музыки больше, чем все предыдущие и последующие эпохи…

В XIX в. родился современный русский театр как весьма своеобычное искусство, оказавшее особое духовное воздействие на русскую публику…

Ну, и наконец, реформы… Были реформы и при Иване III, Иване IV, даже при Анне Иоанновне, не говоря о временах Елизаветы и Екатерины II. А уж если вспомнить Петра – так тот всю Россию через колено переломить хотел.

Однако по количеству и глубине преобразований XIX век и тут даст фору остальным.

Весь XX в. русские барышни, желая подчеркнуть свою романтичность, говорили – «нет, я из XIX века»… Век, слов нет, романтичный, изящный – романы, балы, дуэли…

Но один поэт назвал его «жестоким веком» и был прав. Век кровью был обагрен преизрядно – и царской, и народной, и – в войнах многочисленных, и – без разбора классов и сословий.

Другой поэт назвал его гениальным, предсказав век XIX: «Се гениев твоих столетье…» И тоже был прав, – по количеству гениев на душу населения век этот превосходит в России все страны и эпохи…

Одна из главных особенностей той эпохи – быстрый ритм. Собственно «исторических событий» в нем на порядок больше, чем в любом предыдущем. А уж коли о размахе этих событий говорить, об их последствиях…

Вспомним XVIII в., лишь один исторический факт: взойдя на престол, Елизавета Петровна послала на Камчатку штабс-курьера с поручением доставить к ее коронации, которая должна была состояться через полтора года, шесть пригожих и благородных камчатских девиц. Для экзотики праздника…

Желая выслужиться, курьер Щахуров чрезвычайно спешил, но поспел в столицу лишь через шесть лет, опоздав на коронацию по меньшей мере на четыре года. И то достиг он не столицы империи, а столицы Сибири – Иркутска. При этом, как беспристрастно свидетельствуют архивные документы, большинство девиц успели родить и, сохранив заказанное благородство, несколько утратили свою пригожесть. Таковы были российские пространства, определявшие и темп века.

Иные ритмы – в конце XVIII столетия. Так, 11 декабря 1796 г. в Иркутск прибыл фельдъегерь, принесший известие: на российский престол взошел Павел I. Курьеру на сей раз потребовалось всего 34 дня.

Огромные российские расстояния, как верно подметил в свое время один из талантливейших исторических аналитиков Н. Я. Эйдельман, – немаловажный элемент истории, социальной психологии страны.

Учитывали этот фактор многие, использовали – единицы. Скажем, Екатерина II в некоем секретном документе писала: «Российская империя есть столь обширна, что кроме самодержавного государя, всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в исполнении…»

Многие российские государи, будучи патриотами своей огромной страны по определению – от рождения, понимали важность и необходимость реформ. Но – реформ сверху. Все прочие – либо слишком медлительны, либо чреваты большой кровью. И Александр I думал об отмене крепостного права, и окарикатуренный писателями и историками Павел I – не только думал, пытался провести по сути дела демократические реформы, открывающие пути к управлению страной людям не только знатным, но главное – толковым и способным. Даже Николай I по-своему реформировал доставшееся ему в наследство огромное государство. И Николай II сдерживал возможности Думы влиять на дела в стране, исходя из того же понимания специфики страны – думцы все «заболтают», демократические же формы управления в принципе медлительнее авторитарных. Главное, чтоб у руля власти был человек, не рвущийся к личному обогащению и личной власти, а уже имеющий все от Господа – миропомазанник, государь по праву наследования короны…

И вот на этом огромном пространстве произошло важнейшее событие – в полночь с 31 декабря на 1 января свершилась смена эпох…

А этого в огромной России почти никто и не заметил.

Огромная страна мирно спала. У чиновников с 24 декабря по 7 января были «каникулы». Уходящий год обычно провожали 24–26 декабря – так определил рождественские праздники еще Павел I.

Мещане и крестьяне вообще вряд ли обратили внимание на исторический момент – у большинства жителей гигантского государства, ложившихся с темнотой и встававших с рассветом, просто не было часов. А где часы были, так и время свое – свое на Волге, свое на Камчатке. Радио и телевидения, обращения Государя к народу под бой курантов – не было.

Да и не было у народов России такого же ощущения, как у их далеких потомков в связи с «милениумом». И незаметно в век XIX перешли недавние нововведения века XVIII, – например, воевали благородно, без лишней жестокости. Не мучили пленных пытками и голодом, а отпускали, взявши слово, что месяцев 6 воевать не будут. Дворяне были благородны. По-своему. Крепостных на волю еще не отпускали, но вот, если Государь какому знатному вельможе подарит несколько тысяч душ крепостных, бывали случаи, когда часть подаренных рабов вельможа благородно отдавал ближайшим сподвижникам.

Нравы в начале века были столь же патриархальны и целомудренны, как и в веке XVIII, – судя по газетам того времени, слово «черт» полностью не писалось, обозначалось деликатно: «ч…». Нецензурно-с…

Нам кажется, что картофель, самовары и подсолнуховые семечки были на Руси всегда. А ведь появились они в конце XVIII в. и торжественно вошли в новый XIX век.

В конце XVIII века многие небогатые дворяне мелкопоместные сами землю пахали… Традиция не чураться простого труда сохранилась и в начале XIX…

Традицию уважать любой труд и быть компетентным в деле, которым занимаешься, развил Александр I, один из самых интересных и мало понятых наших государей.

И опять ничего на пустом месте – его воспитательница, Государыня Екатерина II, поощряла занятие внука ремеслами, рукоделием.

В одном из ее писем читаем: «Александр самолично развешивает ковры, смешивает и растирает краски, рубит дрова (вспомним, как его потомок трагической судьбы – Николай II – сам пилил и колол дрова в ссылке), расставляет мебеля, исполняет должность кучера, конюха, выделывает всякие математические фигуры, сам учится читать, писать, рисовать, считать».

Посетив в 1782 г. вместе с бабкой фарфоровую фабрику, будущий государь озадачил рабочих и офицеров вопросами, свидетельствующими о знаниях и понимании сути дела.

В августе 1785 г. Екатерина II писала о семилетнем Александре и шестилетнем Константине: «… а сейчас они белят снаружи дом в Царском Селе под руководством двух шотландских штукатуров»…

Благороднейший человек… А кровь батюшки позволил пролить. Вот тебе и романтическая эпоха – век XIX. Начался кровушкой государевой – табакеркой по голове, да придушили Павла I… А закончился – не век, эпоха XIX в. закончилась кровью Великомученика Николая Романова и его невинно убиенных прелестных детей. Сколько крови между – и от войн, и от «бомбистов», и от карательных акций…

Неодинаков, неравномерен, неровен век, трудно поддается периодизации. Вроде бы просто – первая половина, вторая половина. Или по третям делить, по четвертям. Формально – можно. Но часть века одна в другую перетекает…

А сколько важнейших поворотов, даже переворотов в течение эпохи: 1801, 1812, 1825, 1856–1861, 1881, 1905, 1917…

Господь, Судьба, История словно бы каждый раз давали России возможность выбрать свой путь. И Россия выбирала. Не всегда тот, который бы надобно.

События XIX в. – не всегда (или даже никогда) не были фатально неизбежны. Однако признание альтернативности исторического пути России в ту важнейшую эпоху не отрицает определенной закономерности.

Очень надеюсь, что, прочитав эти очерки по истории России XIX в., большинство из читателей согласятся: выбор России каждый раз был по-своему закономерен, но не был фаталистичен.

В XIX в. этот выбор чаще, чем когда-либо, зависел от решений конкретных людей – Сперанского, Александра I, декабристов, Александра II, Витте, Столыпина, Николая II… Вот почему история эпохи XIX в. (чтоб более к этому не возвращаться еще раз – эпоха XIX в. – от Павла I, от конца XVIII в., до Николая II, до октября 1917), как ни одна другая, – персонифицирована. Вот почему в этом разделе, забегая вперед, подчеркну, больше чем в предыдущих, будет «Портретов в контексте истории». Исторические события бывают крупными, определяющими для страны и малозаметными. А вот личности, которых судьба выносит на вершину исторической пирамиды, – малозаметными не бывают, слишком многое зависит от них…

… Говоря об этой великой и прекрасной эпохе, нельзя не отметить, что она была в большей степени, чем предыдущие, полна – при всей стройности и исторической логике – алогизмов и парадоксов.

Александр I не мешает убить отца заговорщикам, разъяренным, в частности, борьбой Павла I с взяточничеством и коррупцией. Однако, взойдя на престол, он вводит в 1809 г. экзамен на чин, – продолжая линию батюшки и отдавая предпочтение честности, уму, образованности.

Вообще история реформ и контрреформ в России – тема отдельного разговора, освещенная мной в монографии «Государи и государевы люди» (М., 1999). Здесь же лишь отмечу, что, во-первых, как бы Вы, мой читатель, ни относились к разным русским царям и идее монархии в целом, Вам придется согласиться – все русские цари, все российские императоры в большей или меньшей степени были реформаторами, ибо сама Богом данная власть заставляла их печься о своем народе, стремиться улучшить его жизнь, защитить Отечество (а следовательно, постоянно реформировать армию) и т. д.

С другой стороны, предлагаемые материалы позволят Вам убедиться в том, что интуитивно Вы были правы, полагая, что и самые лучшие реформаторы в России не были лишены недостатков и им, как правило, не хватало воли, чтобы довести реформы до логического конца.

Это в равной степени относится и к государям, и к их министрам-реформаторам. Но интересно и другое: XIX в. в России убедительно доказывает, что контрреформаторы в нашей стране далеко не всегда были злыми гениями, готовыми поставить ради кажущихся им важными изменений все свое Отечество на дыбы. И при царях и министрах, имевших (чаще даже получивших такую репутацию у последующих поколений) известность как контрреформаторы, заметные положительные изменения в жизни общества происходили. В этом плане век XIX особенно на первый взгляд противоречив.

И еще важный парадоксальный момент. Я надеюсь, содержимое этой книги убедит Вас в том, что в нашей своеобычной стране (а ведь «умом Россию не понять…») при контрреформаторах нередко народу жилось лучше, чем при страстных, яростных, благородных в своих помыслах, но порой чрезмерно торопливых реформаторах.

Реформы – это ломка, результаты их приходят не сразу, и хотя век XIX субъективно, при всех скоростях нового времени, был самым долгим веком в нашем прошлом, хотя бы потому, что вместил больше событий – военной, политической, экономической, культурной (в особенности) истории, но потому, что и для такого «длинного» века времени, чтобы успеть увидеть результаты реформ, все равно не хватает. А кто не видел итогов, тот и в реформах разочаровывался.

Вот Вам, любезный читатель мой, еще один парадокс этого удивительного в истории нашего Отечества века. Век был одним из самых оптимистичных и в то же время – самых грустных веков. Сколько надежд, очарований, благородных помыслов: победа в войне с Наполеоном, свобода, планы… И кровь… Пролитая и декабристами, и царем – декабристская… А потом – и чаяния реформаторов – братьев Милютиных, Витте, Столыпина, и горечь от сопротивления реформам, и ощущение, что все идет не так, как хотелось. И ужас от того, что чаяли – реформами отвратить Россию от бунтов, а снова – кровь, проливаемая бомбистами. Реформаторы совершали революцию сверху, пытаясь сохранить великую Россию, а взрыва не избежали…

И все это – мечта, оптимизм и – грусть, отчаяние – нашло удивительно пронзительное отражение в русской поэзии, прозе, литературной критике, а также в пусть чрезмерно политизированном, а точнее – социологизированном, но талантливом изобразительном искусстве!

Велик век, противоречиво столетие, парадоксальна эпоха…

И опять, говоря о попытках чего-либо изменить к лучшему на огромных пространствах России, вспоминаем наблюдения великих историков, – живших в этом столетии и пытавшихся понять его, – Соловьева и Ключевского, обращавших наше внимание на то, что многие проблемы – и от огромности наших территорий, и от своеобразия нашего славянского, а для большинства населения и от православного – мировоззрения.

«Все в тебе…» – говорил Лев Толстой, т. е. все проблемы – внутри нас. Но не только. Известный историк Владлен Сироткин, предоставивший, по просьбе автора, вступительную статью и для данной книги, в ряде своих монографий подчеркивал, что к реформам в XIX в. Россию толкали не только внутренние, но и внешние факторы. Вот, скажем, сюжет: после разгрома Наполеона Россия достигла такого могущества (и сохраняла его, пусть и с «перерывами», при Николае I), какого не имела в XVII и XVIII веках.

Век XIX – век военного могущества России… Однако сохранять завоеванный войсками авторитет военными методами, точнее – методами военного правления, как это делал, например, Наполеон, – значило обречь Россию на постоянную вооруженную конфронтацию с другими державами. Но сам славянский дух, православный, не воинственный менталитет русского человека противился этому. А коли, по мысли правителей, конфронтация не была полезна отечеству, то и правители-монархи к ней не стремились. Так возникла новая концепция – мирного сосуществования стран. Для начала – на основе объединения держав, победивших в войне с Наполеоном. Так возникла и идея создания Священного союза, определившего на длительное время мирное развитие Европы. Не все помнят, что на Ахейском конгрессе русская делегация в 1818 г. собиралась предложить и план экономической интеграции стран Европы, и введения в них близких по сути конституций… Мы же от исторического невежества все твердим по старым учебникам «Россия – жандарм Европы»…

Во всех своих книгах я с горечью обращаю внимание своих читателей на сей прискорбный факт – наши правители в XX и начале XXI в. историю своей страны знают плохо, лучшее из нее не берут, ошибки вновь и вновь повторяют. Шум стоит над Россией от ударов граблей по черепам, а ведь XIX в. – это как школа (даже, я бы сказал, университет) для политика: заглядывай в прошлое, всматривайся в историю, учись… Не хотят…

Ведь именно в XIX в. государи и министры-реформаторы уже не топором действуют, как при Петре I, и даже не указами (то ли дойдет указ, то ли нет; может, выполнят, а и проверить забыли…), а методом реформ всех институтов империи, при свободе печати и гласности, – и постепенно, постепенно менялась Россия.

При таких-то масштабах да при нашем умиротворенном менталитете – нельзя быстро да резко. А то результат будет – как с теми девками-камчадалками: торопились-торопились к коронации в столицу, а по дороге детей вырастить успели…

Однако не стоит и идеализировать век XIX. Хорош, безусловно, красив, элегантен, наряден, талантлив. А и много глупостей, непоследовательности, упрямства. Если бы только две проблемы – дураки да дороги… Если бы…

Весь XIX в. пронизан реформами. И почти все они кончились плачевно. Если не в XIX, то в веке XX… Нет ни одной страны в мире, где бы крестьян сначала освободили (в 1861 г.), а потом снова закабалили (в 1929 г.).

Или судебная реформа: суд присяжных впервые введен в России в 1550 г., потом – на новом витке развития страны и ее юридических институтов – в 1860-м. В наши дни мы являемся свидетелями «восстановления» когда-то существующего института – суда присяжных.

Иногда возникает ощущение, что нам важны не результаты реформ, а сам процесс… Во Франции в 1789 г. крестьян в результате революции наделили землей. Потом чего только – в политическом и экономическом отношении – во Франции не было. Однако землю уже не отбирали…

А у нас…

Конечно, это не только наша беда. Самый большой парадокс истории в том, что из нее никто не извлекает уроков.

Еще раз обратимся к началу эпохи… На престол восходит молодой, энергичный, казалось, искренне ратующий за Отечество Александр I. Главенство Закона над всеми, вне зависимости от сословия. Освобождение крестьян в Прибалтике. Разрешен выезд за границу. Открыты вольные типографии. Создан Императорский Лицей, обогативший Отечество такими именами, как Пушкин, Кюхельбекер, Салтыков-Щедрин, Петрашевский, Мей…

А потом сходят на нет под давлением сторонников сохранения прежних порядков реформы, уходят и сами реформаторы. Вместо Сперанского – одиозный Аракчеев. Подавляется бунт Семеновского полка, запрещаются тайные общества…

Качается маятник…

И это – XIX век… Однако прелесть XIX в. не в противоречивости и парадоксальности, а в тех приметах человеческого благородства, которые его и делали столь привлекательным в глазах людей XX–XXI столетий.

Бороться с контрреформаторами, – возможно, полагал Александр I, – значит и далее сотрясать Россию. А ей бы мира, спокойствия… Может, стоит с этой точки зрения взглянуть на контрреформы и Александра I второй половины его царствования, и на короткое правление Александра III.

Ведь по многим – объективным показателям и субъективным историческим источникам – письмам, мемуарам, статьям – при Александре III, которого учебники на протяжении ста лет называли реакционером, – России жилось лучше и легче, чем когда-либо.

А все хорошо не бывает… Да, подавил Александр I бунт, – а как иначе действовать Государю? Зато других не было. Запретил тайные – против него, по сути, направленные общества? Но ведь знал о них. И пока не пролилась кровь (убийство Милорадовича имею в виду), – не только Александр I, но и сменивший его на престоле Николай I казнить никого из заговорщиков не собирались…

Александр сомневался, был непоследователен, в чем-то ограничил, с точки зрения свободолюбивого – особенно после победы 1812 г. – русского дворянства – их вольности… Но вспомним строки Пушкина – о царе:

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал Лицей…

Во всех предлагаемых читателю очерках – исторических портретах я стремился к максимальной объективности, понимая: оценивать исторических деятелей нужно и в совокупности содеянного, и непременно – в контексте исторических событий. Не только за то, что сделали, но и что могли сделать в эту эпоху в этих обстоятельствах.

И еще один очень важный момент для понимания парадоксальности XIX в. России.

По точному выражению Н. Эйдельмана, «в России сверху виднее». Огромная страна, где только волей правителя можно довести до всех ее окраин волю, реформу, благо для ее жителей. Достаточно большой класс дворянства, к началу XIX в. – просвещенного, а затем и просвещенных разночинцев, готовых положить жизнь на изменение страны к лучшему не ради карьеры или сладкого куска, – а исходя из великой православной идеи служения Добру. В результате «наверху» постоянно, на протяжении века, – оказывалось достаточно людей сведущих, которым оттуда, сверху, были виднее польза и перспективы не только их класса, но и всей страны.

Умные это понимают. Пушкина считали и считают одним из самых умных, если не самым умным человеком XIX столетия.

Он одним из первых понял: экономические и политические реформы сверху при огромном централизованном государстве – единственно и могут быть совершены мирно и быстро.

И вот вам еще один парадокс XIX в.: слабость реформаторов каждый раз порождала критику и справа – от реакционеров, и слева – в начале века это декабристы. А потом каждый раз – разные…

А и как слабость реформаторов не понять… Александр I в своей обеденной салфетке не раз находил угрозы, напоминавшие о судьбе отца-реформатора. Николаю I не угрожали – он сам себе угрожал, сам себя пугал, считая, что правильно наказал бунтовщиков-декабристов. Но и жило в нем ощущение вины перед Господом, что – как и брат – по крови на престол взошел. Александр II торопился провести все нужные реформы, были угрозы. Взорвали в клочья… Что ж, сын его, Александр III мог не учитывать этот фактор? Он был не робкого десятка, не боялся «бомбистов». В его же государственном правлении сам факт чудовищного убиения его батюшки был одним из краеугольных камней внутренней политики: не допустить повторения этого ужаса. Отсюда и строгости…

Пугали всех… А и не все боялись. Столыпин, например, был готов к насильственной смерти во имя создания Великой России. Однако – не боялся.

И еще: не дала Судьба, не позволил Господь, – не было у Столыпина тех 20 лет, которые ему, по его словам, надобны были для преобразования России. А ведь это была последняя альтернатива XIX века. Ополчились и правые, и левые. Не захотели Столыпина, получили Ленина. При неудаче революции сверху неизбежен бунт снизу. XIX век закономерно перешел в XX, взяв с собой все проблемы и парадоксы, не учтя лишь уроки…

Единственное в XIX в., что было бережно, хотя иногда и с ошибками, смешными и глупыми, с попытками политизировать и приблизить к себе через вульгарную социологию, перенесено и сохранено в веке XX и неизбежно будет развиваться и сохраняться в XXI в., – это высочайшие достижения русской культуры и искусства.

С литературой как будто бы понятно – вся наша «классика» – из XIX в.

И когда на рубеже XX–XXI вв. в очередной раз наша страна попыталась «сбросить с корабля истории» то, чему поклонялась предыдущие 80 лет, то оказалось, что русская литература – это на 90 % литература XIX в. А и те выдающиеся мастера, что жили в XX в., – истоками, культурой, благородством помыслов и мастерством – из предыдущего столетия.

В музыке как будто бы тоже есть стройная линия преемственности: музыка XX–XXI вв. – это классические традиции XIX в. плюс несколько имен продолжателей этих традиций и несколько имен, в большей степени спорных, – тех, кто искал новые ценности, соответствующие ритмам новой эпохи.

С изобразительным искусством уже сложнее: взять хотя бы отношение к сюжетной социологизированной живописи «передвижников», салонному и холодноватому искусству «классицистов», которых в XX в. постоянно пытались там (в веке XIX) и оставить. Однако шло время, история все расставляла по своим местам, и в начале XXI в. большинству разумных людей стало ясно: из века XIX в историю русского искусства нужно брать все, – и строгих академистов, и храмовые росписи, и «передвижников», и «мирискусников», и прочая, и прочая…

А взять кинематограф: родившись в XIX в., он стал фактом не только искусства, но и источниковедения. Как, впрочем, и литература, изобразительное искусство. Во всех тех книгах, которые я писал сам от первой до последней строчки или составлял из очерков и эссе, документов и комментариев к ним, я пытаюсь увлечь своих читателей своего рода занимательным источниковедением. Призываю относиться к художественным произведениям, иконам, картинам и памятникам архитектуры, фотографиям и фильмам, – еще и как к источникам для самостоятельного изучения истории. Очень надеюсь, что предлагаемые Вам, любезный читатель, очерки, посвященные XIX в., предоставят Вам в этом плане достаточно пищи для размышлений, достаточно материала для наблюдения и изучения.

И еще одно замечание: мои постоянные читатели знают, что во всех своих книгах я стремлюсь к расширению понятия культура в контексте истории государства Российского, постоянно предлагаю очерки и эссе не только о духовной, художественной культуре, но и о культуре политической и экономической, культуре костюма и быта, культуре крестьянской и дворянской.

Причем, возможно, в процентном отношении и неровно здесь представлены культура дворянская, в значительной мере определявшая культуру русской литературы, искусства, и культура крестьянская, в наибольшей степени соответствовавшая православному менталитету русского народа. В совокупности они дают представление об уникальности не имеющего аналогов в мировой истории явления – православная культура…

Всякая культура многослойна. И в XIX в. православная культура не существовала как единое и нерасторжимое целое, а представлены были и культура русского крестьянства, и культура русского дворянства.

Вероятно, первым стал рассматривать вместе – культуру и быт – русского дворянства выдающийся историк и культуролог Ю. М. Лотман. До этого изучением быта занимались этнографы. Более того, этнографы изучали быт и культуру крестьянства, словно бы отделяя культуру его от культуры других сословий. А культура и быт дворянства, определяющая многое в истории государства Российского, рассматривалась не отдельно, как предмет исследования, а лишь в контексте истории государства. Что же касается каждодневной среды той жизни, которой жили Пушкин и многие другие выдающиеся наши предки, то она долгое время в советской науке оставалась духовной территорией, крайне мало известной и мало изученной. В массовом сознании долгое время культивировался образ дворянина и помещика-эксплуататора народных масс. При этом забывалось, что та великая культура, которая стала национальной и дала миру Фонвизина, Державина, Радищева, Новикова, Пушкина, декабристов (при всей политической неоднозначности их движения), Лермонтова, Чаадаева и которая стала на новом витке истории российской в XIX в. культурой, взрастившей Гоголя и Герцена, славянофилов, Толстого и Тютчева, – была дворянской культурой.

Пытаясь уйти от этой исторической несправедливости и исторической неблагодарности потомков в отношении предков, стремясь дать своему читателю максимум материала для самостоятельных размышлений о парадоксах, противоречиях, прелести и красоте, очаровании и романтизме века XIX, я максимально пытался расширить рамки темы, чтобы включить в книги материалы о нравах дворян, о специфическом женском мире дворянского сословия, о благородстве и чести ее мужской половины, о дворянских балах и дворянских дуэлях, о русском дендизме, особенностях жизни в дворянской усадьбе и многом другом.

Испытывая особую нежность и ностальгию по русскому дворянству с его кодексом чести и правилами взаимоотношений, я с не меньшей нежностью отношусь к культуре русского мещанства – эта культура собственно и рождается в XIX в., и к культуре быта русского крестьянства.

Мне было необычайно интересно отбирать, читать и перечитывать материалы о нравственных понятиях русского крестьянина XIX в., о передававшихся из поколения в поколение хозяйственных знаниях, социальном опыте и исторических и естественнонаучных представлениях, круге чтения, общинных сходках, молодежных посиделках, «сценариях» православных праздников в русской деревне.

Пожалуй, за многие годы ни в одной своей книге я так подробно не останавливался на культуре – бытовой, материальной, духовной – русского крестьянства, разве что несколько сюжетных линий в моих романах 1997–1999 гг. были посвящены крестьянскому быту XVIII–XIX вв.

Меня, как, наверное, и многих читателей, на протяжении десятилетий раздражало пессимистическое описание материального положения, нравов, быта, культуры русского крестьянства в XIX в., которое весьма драматически отражалось и в прозе, и в исторических сочинениях. Тем не менее даже я, родившийся накануне Второй мировой войны, знал (по рассказам стариков) о том, что все было в русской деревне не так плохо. Была высокая сельскохозяйственная культура (а не только «кулаки»), и все крестьяне, умевшие трудиться и сохранявшие множество секретов и приемов из поколения в поколение, жили справно. И была замечательная материальная культура быта – «выделывалась» в каждой деревне одежда, строились дома и храмы, была высокая культура животноводства, были замечательные «сценарии» православных праздников, было уважение к старшим, были, наконец, любовь и нежность, патриотизм и верность. В такой стране, как Россия, крестьянство не было и не могло быть «темной силой», легко управляемой и зависимой, «подлым» и униженным сословием. К концу XIX в. благодаря церковно-приходским школам и грамотность была достаточно высокая. Не говорю уж о «культурности», даже «интеллигентности» поведения в быту, во взаимоотношениях с другими людьми, русского православного крестьянина, о его толерантности, терпимости к людям иных национальностей, вероисповедания, иной культуры…

Обо всем этом хотелось рассказать в предлагаемой Вам, уважаемый читатель, книге. И еще – подарить Вам страницы книг, редких исторических источников, в которых были бы описаны Святки и Масленица, Пасха и Троицкие гуляния, деревенские праздники, свадьбы, хороводы, посиделки, система образования, взаимоотношения в семье и в общине, поведение крестьянина в семье и в миру, его отношение к Богу и Государю…

Все вышесказанное – отличительные черты раздела, посвященного XIX веку.

В остальном – методика, уже найденная за последние 20 лет в книгах «библиотеки» «История государства Российского». Вас снова ждет встреча с государями российскими (напоминаю: каждый пытался принести пользу Отечеству, проводить реформы, добиваться благоденствия и мира, не у всех получалось). Это были люди разные внешне, по мировоззрению, по удачливости реформ, по доверию к советникам.

Я снова познакомлю Вас, дорогой мой читатель, с «государевыми людьми» – министрами-реформаторами и контрреформаторами, дворянами и крестьянами, теми, кто служил «царю и Отечеству» верой и правдой, но и теми, кто запятнал себя корыстолюбием, лестью, но оказался в силу происхождения или выслуженной ступеньке на иерархической лестнице государевой службы настолько «наверху», что вошел в историю, а стало быть – и в эту книгу.

Вам вновь предоставляется возможность погрузиться в волшебный мир русской архитектуры и живописи, придворных нравов и этикета, быта русского крестьянства… А предлагаемые исторические источники, зачастую уникальные, позволят не просто погрузиться в эпоху, но и ощутить ее аромат…

Эпоху XIX в. (подчеркиваю – эпоха шире века, события рассматриваются в «неакадемической» периодизации – от убийства Павла I до расстрела семьи императора Николая II) называют и жестокой, и просвещенной, и парадоксальной, и противоречивой, и эпохой реформ, и эпохой рождения революции, и эпохой конца Дома Романовых, и временем отхода русского народа от Бога, что и привело к чудовищным катаклизмам в нашем Отечестве…

Да, были войны – и победные, во многом определившие развитие всей Европы на это столетие (с Наполеоном), и позорные (русско-японская, или Крымская кампания Николая I), и колониальные, и освободительные.

В военном отношении век необычайно интересен – с точки зрения батального искусства, военной реформы, воинского костюма, и особенно – русского патриотизма как национальной особенности научившегося побеждать не числом, я умением русского солдата… Была жестокость, – кровь проливалась не только на поле брани, – убивали и государей – как соратники, так и идейные противники, убивали революционеров-бомбистов и революционеров-декабристов – открыто, по закону, после суда. Убивали почти без суда – по законам военного времени («столыпинские галстуки») – и это тоже часть эпохи, важная для ее понимания.

Эпоха необычайно полна, насыщена крупными, важными, определяющими событиями. Навскидку – вспомню, назову несколько, чтобы представить себе, как много вместил в себя XIX в., и шире – «эпоха девятнадцатого века»: Убийство Павла I; Походы Суворова в Италию; Введение университетского Устава; Война с Персией; Сражение при Аустерлице; Войны с Англией, Швецией, с Наполеоном; Устройство военных поселений; Основание Санкт-Петербургского университета; Закрытие масонских лож; Декабрьская смута; Персидская война, Турецкая война; Издание полного собрания законов Российской Империи; Крымская война, Севастопольская оборона; Манифест о воле, отмена телесных наказаний; Земская реформа; Установление всеобщей воинской повинности; Русско-турецкая война; Новый университетский устав; Учреждение университета в Томске; Создание «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»; I съезд РСДРП в Минске; Русско-японская война; События 1905–1907 гг. как первая русская буржуазно-демократическая революция; Вступление России в Первую мировую войну; Октябрьский переворот…

Еще более длинный и более оптимистичный список можно было бы составить, при отборе яркими событиями в культурной, духовной жизни.

Трагическая, но и великая эпоха!

И в то же время – на фоне всей многовековой истории России – обычное столетие, с привычными парадоксами и противоречиями, радостями и горестями, великими победами и поражениями, выдающимися достижениями русского гения…

В историографии есть свой «гамбургский счет». Никто, слава Богу, не диктовал мне, каких героев отбирать, кому предоставлять слово, о чем и как писать. О XIX в. сложилась огромная историография, сформировался гигантский массив исторических источников. Я максимально старался быть объективен.

Я отдаю себе отчет, что о такой эпохе невозможно написать книгу, которая была бы в равной степени интересна и симпатична и монархистам и коммунистам, и старикам и молодым, и тем, кто интересуется только военной историей, и тем, кого волнует лишь история искусства. И все же я уже много лет упрямо пытаюсь писать «книги для всех», «книги для семейного чтения». Исхожу при этом из культуртрегерских соображений. Полагаю, что каждый любящий историю своей страны человек – и для себя, и особенно – для детей должен был бы иметь у себя дома все десять книг «Истории государства Российского: Свидетельства. Источники. Мнения». Никоим образом не пытаясь сравниться с великими русскими историками XIX в., оставившими нам многотомные исследования, тешу себя надеждой, однако, что предлагаемое собрание – наиболее компактно, объективно и всесторонне дает представление обо всех сферах жизни российского общества за десять веков (политика, экономика, военное дело, персоналии, культура, искусство и т. д.).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.