Передел власти

Передел власти

Сталин был еще живой. Он боролся со смертью, а соратники в его кремлевском кабинете уже делили власть. Второго марта в 10 часов 40 минут утра сюда вошли 11 человек. Но еще до их прихода здесь побывал Берия.

Хрущев и Булганин дежурили у постели больного Иосифа Виссарионовича, а Берия торопливо выскочил на улицу и приказал подать ему машину. Никита Сергеевич, услышав команду Берии и шум отъезжающей машины, нервно вздрогнул. Он вспомнил, как совсем недавно на даче Лаврентий Павлович распределил роли, которые они могли занять после смерти Сталина, а теперь вдруг усомнился в том, что он сдержит свое слово. Эта мысль не давала ему покоя, и он, наклонившись к Булганину, сказал:

– Берия спешит брать власть в свои руки.

Булганин кивнул головой.

– Ты постой пока без меня, – сказал Хрущев, – а я посмотрю, что он там затевает. Потом поговорим.

Булганин опять кивнул головой, но ничего не сказал.

Берия действительно спешил, но не для того, чтобы взять власть – он был уверен, что уже взял ее, – а для того, чтобы первым побывать в кабинете Сталина и изъять из его сейфа и письменного стола документы и записи вождя. Он вовремя и успешно справился с поставленной задачей– до сих пор, спустя более полувека, никто никогда и нигде не видел похищенных им документов. К приходу членов бюро Президиума в кабинете Сталина был полный порядок, и не осталось никаких следов недавнего пребывания здесь Лаврентия Павловича.

В общей сложности из 9 членов бюро Президиума собрались семеро – Ворошилов, Каганович, Маленков, Первухин, Сабуров и Берия. Никита Сергеевич подоспел вовремя. Он сел на свое обычное место и оглядел присутствующих. Кроме членов бюро Президиума были и четыре члена Президиума ЦК КПСС – Микоян, Молотов, Шверник и председатель комиссии партийного контроля при ЦК КПСС Шкирятов. Все молчали. Только Берия о чем-то говорил с Маленковым, но Хрущев не мог понять, о чем. Эта неизвестность мучила его. Он понимал, что сейчас будет решаться и его судьба, и с тревогой наблюдал за действиями Берии, который по-хозяйски поднялся со своего места и строго оглядел присутствующих.

– Прошу пригласить врачей, – громко сказал Лаврентий Павлович.

В кабинет вошли начальник лечебно-санаторного управления Кремля Куперин и врач-невропатолог Ткачев.

– Доложите о состоянии здоровья товарища Сталина, – приказал им Берия.

Врачи не могли сказать ничего вразумительного, так как они еще не видели и не осматривали больного. Это нисколько не смутило Лаврентия Павловича.

– Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина головой, – безапелляционно предупредил он врачей, – мы спросим с вас со всей строгостью.

Врачи, как это записано в журнале посетителей кремлевского кабинета, вышли через 10 минут.

Наступило тягостное молчание, которое опять нарушил Берия.

– Врачи ничего не могли толком доложить о состоянии товарища Сталина, – сказал он, – поэтому давайте соберемся вечером, – Лаврентий Павлович посмотрел на часы, – скажем в 20 часов 25 минут. К этому времени у медиков уже будет информация о больном товарище Сталине.

Вечером собрались в том же составе, но только вместо Хрущева был Булганин. Никита Сергеевич так и не смог уговорить последнего остаться дежурить у постели больного.

– Теперь я послушаю, о чем там будут говорить, – сказал Булганин, – а ты пока постой.

Никита Сергеевич, скрепя сердце, остался, но затаил крепкую обиду на напарника.

Произошли изменения и в составе медицинских работников. Вместо врача-невропатолога Ткачева появился министр здравоохранения Третьяков. Более 30 минут они докладывали о состоянии больного. Общий вывод такой: положение товарища Сталина безнадежно. Ему не поправиться и не подняться.

Все присутствующие, затаив дыхание, слушали заключение врачей. Для многих смерть Сталина была неожиданностью. Владел ситуацией только Берия. Он и без врачей знал, что Сталину не подняться. Пройдет всего 56 дней, и он на трибуне Мавзолея во время первомайской демонстрации с какой-то затаенной гордостью, очевидно, ожидая похвалы, скажет Молотову:

– Я тогда вас всех спас.

Об этом признании Берии Молотов поделится с писателем Феликсом Чуевым. Но это будет потом, а во время болезни Сталина Берия разыгрывал из себя то заботливого соратника, то мудрого государственного деятеля. Именно Берия вместе с Маленковым решали все вопросы передела власти. Если остальные члены Президиума попарно дежурили у постели вождя, то они все время челноками сновали вокруг своих единомышленников и о чем-то совещались и перешептывались с Хрущевым и Булганиным. Только благодаря такому сговору удалось в одночасье выбросить за борт более двух десятков членов и кандидатов в члены Президиума ЦК.

Четвертого марта Маленков продиктовал заведующему своим секретариатом Петраковскому список членов нового Президиума ЦК и нового Совета министров.

Пятого марта состав правительства утверждался на совместном заседании пленума ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР, начавшемся в 20 часов под председательством Хрущева и закончившимся через 40 минут. Такой сверхоперативности в решении важнейших государственных дел не было никогда. Соратники понимали, что это неприлично и пытались объяснить это. Хрущев предоставил слово Маленкову.

– Все понимают, – говорил Георгий Максимилианович, – огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве. Вот почему бюро Президиума ЦК поручило мне доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства… При выработке этих мероприятий мы исходили из того, что в это трудное время важнейшей задачей является обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны, что, в свою очередь, требует величайшей сплоченности, недопущения какого-либо разброда и паники.

Затем Хрущев дал слово Берии, который предложил утвердить Председателем Совета министров Маленкова.

Никита Сергеевич не только вел заседание, но и внимательно следил за реакцией присутствующих в зале. Сейчас, после предложения назначить Маленкова Председателем Совета министров, по заранее обговоренному сценарию должны прозвучать голоса (так же заранее обговорено, кто должен кричать) одобрения. И голоса крикунов грянули:

– Правильно! Утвердить!..

Никита Сергеевич, как председательствующий, был удовлетворен не только организационной работой. Он знал, что при переделе власти его не обделили, и с удовольствием предоставил слово новому председателю Совета министров Маленкову.

Георгий Максимилианович, в свою очередь, огласил другие предложения: назначить первыми заместителями главы правительства Берию, Молотова, Булганина и Кагановича, которые с другими заместителями – членами Президиума ЦК (Микояном, Сабуровым и Первухиным) составят Президиум Совета министров.

Объединили целый ряд министерств – Берия возглавил объединенное министерство – МВД и МГБ; Булганин – Министерство обороны; Молотов – Министерство иностранных дел. Председателем Президиума Верховного Совета рекомендовали Ворошилова. Было предложено ликвидировать бюро ЦК Президиума, оставив один Президиум, сократив его численность в два с половиной раза. Признано также необходимым, чтобы (вот она – блаженная минута!) Хрущев сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС.

Так в одночасье соратники Сталина отменили все решения XIX съезда, совершив тем самым первый «мягкий» государственный переворот.

Однако не для всех он прошел незамеченным. Присутствующий на этом заседании редактор «Литературной газеты», заместитель генерального секретаря Союза писателей и кандидат в члены ЦК КПСС Константин Симонов в своей последней книге «Глазами человека моего поколения» описал дух и атмосферу, в котором происходило это событие. «У меня было ощущение, – писал Константин Симонов, – что, появившись оттуда, из задней комнаты, в Президиуме люди, старые члены Политбюро, вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения. Это как-то прорывалось в их лицах, – пожалуй, за исключением лица Молотова– неподвижного, словно окаменевшего. Что же до Маленкова и Берии, которые выступали с трибуны, то оба они говорили живо, энергично, по-деловому. Что-то в их голосах, в поведении не соответствовало преамбуле, предшествовавшей тексту их выступления, и таким же скорбным концовкам их выступлений, связанных с болезнью Сталина. Было такое ощущение, что вот там, в Президиуме, люди освободились от чего-то давившего их, связывающего их. Они были какие-то распеленатые, что ли».

Последующее развитие событий показало, что Константин Симонов был прав.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.