Нраву был резкого…

Последовательно рассматривая все возможные причины, которые могли бы привести к физическому устранению русского государя, мы упомянули уже почти все и всех, но не рассмотрели еще одной стороны: личностной характеристики возможного потерпевшего.

Не могло ли так случиться, что Петр стал жертвой не какого-то великого заговора, а просто мести людей, которые мстили ему, скажем, за жестокость, резкость, несправедливость?

Здесь приходится отметить, что поводы для таких предположений есть. Все, знавшие Петра близко, говаривали, что «нраву он бывал резкого», что даже доверенным людям от него нередко попадало, и что зачастую его выходки казались блажью и были для многих тяжки.

Ну, во-первых, не станем уподобляться тем историкам, которые делают из образа государя подобие Медного всадника.

Не ангел он был, это уж точно. И во всем, что не касалось непосредственно государственных дел, бывал и резок, и жесток, и несправедлив.

Те, кто хорошо относятся к государю, объясняют это очень просто: а каким было вырасти человеку, у которого на глазах, когда он был десятилетним ребенком, закололи пиками и растерзали близких его матери людей, перед которым бесчинствовала озверевшая толпа стрельцов? Как должно было деформироваться сознание юноши, прожившего несколько лет с мыслью о том, что родная сестра желает убить его? Как мог стать уравновешенным и благонравным тот, кого заставили доказывать свое законное право быть царем, бороться с жестокими и беспощадными врагами, от которых он никак не мог ждать пощады?

Это объяснение заслуживает уважения. Но, скорее всего, есть и другие причины неуравновешенности Петра, и мы их уже фактически выяснили: на протяжении всей своей деятельности он постоянно натыкался на непонимание, на сопротивление тому, что считал единственно верным (и, как показывал последующий опыт, обычно он бывал прав!). Даже ближайшие соратники не всегда успевали за стремительностью петровой мысли, не могли уследить за развитием его идеи, и тогда его указы и решения казались им непоследовательными, хаотическими, сумбурными.

Представим себе преподавателя высшей математики, который всеми силами, прилагая весь свой опыт и талант, пытается растолковать второклассникам бином Ньютона… Смешно? Или еще лучше: вы даете задание компьютеру составить какую-то программу и пытаетесь проконтролировать последовательность его действий с карандашом в руках? Кто кого сочтет тупым: вы свою машину или она вас?

В большинстве своем одаренные в какой-то области люди прекрасно понимают, что другим сложно их понять. Петр этого не понимал — горячий и пылкий, он требовал поддержки, требовал отклика сейчас, сию минуту. И когда видел, что такового отклика нет, приходил в ярость.

По натуре он был мягок и добр (вспомним его желание помиловать Федора Шакловитого), но само время, в которое ему пришлось жить и царствовать, не оставляло возможности быть добрым.

Славянофилы состязаются в красноречии, описывая страшную жестокость, с которой был подавлен второй стрелецкий бунт (1698 года). Особенно усердствуют иностранные историки. Казнь восьмисот стрельцов-бунтовщиков, которые отправились походом на Москву, иначе как расправой не именуют. Но позвольте, разве где-нибудь в мире измена каралась менее сурово, особенно в то время? Ведь стрельцы шли в Москву не с миром, одно их нападение на верные Петру полки на берегах Истры это наглядно доказывает.

А то, что побежденных перед казнью подвергали допросам и пыткам, объясняется сурово, но просто: любому глупцу было понятно, что неорганизованные и недисциплинированные стрельцы сами не учинили бы заговора и не предприняли бы такого грамотного похода. Нужно было выяснить, кто из бояр и знати стоит за бунтовщиками. И это было выяснено. Потянулась ниточка и в Новодевичий монастырь, откуда бунтовщиков вдохновляла и направляла опальная царевна Софья. Остается удивляться, отчего она после этого дознания фактически никак не пострадала — за нею всего лишь усилили надзор.

Резкая и жесткая реакция на бунт позволила локализовать его: шесть стоявших в Азове стрелецких полков, как выяснилось, тоже готовы были взбунтоваться, но до этого не дошло.

Что до замыслов заговорщиков, то вряд ли, познакомившись с ними, можно дальше разглагольствовать о неуемной жестокости Петра.

«Если бы судьба оказалась благоприятной нашим замыслам, мы бы подвергли бояр таким же казням, каких ожидаем теперь как побежденные. Ибо мы имели намерение все предместье немецкое сжечь, ограбить и истребить его дотла. И очистив это место от немцев, которых мы хотели всех до одного умертвить, вторгнуться в Москву… бояр одних казнить, других заточить…»[43].

Как теперь принято говорить — без комментариев!

Иные скажут: ну, ладно, с врагами… Но ведь и сподвижникам доставалось палкой под горячую руку. И дикие срывы бывали — крик, брань, рукоприкладство.

Бывали. И, возможно, «трудным детством» это оправдать сложно. Правда, палкой обычно попадало все же виновным. Когда же кто бывал невиновен и получал напрасно, Петр всегда искренне раскаивался и извинялся, вовсе не боясь уронить своего царского достоинства.

Так случилось, когда однажды из зависти был оклеветан придворный архитектор, второй великий зодчий, приехавший по приглашению Петра строить Петербург. Его звали Жан-Батист Леблон. Великое дарование и царские милости, а также собственный достаточно невоздержанный нрав подарили французу множество недоброжелателей.

Однажды Петру донесли, что, работая в Петергофе, Леблон крадет и продает древесину, а к тому же якобы приказал вырубить любимые государем старые дубы. Петр был в дурном расположении и пришел в неистовую ярость. Вызвав к себе Леблона, он не стал и слушать его объяснений. Кричал, бранился и наконец замахнулся на зодчего…

Дальше произошло нечто невиданное. Леблон перехватил руку государя и… замахнулся в свою очередь!

Все, кто видели эту сцену, пришли в ужас. А Петр внезапно опомнился. Правда, тотчас приказал архитектору, чтобы тот убирался вон, но никому из приближенных не отдал на его счет никаких распоряжений.

Затем государь разобрался в случившемся и понял, что его попросту обманули. Приказал вновь послать за французом, но ему донесли, что у Леблона, не вынесшего такого оскорбления, сделалась горячка. Царь не раздумывая поехал к нему на дом и попросил прощения за свою ошибку и за попытку ударить архитектора. Этот пример не единственный.

Правда «дикими выходками» называют и иные из реформаций Петра, которые не объяснишь сиюминутной вспышкой гнева.

Самым большим нападкам подвергается пресловутое «брадобритие», о котором уже упоминалось. Ну в самом деле, с чего бы понадобилось государю в таком уж вульгарном смысле европеизировать население России? Буквально заставляя бриться и носить европейское платье? Ведь скольких ненавистников это ему добавило!

«Но надо понять и Петра, не терпевшего полумер, недомолвок и двусмысленностей, — пишет Н. Н. Молчанов. — Россия должна быть действительно европейской страной и расстаться со своим во многом полуазиатским обликом… Русский должен был осознать себя таким же человеком, как и немец, то есть любой иностранец-европеец. Ведь вскоре предстояло воевать с ними и побеждать их»[44].

Кроме того, как уже было сказано, брадобритие было вовсе не таким уж поголовным. Ни крестьяне, ни тем более духовенство этим нововведением вообще затронуты не были. Боярам позволялось платить «налог на бороду», ну а государственные чиновники в скором времени сами пристрастились и к удобному европейскому платью, и к парикам (которых сам Петр никогда не носил), и к бритью.

Но опять же, давайте не отливать заново Медного всадника!

Государь был человеком, со всеми присущими человеку недостатками, пороками и грехами. Он боролся с ними, как умел, и не всегда побеждал их. В его действиях часто просматриваются самые прекрасные намерения, которые порою оборачиваются тяжкими результатами.

Могли ли его за это ненавидеть? Конечно, могли и ненавидели. И если кто-то готовил заговор против государя, то вполне мог поискать исполнителя, обиженного и недовольного царским «самодурством». (Во многих случаях кавычек можно и не ставить!)

Но вряд ли на последнем этапе правления такие люди могли оказаться приближенными к царю настолько, чтобы иметь возможность влить яд в его кубок.

Впрочем, кто знает?

А что до его дурного нрава — остается предложить бросить в него первый камень всякому, кто ни разу в жизни не выходил из себя, никогда и ни с кем из близких не бывал несправедлив, ни разу не принимал необдуманных решений, никогда не верил клевете, не впадал в гнев.

Что-то не вижу ни одного камня…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.