Судьба Ивана Добробабина — одного из 28 героев-панфиловцев
Судьба Ивана Добробабина — одного из 28 героев-панфиловцев
Сознав, что сделал все, что мог, Спокойно, как всегда, как давеча, Недвижно Добробабин лег, — Так смерть нашла Иван Евстафьича. М. Светлов. Двадцать восемь
Он очнулся в своем окопе от сильного озноба, острой боли в ногах и нестерпимого шума в голове. Собственно, окопа уже не было. Разрушенный взрывами снарядов и вражескими танками, он превратился в какой-то полузасыпанный бесформенный ров. В необычно тихой, морозной ночи резко ощущался запах гари. Вокруг со вздернутыми или опущенными стволами неподвижно застыло несколько искореженных и тлеющих немецких танков…
Бой закончился. Бойцы взвода сержанта Ивана Добробабина, его взвода, достойно выполнили свою задачу…
Спустя много лет с того невероятно тяжелого ноябрьского дня 1941 года, сержант не раз вспоминал ставшее легендарным сражение под Дубосековом, дополняя наши представления о подвиге 28 героев-панфиловцев новыми фактами и подробностями.
«Наш 1075-й полк, которым командовал полковник И. В. Капров, — вспоминал И. Е. Добробабин, — занимал оборону на линии: высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково. Мое подразделение, состоявшее из группы истребителей танков, находилось на левом фланге и располагалось в центре между проселочной и железной дорогами напротив деревни Красиково.
Вечером 15 ноября 1941 г. политруком роты В. Клочковым и командиром роты старшим лейтенантом П. Гундиловичем был зачитан приказ о том, что 16 ноября части нашей 316-й стрелковой дивизии генерала И. Панфилова переходят в наступление…
С этим приказом я сначала ознакомился на командном пункте (КП), а затем ночью вместе с Клочковым мы пришли с КП в наши окопы, чтобы передать приказ бойцам взвода.
Политрук вернулся на КП, находившийся в метрах 300–400 от окопа, и взвод стал вести ночное наблюдение. В эти томительные часы нам был доставлен завтрак, и мы с большим нетерпением расспрашивали у приехавших об обстановке.
Когда кухня уехала, я побежал на КП, чтобы узнать, когда же будет сигнал наступления…
Близился рассвет. В момент нашего разговора на КП немцы начали обстрел. Прямо под будку КП ударил снаряд или мина. Я вскочил, на бегу попрощался с Клочковым и Гундиловичем и кинулся в свой окоп. Немецкий пулемет ударил по брустверу. Я свалился в окоп: “Ребята! Ведите строгое наблюдение! Сейчас пойдем в бой!” Но сигнала о наступлении мы так и не получили.
А на рассвете гитлеровцы сами пошли на нас. Мы услышали все нарастающий гул машин. Сперва пошла вражеская пехота. Подпустив ее на близкое расстояние (оставалось каких-то 100–150 метров), бойцы взвода по моему сигналу (я громко свистнул) открыли дружный огонь, и первая атака была отбита. Десятки вражеских трупов остались перед нашим окопом.
Но вот снова усиленно заработали вражеские пулеметы, земля содрогнулась от взрывов снарядов и мин. Противник начал вторую атаку. Но и она оказалась сорванной.
После этого из лощины, откуда наступали фашисты, в небо поднялись две желтые ракеты. А через несколько минут мы услышали неприятный металлический лязг. Из-за деревни, сбоку от нас, показались два немецких танка. Зайдя в лощину, они открыли огонь. Под их прикрытием снова двинулась вражеская пехота. Развод отбил и эту атаку. Один танк был подожжен.
Вскоре начался новый штурм нашей обороны. На этот раз противник бросил на нас штурмовую авиацию и много танков. Мы били из противотанковых ружей, забрасывали танки бутылками с горючей смесью и противотанковыми гранатами. Этим боем я руководил несколько часов — с рассвета до полудня, принимая самостоятельные решения, поскольку никакой связи с КП взвод не имел…
Наши ряды редели: один за другим выходили из строя бойцы. Тяжелораненых я отправлял в блиндаж при окопе. Кто еще мог держать оружие, продолжал бой. Несколько танков противника прорвались к окопу, утюжили его, а потом вспыхивали, подожженные бойцами.
Наше оружие засыпалось землей. Но в блиндаже оказалась банка с керосином. Мы промывали затворы и стреляли снова. В окопе было уже невозможно ходить в полный рост, бойцы передвигались ползком. За плотной завесой снега, копоти и земли, которая стояла, не оседая, из-за частых разрывов снарядов, мы не увидели, как наши части с правого фланга отошли на новые рубежи…
Снова пошли на окоп вражеские танки. Это была уже вторая танковая атака. Ко мне по ходу сообщения приполз один из бойцов и позвал: “Товарищ командир!” Я оглянулся — и в памяти остались только страшный взрыв, яркая вспышка и состояние удушья. Я потерял сознание, и этот момент был для меня последним из всех эпизодов боя под Дубосековом…»
Нет Добробабина уже,
Убит Трофимов и Касаев, —
Но бой кипит на рубеже,
Гвардейский пыл не угасает.
Так напишет позднее в своей поэме «Слово о 28 гвардейцах» поэт Николай Тихонов.
Засыпанный землей и тяжело контуженный Добробабин уже не знал, что в расположение его подразделения прибыл политрук Василий Клочков и взял на себя непосредственное руководство обороной. Обратившись к бойцам взвода, он произнес слова, ставшие девизом всех защитников нашей столицы: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!»
И воины не отступили, они стояли насмерть до последней гранаты, до последнего патрона, уничтожив в итоге 18 из 50 наступавших вражеских танков. И хотя поле боя оказалось тогда захваченным гитлеровцами, 28 панфиловцев сумели более чем на четыре часа задержать крупную танковую группировку противника, не позволив ей вырваться на Волоколамское шоссе и оттуда ринуться на Москву. Они дали возможность советскому командованию за то выигранное, поистине драгоценное время отвести основные силы на заранее подготовленные рубежи, спешно подтянуть резервы и перегруппироваться. В этом состояло главное значение и величие их подвига, в совершение которого внес свой достойный вклад сержант Иван Евстафьевич Добробабин.
…Он долго не будет знать, что уже через несколько дней после боя газета «Красная звезда» опубликует статью журналиста А. Кривицкого «Завещание 28 павших героев» и весть о бессмертном подвиге у разъезда Дубосеково быстро облетит страну. О мужестве и стойкости двадцати восьми вскоре будут написаны десятки других статей, брошюр и даже сложены песни, появятся поэмы Н. Тихонова и М. Светлова. Славная история панфиловцев войдет позднее и в школьные, и в вузовские хрестоматии и 21 июля 1942 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР все 28 гвардейцев, будут по существу, посмертно удостоены звания Героя Советского Союза…
Что же произошло с Добробабиным после того, как он пришел в себя в ту морозную ноябрьскую ночь после закончившегося боя?
Неторопливо Иван Евстафьевич продолжал свой рассказ.
Превозмогая боль, особенно в левой раненой ноге, он выбрался из траншеи и пополз через железнодорожное полотно и поле в лес. До утра пробыл там, наблюдая за железнодорожной будкой. Был без шапки, сильно замерз. Утром, когда рассвело, совсем закоченевший, решился заползти в будку. Находившиеся там железнодорожницы обмыли его окровавленное лицо, накормили, дали шапку, растерли и обули обмороженные ноги…
Все попытки Добробабина пробраться через линию фронта к Москве оказались безуспешными: чересчур велика была здесь плотность вражеских войск. В районе Дубосеково примкнул к группе бойцов, которую выводил из окружения пожилой человек по имени дядя Вася в гражданской одежде, но с генеральскими лампасами.
Через несколько дней группа дяди Васи была рассеяна огнем вражеской засады. В селе, куда Добробабин зашел в поисках товарищей, он был схвачен солдатами карательного отряда и доставлен в Можайский лагерь военнопленных. Там пробыл около месяца, пережив все ужасы фашистской неволи. Вместе с группой военнопленных пытался бежать, но прорваться на свободу удалось лишь двоим.
Мысль о побеге не покидала сержанта, и подходящий случай представился. С началом наступления Красной Армии под Москвой фашистские оккупанты стали вывозить пленных эшелонами из Можайского лагеря в направлении Смоленска и далее на юго-запад. Когда Смоленск остался далеко позади, Добробабин решил бежать. Ночью на ходу поезда он выломал окно, забитое досками и, резко оттолкнувшись, прыгнул. При падении сильно повредил правую ногу. Вместе с ним удалось бежать еще двум военнопленным.
Поскольку идти группой было опасно, один из беглецов сразу же отделился. Со вторым, молодым пареньком из Воронежской области, Добробабин шел долго. В хуторах и селах спрашивали о партизанах. Но обнаружить их не удалось. Некоторые местные жители говорили, что о партизанах ничего не слышно. Другие уклонялись от ответа. В обстановке жестокого оккупационного режима, частых карательных облав и проверок люди боялись довериться неизвестным, опасались провокаторов. В одну из ночей, преследуемый полицаями, Добробабин потерял своего спутника и остался один.
После тщетных попыток перейти линию фронта или попасть к партизанам он решил дойти до родного села Перекоп Харьковской области, где не был уже 13 лет. Рассчитывал восстановить там силы, а затем снова попытаться связаться с партизанами.
И вот, наконец, после долгих мучений, опухший от голода, больной и полураздетый Добробабин пришел в родное село. Немецкого гарнизона там не оказалось.
Приютил Ивана Евстафьевича его брат Григорий, освобожденный от армии по болезни. По просьбе Григория староста села Петр Зинченко, который был выбран на этот пост на сходке самим населением (проголосовали за того, кто сочувствовал советской власти и не мог стать прислужником оккупантов), выдал сержанту справку о его якобы постоянном проживании в селе. С указанной справкой Добробабин мог чувствовать себя безопаснее.
Однако вскоре к немцам, стоявшим в соседнем селе Левандаловке, поступил чей-то донос: в селе Перекоп скрывается командир Красной Армии. Добробабин был арестован и отправлен в Левандаловский лагерь военнопленных. Лагерь был небольшой. Его узников использовали на дорожных работах. Управляли ими пожилые немцы, по-видимому тыловики. Через несколько дней родственникам Ивана Добробабина удалось выкупить сержанта из лагеря… за продукты.
Ранней осенью 1942 г. оккупанты стали отправлять крестьян на работу в Германию. Староста П. Зинченко сказал, что дальше скрывать Ивана в селе не может. И единственный выход для него — дать согласие работать при старосте. Правда, что это за работа, староста тогда не сказал.
Добробабин понял, что попал в безвыходное положение, и решил согласиться работать при старосте села, продолжая лелеять надежду, что ему все же удастся в конце концов найти и связаться с партизанами.
Во время второго вызова Добробабина в старостат П. Зинченко заявил: «Тебя я записал в полицаи, будем вместе помогать нашим. Пойми, что другого выхода нет».
Иван Евстафьевич подчеркивал, что за весь период его пребывания в роли сельского полицая не было ни одного случая расстрелов, повешений, расправ над коммунистами, комсомольцами, сельскими активистами и членами их семей. Не было и случаев выдачи оккупантам раненых советских воинов, которые скрывались здесь. Комендантом немецкой комендатуры в Перекопе был чех по национальности, а переводчиком югослав, которые не отличались каким-либо жестоким нравом. А немцев в селе не было, здесь располагался только сельский пост полиции. Сама же полиция находилась в районном центре Валки, куда Добробабина ни разу не вызывали. Форму ни он, ни другие сельские полицаи не носили и никакой присяги, никакого устного обязательства оккупантам не давали.
Числясь полицаем, никаких действий, направленных против народа, Добробабин не совершал, оставался пассивным в выполнении всего того, что могло пойти на пользу оккупантам.
В начале марта 1943 г., когда село Перекоп было освобождено Красной Армией, Добробабин остался в нем, не чувствуя за собой какой-либо вины. И его главным желанием было — получить оружие и снова в рядах Красной Армии сражаться с ненавистным врагом. Однако по навету полицая из соседнего села он был арестован и доставлен в армейскую контрразведку, находившуюся в Левандаловке.
Но уже через день в село внезапно ворвались фашистские танки. Арестованным и конвоирам для спасения пришлось рассеяться. В связи с создавшейся критической обстановкой Добробабин был из-под стражи освобожден.
Он вновь попадает в село Перекоп, где уже хозяйничали эсэсовские части. Вскоре все выходы отсюда оказались отрезанными.
Снова оказавшись в безвыходной ситуации, Добробабин согласился продолжать работу при старостате, чтобы, как и прежде, всеми возможными средствами помогать советским людям. И эта помощь была реальной. Он предупреждал жителей села, в том числе молодежь, о готовящихся облавах и о том, когда их собирались отправлять в фашистскую Германию, как мог освобождал задержанных из-под ареста, снабжал их необходимыми документами, уничтожал появлявшиеся в старостате списки активистов и т. д.
В результате им были спасены от угона на фашистскую каторгу или освобождены из-под ареста многие жители села.
В конце 80-х годов земляки И. Е. Добробабина так свидетельствовали об этом:
Колесник Василий Ефимович, 1925 года рождения, уроженец с. Перекоп, инженер, пенсионер:
«Летом 1943 года, когда Иван Евстафьевич Добробабин служил в старостате, я хорошо его знал. Дважды Добробабин спас меня и моего товарища Колесника Григория (однофамилец) от облавы. Было это в июне 1943 года. Он ехал на велосипеде, остановился и предупредил: “Хлопцы, сегодня ночью будет облава, ховайтесь”. И правда — ночью слышна была стрельба, шла облава. В другой раз Иван Евстафьевич предупредил меня об облаве с Корсун Евдокией».
Бражник Вера Григорьевна, 1930 г. рождения, уроженка с. Перекоп. В конце 80-х годов проживала в Харькове (ул. Командарма Уборевича, 14, кв. ПО):
«С начала войны и до 1949 года я жила в Перекопе. В нашей хате жил Добробабин Иван Евстафьевич, когда служил в полиции. У нас в хате скрывались девчата, которых немцы хотели угнать в Германию. Добробабин, конечно, знал о них, но скрывал это от оккупантов».
Погорелая Настасья Григорьевна, 1910 г. рождения, уроженка с. Перекоп, пенсионерка:
«Всю войну была я в селе. Оккупанты забрали корову, бычка, барахло, выгнали из хаты, жила в хате соседей.
…Полицаями были Дереза, Петро Тредит, Добробабин Иван Евстафьевич. Добробабин был хороший человек. Ничего плохого о нем не скажу… Иван Евстафьевич помогал мне. С поля потихоньку от немцев брали буряк, капусту для еды. Добробабин говорил мне, чтоб везли на саночках, везли потихоньку от немцев, другой улицей. Словом, помогал нам спрятать от оккупантов то, что подбирали на поле. Ничего плохого о Добробабине и не слыхала. Хотя староста посылал его ко мне за коровой, но не брал ее у меня Добробабин».
Дудниченко Андрей Григорьевич, 1907 г. рождения, уроженец с. Левандаловка. Был председателем сельсовета в с. Левандаловка (рядом с с. Перекоп):
«Меня схватили фашисты, долго били, мучили, пытали и, думая, что я уже мертв, бросили в сарай. Сторож на утро обнаружил меня и рассказал обо мне жене моей. Та меня забрала домой. Я подлечился немножко, но кто-то донес, и меня снова забрали фашисты, бросили в полицейский участок Перекопа. Велели повесить. Когда немцы уехали из села, Иван Добробабин освободил меня, я ушел в другое село. Так я остался жив, за что благодарен Ивану Евстафьевичу всю жизнь. И после войны, когда я вернулся в родное село, я ничего худого о Добробабине не слышал».
Прилуцкая Прасковья Никитична, 1922 г. рождения, уроженка с. Перекоп, пенсионерка:
«Помню Ивана Евстафьевича, когда он был в старостате при полиции села. Он тогда людям ничего плохого не делал. Наоборот, предупреждал молодежь, если готовилась облава, чтобы увозить в Германию. И вообще от других людей ничего недоброго о Добробабине не слыхала. Он был хороший. Он лично меня предупреждал, чтобы я ховалась от немцев».
Перечень подобных свидетельств можно было бы продолжить. Но вернемся в те далекие годы.
В августе 1943 г. части Красной Армии вновь приблизились к Перекопу. Отступая под натиском советских войск, немецко-фашистские захватчики подожгли село. Под угрозой расстрела была объявлена поголовная эвакуация всего населения.
Добробабин успел помочь жене фронтовика Екатерине Величко с двумя малыми детьми укрыться в Левандаловском лесу. Но сам попал в огромную колонну людей, которых отступавшие эсэсовцы, используя сторожевых собак, гнали впереди себя, открывая огонь по каждому, кто пытался сбежать. Уже находясь за Днепром, он сумел свернуть с большой дороги и в селе Тарасовка Одесской области встретил наконец советские войска.
Он явился в полевой военкомат, все рассказал о себе лейтенанту Усову, который проводил запись военнообязанных, и после соответствующей проверки был приписан в 1055-й полк (командир полка майор Следь, начальник штаба капитан Комиссаров) 297-й стрелковой дивизии и восстановлен в прежнем звании.
С марта 1944 г. и до конца войны И. Е. Добробабин постоянно находился на передовой в должности командира отделения. Он участвовал в Ясско-Кишиневской операции, в боях за освобождение Румынии, Чехословакии, Австрии. Форсировав Тиссу, его отделение укрепилось на противоположном берегу и до подхода основных наших сил удерживало этот важный плацдарм. Здесь Иван Евстафьевич был контужен плавучей миной, но остался в строю. В сражении за Будапешт солдаты отделения действовали как истребители танков. В числе первых ворвались в город Кечкемет, прорвав три кольца вражеской обороны и захватив аэродром противника.
За проявленное мужество и героизм сержант Добробабин был награжден орденом Славы III степени и несколькими медалями.
Вот как характеризовалась его боевая деятельность в спецсообщении начальника контрразведки 2-го Украинского фронта от 22 января 1945 г.:
«За время пребывания в 297-й стрелковой дивизии Добробабин И. Е. никак себя не скомпрометировал. Показал себя в прошедших боях храбрым воином. За бои под Яссами в августе 1944 года награжден орденом Славы III степени. Военный совет 7-й гвардейской армии вошел с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР о выдаче Добробабину ордена Ленина и Золотой Звезды».
После разгрома фашистской Германии вместе со своей частью он был направлен на восток для участия в войне против японских милитаристов. Но на пути следования его встретило известие о капитуляции Японии.
Поздней осенью 1945 г. сержант Добробабин был демобилизован и вернулся в г. Токмак (Киргизия). Именно отсюда он добровольцем в июле 1941 г. пошел на фронт в составе панфиловской дивизии.
И вот перед ним до боли знакомые места, сердце сжалось: «Выхожу из вагона, в солдатской шинели, с небольшим чемоданчиком, — вспоминал Иван Евстафьевич, — немного прошелся по знакомой Кошчийной улице и в глазах зарябило, читаю на табличке: “Улица Добробабина”… А на городском сквере у здания горсовета — большой чугунный памятник во весь рост и на нем надпись: “Герою Советского Союза, одному из 28 панфиловцев Ивану Евстафьевичу Добробабину”.
Мое появление буквально «с того света» для жителей города было немалой радостью… Но продолжалась она недолго. Вскоре я был арестован».
Все пошло по хорошо известному сценарию, в худших традициях тех лет, с грубейшими нарушениями элементарных норм права: ускоренное, предвзятое следствие, включая применение физических мер воздействия, угрозы и запугивания свидетелей, а затем и двухдневный (8–9 июня 1949 г.) Военный трибунал Киевского военного округа, заседавший в Харькове. И «за измену Родине», за то, что, по словам обвинителя, Добробабин «спасал свою шкуру», последовал жестокий приговор — 25 лет лагерей. Мера наказания была снижена до 15 лет: учли, что Добробабин все же из 28 панфиловцев. Одновременно было направлено представление в Москву о лишении его звания Героя Советского Союза, что и было вскоре оформлено соответствующим указом.
Добробабин просил следователя и судей, чтобы его привезли в село Перекоп (ведь оно находится всего в 40 км от Харькова), собрали бы всех жителей и изложили суть обвинения. Состряпанная легенда о его преступлении легко бы улетучилась. Но в этой просьбе ему было отказано, а многочисленные свидетели из села, которые могли бы без труда подтвердить, что он не изменил Родине, на заседания трибунала не привлекались.
— А что стало с Вашим памятником в Токмаке? — спрашиваю Ивана Евстафьевича при встрече.
— Точно не могу сказать, но мне рассказывали, что поступили с ним просто: мою «голову» отрезали, а «голову» Дуйшенкула Шопокова — моего боевого друга и земляка, тоже одного из 28 панфиловцев, — приварили, да так, что шов был виден. На какое-то время это стало особой достопримечательностью города. Всем приезжим, показывая памятник, местные жители говорили: «Перед вами “тело” Добробабина, а “голова” — Шопокова». Но потом этот памятник убрали».
Находился в лагере И. Е. Добробабин семь лет. В 1955 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела протест Генерального прокурора по его делу, приняв половинчатое решение: срок наказания был снижен как раз до этих семи лет. А 2 ноября 1954 г., еще до принятия решения по указанному протесту, он был освобожден, но без полной реабилитации, а лишь «условно-досрочно». При этом все его боевые награды не были возвращены, остался в силе и указ о лишении И. Е. Добробабина звания Героя Советского Союза.
В ноябре 1966 г. в газете «Труд» была опубликована моя статья «Бой, вошедший в историю», посвященная 25-летию подвига 28 панфиловцев у разъезда Дубосеково. В ней, в частности, среди погибших героев был назван и сержант Добробабин.
Спустя некоторое время в одном из откликов на статью сообщалось, что Иван Евстафьевич жив и трудится где-то в Ростовской области. Я начал поиски. И вот, наконец, Ростовское областное адресное бюро известило, что И. Е. Добробабин проживает в г. Цимлянске.
Через несколько дней я поехал туда в качестве спецкорреспондента «Комсомольской правды»… Мне казалось, что я встречу человека, изломанного судьбой, с расшатанными нервами, обиженного на все и вся. Но эти опасения оказались напрасными. Я встретил настоящего русского солдата, поражавшего своей выдержкой, неподдельной скромностью, мужественно переносящего все жизненные невзгоды и испытания.
Много нового узнал о нем. Трудовую деятельность Иван начал 15-летним юношей, работал в качестве землекопа на строительстве Харьковского тракторного завода. Здесь же вступил в комсомол. Летом 1939 г., находясь на действительной службе в рядах РККА, около месяца участвовал в боях с японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол. Был контужен. За проявленный героизм командование представило пулеметчика Добробабина к медали «За отвагу». (Дальнейшая судьба этого представления осталась неизвестной.) Великая Отечественная война застала Ивана на строительстве Большого Чуйского канала в Средней Азии. 22 июня 1941 г. он пошел добровольцем на фронт. Его направили в г. Алма-Ату, где формировалась 316-я (позднее 8-я гвардейская) стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор И. В. Панфилов. Осенью 1941 г. в составе этой дивизии он сражался на территории Калининской области, а затем на полях Подмосковья…
Вот так характеризовали своего земляка молодежные руководители из г. Токмака, узнав о гибели Ивана Добробабина:
«Он ушел на фронт одним из первых среди токмакских комсомольцев.
Заядлый футболист, Иван Добробабин любил спорт, военное дело и ушел сражаться с врагом хорошо подготовленным, умелым бойцом. Мы были уверены в своем друге — такой не сдастся в трудную минуту. И верно: в армии, в боях Иван быстро выдвинулся, его назначили командиром подразделения. Не дрогнул и в том, последнем бою…
Их было только двадцать восемь… Они погибли, но не отступили.
Мы гордимся, что среди двадцати восьми героев, отдавших жизнь за Родину, был парень из нашего города, комсомолец Иван Добробабин.
Александра Беляева — секретарь Токмакского горкома комсомола,
Александра Старостина — политрук молодежного подразделения Всевобуча»[209].
Находясь в Цимлянске, я имел не только продолжительные беседы с Иваном Евстафьевичем, подробно расспрашивая его обо всем, но и побывал в местных органах власти. И всюду слышал только самые добрые слова об Иване Евстафьевиче как о хорошем человеке, добросовестном работнике.
Рассказал я тогда И. Е. Добробабину о недавней поездке в Алма-Ату и о встрече с Даниилом Александровичем Кожубергеновым — одним из 28 панфиловцев, человеком такой же трудной судьбы, официально тоже не признанным героем. Иван Евстафьевич хорошо помнил этого бойца своего взвода, и между ними позднее завязалась переписка.
Вооруженный богатым и интересным материалом, я вернулся в Москву и приступил к подготовке статьи о Добробабине для «Комсомольской правды».
Но тут последовал вызов на Старую площадь. В полученной открытке, которую храню до сих пор, значился номер телефона, по которому я должен был позвонить т. Осташеву С. П. Молодой голос в трубке подтвердил приглашение, поинтересовавшись, нет ли у меня возражений, если беседа будет проходить в присутствии военного прокурора. Отвечаю, что это, конечно, дело того, кто приглашает.
В кабинете С. Осташева — молодого приветливого человека, уже находился другой собеседник в зеленых погонах подполковника, плотного сложения, с густыми черными бровями, непроницаемым лицом и немигающим пристальным взглядом.
— Какими документами, связанными с историей подвига 28 панфиловцев, Вы располагаете? — спросил С. Осташев.
Я показал все, что захватил с собой, включая ряд документов из Центрального архива Министерства обороны СССР, различные свидетельства, подтверждения.
— Вот что, молодой человек, — жестко заметил военный прокурор. — Народ надо воспитывать на мертвых героях.
— Совершенно правильно, — охотно поддержал его хозяин кабинета. И добавил: — Предупреждаем — больше этим вопросом не заниматься и ни в коем случае его не ворошить. Ответите партбилетом.
На этом «предупредительная» беседа закончилась.
Такова вкратце судьба одного из 28 героев-панфиловцев, Ивана Евстафьевича Добробабина, которая ни одного честного человека не может оставить равнодушным и которая взывает к нашей совести.
Все попытки в течение вот уже более трех десятилетий помочь Ивану Евстафьевичу вернуть истории его честное имя, восстановить в высоком звании Героя Советского Союза оказались безрезультатными. Журналистка из г. Новочеркасска Ирина Сергеевна Юркова несколько раз побывала в селе Перекоп, собрала обширный материал (в том числе десятки свидетельств перекопцев в пользу И. Е. Добробабина), но ее поистине героические многолетние усилия постоянно наталкивались на стену недоверия и предвзятости.
Сам Иван Евстафьевич неоднократно обращался в разные инстанции, в военную прокуратуру с просьбой о пересмотре его дела, о полной реабилитации. Однако все оставалось без изменений.
За его плечами уже восьмой десяток. «Сердце стало пошаливать», — жаловался он. Все чаще стал принимать лекарства. Но крепится мужественный панфиловец. Похоронил жену Лидию Гайнановну, которая с ним прошла трудный жизненный путь и вместе с которой он вырастил прекрасных детей. Их дочь Элла окончила Ростовский университет. Преподает в Цимлянской средней школе № 2, а сын Ринат трудится технологом по обработке рыбы, плавает по Черному морю.
…Как часто, вспоминая о подвиге у разъезда Дубосеково, мы не задумываемся, что за ставшими священными для народа цифрами «28» стоят реальные люди.
И пока не очень-то вяжутся с действительностью слова из песни о Москве о вечной нашей признательности к бессмертному подвигу «28 самых храбрых сынов» нашей Родины, когда один из этих легендарных героев остается в забвении, оклеветанный и запятнанный, лишенный заслуженных перед Отечеством наград».
Мой очерк о панфиловце был написан осенью 1988 г. и 18 ноября того же года опубликован в «Правде». Однако ничего в жизни героя не изменилось. Более того, нашлись такие, кто, ловко манипулируя ложными документами и фактами, внесли в дело Ивана Евстафьевича осложнения и снова очернили его.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.