В освобожденной Москве. Избирательный собор

В освобожденной Москве. Избирательный собор

Начинался новый, относительно мирный этап «земского» строительства. Пока освобожденными территориями правили «бояре и воеводы» и «Совет всей земли», однако они сами поставили цель, достижения которой ждало все общество – избрание государя. После разъезда ополченцев осмелели оставшиеся казаки. Местные жители испуганно жались по краям, когда бравая и не вполне трезвая ватага, бряцая саблями, разгуливала по улицам и базарам. Некоторые опять сбивались в отряды и уходили из Москвы за новой добычей, грабя села и города. Местное население начало снова собираться для самообороны, ему помогали московские воеводы, высылавшие в помощь надежные отряды. Однако много присылать не могли, опасаясь нового похода короля. Зато в руках «Совета всей земли» оказался весь государственный аппарат, все приказы и дворцовое хозяйство, приносившее определенные доходы. Благодаря этому удалось осуществить задуманное – собрать Земский собор. Из городов начали съезжаться представители «всех чинов» – дворян, посадских людей, духовенства, свободных крестьян. Москва рассылала призывы о сборе депутатов; они стали прибывать в столицу в начале декабря 1612 – январе 1613 г. Это был самый многолюдный Собор в истории России. Участвовали в нем представители 46 городов и уездов, практически со всей европейской части страны, Сибирь, правда, была представлена только воинами-тюменцами из отряда сибирского царевича Араслана. К началу 1613 г. вернулась с «богомолья» и часть скомпрометировавших себя бояр (по официальной версии, они были не предателями, а «пленниками»), которые побаивались презиравших их казаков и горожан.

Из Новгорода опять поступали предложения избрать Карла-Филиппа. Столь большое собрание неминуемо распалось на группировки. Посадские люди и городовые дворяне боялись избрания кого-либо из не раз предававших их олигархов из громких родов, опасались они, впрочем, и царя-чужеземца, что могло повлечь новую смуту. О том, какова была позиция Пожарского, и вообще, что он делал во время Собора, никаких сведений не сохранилось. Он продолжал быть одним из первых лиц правительства, так же как и князь Д. Т. Трубецкой. Однако его опора – дворянское ополчение в основном разъехалось, а Трубецкой не имел особого авторитета у своих же казаков.

По Москве ходили слухи, что в группу кандидатов на престол входят боярин князь Ф. И. Мстиславский, И.Н. Романов, брат Филарета, князья И. В. Голицын, Д. Т. Трубецкой, Д. М. Пожарский, включали в нее и князей И. М. Воротынского, И. Б. Черкасского, боярина Ф. И. Шереметева [91, 457]. Рассматривалась вначале и кандидатура Карла-Филиппа [55, 237–240]. Возможно, Пожарский считал последнего наименьшим злом (при выполнении указанных условий о принятии православия и пр.), особенно в ситуации, когда в Москве преобладало множество политически непостоянных и становящихся опасными казаков [55, 238; 160, 91; 48, 41]. Однако заметим, что главы враждующих ветвей династии Ваза вели себя сходно – Сигизмунд не присылал Владислава, не желал его перекрещивания и не отдавал Смоленск; Густав II Адольф препятствовал приезду Карла-Филиппа, не реагировал на условия о православии и не хотел отдавать Новгород не только России, но даже брату.

Позиция Пожарского, возможно, была такой: молодой, не связанный с разными местными группировками и принявший православие принц предпочтительнее ставленника одной из боярских групп. Известно, что Делагарди бомбардировал короля призывами отправить брата в Россию, этого ультимативно потребовал Пожарский. Информаторы Делагарди сообщали: Дмитрий Михайлович на Соборе говорил, что лучше не выбирать никого из своих, ибо с ними за последние десятилетия «не было никакого счастья и удачи», а отвергнув шведского королевича, правители и избиратели «получат себе на шею шведов», помимо поляков, а на два фронта Московское царство сейчас бороться не может [70, 214]. Но король считал, что Делагарди будет при юном царе иметь «проконсульскую власть», благо «Яков Понтусович» имеет давние и широкие политические связи в России, и они выйдут из-под его контроля. Однако в результате, вероятно, давления казаков первым же решением Собора стало: «литовского и свейского королей и их детей за их многие неправды и иных некоторых земель людей на Московское государство не обирать… ли Маринки с сыном не хотеть» [70, 215].

Наступили дни бурной агитации за представителя того или другого русского рода. Наизнатнейший – князь Ф. И. Мстиславский, глава Боярской думы, был скомпрометирован тесными связями с Сигизмундом III. Князь И. В. Голицын не пользовался популярностью у городового дворянства. Современные исследователи считают, что в Боярской думе был достигнут определенный компромисс: избирать «из природных московских бояр», – однако рядовые члены Собора относились одинаково критически и к бывшим членам Семибоярщины, и к Д. Т. Трубецкому. Есть версия, что он добился своего выдвижения как кандидат от «Совета всей земли» [164, 74–77].

Как уже говорилось, дворянские массы, опора ополчения, в основном разъехались, поэтому Д. Т. Трубецкой развил бешеную деятельность среди казаков. Он ежедневно устраивал шумные многолюдные пиршества для них; неизвестный московский мемуарист того времени подсчитал, что он кормил и поил чуть не 40 тысяч казаков (явное преувеличение) «по вся дни … зазывая толпами себе на двор… моля их, чтобы быти ему на России царем» [91, 457–458]. Казаки же, с удовольствием пируя, не относились к нему всерьез, как пишет тот же москвич, в глаза хвалили его, а уйдя с пира, насмехались. Таким образом, предвыборная политика ополчения провалилась.

В среде казаков пользовался популярностью пленный в то время «их патриарх», тушинец Филарет. Это использовала заново сбившаяся новая группировка – родственников и свойственников Романовых [164, 74–77] – Шереметевы, князья Черкасские, Сицкие, Троекуровы, Лыковы, Салтыковы и пр. Активно распространялась легенда о завещании престола Федором Иоанновичем Ф. Н. Романову, подчеркивалось их близкое родство с угасшей династией. Бурную деятельность в пользу Романовых развил, в частности, давний знакомец Пожарского, зарайский протопоп Димитрий Леонтьев, прибывший в качестве депутата от своего города: он и подписал грамоту об избрании, и ездил в составе делегации в Кострому, и привозил оттуда в Москву грамоту о согласии Михаила и его матери принять царство [2].

В конечном итоге более 500 казаков осадили двор крутицкого митрополита, где заседали бояре, высшая курия Земского собора, и потребовали скорейшего решения. Растерявшиеся бояре предложили определить кандидата жребием (это тогда не выглядело легкомысленно – таким образом, например, многие века избирали новгородского архиепископа). Но атаманы воспротивились, заявив: «Князи и бояря и вси московские вельможи, но не по Божией воле, но по самовластию и по своей воле вы избираете самодержавно». Согласно Божьей воле и по благословению государя Федора Иоанновича царский посох должен был быть передан Федору Никитичу Романову – но он в плену, однако есть его «отрасль добра» – «Михайло Федорович», и тут же «возопили» и провозгласили ему многолетие. Ошеломленная и испуганная Дума тряслась от страха, и только Иван Никитич Романов, дядя, пытался урезонить казаков, объясняя, что Михаил Федорович еще «млад и не в полне разуме». Возможно, он рассчитывал на собственное избрание. Однако казаки отвечали ему (похоже, со скрытой иронией): «Но ты, Иван Никитич, стар верстой (т. е. многоопытен), в полне разуме, а ему по плоти дядюшка прирожденной, и ты ему крепкой потпор будеши». Бояре еще пытались организовать какую-то интригу с задержкой целования крестов, однако казаки вынудили их присягнуть тут же, а потом вынесли 6 крестов на Лобное место, где их целовали, видимо не воспротивившиеся такому решению, остальные депутаты Собора и москвичи [91, 458–459].

Узнав об этом, князь Трубецкой (не присутствовавший на заседании, вероятно уверенный в победе своей кандидатуры) был ошеломлен и, возможно, перенес тяжелый сердечный приступ: «Лице у него ту и почерне, и паде в недуг, и лежа много дней, не выходя с двора своего с кручины», – сообщает тот же мемуарист, простодушно добавляя, «что казны истощил казаками и позна их лестны в слове и обман».

Пожарский, скорее всего, устранился от участия после того, как стало ясно, что кандидатуры шведского принца и Трубецкого терпят крах. О какой-либо его деятельности или высказываниях (помимо вышеприведенных, сведениям о которых и сами шведы не вполне доверяли[62]) во время Собора вообще ничего не известно. Кроме того, он формально, возможно, и не принимал участия в заседании Боярской думы, будучи по чину всего лишь стольником, и продолжал, в меру возможностей, исполнять обязанности одного из глав временного правительства. Может быть, он был нездоров, рука, простреленная совсем недавно, не первая и не последняя его рана, могла еще давать о себе знать. Позднейший рассказ так называемого «Хронографа кн. М. А. Оболенского» о его поведении на Соборе, весьма красив, но явно легендарен, когда якобы он чуть ли не руководил Собором и требовал скорейшего решения:

«И начаша между собою совет творити, со всем Освященным собором… князи и бояре и всяких чинов множество людей, князь Дмитрей Михайловичь Пожарской со всеми чины. А вопрошает их на искус, кий ему ответ подадут, и говорит: «Днесь у нас в царствующем граде Москве благодать Божия воссия, мир и тишину Господь Бог дарова. Станем у всещедраго Бога просить, дабы нам дал самодержателя всей Русии. Подайте нам совет. Есть ли у нас царское порождение». И тако вси умолчаша. И начаша власти глаголати: «Государь Дмитрей Михайловичь! Мы станем соборне милости у Бога просить. Дай нам до утрия срока»» [35, 449].

И наутро некие галицкий дворянин и казачий атаман внесли предложение о Романовых и представили их родословные с родством с царским домом.

Итак, 21 февраля Михаил Романов был избран, а 2–3 марта прекратились полномочия правительства «Совета всей земли» [70, 231]. Пожарский не вошел в состав депутации в Кострому.

Принятая на Соборе «Утвержденная грамота» об избрании Михаила Романова сохранилась в двух экземплярах. Оба они с оборота подписаны – сначала членами Освященного собора, т. е. высшими духовными иерархами, затем боярами, окольничими и т. д., вплоть до городовых дворян, служилых татар и выборных посадских людей. Подписи, как считают исследователи, собирались не менее двух лет. Так, Пожарский подписался уже как боярин, хотя в момент Собора, пока царя не было, никто еще не мог быть пожалован чином. Он был 41-м по общему списку (32 духовных иерарха, затем 16 бояр, где он – 9-й). А подписи «выборного человека ото всей земли» Козьмы Минина на грамоте нет вовсе [70, 188].[63] Как не прислушаться к жесткому и меткому слову И. Е. Забелина, которого вряд ли кто-либо может заподозрить в недостатке патриотизма: «Земский совет нижегородцев на некоторое время стал руководителем государственного устройства… Но, конечно, матерые жернова старого порядка смололи и это доброе зерно – оно не дало никакого роста… ничего нет удивительного, что, сослужив народную службу по избранию всей Земли, он, с избранием царя, с установлением старого царского порядка службы, очутился снова рядовым стольником, а потом и рядовым боярином, и из Дмитрия перед народным собранием и советом стал холопом Митькою перед царем… Если б Смута была… переделкою государства, тогда явились бы и новые места для людей, в числе которых одно из главных мест принадлежало бы Пожарскому. Тогда с ним, как и с Мининым, никто и спорить не стал бы из-за места. Но так как все дело заключалось в восстановлении старых порядков… то наши герои и предводители тотчас попали в рядовые, какими были прежде. Ни для кого из современников это не было удивительно. С избранием царя потянулся в царстве-государстве прежний царский порядок и жизни, и отношений, и службы» [46, 154–157]. Собственно за возвращение этой, всегда считавшейся идеалом «старины» герои ополчения и боролись …

Данный текст является ознакомительным фрагментом.