Глава 6 «ШИКАРИ» И «РОЗОВЫЙ САД»

Глава 6

«ШИКАРИ» И «РОЗОВЫЙ САД»

Впервые я поднялся на борт «Шикари» в Белфасте. Эсминец стоял в сухом доке, и я имел возможность обозреть его изысканно-красивый изящный корпус целиком. Настоящая отрада глазу. Прежде чем подойти к трапу, я обошел корабль вокруг, искоса поглядывая на суетящихся у борта людей, выполняющих какие-то наброски в больших блокнотах. Оставалось только сожалеть, что этот совершенный во всех отношениях корабль не был чуть больше. Тогда его можно было бы по праву считать идеальным кораблем эскорта. На мой взгляд, на его верхней палубе было слишком много всякого оборудования. Собственно говоря, так оно и было в действительности. «Шикари» был построен еще во время Первой мировой войны для борьбы с немецкими торпедными катерами на ограниченном пространстве Северного моря. Никогда не предполагалось, что он будет работать в суровых погодных условиях Северной Атлантики. И создавший его конструктор уж точно не мог предвидеть, что на верхнюю палубу эсминца в будущем погрузят 110 глубинных бомб и сбрасыватели для них. Я заметил, что ватерлиния теперь находилась на 18 дюймов выше, чем в дни молодости этого корабля.

В том, что первоначальный замысел конструктора на практике почти всегда оказывался забытым, был элемент неизбежности. На протяжении сравнительно долгой жизни корабля оружие развивалось, а значит, установленные на нем орудия время от времени менялись. Неизменным оставался только корпус. Эта проблема существовала еще у Генриха VIII, который безбожно перегрузил палубу «Великого Гарри» орудиями. Пепис упоминает об аналогичных затруднениях, а капитан Кохрейн во время Наполеоновских войн горько жаловался, что его корабль стал совсем другим, потому что адмиралтейство заменило привычные орудия другими.

Изменение вооружения неизбежно ведет к увеличению веса верхней палубы, смещению центра тяжести вверх и уменьшению остойчивости. Осмелюсь предположить, что вряд ли найдется много командиров небольших кораблей, которые не имели случая пережить по этой причине несколько неприятных минут в море. Проектная метацентрическая высота «Шикари» составляла 11 дюймов. Это означало, что центр тяжести должен быть на 11 дюймов ниже центра плавучести. Перед выходом из дока мы провели проверку остойчивости и выяснили, что внесенные изменения и дополнения уменьшили метацентрическую высоту эсминца до 4 дюймов – это очень мало для корабля таких размеров.

Приближаясь к борту эсминца, я заметил, что дежурный офицер на палубе не сводит с меня глаз. Можно было представить, что чувствует этот бедолага, ожидая нового командира.

Я поднялся по трапу. Встретивший меня юный младший лейтенант повел показывать корабль. Как раз в это время гигантский кран опускал на место новую кормовую дымовую трубу.

– Вы потеряли трубу? Свалилась за борт?

– Да, сэр.

– И часто у вас трубы падают за борт?

– Не так чтобы очень, сэр. Трубы обычно не падают.

Мы медленно шли по верхней палубе.

– А где моторный катер?

– У нас его нет, сэр.

– Но почему?

– Нет смысла получать, сэр. Мы их все время теряем. Снабженцы устали заменять. Так что теперь у нас вместо катера два вельбота. Оба сразу мы теряем не часто, да и подцепить вельбот проще.

Мы пошли дальше.

– Что случилось с мостиком, младший лейтенант?

– Мы врезались в большой корабль, и каюту капитана сплющило. К счастью, его там в этот момент не было.

Я кивнул.

– Иначе нам пришлось бы искать консервный нож, чтобы его достать.

Должен признаться, что в плохую погоду в этой каюте меня никогда не посещал крепкий сон.

Судя по всему, моя радость и гордость обещала стать «трудным ребенком» – так оно и вышло. Несколько настойчивых вопросов вскрыли вопиющий факт: корабль не проходил процедуру ввода в строй после резерва или ремонта с 1938 года. Не менее 60 процентов команды были старослужащими, а многие старшины начинали службу на этом же корабле старшими матросами. Я никак не мог понять, почему эта команда просоленных морских волков год за годом остается на этой старой, не слишком мореходной и до крайности перегруженной посудине (ведь с учетом операторов асдика, радара, а также «бомбовой» партии команда почти на 40 человек увеличилась по сравнению с начальной численностью, на которую рассчитывались жилые помещения). В конце концов я пришел к неутешительному заключению: люди предпочитают этот корабль потому, что он много времени проводит у берега, устраняя полученные в непогоду повреждения. Такой вывод не мог понравиться капитану. Я являлся старшим офицером группы, а значит, должен был иметь возможность выходить в море в любой момент, как только поступит приказ. И тут отношения офицеров и команды являются немаловажным фактором. Недостатки, имеющие маргинальную природу, можно недооценивать или переоценивать, но их ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. В военное время офицеры Западных Подходов хорошо владели ситуацией. Лично я всегда помнил, что эскорт, эффективный лишь наполовину, все же лучше, чем никакого эскорта вообще.

Вечером на корабль прибыл старпом – вернулся из отпуска. Мне предстояло получить первый опыт командования кадровым офицером. Скажу сразу, меня изрядно разочаровало его откровенное и циничное заявление о том, что назначение на «Шикари» – большая удача, потому что здесь никогда не бывает проблем с отпусками. Уже на следующий день я взял на военной базе Белфаста машину и отправился в Лондондерри к новому коммодору (Э). Если уж мне предстояло изменить мировоззрение команды эсминца «Шикари», в лице старшего помощника необходимо иметь единомышленника, иначе ничего не выйдет.

Просить о замене старшего помощника при первом визите к коммодору (Э) весьма непросто. Собственно говоря, это всегда непросто, даже при сотом визите. Какой бы справедливой и обоснованной ни была просьба, всегда есть вероятность попасть в число людей, с которыми невозможно ужиться. Я никогда раньше не встречался с коммодором Г. В. Г. Симпсоном и не знал, какой прием меня ожидает.

Мне повезло. Я встретил внимание и полное понимание. Через трое суток на «Шикари» появился новый старший помощник – лейтенант Дж. Блэквуд. Как только его высокая сухопарая фигура возникла в дверном проеме моей каюты, я сразу почувствовал: это именно тот человек, который мне нужен. Он был настоящим трудоголиком, первоклассным специалистом, да еще и происходил из семьи потомственных моряков, в течение многих поколений свято чтивших традиции военно-морского флота. Среди «банды братьев» Нельсона был и капитан Блэквуд, и если он был хоть немного похож на нашего Блэки, на корабле знаменитого адмирала все было в порядке.

Пока я командовал «Шикари», эсминец выходил в море точно в срок. Правда, однажды он нас едва не подвел – отказал генератор. Он исправно вращался, но ток не вырабатывал. Были срочно вызваны инженеры с базы, и начался мозговой штурм. Что только не пытались сделать мудрые спецы с заупрямившейся машиной! Не выдержав неизвестности, я тоже спустился в машинное отделение узнать, сколько это будет продолжаться. Получив весьма расплывчатый ответ, я припомнил совет, когда-то услышанный от старого кочегара, о том, как обращаться с не желающими работать механизмами: «Пройдись по ним молотком, парень, и все дела».

Я взял лежащую рядом кувалду и нанес три резких удара по забастовавшей машине. Метод, хотя и не новый, оказался безотказным. Генератор моментально «ожил», и в море мы вышли вовремя.

Мы вышли из Белфаста в Лондондерри в конце февраля. Имея 20 тысяч лошадиных сил в двух машинах, управлять кораблем одно удовольствие, особенно если сравнивать с 12 сотнями «лошадей» «Вербены».

По Белфаст-Лох мы шли со скоростью 10 узлов, двигатели делали 100 оборотов в минуту. Выйдя в море, я приказал увеличить обороты до 230 и был приятно удивлен, ощутив, как корабль прыгнул вперед. Мощные двигатели буквально выдергивали палубу у меня из-под ног.

С северо-запада дул сильный ветер, но море под прикрытием берега оставалось спокойным. Даже когда мы подошли к острову Ратлин, ветер и течение имели одно направление и сильного волнения не было.

Огибая остров, мы получили по радио приказ командующего: «Примите топливо в Мовиле и следуйте в район 200 миль юго-западнее Исландии, где с воздуха замечено десантное плавсредство с людьми». Это было примерно в 500 милях от северо-западной оконечности Шотландии.

Мовиль был якорной стоянкой на морской стороне реки Фойл, протекающей мимо Лондондерри. Прилив уже заканчивался. Когда мы подошли к танкеру, сильный западный ветер развернул корму «Шикари» в сторону мелководной песчаной банки на восточной стороне. Места для выполнения маневров не было, поэтому я причалил с другой стороны – что вряд ли можно было назвать удачным решением, просто выбора не было. В довершение ко всему капитан танкера оказался бывшим командиром «Шикари».

На подходе к танкеру я видел, что новый капитан «Дункана» стоит у поручней и наблюдает за приближением эсминца. Пришвартоваться к борту судна в условиях сильного течения намного труднее, чем может показаться. Пока течение равномерное и идет параллельно молу или пристани, это сравнительно несложно, поскольку имеется достаточный запас скорости, при которой корабль слушается руля, даже если его скорость относительно грунта мала. «Шикари», имеющий два гребных винта и очень много лошадиных сил, был намного легче управляем, чем одновинтовая «Вербена».

Получив топливо, мы вышли в море. Быстро темнело, дул порывистый западный ветер, вызывавший нешуточное волнение. Я очень быстро получил возможность убедиться в том, о чем подозревал, еще впервые увидев эсминец в сухом доке. Он отчаянно «намокал», заливаемый волнами, а его движение при курсе 45 градусов к волне даже трудно описать словами. Я бы назвал его пляской чертей в аду. Все объяснялось просто: эсминец был недостаточно велик для того груза, который был вынужден нести. Носом к волне корабль шел в общем-то нормально, при боковой волне тоже двигался вполне прилично, хотя и раскачивался, как бревно. Было очевидно, что «Шикари» следует понять, почувствовать, как-то к нему приноровиться. Только так можно уменьшить повреждения, наносимые непогодой.

Чтобы попасть в нужный район, надо было продолжать следовать курсом на северо-запад, который эсминцу был явно не по вкусу. Тогда я решил, что, если пойду по Минчу, где смогу воспользоваться преимуществами скорости, а затем выйду в Атлантику, я сделаю большой крюк, но к месту назначения попаду быстрее. Наш курс начиная от Бат-оф-Льюис пойдет прямо в море.

Итак, мы отправились через Минч и на спокойной воде до самых Гебрид делали 25 узлов. Ощущение силы было потрясающим. Корабль вибрировал, как живое существо. Я сразу же простил ему все недостатки, охваченный ни с чем не сравнимым наслаждением, даваемым этим единством человека и машины. Как тут не вспомнить знаменитый совет великого любителя лошадей Джона Джорокса: «Станьте немного слепыми к их ошибкам и чуть более снисходительными к недостаткам».

Я сообщил о своих действиях командующему. Ответное сообщение содержало вопрос: «Вы уверены, что такое путешествие действительно необходимо?» Мой ответ был краток и определенен: «Для сохранности дымовых труб – да».

Еще до рассвета мы обогнули Бат-оф-Льюис и снизили скорость до 15 узлов. Весь день мы перепахивали темно-зеленые волны, катящиеся с запада под низкими, тяжелыми свинцово-серыми облаками. После яркого солнца и сверкающих теплых волн Индийского океана я, наконец, почувствовал себя дома. Это были Западные Подходы к островам. Именно здесь развернулась и была в конечном счете выиграна великая битва с немецким подводным флотом. Она не была масштабной акцией флота, как Ютландское или Трафальгарское сражение. В ней не было эффектных, зрелищных результатов, как после битвы у атолла Мидуэй. Это было затяжное, изнуряющее, тяжелое сражение с одним из самых сильных и коварных противников в истории, происходившее под непрекращающимся дождем ледяных соленых брызг… По-моему, наш народ до сей поры не знает, что именно происходило на этих суровых океанских просторах. По жилым палубам кораблей перекатывалась вода. Люди заступали на вахту в мокрой одежде, чтобы через четыре часа вернуться промокшими уже насквозь. После этого они нередко находили свой ужин слетевшим на пол, да и до столовой приходилось добираться вброд… Офицеры пребывали в аналогичном положении. На нашем флоте офицеров традиционно размещали в корме. Чтобы попасть на мостик на вахту, им надо было преодолеть всю длину главной палубы эсминца, местами очень скользкой, где тоже бурлили волны, да и глубина была немаленькой – 2–3 фута. Конечно, вдоль палубы были всегда натянуты штормовые леера. Если вцепиться в них достаточно крепко, за борт тебя, скорее всего, не смоет. Но заступать на вахту, когда на тебе промокло даже нижнее белье, все же вряд ли можно назвать приятным. Но даже в таких условиях корабли всегда находились в полной готовности атаковать подлодку или провести спасательную операцию.

Я был единственным человеком на нашем корабле, имевшим реальный шанс остаться сухим. У меня имелась морская каюта – небольшой закуток, впрочем вполне достаточных размеров, чтобы туда вместилась койка. Оттуда я мог попасть прямо на мостик. Мокрым я оказывался только если не успевал достаточно быстро убрать голову, когда корабль зарывался носом в воду, а на мостик летели тучи холодных брызг. В море я обычно не покидал мостик, и несчастному буфетчику приходилось носить мне еду через всю верхнюю палубу, для чего из кухонного полотенца была сделана специальная подвеска. Нередко, изрядно проголодавшись, я с волнением наблюдал за приближением гонца с горящей пищей. Ну где же он? Уже идет? Дойдет? Хотелось бы… Какая высокая волна! Успеет? Черт возьми, это же был мой обед!

На рассвете следующего дня мы достигли восточной границы района, который я намеревался обследовать. К тому времени прошло уже 48 часов после обнаружения с воздуха терпящего бедствие плавсредства. Предполагая, что подобный аппарат – кораблем его назвать как-то язык не поворачивался – будет сносить ветром со скоростью около 4 узлов, я подсчитал, что он должен находиться примерно в 192 милях от места первоначального обнаружения. Мне пообещали, что в поисках примет участие авиация, но дальше обещаний дело не пошло, что, впрочем, меня не удивило. В такую погоду самолет, скорее всего, не смог бы взлететь, а если бы взлетел, все равно ничего бы не увидел.

Я начал поиски на линии, расположенной в 200 милях от места первичного обнаружения плавсредства. Это было все равно что в гигантском стоге сена искать иголку. Некоторую надежду внушал только тот факт, что за последние двое суток направление ветра не менялось. На втором плече

30-мильного зигзага, который мы выполняли, ровно в 10 часов утра раздался крик наблюдателя: «Вижу субмарину на поверхности!»

На первый взгляд сообщение выглядело достоверным, и я поспешно нажал кнопку тревоги, чтобы люди успели занять места по боевому расписанию. В бинокль я видел объект вполне отчетливо. Он определенно имел очертания немецкой подводной лодки – длинная носовая часть, параллельная поверхности воды, и боевая рубка. Но он как-то уж слишком безвольно болтался на поверхности воды, слепо повинуясь малейшему движению волн. Нет, это могло быть что угодно, но только не немецкая подводная лодка. И вдруг я понял, что это и есть искомое нами плавсредство.

Мы быстро приблизились, но не заметили на нем никаких признаков жизни. Оно оказалось значительно меньше, чем мы ожидали, – позже выяснилось, что оно составляло часть палубного груза торпедированного американского торгового судна. А в его кормовой части виднелась боевая рубка – под ней должно было располагаться машинное отделение. Вход в него преграждал тяжелый люк. Прежде чем потопить его орудийным огнем, мы решили лучше «постучать в дверь», сделав несколько предупредительных выстрелов. Люк довольно быстро приподнялся, и на его фоне показалось чрезвычайно удивленное, заспанное лицо. Я вооружился громкоговорителем, извинился за то, что мы потревожили сон людей, и поинтересовался, чем мы можем им помочь. Подъем на борт уцелевших моряков и затопление опустевшего плавсредства не отняли у нас много времени. После этого мы взяли курс домой.

Каждый возвратившийся из боевого похода эсминец класса S присоединялся к новой 21-й эскортной группе. Мы прониклись к себе необычайным уважением – разве мы не были самой быстроходной группой в западном океане? Остальными кораблями командовали старшие лейтенанты – кадровые офицеры Королевского флота. Они получили назначения на эти эсминцы, чтобы освоить навыки судовождения, приобрести боевой опыт, а затем перейти на новые эсминцы класса «Хант», которые как раз начали появляться. Мы могли идти куда угодно в тесном строю и выполнять маневры, недоступные для других эскортных групп из-за большой разницы в скорости и радиусе циркуляции кораблей разных типов. Высокоскоростные маневры безопасны только тогда, когда все корабли имеют одинаковые эксплуатационные характеристики. Когда же в одной группе собраны эсминцы, корветы, фрегаты и траулеры, можно выполнять только простейшие маневры.

Как только формирование группы завершилось, мы стали эскортом быстроходных конвоев, состоящих из крупных транспортов с войсками, которые доставляли американских солдат с тренировочных баз в Исландии в Англию для подготовки к дню «Д». Это была очень ответственная работа. Скорость конвоя составляла 15 узлов, иными словами, мы имели вполне достаточный запас скорости, чтобы в условиях, когда велика вероятность атаки на суда вражеских субмарин из подводного положения, обеспечить им хорошую защиту. Атака на высокоскоростной конвой субмарин из надводного положения маловероятна. Если всплывшая на поверхность подводная лодка приближается к такому конвою спереди, она наверняка будет обнаружена радарами одного из кораблей эскорта, если же она подходит сзади, то по причине собственной небольшой скорости довольно быстро безнадежно отстанет от цели и никогда не сможет выйти на благоприятную для атаки позицию. Старшему офицеру эскорта такие конвои не создают много проблем, а поскольку у меня всегда было как минимум четыре эсминца для охраны трех транспортов с войсками, гидролокаторы создавали по-настоящему надежный экран. Если сравнивать с океанскими конвоями, куда входили от 60 до 100 торговых судов, наше небольшое, компактное, быстро идущее на постоянном зигзаге подразделение удерживало даже самых безрассудных командиров немецких подводных лодок от бесплодных атак. Мы ни разу не встретили противника. Конечно, мы были этим удовлетворены – ведь наша работа заключалась в благополучной доставке судов до места назначения, но, тем не менее, нам всем страстно хотелось записать на счет группы хотя бы одну вражескую подводную лодку. Очень часто, обсуждая свои дела в порту, мы строили планы, как заманить немецкую субмарину в наши сети. Но с нами всегда были конвои, и соответствующие возможности все никак не представлялись.

И вот наконец подвернулся шанс. Мы рассчитывали по крайней мере забросить приманку – вдруг на нее клюнет крупная рыбка! Группе предстояло выйти в море в субботу сопровождать конвой к Исландии. Но когда днем раньше «Шикари» был «дежурным эсминцем», нас срочно отправили в Ливерпуль. Речь шла о доставке новой немецкой магнитной мины, обнаруженной после падения Бизерты. Ее везли домой на фрегате, а о деревянном ящике, куда она была упакована, говорили только шепотом и уважительно именовали его «пакетом А». К несчастью для нас, фрегат с сим драгоценным грузом на борту так торопился домой, что машины не выдержали гонки, и он с превеликим трудом добрался до Лондондерри. «Шикари» должен был доставить пакет в Ливерпуль. Там нас будет ждать специальный грузовик из Лондона с группой опытных саперов. Мы погрузили дьявольский ящик и взяли курс на Ливерпуль. Нас предупредили, что с ним следует обращаться со всей возможной осторожностью и не трясти – ведь в Бизерте саперов не было, а те, кто готовил его к перевозке, хотя и думали, что обезвредили мину, все же поручиться за это не могли. В Ливерпуль мы прибыли в субботу ровно в час дня и обнаружили, что все ушли на ленч. Когда люди вернулись, уже близился вечер, и, как выяснилось, никто ничего не знал о «пакете А». Не желали они и наводить справки, по крайней мере до понедельника.

Все эти беспорядки не имели никакого отношения к флоту Западных Подходов. Наши береговые службы вообще не были в курсе дела. Это было заботой командующего в Ливерпуле. А «Шикари» должен был как можно скорее вернуться к своим обязанностям корабля эскорта. В итоге мы выгрузили проклятый ящик на причал сами, объяснив согласившемуся помочь крановщику, что в ящике находится набальзамированное тело прекрасной гурии, любимой наложницы тунисского бея.

В конце концов мне удалось дозвониться до командующего лично.

– Я по поводу «пакета А», сэр.

– Я ничего не знаю о «пакете А». Что в нем?

– Мина, сэр. Новая немецкая магнитная мина. И никто не знает, насколько она безопасна.

– Где она сейчас? – Теперь в его голосе прозвучало настоящее беспокойство.

– На причале в Гладстоун-Док, сэр.

– Боже мой! Я позабочусь об этом!

Он выполнил свое обещание. Не прошло и часа, как на причал въехал грузовик с саперами. Но наш конвой уже ушел, и «Шикари» пришлось идти в одиночку, чтобы присоединиться к группе в Исландии.

Все немецкие подводные лодки, идущие из Германии в Северную Атлантику, а также все подлодки, возвращающиеся в Германию для ремонта, должны пройти между Фарерскими островами и Исландией. Мы в кои веки оказались сами по себе, без конвоя, поэтому и решили забросить ловушку. В прежние времена на кораблях группы В-12 для обмана противника использовали бочки с мазутом. На военно-морском складе в Лондондерри были рады избавиться от излишков. Все группы охотились за вражескими подводными лодками. Только нам ни разу не выпадало шанса сделать это. Вот по пути на север мы и подготовили наживку. На вторую ночь, когда мы находились в районе, который вражеские подводные лодки никак не могли миновать, если, конечно, они вообще были на маршруте, мы опустили бочку, снабженную запалом, в воду, убедились, что она хорошо держится на плаву, подожгли ее и пустили дрейфовать. Одновременно мы выстрелили несколько ракет, чтобы их заметили те подлодки, которые могли находиться за линией горизонта. Дело было сделано, оставалось только ждать результата. Содержимое бочки догорело. Убедившись, что плывущий факел не привлек внимания ни одной немецкой лодки, мы взяли курс на Исландию. Но мы не предусмотрели действий береговой авиации. Они заметили нашу бочку с мазутом и доложили о ней как о горящем и тонущем судне. Только они указали координаты на 20 миль южнее. Командующий флотом Западных Подходов приказал нам разобраться. Мы не могли не подчиниться приказу. Не обнаружив ничего нового, мне пришлось послать сообщение следующего содержания: «Относительно сообщения самолета-разведчика – ничего не обнаружено. Предполагаю, им была замечена горящая бочка с мазутом, подожженная мною в позиции…»

По возвращении в Лондондерри меня вызвал командующий.

Скажу честно, я был напуган. Адмирал Макс Хортон имел репутацию слишком крутого человека.

Войдя в кабинет, я встретил весьма недобрый взгляд.

– Какого дьявола вы решили поджигать мой океан, Райнер?

– Хотел поймать для вас немецкую подлодку, сэр.

Адмирал хмыкнул, потом встал из-за стола и пригласил меня пройти в комнату оперативного отдела.

– Посмотрите, на этом участке моря между Фарерскими островами и Исландией располагается обширное минное поле. Немцы называют его «Розовый сад». Все мины установлены глубоко. Береговая авиация вынуждает подлодки держаться под водой. Мы надеялись, что они будут подрываться на минах. Этого не происходит, вернее, происходит, но недостаточно часто. Я собираюсь отправить вашу группу к Фарерским островам. Когда синоптики предскажут хорошую погоду, вы будете выходить в море на патрулирование. Если же погода будет слишком плохой, будете стоять в Галфьорде в двухчасовой готовности. Если поступит сообщение об обнаружении лодки, отправитесь в точку с указанными координатами на полной скорости и потопите подлодку. Береговая авиация повреждает подлодки, но тонут только немногие из них. Капитан Уокер, действуя по такой схеме, совершает чудеса. Вы можете делать то же самое. Командующий флотом метрополии подкинет вам в помощь три эсминца, а 10-я эскортная группа будет перебазирована в Исландию – они поддержат вас на том конце. В общем, теперь у вас те же шансы, что и у Уокера.

– Не совсем, сэр.

– Что вы имеете в виду?

– Погоду, сэр, – она ужасна. Капитан Уокер действует в более благоприятных погодных условиях в тесном сотрудничестве с авиацией. Он находит свои жертвы ближе к побережью Франции, чем я могу подойти к побережью Норвегии. Но все равно я вам чрезвычайно признателен за этот шанс, сэр.

– Не забывайте, что я командовал Северной патрульной группой и знаю все о погодных условиях в этом районе. Надеюсь, вы сделаете все от вас зависящее. – И он снова направился в свой кабинет.

– Даже не сомневайтесь, сэр. – Уже на пороге я все-таки остановился и добавил: – Надеюсь, сэр, три эсминца, о которых вы говорили, будут выбраны с учетом моего старшинства?

– Оставьте этот вопрос мне. – В глазах адмирала, мне почудилось, промелькнула насмешка. – Вам предстоит еще один рейс в Исландию?

– Да, сэр.

Мы доставили очередной конвой в Исландию и стояли в Рейкьявике, ожидая, пока транспорты освободятся от своего груза солдат. В гавани всегда было много рыбы, поэтому многие матросы занялись рыбалкой, чтобы обеспечить к ужину свежую жареную рыбу.

За ленчем офицеры обсуждали теоретические вопросы рыбной ловли, и наш артиллерист развил целую теорию, суть которой заключалась в том, что самым целесообразным способом ловли рыбы является использование подрывного заряда, помещенного в корзину с рыбьими внутренностями, призванными служить приманкой, и взорванного с берега при помощи дистанционного управления.

Чтобы не портить удовольствие сидящим с удочками матросам, офицеры взяли катер и отошли подальше от корабля. Снаряд был уложен в корзину для использованных бумаг и прикрыт рыбьими внутренностями. Я настоял, чтобы моторный катер находился именно на «Шикари», потому что хотел иметь возможность посещать другие эсминцы группы в любую погоду.

Когда катер достаточно удалился от корабля, мы аккуратно спустили корзину в воду и уже совсем было собрались ее подорвать, когда кто-то, по-моему это был доктор, заметил, что на «Шикари» подняли флаги катера – нас вызывали. Проклиная нечто неизвестное, помешавшее рыбалке, мы во все глаза глядели на корабль – было видно, что на верхней палубе суетятся люди. Затем сигнальщик на мостике начал семафорить.

– Номер один, окажите любезность, прочитайте, что они хотят, а я пока все-таки взорву эту корзину с костями, – сказал я и тут же обратился к артиллеристу: – Так что, вы говорите, я должен сделать? Тронуть этот контакт батареи?

– Да, сэр.

Я так и сделал. Где-то внизу раздался глухой взрыв, и любопытные физиономии перегнулись через борт, стараясь высмотреть в воде результат. Сначала ничего не происходило, но через несколько секунд из воды вылетел довольно-таки крупный пузырь воздуха, доставивший обратно все рыбьи внутренности.

Теперь на старшего помощника, который все еще читал передаваемый с эсминца сигнал, обратились четыре мокрых и перепачканных в рыбьих внутренностях лица. И только доктор пытался выловить из воды единственную оглушенную маленькую камбалу – все, что мы могли доставить к офицерскому рыбному пиршеству.

– Итак, Блэки, – спросил я, с изрядным трудом отмывшись, – что они хотят?

– Вас повысили в звании. Полугодовое повышение, сэр.

– Повысили? И что я получил?

– Наверное, коммандера, сэр.

– Чепуха. Этого просто не может быть. Мне только тридцать пять. Даже будь я кадровым офицером Королевского флота, и то мне пришлось бы послужить еще год-другой, а что касается офицеров добровольческого резерва, там штат коммандеров очень мал, и я не слышал, чтобы за последнее время кто-нибудь умирал. Кроме того, если речь идет о полугодовом повышении, это не может быть временное звание.

Мотор катера был запущен, и мы отправились обратно на корабль. Команда изрядно повеселилась, когда мы поднимались на борт – мокрые, грязные и с единственной маленькой рыбкой в качестве улова. Но все оказалось правдой. Проблема старшинства для операции «Розовый сад» была решена именно таким способом.

Примерно через месяц я сидел на ковре из мягкого вереска в небольшой впадине между двумя горами на Фарерских островах. Внизу я видел зеркальную поверхность фьорда – его длина составляла около шести миль, а ширина на всем протяжении нигде не превышала три четверти мили. Часть, обращенная к югу, сияла и переливалась всеми оттенками золота, отражая полуденное солнце. Северная половина имела яркий, насыщенный цвет, как и безоблачное голубое небо над ней. Ничего не было слышно – только легкий ветерок чуть тревожил вереск – что было довольно необычно, чаще всего ветры здесь бывали очень сильными. Периодически над горами по другую сторону фьорда появлялись клочья разорванных северо-восточным ветром облаков и устремлялись куда-то вдаль по чистому небу, отбрасывая бесформенные тени на спокойное зеркало воды.

Далеко внизу стояли мои корабли. «Шикари» возглавлял колонну. За ним расположились три эсминца, направленные флотом метрополии, – «Метеор», «Ориби» и «Оппортун», дальше – остальные эсминцы класса S – «Сардоникс», «Сейбр», «Саладин» и «Скимитар». Всего в операции «Розовый сад» принимало участие восемь эсминцев. Более 1800 человек – серьезная команда! Но на сердце у меня было тяжело. Операция «Розовый сад» потерпела неудачу, и на мне лежала обязанность сообщить командующему флотом Западных Подходов, что продолжать ее нет никакого смысла. Возможно, я полез в горы именно для того, чтобы найти уединение и спокойно подумать обо всем. Нас разбил вовсе не противник – самым страшным врагом оказалась погода. Но как сказать адмиралу, что мои усилия с треском провалились? Прежде чем достать из кармана карандаш и листок бумаги, предусмотрительно захваченные с собой, чтобы составить черновик письма, я закурил трубку и глубоко задумался. Перед моим мысленным взором проходили события последних недель.

Ровно три недели назад мы прибыли в Галфьорд – пять эсминцев вошли в гавань, чтобы выполнить серьезную работу.

Еще следуя по узкому входу, мы увидели три эсминца, уже стоящие на якорях. Мой старшина-сигнальщик извлек небольшой сине-белый флаг. Этот флаг, вернее треугольный флажок, обычно у нас, в группе флота Западных Подходов, не использовался. Зато он пробуждал ностальгические воспоминания о предвоенной подготовке, когда море казалось непрекращающимся праздником и по нему не рыскали «волчьи стаи» немецких подводных лодок.

– Что это у вас, сигнальщик? – спросил я.

– Вымпел старшего офицера, сэр.

– Вы же знаете, что мы им не пользуемся.

– Но на флотских эсминцах этого не знают, сэр. Вчера я обнаружил, что у нас такого нет, и сделал его сам.

– Хорошо, старшина, пусть висит, пока мы здесь.

Я задумался. На флотских эсминцах не знают, что у нас на Западных Подходах обычно корабли становятся на якорь независимо друг от друга. Так принято не только потому, что наши якорные стоянки обычно настолько перегружены, что просто невозможно найти достаточно большой свободный участок, чтобы все корабли группы стали вместе друг за другом. Дело в том, что в группах обычно имеются корабли самых разных типов и размеров, снабженные разными якорями и якорными цепями, так что постановка на якорь в одном месте зачастую не только опасна, но и невозможна. В дополнение к этому существовала и техническая причина, по которой корабли не становились на якорь всей флотилией вместе. Когда якоря начинают опускаться одновременно, корабли обычно еще двигаются вперед, и цепь может задеть не слишком прочный купол, в котором размещается асдик. В отличие от фрегатов, корветов и траулеров, на эсминцах асдик может быть втянут внутрь корпуса. А значит, нет никакой причины, мешающей нам стать на якорь всем вместе – флотилией.

– Сигнальщик, группа будет располагаться флотилией. Передайте всем и проверьте, чтобы не забыли поднять купола асдиков. Лучше послать помощника боцмана за еще одним сигнальщиком на мостик. Вам он понадобится.

Вскоре на нок-реях затрепетали ярко расцвеченные флаги: на нашей – приказ, на других – ответ. Сигнальщики передавали информацию о постановке на якорь и скорости «Шикари», чтобы корабли, следующие за ним, сохраняли свою позицию. Мы подошли к выбранному месту стоянки. Так, теперь помедленнее – мы настолько снизили ход, что почти не создавали волны. Стоп машины! Царившее вокруг спокойствие казалось даже странным. Раздавался только гул больших вентиляторов, гнавших воздух в котельные отделения, а привычное к этому ухо его не слышит. Еще один сигнал – вымпелы упали, и пять якорей одновременно погрузились в глубокую прозрачную воду.

– Сигнальщик, запросите «Метеор» – какого роста их капитан?

– Около шести футов, сэр.

– Мне придется занять вашу каюту для совещания. В моей высота только пять футов девять дюймов.

– С радостью!

Тот день оказался последним, когда мне довелось испытывать что-то приятное. Уже на следующий день поступило сообщение с самолета об обнаружении немецкой подводной лодки, мы немедленно вышли в море – даже раньше, чем получили соответствующий приказ командующего. По спокойной воде под прикрытием берега мы двигались со скоростью 25 узлов. Вслед за «Шикари» шел «Метеор» – на наш взгляд, он был просто огромным. Обойдя мыс, «Шикари» буквально утонул в первой же волне, захлестнувшей нас в открытой Атлантике. Нам пришлось немедленно снизить скорость, испытывая закономерные опасения, что «Метеор» может нас протаранить, однако он тоже пошел заметно медленнее. Когда он поднимался на очередной волне, я мог созерцать и его мостик, и пластины обшивки киля. Восемь эсминцев, которые еще несколько минут назад были компактной, упорядоченной боевой единицей, теперь оказались разбросанными на довольно обширном пространстве. Килевая и бортовая качка, взлеты и падения на волнах создавали впечатление, что корабли отплясывают некий странный, безумный танец, при этом периодически поливая себя фонтанами воды. Когда они проваливались между волнами – видны были только мачты, иногда верхушки дымовых труб. Затем невидимая сила выбрасывала их на гребень волны, обнажая всю носовую часть, словно корабль на секунду оказался в сухом доке, а в это время по бортам с палуб стекали бурные потоки пенящейся воды.

Точка, где с самолета заметили подводную лодку, находилась в сотне миль от нас. Мы должны были добраться туда за пять часов после поступления первого сигнала – было слышно, что самолет продолжает наводить нас на цель. Но переход занял у нас 12 часов. Я уже приказал флотским эсминцам идти вперед, но оказалось, что их возможности в части скорости в такую погоду не превосходят наши. По прошествии шести часов самолету пришлось улететь. В условиях жестокого шторма мы провели 24 часа в бесплодных поисках, после чего вернулись в Галфьорд.

Дальше было то же самое, если не хуже. В первый день хотя бы связь с самолетом была хорошей – впоследствии и этого не было. По неведомой мне причине в этой части света радиосвязь всегда плохая.

В конце концов я решил, что лучше всего написать личное письмо.

«Уважаемый адмирал Хортон!

Я вынужден вам сообщить, что из-за ненастной погоды и плохой связи мне не удалось достичь успеха в операции „Розовый сад“. Все мои достижения за три прошедших недели заключаются в том, что пять эсминцев флота Западных Подходов, несмотря на неустанную заботу, приведены в немореходное состояние. Подробный отчет о полученных из-за непогоды повреждениях отправлен мной в Лондондерри.

Я рассматривал возможность перехода на один из флотских эсминцев, оставив лейтенанта Блэквуда командовать „Шикари“, но, хотя на больших эсминцах созданы лучшие условия для людей, на деле они не обладают сколь бы то ни было существенным преимуществом в скорости по сравнению с эсминцами класса S. Кроме того, я считаю, что у наших кораблей больше шансов достать врага. Флотские эсминцы могут сбросить только пять серий глубинных бомб, у них нет тяжелых зарядов для глубоководных подлодок, да и в плохую погоду на высоких скоростях они не слишком хорошо управляемы.

Офицеры флота оказали мне полную поддержку и проявили себя с самой лучшей стороны, а действия наших людей вообще выше всяких похвал. Всякий раз, выходя в море, на жилых палубах наших кораблей плескалась вода глубиной не менее фута, но я ни разу не слышал жалоб.

Все можно было бы перенести, если бы только радиосвязь была хотя бы немного лучше. По-моему, в здешней атмосфере есть что-то особенное, препятствующее связи. Нередко мы не могли установить прямую связь с самолетом, описывающим круги над нашими головами, и были вынуждены передавать сообщения на него через Исландию. Два дня назад нам пришлось запросить Квебек (Канада) передать сообщение самолету, находящемуся в шести милях, а моя последняя информация для вас, сэр, шла через Нью-Йорк, потому что мы не смогли выйти ни на одну из станций Великобритании.

По моему глубокому убеждению, имеющимися силами в существующих условиях продолжать операцию „Розовый сад“ нет никакого смысла.

Настоящий рапорт написан мной с чувством глубокого разочарования, однако я счел своим долгом это сделать».

Я отложил карандаш и снова посмотрел вниз. «Шикари», подхваченный порывом ветра, слегка повернулся и отклонился в сторону – насколько это позволила длина якорной цепи. Теперь он находился немного в стороне от остальных кораблей. Местные солдаты обратились к нам с просьбой о помощи, поэтому мы этим утром отправили с каждого корабля часть людей на берег. Лодки только что вернулись и еще покачивались на воде у борта кораблей. На «Ориби» решили воспользоваться затишьем, чтобы покрасить надводный борт – на его бортах висели люльки и копошились люди.

Неожиданно раздавшийся рев мощных двигателей заставил меня взглянуть вверх. Прямо над моей головой летел «хейнкель». Между холмами он шел так низко, что я вполне мог сбить его, окажись под рукой соответствующее оружие. Я отчетливо видел, как его нос чуть наклонился вперед – самолет следовал рельефу местности. Мгновение – и он уже был ниже меня – он летел вниз – к воде – к моим кораблям! Я мог точно сказать, в какой момент он начнет атаку. Его крыло опустилось, когда он ушел на поворот, – заходит на бомбометание. Теперь опустилось другое крыло, он снова повернул и теперь шел прямо на стоящие внизу корабли. Он разбомбит «Шикари» и обстреляет остальные. Я молился и отчаянно ругался, причем, по-моему, делал это одновременно. На палубах было полно народу. Наши корабельные радары были бесполезны под прикрытием высокого берега, поэтому в отношении предупреждения о воздушных налетах мы полагались на береговые станции. Самолет летел очень быстро. «Боже! „Шикари“! Сделайте же что-нибудь!» Они действуют! Спасибо Тебе, Господи, они действуют! Я увидел след трассирующих пуль «эрликона» левого борта, затем взрыв. А вот заговорил и «эрликон» правого борта на «Шикари». Молодцы, ребята! Как нестерпимо медленно маленькие красные точки поднимаются навстречу огромному черному самолету! Я отчетливо видел, как немец дернулся – так ведет себя испуганный фазан, когда пуля пролетает над его головой. Заход на бомбометание был испорчен. Немец резко пошел вверх – какими же черными казались его крылья на фоне золотисто-голубой воды! Клуб белого дыма показался над кормовой трубой «Шикари». Превосходно! Они вспомнили о зенитном орудии. Самолет уходил – он быстро набирал высоту. Только теперь до меня донеслись звуки первых выстрелов. В дело вступили флотские эсминцы – загрохотали зенитные установки. Теперь вслед удаляющемуся «хейнкелю» со всех кораблей неслись точки трассирующих пуль. Я никогда не забуду чувство, охватившее меня при виде зловещей железной птицы, скрывшейся за горой на другой стороне фьорда. Стрельба прекратилась. На якорной стоянке снова воцарился мир и покой. Но если бы парни на «Шикари» не успели вовремя, картина была бы совсем другой – везде начались бы пожары, хаос, смерть.

Я опустился на колени на мягкий вереск и вознес благодарственную молитву Богу и людям, которые не подкачали. И как тут не вспомнить матросов, погибших в Норвегии, чтобы мы приобрели бесценный опыт.

Итак, нас обнаружили. Немец наверняка успел сфотографировать якорную стоянку. Даже если для летчика это ничего не значит, офицеры штаба не смогут не понять по нашей бело-зеленой маскировке, что здесь находится эскортная группа, ожидающая подводные лодки. Только группы кораблей флота Западных Подходов несли такую маскировку, и это было столь же явным признаком, как если бы на голубой площадке была нанесена надпись белыми буквами: «Осторожно!» Теперь все лодки будут проходить «Розовый сад» под водой. Обнаруживать их будут значительно реже, да и осень уже не за горами…

В июне капитан Уокер в районе Бреста отправил на дно три немецкие подводные лодки, в июле – еще две. В «Розовом саду» счет так и не был открыт. Я аккуратно сложил письмо, засунул его в карман и пошел вниз, где у кромки воды меня ожидал катер.

Орудийный расчет, стихийно сформировавшийся на «Шикари», чтобы отразить смертельно опасную атаку, оказался весьма своеобразным: кок, буфетчик, заболевший рулевой и котельный машинист. Котельный машинист был наводчиком первого «эрликона», открывшего огонь. Повар выскочил из камбуза и с ходу открыл огонь из зенитной трехдюймовки. Подоспевший штатный наводчик был весьма раздосадован, обнаружив свое орудие измазанным в каком-то сладком креме.

Я отправил Максу Хортону свое письмо. Спустя неделю нас отозвали. Флотским эсминцам было приказано следовать в Скапа, четыре эсминца класса S пошли в Лондондерри на ремонт, а я получил приказ тоже идти на «Шикари» в Скапа, где в Гатстоне будет ждать самолет, который доставит меня на совещание в Розайт.

Был август 1943 года. За три года, на протяжении которых я не был в Скапа, здесь произошли фантастические изменения. Там, где раньше были бесконечные заболоченные поля и размытые грунтовые дороги, теперь разместились добротные дома и была построена сеть автомобильных дорог с твердым покрытием. Для матросов и офицеров были построены удобные столовые. Короче говоря, место соленого дикого безмолвия теперь занял деловой и очень занятый город, на дорогах даже стояли регулировщицы из состава женской вспомогательной службы – ничего подобного здесь раньше и в помине не было.

Мы пришвартовались у борта плавбазы, и я получил приглашение от командующего флотом метрополии адмирала Фрейзера поужинать на его флагманском корабле «Кинг Джордж V». Должен признаться, я был здорово выбит из колеи и крайне угнетен неудачей с операцией «Розовый сад» и считал, что об этом уже все судачат. Адмирал Фрейзер проявил столько такта и понимания, был настолько приветлив, что его доброта немного вернула меня к жизни. Он прекрасно понимал, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, и, поговорив с ним, я начал надеяться, что наш собственный адмирал, хотя и будет разочарован, несомненно поймет, что моей вины здесь нет.

На следующий день я отправился в Гатстон, где меня должен был ждать самолет. Погода была отвратительной, видимость не превышала 200 ярдов, шел дождь, а когда он ненадолго прекращался, все вокруг окутывал густой, тяжелый туман. В этих условиях крохотный самолетик, который я в конце концов отыскал, не показался мне надежным транспортным средством. Пилота я обнаружил в столовой, и первым делом он счел своим долгом сообщить мне, что не имеет никакого желания лететь. Я не мог с ним не согласиться. Мы вместе поели, но во время еды его позвали к телефону. Вернувшись, он сказал, что придется лететь, потому что на встречу с нами пожалуют очень важные люди из адмиралтейства.

С явной неохотой мы забрались в самолет. Видимости хватало примерно на половину взлетной полосы. Обернувшись ко мне, пилот проворчал, что этим важным людям придется посетить наши похороны для придания мероприятию представительности. Затем он включил сцепление – или что там делают с самолетами, – и мы рванулись в туман.

Через минуту полного ничегоневидения я поинтересовался:

– Когда же мы взлетим?

– Мы уже в воздухе. – Да?

Это казалось мне маловероятным. Я продолжал ничего не видеть.

Вслед за этим мы в довольно быстрой последовательности едва не задели маяк, корабль, вошедший в Пентленд-Ферт, и верхушку утеса в районе Данкэнсби-Хед. Последнее показалось мне явным перебором. Я желал знать, почему бы нам не подняться на безопасную высоту и не воспользоваться навигационными приборами, а не пытаться вести самолет по ориентирам на земле. Оказалось, что на этом самолете нет более точных навигационных приборов, чем человеческий глаз. Только теперь я понял, почему пилоты маленьких самолетов всегда очень неточно определяют свое местонахождение и вовсе не стремятся учиться. Сначала мы летели вдоль гребня хребта, затем у Нэрна повернули на Питерхед.

Питерхед принес нам нешуточную головную боль. Дело в том, что местный отряд аэростатов заграждения, который забыли предупредить о нашем смелом перелете, поднял по тревоге все свои шарики, так что мы едва не остались там навсегда. Зато после Абердина установилась нормальная ясная погода, и около трех часов пополудни мы приземлились в Доннибристле. Здесь, поскольку полетов не было, поперек посадочной полосы выкопали траншею, которую нам пришлось перепрыгивать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.