Глава 12 Интерлюдия Шлейхера

Глава 12

Интерлюдия Шлейхера

В тот самый момент, когда Шлейхер мрачно обдумывал свои политические перспективы, Гинденбург принял решение, которому предстояло стать роковым для нового канцлера. Если президент не мог видеть Папена канцлером, он желал, по крайней мере, сделать его своим личным советником. Имея рядом этого проверенного и доверенного человека, он определенно сумеет защитить себя от сюрпризов Шлейхера. Папен будет следить за политическими маневрами Шлейхера, удержит непредсказуемого генерала от капитуляции перед политическими партиями и будет знать, что делать, если Шлейхер затеет с нацистами какие – либо акции.

Решение Гинденбурга потрясло Шлейхера. Он хотел, чтобы Папен покинул Берлин, и предложил ему посольство во Франции – лишь бы убрать его с дороги. Шлейхер был невысокого мнения о политических талантах Папена, но знал, что присутствие последнего в Берлине рядом с президентом сделает его собственные взаимоотношения с Гинденбургом еще более сложными. Как только станет известно о новой роли Папена, авторитет канцлера будет поколеблен.

Внешне, однако, поначалу все шло хорошо. Менее чем за двадцать четыре часа Шлейхер сформировал свой новый кабинет – рекордная скорость для Веймарской республики. За исключением двух человек он сохранил всех, кто сотрудничал с Папеном. Гейл, всегда выступавший против его осторожной тактики, покинул кабинет, его место занял Брахт. Министра труда Шеффера сменил Фридрих Сируп, президент государственной страховой компании, выплачивающей пособия безработным. Он имел более широкие социальные и экономические взгляды, чем его предшественник. Гереке стал ответственным за правительственную программу общественных работ.

Да и на другом фронте тучи, казалось, начали рассеиваться. В рейхстаге Шлейхер мог рассчитывать на более весомую поддержку, чем Папен: умеренные партии, включая партию «Центра», желали с ним работать; Немецкая национальная партия, хотя и относилась к нему прохладнее, чем к Папену, тоже не высказывала возражений, и пока ничего не изменилось на левом фланге, внешне положение выглядело не безнадежным. Коммунисты конечно же немедленно объявили генералу войну, да и социалисты выступили против. Для них он был сообщником Папена в нанесении удара против Пруссии. Они еще более утвердились в этом убеждении, когда генерал сохранил в составе кабинета большинство коллег Папена. Поверив, что нацистская угроза остановлена, социалисты видели свою задачу в сохранении твердой идеологической позиции. Правда, какими бы ни были взгляды лидеров, идеология рядовых членов партии становилась все более гибкой.

Самый дружелюбный прием оказали Шлейхеру профсоюзы. Ни одна сторона не брала на себя никаких обязательств, но, как написала «<Дойче фольксвирт», благодаря некоторым незначительным факторам была создана совсем другая атмосфера, и это уже само по себе стало большим достижением в обстановке непрекращающегося напряжения. Газета предсказывала, что избирательная кампания при Шлейхере станет совсем не такой, как при Папене. Она наглядно докажет неправомерность любой непримиримой оппозиции и сделает шансы нацистов на победу весьма сомнительными.

В конце концов, будущее Шлейхера, конечно, было связано с поведением нацистов, и здесь перспективы казались особенно радужными. Через два дня после назначения Шлейхера нацисты потерпели серьезное поражение на общинных выборах в Тюрингии. Шлейхер отреагировал на это известие в характерной для себя манере. «Требование Гитлером поста канцлера, – сказал генерал одному из своих помощников, – оправданно согласно правилам парламентской игры. Но если президент не желает идти на это, это его конституционное право, которое я не вправе игнорировать». Он останется, пока «один из них не снизит цену». После поражения нацистов в Тюрингии генерал решил, что настал благоприятный момент для возобновления переговоров с Гитлером. А фюрер, чувствуя слабость нового канцлера, и не думал снижать свои требования. Какое – то время он даже подумывал их повысить. Но все же, учитывая тюрингский провал, Гитлер не мог допустить новых выборов и стремился удержать Шлейхера от роспуска рейхстага. В ответ на амнистию политических преступников и отмену самых обременительных декретов Папена он согласился поддержать предложение объявить перерыв в работе рейхстага.

Шлейхер опасался бросить открытый вызов Гитлеру. Его нежелание идти на конфликт укрепил тот факт, что Штрассер не мог повлиять на своего фюрера. Сразу же после формирования нового кабинета Шлейхер и Штрассер встретились дома у генерала. Геббельс в своем дневнике утверждает, что Шлейхер предложил Штрассеру посты вице – канцлера в его кабинете и рейхскомиссара Пруссии. А Штрассер, в свою очередь, дал обещание на следующих выборах в рейхстаг баллотироваться по отдельному списку. То, что Шлейхер предложил подобную сделку, вполне возможно, но только Штрассер, несомненно, не давал никаких обещаний, как это предполагает Геббельс. Штрассер не одобрял непреклонность Гитлера, но ему не хватало твердости и независимости, чтобы идти своим путем. Да и у Шлейхера в тот момент вроде бы не было намерения расколоть нацистскую партию. В те дни Штрассер, по договоренности со Шлейхером, был занят лишь одним делом: пытаться свести Гитлера и нового канцлера. Понимая, что моральный дух в рядах нацистов вовсе не так крепок, как хотелось бы, он считал сотрудничество этих двух лидеров непременным условием выживания движения. На встрече партийных лидеров 5 декабря он умолял Гитлера последовать его совету; его поддержал и Фрик, и еще несколько видных нацистских деятелей. Но Гитлер отказался слушать Штрассера. Дискуссия вышла ожесточенной. Штрассер предупреждал, что Шлейхер распустит рейхстаг, если нацисты его не поддержат, а Гитлер, подстрекаемый Герингом и Геббельсом, надеялся на временный перерыв в его работе. Через два дня – 7 декабря – Гитлер и Штрассер снова сцепились в словесной дуэли. Гитлер обвинил своего заместителя в нелояльности и попытке лишить его поста канцлера и партийного лидерства. Штрассер возразил, что всегда был предан фюреру и думал только об интересах партии. Вернувшись в гостиницу, он долго думал, переживая разочарование и оскорбление, после чего все же решился написать Гитлеру письмо, в котором заявил, что тактика фюрера самоубийственна. Пребывая в полном отчаянии, он, похоже, совершенно спонтанно отказался от всех своих постов (но не от членства в нацистской партии). Сделав это, он решил забыть о политических проблемах и уехал с семьей в солнечную Италию.

Если бы Штрассер был готов продолжать борьбу (но, увы, он никогда не был борцом), он мог бы при финансовой помощи Шлейхера нанести Гитлеру серьезный удар. Партийная казна была пуста, настроения в рядах коричневорубашечников царили бунтарские, а партийные функционеры мечтали о государственных постах. В этот момент Гитлер был очень уязвим. Когда же Штрассер отказался от борьбы и исчез, его потенциальные сторонники оказались беспомощными. Гитлер, когда миновал первый шок, понял, что Штрассеру не хватает энергии и амбиций, чтобы создать свою партию. Уверенность вернулась к фюреру. Действуя где кнутом, а где и пряником, он вернул своих ближайших сторонников, и партийная машина, капитально отремонтированная, обрела новую силу.

Не только сторонники Штрассера в партии почувствовали себя покинутыми. Когда Штрассер исчез, отказавшись от борьбы, рухнули и надежды Шлейхера. Вынашиваемые им планы оказались никому не нужными, и канцлеру оставалось только ждать. Но поскольку Гитлер, так же как и Шлейхер, не был заинтересован в открытом конфликте, канцлер мог допустить открытие сессии рейхстага, даже не появившись на ней.

Рейхстаг начал свою работу 6 декабря, когда кризисная ситуация с участием Штрассера приближалась к своей высшей точке. Председательствовал Карл Лицман – восьмидесятилетний депутат от партии нацистов, сражавшийся вместе с Гинденбургом в 1914 году. В своей речи по случаю открытия сессии рейхстага Лицман произнес пламенную речь, обрушив всю силу своего гнева на президента, не назначившего Гитлера канцлером. Он дал выход своему негодованию, выплеснув поток грязи на военные достижения маршала. Восемнадцать лет назад, громовым голосом вещал председатель, его дивизия спасла положение в битве при Лодзи, осуществив прорыв. «(Господин фон Гинденбург в результате этого стал фельдмаршалом и сам признавал, что обязан своим маршальским жезлом нам, 3–й гвардейской пехотной дивизии. Сегодня, – продолжал Лицман с горечью в голосе, – для него на карту поставлено больше чем маршальский жезл. Еще есть шанс, что история не вынесет ему обвинительный приговор за то, что он привел наш отчаявшийся народ прямо в руки большевиков, хотя спаситель был совсем рядом». В официальном протоколе отмечено, что далее следуют бурные аплодисменты нацистов и смех в рядах коммунистов. Никто не счел необходимым выступить в защиту маршала, а запоздалый и довольно вялый протест, выраженный депутатом от Немецкой национальной партии на следующий день, только лишний раз подчеркнул, как низко упал престиж президента[56].

Свидетельством неуважения президента стал и первый пункт повестки дня – подготовленный нацистами законопроект о назначении президента государственного суда заместителем президента рейха на случай недееспособности последнего и его временным преемником – на случай смерти. Еще год назад очень немногие депутаты осмелились бы обсуждать подобные вопросы так открыто и дерзко, как сейчас. Да и партии не проявили бы беспечности, а постарались бы максимально укрепить свои позиции на случай такого развития событий.

Нацисты не разъяснили свое предложение, и до сих пор покров тайны окутывает причины его появления. Идея могла изначально принадлежать не им. Существует предположение, что ее предложил нацистам Шлейхер. Как сказал граф Шверин фон Корсиг британскому послу, канцлер перепоручил инициативу нацистам в их же интересах. Шлейхер утверждал, что Гинденбург выступает категорически против назначения Гитлера канцлером, главным образом, из опасения, что, если с ним что – нибудь случится в период пребывания Гитлера канцлером, лидер нацистов, согласно существующему законодательству, возьмет на себя президентские функции и станет фактическим диктатором Германии до проведения новых выборов. Если президентское место в перспективе займет президент Верховного суда, а не канцлер, Гинденбург, возможно, согласится принять Гитлера в качестве канцлера. Такое объяснение вполне согласуется с усилиями Шлейхера найти общий язык с лидером нацистов; оно также было выдвинуто оратором от социалистов Брейтшейдом во время дебатов в рейхстаге.

Если такие рассуждения и имели некоторое касательство тактики нацистов, последних значительно больше тревожил вопрос, как удержать Шлейхера от принятия на себя президентских полномочий. Такое предположение выдвинул «Народный обозреватель», и в сложившейся тупиковой ситуации такая опасность казалась Гитлеру более реальной и неминуемой, чем шанс получить пост канцлера.

Законопроект приобрел силу закона. За него проголосовали все партии, кроме коммунистов и немецких националистов. Первые выдвинули возражения на том основании, что президент Верховного суда является первейшим представителем проникнутой классовым сознанием системы правосудия, совершенно несправедливой к рабочим, и при этом он так близок нацизму, что следующим президентом, несомненно, станет нацист. Коммунисты, объявил их оратор, не станут помогать нацистам прийти к власти, пусть даже окольным путем. В заключение последовал злобный выпад в адрес Гинденбурга, «представителя фашистской диктатуры, прямого представителя германского финансового капитала крупных землевладельцев… [Его имя] отождествляется с программой самой бесстыдной эксплуатации рабочего класса!». И снова официальный протокол не зафиксировал ни одного протеста в защиту президента.

Представители Немецкой национальной партии отвергли законопроект по совершенно другим причинам. Они не доверяли действующему президенту государственного суда, потому что тот председательствовал на процессе, который частично аннулировал действия Папена против Пруссии. Кроме того, они предпочли бы другой порядок перехода президентского поста от Гинденбурга к преемнику. Они считали, что президент должен иметь право сам назвать своего преемника на случай своей недееспособности и смерти. Они надеялись, что в таком случае Гинденбург назовет одного из членов императорской семьи, тем самым вымостив дорогу к реставрации монархии. Даже если бы, вопреки ожиданиям, их предложение было принято, Гинденбург вряд ли согласился бы с их пожеланиями, учитывая его неоднозначное отношение к монархизму.

Перейдя к повседневным проблемам, рейхстаг отменил те части декретов Папена, которые позволяли нанимателям снижать заработную плату, если они используют дополнительную рабочую силу. Эти пункты вызвали столько возмущения, что Папен уже и сам подумывал об их отмене. Шлейхер также принял закон об амнистии (который зашел намного дальше, чем ему хотелось бы), чтобы обеспечить поддержку нацистов и социал – демократов. И несмотря на сильные возражения со стороны деловых кругов и своего же министерства финансов, он продолжил работу над специальной программой чрезвычайной помощи «Зимняя помощь», на которой настаивал рейхстаг. В результате предложение о вотуме недоверия канцлеру и требование его личного присутствия благодаря помощи нацистов не прошли. Также было принято предложение о перерыве в работе на неопределенный срок после трехдневной сессии.

Но все это были тактические решения, предназначенные для помощи Гитлеру в преодолении его финансовых и организационных трудностей. Враждебность нацистов к Шлейхеру ничуть не ослабла. Это стало очевидно сразу после объявления о перерыве в работе рейхстага. Через день канцлер смог объявить нации, что Женевская конференция по разоружению согласилась с принципом полного равенства Германии в предстоящих переговорах. Нацистская пресса весьма язвительно высказалась по поводу того, что давно выдвинутое требование, наконец, выполнено, а Геббельс в «<Ангриф» заявил, что Шлейхер идет прямиком в ловушку союзников.

И все же Шлейхер, связывавший свое политическое будущее с сотрудничеством с нацистами, не отвернулся от них. Он не уставал повторять всем своим визитерам, начиная от социалиста Отто Брауна и кончая британским послом, что горит желанием сотрудничать с «ценными для нации» элементами в нацистской партии. Армейским командирам внушалось, что уничтожение нацистской партии не в интересах государства. Шлейхер обратился к Герингу, который не скрывал, что заинтересован в правительственной должности. Он «положил глаз» на пост прусского рейхскомиссара, а также не отказался бы от прусского министерства внутренних дел, контролирующего прусскую полицию. Переговоры были прерваны, когда Геринг посетил Гинденбурга и узнал, что президент не согласится ни на какие мероприятия, предполагающие возврат к былому дуализму рейха и Пруссии.

Гинденбург, как обычно, не предпринимал усилий, чтобы поддержать канцлера. Шлейхеру пришлось искать пути приобретения популярности самостоятельно. 15 декабря он обратился к нации по радио. При этому ему не мешали недоброжелатели и критики, и он получил возможность спокойно рассказать о своих планах на ближайшую перспективу. В его программе нашлось что – то привлекательное для каждого: заверение партиям, что он не будет изменять конституцию; обещание правым настоять на скорейшем претворении в жизнь военного равенства Германии; для промышленных рабочих разработка проектов общественных работ, направленных на создание занятости; сельским жителям была обещана земля на востоке; деловым кругам гарантировалось продолжение экономической политики, начатой кабинетом Папена, а сельскому хозяйству – защита от иностранной конкуренции. Правительственная помощь национальной экономике в отдельных районах увеличивалась, а в других, наоборот, сокращалась. Предприятиям, которые получали прямые государственные субсидии, предлагалось или подчиниться основным организационным принципам государства, особенно в вопросах зарплат, или вернуть полученную ими помощь. Шлейхер заявил, что является в достаточной степени еретиком, чтобы признать: он не поддерживает ни капитализм, ни социализм. «<Для меня такие концепции, как частная или плановая экономика, давно утратили свою привлекательность хотя бы потому, что они обе неприменимы при абсолютной чистоте нашей экономической жизни. По этой причине я считаю, что для экономики следует делать то, что на данном этапе представляется разумным и вероятнее всего даст наилучший результат для страны и людей. А разбивать друг другу голову во имя догм нет никакого смысла».

Обращаясь к национал – социалистам, Шлейхер попытался убедить их, что он делает то же, к чему стремятся и они, – создает истинное национальное общество, основанное на социальной справедливости и товариществе. Он заверил нацистов, что в первую очередь стремится к социальной справедливости, что он «<социальный генерал». Еще никогда не было ничего более социального, чем армия всеобщей обязательной военной службы, в которой богатый и бедный, офицер и солдат стоят рядом. В грандиозных сражениях мировой войны все они продемонстрировали чувство товарищества, чувство общности, равного которому не знала история. Именно такую общность он мечтает воссоздать и для достижения этой цели приглашает к сотрудничеству всех, кто может и хочет помочь. Отвергая всякие диктаторские амбиции, он делал вывод, что даже авторитарное правительство не может полностью обойти парламент. Одного только упорства и смелости недостаточно, нужны еще сочувствие и понимание нужд и чаяний народа.

Эта речь, не вполне ясная и в некоторых разделах непоследовательная, завоевала Шлейхеру очень мало новых друзей, но стоила ему поддержки старых, которую он вряд ли рассчитывал и не мог позволить себе потерять. Те предложения, которые должны были произвести впечатление на нацистов и социалистов, вызвали недовольство бизнесменов и аграриев. Бизнесменам не понравился его «поклон» рейхстагу и отмежевание от системы свободного предпринимательства, а аграриев возмутил возврат к планам переселения, вынашиваемым еще Брюнингом. Да и взаимоотношения с профсоюзами заставляли вышеуказанные группы относиться к Шлейхеру с подозрением – в итоге они отвернулись от нового канцлера.

На самом деле у них было даже больше оснований для волнений, чем причин, известных им, чтобы опасаться намерений Шлейхера. Среди альтернативных направлений его политики, которые он рассматривал на случай, если не сумеет договориться с нацистами, была попытка найти поддержку у социал – демократов. Опираясь на поддержку социал – демократов, профсоюзов и умеренной буржуазии, генерал обдумывал возможность распустить рейхстаг, отложить новые выборы, объявить вне закона нацистскую партию и ее военизированные формирования, объединить «Железный фронт» и «Стальной шлем» в единую организацию и слить все профессиональные союзы в один трудовой союз. За это два социалиста или профсоюзных деятеля должны были войти в кабинет.

План являлся типичным продуктом изменчивого ума генерала. Эта программа была совершенно безрассудна. Представлялось в высшей степени маловероятным, что Гинденбург согласится на такой резкий политический поворот. Но у Шлейхера был ответ и на это тоже. Он надеялся убедить маршала после того, как уберет Оскара фон Гинденбурга из его ближайшего окружения. Молодой Гинденбург, произведенный в генерал – майоры, должен был получить назначение в Восточную Пруссию. Хотя очень сомнительно, что президент, ставший очень зависимым от своего сына, согласился бы отказаться от его услуг. Но маршалу так никогда и не пришлось принимать подобное решение. Весь план рухнул, поскольку социал – демократы, испытывавшие глубочайшее недоверие к Шлейхеру, отказались следовать за ним.

Пассивность Гинденбурга побуждала Шлейхера строить самые немыслимые планы. Она же подтолкнула Папена сделать попытку собственными силами найти выход из политического тупика и наладить контакты с Гитлером. Возможность представилась на следующий день после выступления по радио Шлейхера, когда «Клуб господ», куда входила социальная элита страны, устраивал свой ежегодный банкет с Папеном в роли почетного гостя. После ужина бывший канцлер обратился к собравшимся с речью. Он отметил, что считал главной задачей своей администрации включить «великое национал – социалистическое освободительное движение» в «национальное единство» и уверен, что эта же цель должна стоять перед любым правительством. Он подчеркнул, что нацисты не должны рассматривать свое движение как самоцель и порочить политические принципы. Путь к могуществу, вещал Папен, – это путь веры и преданности незыблемым правилам христианского мира. «Никто, – уверял он, – не желал сильнее, чем я, единства всех национальных сил. Никто не трудился ради этой цели честнее и усерднее, чем это делал я. Насколько дальше вперед мы могли бы продвинуться, если бы в канун 13 августа могли сказать немецкому народу: мы идем вместе против любой оппозиции дома и за границей».

Говоря о Шлейхере, Папен ограничился несколькими ни к чему не обязывающими комплиментами, после чего уведомил собравшихся, что политика требует гибкости. Он призвал Шлейхера не упускать из виду такие позитивные цели, как включение национал – социалистов в правительство, поддержание авторитарного правительства соответствующими конституционными реформами и возрождение частного сектора экономики. «Я ожидаю, – добавил Папен, – что независимо от всех тактических маневров, которые сегодня могут быть нужны, правительство будет помнить об обозначенных мною целях». В заключение он выразил надежду, что «мы никогда не устанем бороться с помощью Всевышнего и Гинденбурга за новый рейх в новом веке».

Формально Папен выступил как частное лицо, но в глазах своих слушателей он вовсе не был таковым. Собравшиеся политики, высокопоставленные государственные деятели, лидеры деловых и общественных кругов были хорошо информированы обо всем, что происходит на Вильгельмштрассе, и знали, что Папен, хотя и не является канцлером, остался личным советником и доверенным лицом президента. Сам Папен и распространил слух о том, что пользуется особым доверием «старого джентльмена», который до сих пор называет его «мой канцлер». По этой причине все им сказанное воспринималось в известной мере как выражение взглядов президента.

Более всего слушателей Папена поразила весьма выразительная просьба, обращенная к нацистам, видеть в его лице друга и помощника, поскольку он стремится видеть их участвующими в правительстве. Хотя Папен утверждал, что ничего не желает больше, чем помочь Шлейхеру, и тон, и смысл его речей производили иное впечатление, да и аудитория воспринимала его высказывания именно так. Многих пугало открытое предложение Папеном помощи Гитлеру, притом в тот момент, когда Шлейхер явно стремится расколоть нацистское движение. Поэтому они рассматривали речь Папена как открытую атаку на канцлера. Один из присутствовавших на собрании даже выразил протест председателю, заявив, что это «<удар Шлейхеру в спину». «(Предложение нацистам войти в правительство придаст им новый импульс. Они же знают, что Папен – доверенное лицо Гинденбурга».

То, что такая реакция имела под собой объективную основу, показали дальнейшие события того же вечера. Среди тех, кто подходил к Папену после его речи, был барон фон Шредер – кельнский банкир, один из инициаторов петиции Гинденбургу о назначении Гитлера канцлером. Его «соавторы» этой идеи – Кепплер и Шлахт – заверили его, что Шлейхер больше не пользуется полным доверием президента и потому есть возможность уговорить его заменить Шлейхера Гитлером. Папен мог стать идеальным посредником в этом вопросе, поскольку пользовался абсолютным доверием «старого джентльмена». Оба, Шредер и Папен, были согласны с тем, что с нацистами следует найти общий язык. Но кто из них первым предложил прямой обмен мнениями между Папеном и Гитлером, в точности неизвестно. Хотя, скорее всего, это не играет роли, поскольку согласие было полным. Папен в своих мемуарах утверждает, что ничего, кроме этого, сказано не было. А Кепплер, которому Шредер пересказал суть беседы, докладывая Гитлеру о разговоре Шредера и Папена, поведал другую историю. Согласно его рассказу, Папен жаловался Шредеру на интриги Шлейхера, которые мешали переговорам Гитлера с Гинденбургом и привели к его отставке. Но теперь позиция Шлейхера очень слаба, потому что «старый джентльмен» недолюбливает генерала из – за применяемых им методов, а он, Папен, наоборот, пользуется полным доверием президента. В заключение Кепплер сказал Гитлеру: «Папен хочет переговорить с вами конфиденциально. Он расскажет о предыдущих событиях и обсудит с вами возможные действия в будущем». Это, конечно, повествование из вторых рук, но Шредер подтвердил все сказанное на Нюрнбергском процессе.

Пока противники строили планы, как убрать Шлейхера, сам канцлер был занят укреплением своей позиции. Его первым действием было установление контакта со Штрассером, которого генерал, наконец, обнаружил в Риме. Богатый на выдумки ум Шлейхера уже вынашивал новый план нейтрализации Гитлера. Генерал собирался создать новую социал – национальную партию во главе со Штрассером, которая привлечет многих сторонников фюрера. Хорошо финансируемая из тайных фондов рейхсвера, она должна была стать особенно привлекательной для нацистских функционеров, чей жизненный уровень находился в прямой зависимости от финансового состояния Гитлера, которое в тот момент было незавидным. Однако, к величайшему разочарованию генерала, Штрассер не поспешил на его зов в Берлин. Очевидно, он обдумал возможные последствия своего разрыва с Гитлером и теперь зондировал почву для примирения с ним.

Если Шлейхер и оказался неудачливым в закулисных интригах, внешне казалось, что он полностью контролирует ситуацию. Некоторые ограничения, наложенные Папеном на политическую деятельность, были сняты на основании того, что условия достаточно стабилизировались, чтобы позволить партиям свободу действий. Была принята специальная программа помощи, которую требовал рейхстаг, и уголь, так же как и продовольствие, предлагался нуждающимся по сниженным ценам. С помощью нацистов Шлейхер справился и с попыткой социалистов и коммунистов снова собрать парламент перед Рождеством. При встрече с британским послом, прошедшей в те дни, генерал выразил уверенность, что пик политического кризиса уже пройден. Он заверил посла, что даже нацисты ведут себя намного спокойнее. По его словам, в этой партии сформировалась внушительная группа, готовая поддержать его, Шлейхера, и только отношение Гитлера остается, как всегда, непредсказуемым. При условии поддержки нацистов правительство могло бы опереться на широкую социальную базу. «<Он отказался от любых проявлений враждебности к нацистам, – сообщал Румбольд, – и сказал, что будет сожалеть о крахе гитлеровского движения. Такой коллапс был бы опасен. А цель Шлейхера – поставить движение на службу государству». Что касается социал – демократов, генерал все еще думал, что сможет достичь с ними взаимопонимания. Если нет, их оппозиция тоже может оказаться полезной.

Такая уверенность не была вовсе уж несостоятельной. Хотя Гитлеру удалось справиться с вызванным Штрассером кризисом, его преследовали нескончаемые трудности. «<В партии много бед и неприятностей, – признался Геббельс в своем дневнике 21 декабря, – это результат внутреннего кризиса. <..> Обстановка с денежными средствами сложная». На следующий день он добавил: «Нам придется снизить выплаты в регионах, иначе финансовый кризис преодолеть не удастся». Но дело было не только в финансовых проблемах. Несмотря на все усилия Гитлера, направленные на укрепление партийной дисциплины, во многих частях страны она заметно ослабевала. Штурмовики бунтовали против своих лидеров. Во Франконии основная часть СА ушла из Мюнхена и образовала отдельный «свободный корпус». В некоторых городах казармы штурмовиков превратились в пристанища организованных банд воров и грабителей; среди предводителей бандитов был даже один из баварских гаулейтеров. Даже личная охрана Гитлера была деморализована. Об этом Шлейхер узнал от своих шпионов в партии.

Видимость некоторого ослабления напряженности в обществе передалась и президенту. Он жил в полном уединении, и информация о событиях во внешнем мире доходила до него дозированной и тщательно обработанной. Гинденбург ничего не знал об интригах, которые не плел только ленивый, как и о том, в какой лагерь его на данном отрезке времени пытаются втянуть. Удивительным стало для него известие о политическом перемирии, заключенном всеми партиями на Рождество. «Рождество еще никогда не было таким мирным, – сказал маршал канцлеру с необычной теплотой в голосе. – Я должен поблагодарить вас за это, мой дорогой друг». «Франкфуртер цайтунг» в те дни писала: «Сегодня мы знаем, что телега еще не безнадежно увязла в грязи. <…> Мы видим [в лице канцлера] государственного деятеля, который держит руку на пульсе нации и выступает против любых авантюр. Этот человек стремится, насколько это от него зависит, оживить демократический организм Веймарского государства». Лидер социалистических профсоюзов Лейпарт также воздал канцлеру должное, как человеку, старающемуся помочь рабочему классу, давая ему работу.

Обрадованный таким развитием событий, Шлейхер даже решился на открытую схватку с рейхстагом. Он чувствовал, что нацистская партия так быстро теряет почву под ногами, что не допустит роспуска рейхстага, а значит, будет вынуждена поддержать канцлера. Уверившись в успехе, Шлейхер 4 января поручил Планку объявить совету старейшин рейхстага, что готов в любой момент предстать перед парламентом, но будет настаивать на голосовании по ожидающимся предложениям о недоверии. Совет назначил следующее заседание на 24 января, при этом нацисты от голосования воздержались.

Как и многие другие планы генерала, хотя всегда тщательно продуманные, этот последний план не учел весьма существенного фактора. Шлейхер не предвидел, что влиятельные силы могут настолько яростно противиться возрождению демократии, что удвоят свои усилия по достижению взаимопонимания с Гитлером. А ведь именно так и получилось. За обменом мнениями между Папеном и Шредером в середине декабря последовали переговоры, готовящие встречу Папена и Гитлера. 29 декабря, когда левые бурно радовались упадку нацистов, Геббельс с удовлетворением записал в своем дневнике: «Возможно, через несколько дней состоится беседа фюрера и Папена. Нам представляется новый шанс».

За день до того, как Геббельс сделал эту запись, подготовка к встрече была действительно завершена. Папен должен был увидеться с Гитлером 4 января в доме Шредера в Кельне. Подготовка велась втайне, и Гитлер прибыл на встречу в нанятой машине и кружным путем – в лучших традициях рыцарей плаща и кинжала. Но все предосторожности оказались излишними. Один из телохранителей Гитлера был подкуплен Гансом Церером – редактором «Тат» и берлинской ежедневной газеты «Тэглихе рундшау» – и информировал их обо всех перемещениях Гитлера. От него Церер, а затем и Шлейхер узнали о встрече.

Существует несколько версий случившегося далее, из них две – Папена и Шредера – единодушны в одном. Гитлер начал беседу, обругав Папена за то, что тот поддержал обвинение убийц в деревне Потемпа. Папен в своих мемуарах пишет, что он отверг обвинения Гитлера, как не имеющие отношения к делу, а Шредер вспоминает, что бывший канцлер не признал за собой ответственности за то, что обвиняемые не были оправданы. Что бы ни сказал бывший канцлер, вполне очевидно, что он снова предпочел проигнорировать презрение Гитлера к правам человека и к закону. Он не отвернулся с негодованием от человека, не признающего никаких моральных и законных обязательств, а упорствовал в своем желании договориться с ним. Папен даже бесстрашно предложил Гитлеру создать дуумвират, состоящий из Шлейхера и Гитлера (как он утверждает) или из себя и Гитлера (как утверждает Шредер). Последнее представляется более правдоподобным. Этот дуумвират возглавит новый кабинет, в который войдут нацисты, немецкие националисты и непартийные консерваторы.

Гитлер, как всегда, был несгибаем и не желал идти на компромиссы. Если Папен ожидал, что фюрер проявит большую готовность играть подчиненную или координирующую роль в новом коалиционном кабинете, ему пришлось пережить разочарование. Гитлер продолжал настаивать, что должен стать единственным главой любого правительства, в которое он войдет. Он сможет взять кое – кого из сторонников Папена в такое правительство, если они разорвут все свои партийные связи и выразят свое согласие с ним по основным направлениям политики. Отдельно Гитлер упомянул о необходимости исключения из общественной жизни социал – демократов, коммунистов и евреев.

Имеющиеся свидетельства не позволяют понять, до чего конкретно договорились лидер нацистов с бывшим канцлером. Но оба завершили встречу в уверенности, что чего – то достигли. Гитлер позже вспоминал, что рассматривал предложения Папена как попытки Гинденбурга прозондировать его позицию. А предложение о дуумвирате оставило впечатление, что неприязнь к нему президента постепенно ослабевает, и, вполне вероятно, он вскоре назначит его главой президентского кабинета. Его уверенность еще более окрепла, когда Папен сообщил, что у Шлейхера пока нет декрета о роспуске рейхстага. Возможно, Папен добавил, что, учитывая недоверие Гинденбурга к канцлеру, тот его вообще никогда не получит. И новые выборы стали казаться не такими уж угрожающими. «Если все получится, – записал Геббельс в своем дневнике, – мы недалеки от захвата власти». Его надежды окрепли, когда финансовое положение партии через несколько дней после встречи стало улучшаться. На помощь партии пришли промышленники, не желавшие допустить ее распад.

Папена тоже вроде бы удовлетворили результаты встречи. Правда, ее немедленные последствия стали для бывшего канцлера источником немалого беспокойства. Зная, что встреча не была тайной, он попытался опередить возможные неприятности со Шлейхером, направив тому свой отчет. Но Шлейхер, заподозривший самое худшее, мобилизовал берлинскую прессу, и 5 января все газеты вышли со статьями, в которых пресловутая встреча описывалась как заговор против правительства.

Шлейхер также поспешил к Гинденбургу, чтобы пожаловаться на поведение Папена. Пребывая в ярости из – за вмешательства бывшего канцлера, он потребовал, чтобы президент больше не принимал этого интригана. Негодование Шлейхера было слегка наигранным, поскольку сам он нередко занимался тем же. Маршал не был в курсе инициатив Папена, и он либо не смог оценить важность союза Папена с Гитлером, либо так привык ко всякого рода закулисным интригам (спасибо тому же Шлейхеру), что не счел нужным давать какие – либо обещания. Когда Папен по возвращении в Берлин попросил президента о встрече, тот его тотчас принял и спокойно выслушал его объяснения.

Если не считать начальной стычки, Папен считал, что встреча оказалась весьма плодотворной. Он даже убедил себя, что лидер нацистов стал более сговорчивым, хотя нисколько не уменьшил своих притязаний. Он по – прежнему требовал назначения канцлером и права единолично определять политику правительства. Тем не менее воодушевленный Папен встретился с представителем Немецкой национальной партии в Дюссельдорфе и обсудил с ним формирование нового «фронта национального единства». Затем бывший канцлер отправился в Дортмунд и провел переговоры с ведущими немецкими промышленниками. Некоторые из них поддерживали требование Гитлера назначить его канцлером еще в ноябре, были обеспокоены планами Шлейхера и приветствовали перспективу сближения с лидером нацистов.

9 января бывший канцлер вернулся в Берлин. Первым делом он посетил Шлейхера, с которым, как он утверждает в своих мемуарах, разрешил все недоразумения. Затем Папен навестил президента и убедился, что его старый защитник готов принять его объяснения. Папен не пишет в мемуарах, что именно он сказал Гинденбургу. Позже Мейснер услышал от Гинденбурга, что Папен нашел Гитлера куда менее требовательным, чем раньше. Тот якобы не настаивал на получении всей полноты власти и выразил готовность участвовать в коалиционном правительстве с правыми. Папен также верил, что партия «Центра» пожелает оказать поддержку такому правительству и оно сможет рассчитывать на парламентское большинство. Об условиях Гитлера, похоже, не говорилось вообще. Гинденбург, очевидно решив, что фюрер готов принять Папена в роли канцлера, уполномочил того поддерживать связь с лидером нацистов. Эти контакты, неформальные и пробные, должны были поддерживаться втайне, и президент попросил Мейснера ничего не говорить канцлеру.

Санкционировав продолжение контактов с Гитлером, Гинденбург ставил под удар возобновившиеся попытки Шлейхера расколоть партию нацистов, которые как раз находились в критической стадии. Гитлер решительно отверг попытки Штрассера к примирению, Шлейхер снова предложил последнему пост вице – канцлера. Штрассер, к большой тревоге своей партии, выказал готовность принять предложение. 4 января, в день, когда Штрассер и Гитлер встретились в Кельне, Штрассер прибыл к президенту. Встреча была успешной. Гинденбургу понравилось спокойствие и дисциплинированность Штрассера, так не похожие на напряженное поведение Гитлера. «Этот парень выглядит намного лучше, чем Гитлер, – впоследствии сказал он Шлейхеру. – Это совсем другое дело. Штрассер мне понравился».

Шлейхер почувствовал, что близок к победе. Похоже, президент снова на его стороне. Он даже потребовал, чтобы Шлейхер, как тот писал позже, не терял времени на переговоры и немедленно распустил рейхстаг. Но канцлер предпочел подождать, более чем когда – либо надеясь обеспечить большинство и получить, таким образом, передышку хотя бы на несколько месяцев.

Понимал ли Гинденбург, что повинен в вероломстве, когда спустя несколько дней разрешил Папену за спиной Шлейхера продолжать переговоры с Гитлером? Убедил ли его Папен, что Шлейхер не может рассчитывать на успех и что необходимо искать другое решение? Или он просто готовил две альтернативные стратегии, как это было принято в Генеральном штабе, в надежде, что хотя бы одна из них окажется успешной? Не было принято окончательного решения по плану Шлейхера, да и Папен не получил ничего, кроме неофициального мандата. Гинденбург мог снова занять выжидательную позицию, чтобы все разрешилось само собой. Все это лишь предположения, ничего более. Сомнений нет лишь в одном: президент полностью понимал, что делает. Он, конечно, уже не мог концентрировать свое внимание в течение длительного времени и частенько засыпал на затянувшихся совещаниях, но сжатые, короткие доклады он вполне был способен воспринимать, о чем единодушно свидетельствуют все его приближенные. И если он не понял всех нюансов, касавшихся инициатив Папена, то уловил все же достаточно много, если дал Мейснеру инструкции не раскрывать планов Папена канцлеру. Поэтому он сам, по крайней мере частично, виноват в том, что совершенно запутался в сети плетущихся вокруг него интриг.

Гинденбургу не пришлось оставаться пассивным долго. 11 января последовал звонок из Земельного союза с требованием немедленной аудиенции у президента. Собравшийся совет директоров оказался встревоженным настолько, что считал совещание с президентом «абсолютно необходимым, чтобы развеять опасения Земельного союза и представляемого им сельскохозяйственного населения страны». Всегда благоволивший к аграриям Гинденбург не обратил внимания на их безапелляционный тон и принял делегацию уже через полчаса. Визитеры нарисовали мрачную картину отчаянного положения сельского хозяйства: фермеры не могут справиться с разрухой, они возмущены и близки к бунту, ситуация подталкивает их к коммунистам. Гинденбург отреагировал очень быстро и сразу вызвал на совещание с аграриями Шлейхера и соответствующих министров. Он придал поставленным вопросам настолько большое значение, что сам занял кресло председателя, что делал нечасто. «Господа, – сказал он, открывая совещание, – должен вас предупредить, что мы не уйдем отсюда, пока не выработаем приемлемое решение. Пусть даже нам придется сидеть всю ночь».

Представители Земельного союза повторили свои жалобы. Правительство остается совершенно пассивным, канцлер пообещал многое, но не сделал ничего. Положение фермеров во всех частях страны катастрофическое. Один из ораторов, памятуя о внимании президента к проблемам сельского хозяйства, намекнул, что желания последнего игнорируются. Снова прозвучали тревожные сообщения о том, что фермеры все чаще обращаются к коммунистам, основа нации распадается. Яростной атаке подверглись планы переселения Шлейхера. Если юнкера, так же как и фермеры, не получат помощи, страна окажется перед лицом катастрофы. Чтобы спасти их, Земельный союз требовал трех – шестимесячной отсрочки до лишения должников права выкупа заложенного имущества.

Шлейхер в ответ перечислил все, что было сделано за пять недель его канцлерства, и то, что планируется сделать в ближайшее время. Но фермеры, предостерег он, существуют не в вакууме, и у других секторов экономики также имеются права, которые он не может игнорировать. Отсрочка, о которой просит Земельный союз, отразится на торговцах и других слоях общества, и потому не может быть дана. Шлейхера поддержал барон фон Браун, ставший министром сельского хозяйства по выбору самого же Земельного союза, и министр экономики Вармбольд. Но представители Земельного союза и не думали сдаваться. Гинденбург, как всегда бывший на их стороне, потерял терпение. Один из участников совещания рассказывал, что маршал стукнул кулаком по столу и, вспомнив о прежних привычках, заявил: «Я прошу, канцлер фон Шлейхер, и, как старый солдат, вы, разумеется, знаете, что просьба – это всего лишь вежливая форма приказа, чтобы на заседании кабинета сегодня же вечером были выработаны необходимые законы и завтра утром представлены мне на подпись». Раздражение президента нашло отражение и в официальном протоколе, где отмечено, что Гинденбург «попросил» Шлейхера на следующий день доложить ему результаты обсуждения. Но маршал не был бы собой, если бы позволил совещанию закончиться на такой недружественной ноте. После вспышки гнева Гинденбург завершил совещание весьма характерной для себя ремаркой: «А теперь, господа, давайте пожмем друг другу руки».

С точки зрения представителей Земельного союза, совещание оказалось весьма полезным. После него не только можно было ожидать скорой помощи фермерам – через несколько дней правительство пересмотрело закон о лишении права выкупа заложенного имущества, – но и, к их удовлетворению, отношения между президентом и канцлером, и без того напряженные, еще более обострились.

Этот результат не смог испортить даже неприятный эпилог. Когда совещание завершилось, в зал принесли вечерние газеты. На первых полосах все они опубликовали официальное заявление Земельного союза, которое было передано представителям прессы до начала совещаний с президентом и канцлером. В заявлении говорилось, что упадок немецкого сельского хозяйства при нынешнем правительстве достиг таких размеров, которые представлялись бы немыслимыми даже при чисто марксистском правительстве. Далее повторялись привычные жалобы, а в заключительной части содержался призыв к каждому фермеру приготовиться к «решительному усилию в навязанной ему борьбе за свое существование». Во время совещания Гинденбург отверг обвинения Земельного союза в том, что администрация Шлейхера ничего не сделала для помощи сельскому хозяйству. Взбешенный очередным проявлением демагогии, маршал уведомил, что ни за что не принял бы представителей Земельного союза, если бы знал, к какой вероломной тактике они могут прибегнуть. Шлейхер, со своей стороны, прервал все официальные отношения с Земельным союзом и отказался вступать с ним в какие – либо переговоры в дальнейшем.

Если инцидент не вернул Шлейхеру благосклонность маршала, тому имелась лишь одна причина: аграрии имели доступ к президенту не только через Земельный союз. Восточнопрусские соседи Гинденбурга всегда могли служить линиями связи, по которым в президентский дворец лился непрекращающийся поток жалоб на планы переселения и ценовую политику правительства. Самым откровенным из критиков был неукротимый Ольденбург – Янушау.

К тревогам аграриев по поводу программы Шлейхера в те дни добавились и другие. Бюджетный комитет рейхстага предпринял тщательное рассмотрение выполнения программы помощи восточным провинциям. Газеты сообщили, что расследование выявило большие растраты фондов. Бенефициарии, было сказано в газетах, использовали субсидии для уплаты карточных долгов, приобретения скаковых лошадей, отдыха на Ривьере и содержания любовниц. В дело оказались замешанными отпрыски старинных прусских аристократических семейств, и даже существовали предположения, что родственники президента получили немалую выгоду от этих неправомерных действий. В некоторых случаях якобы имелась санкция Гинденбурга.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.