Книга I.

Книга I.

Мануил Комнин, при смерти, поручает своих сыновей Василию Августу, который особенно заботится об их воспитании (1), а когда они выросли, чтобы дать им правительственные места и женить их (2). Старший из них – Исаак делается василевсом (3), и хочет передать царство брату Иоанну; когда же тот отказался, возводит на престол Константина Дуку, а сам принимает монашество (4-5). Константин Дука правосудно управляет государством в продолжение семи лет. Его смерть. Пять сыновей Иоанна Комнина и три дочери. Удивительные способности Алексея (6). Диоген восходит на престол. Начало Турецкой войны. Происхождение турок. Магомет, повелевая персами, мидянами и абританами, просит помощи у турок и при их содействии побеждает вавилонян. Но турки, когда Магомет хотел направить их в Индию, возмутившись против него, отделяются (7), обращают в бегство посланных против них десять вождей (8), потом побеждают самого Магомета и переселяются в Персию. Вождь их Странголип становится султаном (9). Мидийский наместник патрикий Стефан безрассудно раздражает турок, побежден и взят в плен (10). Турки занимают Мидию. Мануил попадается в плен турку Хризоскулу, но побуждает его перебежать от султана (11). Мануил умирает. Диоген, предприняв поход против турок, отсылает Алексея к матери (12), Неблагоразумно ведя войну и, будучи обманут льстецами, он побежден турками и попадает к ним в плен (13-17). Услышав об этом, Иоанн кесарь возводит на престол племянника Михаила Дуку, с участием в управлении и матери его Евдокии (18). Султан принимает Диогена с почестями и дает ему свободу (19). Евдокия заключается в монастырь (20). Диоген с войском занимает Амасию. Андроник разбивает его в сражении. Хутатарий помогает Диогену (21). Михаил тщетно пытается примириться с Диогеном. Анна, мать Комнинов, ссылается с детьми на остров Принца (22). Против Диогена посылается Андроник, старший сын Кесаря (23), разбивает его войско, берет в плен предводителя Хутатария и обходится с ним почтительно (24). Ему выдают потом и Диогена, который, но приказанию Михаила, против воли Андроника, ослепляется и немного спустя умирает (25).

1. Одним из рода Комниных был знаменитый Мануил.[26] Он служил посредником по случаю сношений и мирных условий между тогдашним скиптродержцем Василием[27] и Вардой Жестоким, [28] тиранствовавшим многие годы и опустошившим едва не весь восток, и стараясь соединить в одно целое расторженные части ромейского царства, очень умными и решительными своими действиями в самом деле соединил их. [29] У этого Мануила было два сына, старший назывался Исааком, а младший – Иоанном. [30] Оба они были еще очень малы, и потому отец их, заболев и заметив, что приближается к концу, вздумал того и другого вверить василевсу; ибо матери-охранительницы их жизни, лишились они давно. Возымев это прекрасное намерение, он осуществил его, – действительно передал своих сыновей василевсу.

Василевс, отличавшийся кротостью и умевший уважать благородство, – и сказать нельзя, как заботился об этих детях. Он поставил над ними педагогов (воспитателей) и педотривов (учителей), и одним приказал образовывать нрав юношей, а другим – учить их воинскому делу: – искусно вооружаться, закрываться щитом от вражеских стрел, владеть копьем, ловко управлять конем, бросать стрелу в цель, вообще – знать тактику, то есть уметь, как следует построить фалангу, рассчитывать засады, приличным образом располагать лагерь, проводить рвы, и все прочее, относящееся к тактике. Место для этих занятий отведено было в студийской обители[31] – по двум причинам: во-первых, потому, чтобы они, подражая наилучшим мужам, и в добродетели усовершенствовались; во-вторых, потому, чтобы, находясь вне города, удобнее могли отправляться на охоту и заниматься оружием.

2. Когда же оба они достигли совершеннолетия, – тотчас были причислены к придворным чинам; ибо у ромейских василевсов было в обычае – детей, принадлежащих вельможам и людям благородным, причислять к своей придворной свите.[32] Затем немного прошло времени, как они достигли уже великих почестей, сделались эпархами, начальниками фаланги и вождями. Так как этим, столь знаменитым по происхождению юношам, надлежало и браки устроить блистательные, то и это было для них сделано. Исаак женился на старшей дочери болгарского василевса Самуила,[33] по имени Екатерина; а Иоанн – на дочери Алексея Харона, которому василевс вверил дела Италии, человека рассудительного и мудрого, могучего и смелого, который и прозвание получил от мужества, – ибо назван Хароном оттого, что на кого бы из противников ни нападал, убивал его насмерть. Женившись на его дочери, Анне, по матери происходившей от Далассинов – от тех знаменитых Адрианов и Феофилактов, Иоанн сделался отцом прекрасных детей. Из них пять были сыновья – Мануил, Исаак, Алексей, Адриан, Никифор, и три дочери – Мария, Евдокия и Феодора, которые оставались в живых до его смерти, ибо он при них окончил жизнь. Но об этом после; а теперь будем рассказывать, что следует.

3. Восходя от почестей к почестям, оба брата до конца сохранили единодушие: младший во всём повиновался старшему, а старший отдавал должную честь младшему. Когда же Исаак возведён был на высоту царскую; тогда брата почтил он саном куропалата[34] и объявил его начальником западных войск, которого некогда называли доместиком схол, а теперь титулуют великим доместиком. Лишним делом было бы говорить об Исааке, как он получил царский скипетр, сколько и как управлял царством. Желающие могут читать об этом в историях. Что же касается до Иоанна, то, получив, как уже сказано, начальство над западом, он в своих делах оставил незабвенный памятник и фракийцам, и македонцам, и иллирийцам, и болгарам, – начальствующим и подчиненным. И не было никого, кто не испытал бы душевной доброты этого мужа. Кроткий и умеренный, как никто из людей, он привлек к себе сердца всех, будучи всегда скор на благотворение и медленен на наказания. Много и других, доказательств добродетели Иоанна, но не меньшей доблестью было и отречение его от царства. Как это случилось, – покажет следующее повествование.

4. На третьем году своего царствования, брат его и василевс, переехав за пропонтидский пролив, проводил время в предместье городка Онората, часто ездил на охоту и занимался гимнастикой (для поправления здоровья). Но эта гимнастика нисколько ему не помогала: – его схватила обычная болезнь – колотье в боку. Три дня он перемогался, но наконец, почувствовав себя нехорошо, сел на царский дромон[35] и переехал во дворец. Тут немедленно озаботила его мысль, кто будет после него царствовать. Всем предпочитал он брата, как человека добродетельного и способного управлять делами государственными. Поэтому Иоанн тотчас был призван, – и василевс начал следующую увещательную к нему речь. «Любезнейший брат! конец жизни моей приблизился и понуждает меня к исходу. Тебе надобно принять на себя дела общественные и кормило правления: это будет полезно, думаю, не только тем, кто одной с нами крови, но и всем находящимся под властью ромеям. Итак, возложив на себя диадему, пока я еще дышу, возьми в свои руки дела; ибо многие, как тебе известно, с завистью посматривают на римское царство. Выслушав эти слова, Иоанн решительно отказался от управления государственными делами и готов был скорее все потерять, чем взять их на себя.

Таково было его расположение.[36] Напротив, жена его, узнав, что говорил он василевсу, огорчилась его отречением и, сев возле мужа, обратилась к нему со следующими словами: «Для чего это ты, господин мой, обнажаешь меч против самого себя и против тех, которые должны быть тебе дороги, и никакой не имеешь заботы ни об этих несчастных малютках, ни обо мне? Разве не знаешь, что кто бы другой ни получил бы власть над ромеями, – поспешит истребить весь род наш, надеясь через то прочнее утвердить за собой царство? Что это мы с тобою так обессмыслились, что себя и любезных детей подвергаем видимой опасности и отказываемся от ромейского царства – этого для всех драгоценного блага? Что за философия, столь вредная, и что за смиренничанье, столь неблаговременное! Нет, если ты хоть сколько-нибудь мне веришь, – спеши, как можно скорее, склониться к советам василевса и брата, и возьми в свои руки дела правления».

5. Сказав это и еще больше этого (ибо сильна была словом и делом), но, не убедив мужа, она обратилась к просьбе и стала умолять его со слезами и воздыханиями; видя же, что он не смягчается и ко всему бесчувственен, и отчаявшись в возможности убедить его, замолчала и предалась скорби, скрывая её в своим сердце. Таким образом, Иоанн отрёкся от царства, и василевс, видя, что болезнь его усиливается, и, не надеясь более убедить брата, обратил свой взор на Константина Дуку – человека, обладавшего великими дарованиями. Он тотчас призвал его и, поговорив с ним об общественных делах, возложил на него диадему и венчал его царским венцом, сняв с себя наперёд порфиру и заменив её ангельской схимой (монаха). После этого василевс отвезен был в студийскую обитель; а Дука, приняв бразды правления, тотчас начал истреблять любостяжательность и вводить повсюду уверенность и справедливость, что и удалось ему. Видя, что весьма многие вдались в неправосудие, он обратил свое внимание на судопроизводство. Не взирая в суде на лица и не уклоняясь, по Пророку, ни на десную, ни на шуяю, но шествуя царским путем, он для обидчиков являлся строгим и грозным, и пресекал все ухищрения неправды, а к обижаемым был приветлив и милостив. Равным образом и в отношении к тому, кто воцарил его, не оказался он неблагодарным, ибо, когда Исаак, прежде собиравшийся умирать, по принятии монашеской жизни и одежды и по удалении в студийскую обитель, поправился от своей болезни и совсем выздоровел, – Дука оказывал ему всякие почести, именовал его владыкой и василевсом, уступал ему даже председательство, когда тот посещал его, – а посещал он его часто. И не Исаака одного чтил он, но и всех его родственников – жену, дочь, брата и прочих. Прожив таким образом, год со времени наречения Константина василевсом, Комнин умер.

6. Но законно проправив ромейским царством в продолжении целых семи лет, Дука и сам скончался, царскую же власть после него приняла жена его Евдокия с детьми – Михаилом и Константином.[37] Потом вскоре после смерти Дуки умер и куропалат, оставив, как было сказано, восьмерых детей – пять мужского и трех женского пола, которых всех мать воспитала хорошо и достойно их рода. Две её дочери, еще при жизни отца, были выданы замуж за людей благородных и богатых: старшая Мария – за Михаила Таронитского, вторая после неё Евдокия – за Никифора Мелиссинского – человека мудрого и дивного, который по отцу происходил от рода Мортиев; последнюю же из всех, Феодору, мать, уже после смерти отца, выдала за сына Диогена[38] – Константина, тогда как отец его уже получил скипетр ромейского царства, – за человека благородного и храброго, но с характером, как после оказалось, не совсем похвальным. Такова была судьба этих девиц. Из сыновей же старший – Мануил, еще при жизни отца, начал служить в войске и, подражая подвигам своих предков, старался сделаться достойным их. Второй после него, Исаак[39] шёл по следам своего брата. Третий – Алексей отличался весьма многими достоинствами: лицо его цвело такой красотой, какой не видывали ни в ком другом; он был всегда весел и полон добросердечия. Но что можно сказать о нём равносильное чистоте его нрава и доблестям его души? Это был многосторонний образец красоты физической и нравственной, – как бы некоторый прекраснейший дар (Богу), составившийся из двух противоположностей. Остроумный и деятельный больше всех, кого мы видали сами, он вместе отличался такой кротостью души, что, кажется, совсем недоступен был для движений гнева. Еще не дождавшись совершеннолетия, он упросил свою мать отпустить его вместе с братом на войну: и действительно следовал за ним в военных его походах и, показал примеры доблести, – носил щит, превосходно действовал копьем, и скоро заставил говорить о себе всех. Но с рассказами о нём надобно немного подождать; пусть наше слово идет последовательно. Простираясь таким образом, вперёд, по порядку, оно встретится с его деяниями после того, как упомянет о двух прочих его братьях. Эти братья были – Адриан и Никифор, тогда еще очень малолетние. Мать приставила к ним учителей, и приказала преподать им науки, входившие в круг воспитания.

7. Когда бразды правления принял Диоген – Роман,[40] – первый из братьев, Мануил, сделался очень близким к василевсу и возведён в протостраторы, [41] а немного спустя, наименован и главнокомандующим над восточными войсками.

Тогда, переправившись через Пропонтиду, он расположился в Галатии, потому что турки начали уже опустошать восточные области. Но сперва надобно рассказать по порядку, кто такие турки, откуда они сначала вышли и как потом сделались соседями ромеев. Первоначально они жили на севере, по ту сторону Танаиса и Босфора, неподалеку от кавказских гор.[42] Этот народ издавна независимый, питавшийся молоком, многолюдный и весьма воинственный, ни когда не был порабощен никаким другим народом. Когда Персия покорена была сынами Агари[43] и владычество сарацинов простерлось не только на Персию, Мидию, Вавилон и Ассирию, но и на Египет, Ливию и немалую часть Европы, и когда за тем потомки Агари, восставая одни против других, разделили огромное свое царство на многие меньшие, – из которых одно досталось одному, другое другому, что ввергло этот народ в междоусобные войны: тогда сын Иамвраила, Магомет, бывший вождем персов, мидян и мавританцев (во дни царствования Василия), а воевавший с индийцами и вавилонянами, заметив, что его дела идут безуспешно, счел нужным отправить посольство к предводителю гуннов[44] и просить у него помощи, а для успеха посольства, отправил к нему с послами и дорогие подарки. Послы возвратились и привели с собой три тысячи ратников, имевших своими предводителями Странголипа и Мукалета, сына Макеила, которые, переправившись через Аракс[45] по мосту, защищенному с той и другой стороны башнями, вступили в Персию. Присоединив, таким образом, к своему войску этих наемных турок, Магомет напал сперва на предводителя арабов Писсария и легко обратил его в бегство; а потом, возвратившись в свою землю, поспешно стал вместе с союзниками готовиться к войне и против враждебных индийцев. Но турки начали требовать и докучать, чтобы он отпустил их домой, предоставив им только охранение моста на Араксе.

Когда же Магомет не хотел того и готов был употребить насилие, – они, боясь, чтобы не случилось с ними какой беды, решились отложиться от него и удалились в пустыню карболитскую, откуда, не смея по своей малочисленности вступить в открытый бой со столькими тысячами, делали набеги на земли сарацинов и производили грабежи и убийства.

8. Раздосадованный этим, Магомет собрал войско почти в двадцать тысяч и выслал его против турок под предводительством десятка вождей, известных между сарацинами по своему мужеству и благоразумию. Отправившись в поход, они подошли к Карбоните, но вступить в пустыню, по недостатку там воды и скудости в продовольствии, не сочли полезным, а расположились лагерем у входа в неё и соображали, как приступить к войне. Между тем Странголип, находившийся в глубине пустыни, узнав о вооружении против себя, посоветовался со своими и, нашедши выгодным самому напасть ночью на агарян и персов, после двух дней ускоренной ходьбы, на третью ночь напал на них, – тогда как они беспечно оставались в палатках и не ожидали никакой беды, и легко обратил их в бегство. Получив через это огромную добычу и завладев большим количеством повозок и лошадей, Странголип уже не хотел дальше оставаться в Карбоните и, подобно беглецу и разбойнику, делать нападения скрытно, но явно вышел в открытое поле; а между тем стали искать у него пристанища люди, за свои злодейства боявшиеся смертной казни, также не малое число рабов и бродяг, питавшихся надеждой на хищничества, так что в короткое время около него собралась огромная сила, не меньше пяти десяти тысяч человек. Так шли его дела. А Магомет, негодуя на случившееся, десяти возвратившимся военачальникам грозил воинов, избегших опасности, провести торжественно в женском платье, сам же стал готовиться дать отпор неприятелю.

9. Но воины, услышав о его угрозах, перешли к Странголипу. И так, когда у Странголипа набралось такое множество всяких войск, он, соединив их, двинулся на Магомета, чтобы скорее порешить дело генеральным сражением. И Магомет, со своей стороны, вооружив сарацин, персов, кабиров и арабов, и набрав войска около пятисот тысяч, с сотней вооруженных башнями слонов, спешит в свою очередь противостать лицом к лицу Странголипу. Они действительно сошлись у так называемой Аспаха,[46] и битва произошла жесточайшая: с обеих сторон пало много людей, пал и сам Магомет. Не стрелой был он поражен, и не копьем; но, когда, сидя на коне, ободрял свой народ, конь под ним поскользнулся, с конем упал на землю и сам он и, сломав себе шею, умер. По смерти его, бывшая с ним толпа персов перешла на сторону Странголипа, – и Странголип немедленно от всех провозглашен был василевсом Персии. Провозглашенный василевсом, он посылает истребить стражу на мосту Аракса и зовет турок в персидскую землю. Когда таким образом, путь в Персию был открыт и переход через Араке сделался удобным, турки перешли туда почти всем народом, – исключая тех, которых удержала на мосту любовь к родине и, подчинив себе персов и сарацинов, сами стали властителями страны, а Странголипа наименовали султаном, что означает у них василевса василевсов и вседержителя. Странголип отнял у персов и сарацинов всякое начальство и, правительственные должности, передав их туркам, подчинил им всю Персию.

10. Так-то, получив власть над персами, турки стали соседями ромеев. Но, может быть, нужно еще сказать и о причинах, по которым они начали воевать с ромеями, не смотря на то, что сначала боялись войны с ними и трепетали от одной молвы о доблестях трех предшествовавших василевсов, – разумею Никифора Фоку,[47] Иоанна[48] и Порфирородного Василия, [49] – ибо думали, что у ромеев сохраняется еще то же мужество и та же сила. Когда Странголип, сделавшись, как мы сказали, василевсом персов, стал обладателем большого богатства и многочисленного войска и смирил сарацинов, тогда народы, обитавшие прежде по соседству с персами и воевавшие с Магометом, сговорившись между собой, начали замышлять против персов войну. Проникнув в их замысел, Странголип сам выступил против правителя Вавилона Писсария, разбив его не в одном сражении, умертвил, и сделался полным властелином над вавилонянами; а против вождя арабов Кармесы выслал сына дяди своего, Кутлума, дав ему сильный отряд войска. Но тот, сразившись с арабами, был побежден и постыднейшим образом бежал. Возвращаясь оттуда и намереваясь пройти через землю мидян, он хотел расположиться станом вблизи Вааса, но, боясь владевших тогда Мидией ромеев, отправил посольство к правителю той страны (а правителем был тогда Стефан, дядя Константина[50], который пользовался особенным благоволением тогдашнего василевса[51] и назывался также Лихудием) и просил свободного пропуска, обещаясь не трогать страны и сохранить её неприкосновенной. Но правитель, переговорив с послами и приняв их просьбу за трусость, собрал областное войско и сразился с турками, – неопытный в военном деле с опытными; почему не только не сделал ничего замечательного, но был побежден в стычке, – причем пало много ромеев, да и сам он взят был в плен. Находясь в Бризиуме, Кутлум продал своего пленника, а сам, возвратившись к султану, оправдался в неудаче своего похода и как бы мимоходом заметил о Мидии, что эта страна весьма плодоносна, а держится женщинами, намекая тем на сражавшихся с ним воинов. Воодушевленный этими словами, султан выслал против ромеев около двадцати тысяч войска, поставив над ним военачальником племянника Асана, прозванного Глухим, и поручив ему как можно скорее добраться до мидийской области и, если она сама не сдастся ему, занять её силой. С тех – то пор турки; начав войну с ромеями, продолжают её до настоящего времени.

Но обратимся к тому, о чем мы начали было рассказывать.

11. Мануил Куропалат,[52] как сказано, был назначен от Диогена главнокомандующим над восточными войсками и, пребывая около Халтики, наблюдал за набегами турок. Тут получил он известие от лазутчиков, что к местечкам Армянской области подступает для грабежа множество турок, под предводительством Хризоскула, который происходил от султанского рода и потому полагал, что ему принадлежит власть над персами. Узнав об этом, он взял войско, выступил против турок и, нашедши их в движении рассеянном, как обыкновенно выходят для фуражировки, легко обратил в бегство, но, преследуя их, слишком приблизился к турецкому лагерю и попал в засаду. Долго защищался он и мужественно боролся: когда же римская фаланга[53] обратилась в бегство, не мог долее держаться, и тоже предался бегству, но был окружен турками и взят в плен вместе с двумя своими зятьями, Мелиссинским и Тарронитским. [54] Тут же попались и некоторые другие ромеи.

Приведенный к Хризоскулу, он размышлял, как бы сделать что-либо достойное своего рода, и действительно сделал нечто заслуживающее рассказа. Узнав, что его победитель отложился от султана, и домогается владычества над персами, он решился подступить к нему с этой стороны. Посему, пришедши к нему, когда тот был один, начал испытывать его мысли, и когда узнал, что этот человек находится в большом страхе, не имея войска, достаточного для борьбы с султаном, стал говорить ему с участием, а, смягчив этим суровость его чувства, воспользовался действием вкрадчивых своих слов для другой попытки. Если он ищет персидского царства, но не может противостоять его властелину, по неимению сильного войска, говорил Мануил, то ему никогда не достигнуть своей цели, пока он не перейдет на сторону ромейского василевса и не приобретет в нём себе союзника и помощника для исполнения задуманного дела.

Хризоскул склонился к его совету и, отдавшись его руководству, поспешно прибыл с ним в столицу. Таким образом, победивший оружием был пленен хитростью речей. Это дело доставило куропалату великую славу, – и оно действительно было достойно похвалы. Василевс благосклонно принял того и другого и почтил большими подарками.

12. С началом весны, он выступил в поход против турок, ведя с собою и Хризоскула; но, когда дошли они до Вифинии, куропалат, пораженный оталгией (болезнь в ушах), умер,[55] оставив василевса в великой скорби; потому что он очень любил этого человека. Да и Хризоскул едва не отправился за ним: – горе до того одолело его, что он сам желал расстаться с жизнью. Так было с василевсом и Хризоскулом. А мать куропалата, остававшаяся в столице, как скоро услышала о болезни сына, тотчас догадалась, что это была болезнь трудная и неизлечимая и, поспешно переправившись на азиатскую сторону, прибыла в митрополию Вофинии. Узнав здесь, что сыну хуже, она переправилась через гору, которая у туземцев зовется Азала, и нашла его в больнице одной обители в честь Богоматери – (имя обители – Беспечальная) у подошвы этой горы, при последнем издыхании. С её приходом, окружавшие куропалата подняли вопль, а он, видя, что пришла мать, торопливо встал с постели, обнял её, стал целовать и, не имея сил при этом высказать ей что-нибудь, просил только удостоить его одной с ней могилы.

Затем он тотчас лег и, спустя немного, умер; а доблестная и бодрая духом мать, отдав сыну священный долг и оплакав его, как следовало, что лишилась такого сына – воина и вместе военачальника, немного успокоилась от своего горя и потом послала к василевсу славного своего Алексея, чтобы и тот находился с ним в походе.

Прощаясь с матерью и проливая ручьи слез, Алексей как бы раздираем был двумя чувствами – любовью к матери и жаждой войны; потому что едва ли кто более его и любил войну, и привязан был к матери. Отправившись оттуда, он прибыл к василевсу в то время, как последний, остановившись у Дорилеи,[56] собирал войско. Увидев его и вспомнив о несчастье, василевс начал плакать и расспрашивал его о матери, а в заключение побуждал возвратиться домой, говоря, что нехорошо оставлять мать без утешения в этой великой горести и к одной скорби прибавлять другую, то есть к смерти того – и твою долговременную отлучку. Так говорил василевс. Но Алексей силился остаться и следовать за василевсом в поход против варваров; только, высказывая это желание, он не убедил василевса: василевс приказал препроводить его к матери против его воли. Так он и отправился, а василевс, продвигаясь вперёд, собирал ромейские войска и готовился к войне.

13. Достигнув Каппадокии, он созвал главнейших военачальников и, предложив им войти в совещание о войне, спрашивал о том, следует ли им вторгнуться в Персию и там схватиться с турками, или оставаться на своей земле и ожидать их прихода, ибо уже донесено было, что и султан вышел из Персии и спокойным, медленным шагом идет на ромеев. Тогда одни, более самонадеянные и склонные к лести, предлагали, что лучше не оставаться на месте, а идти вперёд и схватиться с султаном в Ватане[57] мидийской; а магистру[58] Иосифу Трахониоту, начальствовавшему тогда над многими полками, и дуку[59] всего запада Никифору Вриеннию такие советы представлялись весьма ошибочными и опасными. Посему они умоляли василевса, если только можно, выжидать и завлечь неприятелей к себе, а города округи укрепить и поля сжечь, чтобы неприятель имел недостаток в продовольствии; если же нет, то, по крайней мере, дойти только до Феодосиополя и, там остановившись лагерем, ожидать неприятелей, чтобы недостаток в вещах необходимых вынудил султана схватиться с ромеями на такой местности, которая представляет им выгоды боя.

Но это была песня для глухого, и советы льстецов одержали верх. Надлежало послушаться людей, доказавших уже свое мужество; а он внимал более льстецам, чем добрым советникам, гордясь прежними своими трофеями и высоко думая о них, что может, встретив турок, шедших для фуражировки отдельными отрядами, обратил их в бегство и многих из них перебил, а немало даже взял в плен.[60] Этими-то гордясь трофеями и надеясь более надлежащего на то, что имел при себе больше войска, чем сколько бывало у его предшественников, он со всем своим войском пошёл прямо в Персию и направился против неприятелей.

14. Когда он достиг Манцикерта,[61] с ним встретился Василаки, ведший с собой немало войск из Сирии и Армении. Это был человек отважный, сильный, но дерзкий и неудержимый в порывах.

Желая польстить василевсу, он на его вопрос не сказал ничего путного о том, что писал ему вестарх[62] Лев Диаванский, будто султан, узнав о походе (ромеев) и испугавшись их силы, оставил Персию и убежал в Вавилон. Положившись на эти слова, василевс разделил войско на две части и одну удержал на месте, а другую выслал к Хлеату, поставив над ней военачальником Иосифа Траханиота, мудрого в воинских делах советника и искусного полководца, но в то время вовсе нерасположенного в пользу такого распоряжения и советовавшего василевсу все силы держать внутри своей земли и не разделять войска, так как неприятели находятся вблизи. Не убедив, однако же, василевса своими словами, он поднялся с полками и отправился к Хлеату. А город Хлеат находился во владении турок и был достаточно снабжен турецким гарнизоном. Не прошло еще трех дней, как турки уже сделали нападение на ромеев, вышедших для сбора сена, и одних побили, а некоторых взяли в плен. Как скоро донесли об этом василевсу, он тотчас позвал Василаки и расспрашивал его о турках, – кто такие здесь нападают и откуда они пришли.

Тот, по обычной своей необдуманной дерзости, утверждал, что это просто толпа из Хлеата, вышедшая для грабежа. Таким образом, василевс остался в совершенном неведении, что султан с войском находится недалеко от его лагеря и хорошо управляет ходом войны. Желая завлечь василевса вперёд и заманить его в свои сети, он выслал передовые отряды, которые подъезжали к границе ромейского стана и тотчас отбегали, делая вид, что обращаются в бегство. Делая это часто, они схватили некоторых начальников, из коих первым был схвачен Василаки. Желая убедить василевса, что набеги эти делают не воины из персидского войска, а жители Хлеата, он испросил дозволение выйти за ограду стана, обнажил саблю, пришпорил лошадь, и без всяких предосторожностей устремился на неприятелей; да и окружавшие его следовали не в порядке, а кому как случилось. Неприятели, заметив, что они несутся в беспорядке, притворились бегущими; но когда увидели, что завлекли их далеко от границы стана, вдруг повернули коней и, напав на них порознь, разбили их наголову. Тут пало много воинов, так что почти не осталось, как говорится, и вестника, чтобы сказать о несчастье; тут же взят было в плен и Василаки.

15. Когда донесено было василевсу, что Василаки, вышедши за ограду стана, без порядка понесся на неприятелей, – он призвал Вриенния, дуку всего запада, командовавшего теперь левым крылом, и приказал, чтобы он, с вверенным ему войском, как можно скорее вышел и помог Василаки, если с ним случится что-нибудь опасное, и поддержал его при отступлении; – ибо начал уже предчувствовать беду. Вриенний пошёл и вывел войско за ограду, но, вышедши, никого не видел, – ни друзей, ни недругов. Потом, идя поспешно вперёд, стал замечать, что неприятели расположились около холмов; а, пройдя еще немного, нашёл и мертвые тела и недоумевал, что бы такое могло случиться с Василаки. В эту минуту наткнулся он на одного воина, еще дышавшего, и спросил его, куда девался Василаки и что значит видимое здесь. Пока тот все рассказывал, турки стали собираться со всех сторон и намеревались окружить фалангу. Заметив это, дука стал убеждать воинов явить себя доблестными и не делать ничего унизительного, недостойного героического духа ромеев. Затем повернул фалангу лицом к лагерю и пошёл в порядке, не обращая внимания на преследовавших. Подошедши же весьма близко к ограде, взял он часть фаланги и, приказав прочим оставаться на месте, внезапно понесся на преследовавших и легко обратил их в бегство; но, когда заметил, что и другие из неприятелей стекаются в огромном числе, – взял всех своих и опять начал отступать к фаланге.

Между тем турки надвинулись на него и окружили; он был уже ранен копьем в грудь и двумя стрелами в спину, но, подвизаясь героически, присоединился к фаланге и вместе с ней прибыл в лагерь. Придя к василевсу, он рассказал ему о случившемся и получил приказание оставаться в палатке и залечивать раны.

16. В ту пору он пошёл в палатку. Но лишь только рассвело и солнце поднялось на горизонт, его немедленно позвали к самодержцу, – и он, не обращая внимания на раны, отправился. Тут в совете предложено было два решения: выйти на войну, или держать войско внутри стана. Одни весьма умно полагали оставаться внутри ограды и обратно призвать полки от Хлеата; а льстецам показалось лучшим противное – потому ли, что они так и думали, сказать не могу, только советы худшие опять взяли верх.

Итак, войска были выведены, турки наступали с силой и в большом количестве. Произошло сражение, – и в бою пало много турок, а еще больше ромеев. Ранен был во многие места тела и сам Вриенний, но, будучи искусен в воинском деле, сохранил в целости большую часть своей фаланги. Видя, что турки сильно нападают, василевс сам вывел войска, как бы для сражения, и построил их перед оградой. Правое крыло вел Алиат, каппадокиец, человек близкий к василевсу, левое – Вриенний, а серединой управлял сам василевс; начальство же над задней частью войска поручено было сыну кесаря,[63] проэдру[64] Андронику, командовавшему полками союзников и архонтов, человеку и знатного рода, и отличному во всех отношениях; ибо он и по рассудительности был выше всех, и мужеством превосходил других, и хорошо знал воинское дело, но не очень был расположен к василевсу.

17. Видя, что василевс выстраивает войска не по фалангам и не по отрядам, и, не желая попасть ромеям в руки, турки притихли.[65] Султан,[66] стоя где-то вдалеке, устраивал все нужное для войны, а самое дело битвы поручил евнуху, человеку у него весьма сильному, по имени Таранга, вверив ему значительнейшую часть войска. Таранга, разделив войско на много частей, устроил места засад, скрытно расположил в них отряды и приказал, обойдя ромейские полки со всех сторон, пускать в них стрелы. Ромеи, видя, что их лошади падают, вынуждены были нападать на врагов, и когда те намеренно обращались в бегство, преследовали их, таким образом, попадали в их засады и терпели много вреда. Когда же василевс, желая за всех принять на себя всю беду, медленно пошёл вперёд в той надежде, где найдет фалангу турок, сразится с ней и тем окончит войну, – турки рассыпались во все стороны. Но потом, стремительно обратившись назад, с криком напали на ромеев и обратили в бегство правое крыло их. При этом отступило и заднее (арьергард) войско; а турки, окружив василевса, ударили на него со всех сторон. На защиту его устремилось, было, левое крыло, но не было допущено турками, которые, находясь в тылу царского отряда, окружили и это крыло, и принудили его к бегству. Будучи отрезан со всех сторон и лишен подкрепления, василевс обнажил меч на врагов, многих умертвил, а других заставил обратиться в бегство. Но окруженный множеством неприятелей, получил рану в руку и, узнанный, кто он такой, отовсюду охвачен был врагами.

При этом стрела поразила его коня, – и он, повалившись, уронил с собою и всадника. Таким образом, ромейский василевс (не знаю, по каким причинам так устроил божественный Промысел) делается пленником и связанный отводится к султану. При этом взята была в плен немалая часть и других военачальников; прочие же либо сделались добычей меча, либо спаслись бегством. Взяты были также – и весь лагерь, и царский шатер, и казна, и драгоценнейшие из царских знаков, между которыми находилась и знаменитая жемчужина, называвшаяся Сиротой. Спасшиеся же от поражения рассеялись кто куда, спеша добраться до своей родины.[67]

18. Спустя немного дней после того, кто-то из убежавших с поля сражения первый возвестил в (столичном) городе о несчастье, за ним тотчас другой, затем третий, четвертый, – но никто не мог как должно объяснить дела; рассказывали только о несчастие, и каждый толковал по-своему: одни утверждали, что василевс убит, другие – что он взят в плен, третьи – что сами видели его раненным и поверженным на землю, а иные, – что он был связан и отведен в стан врагов. Об этом доложили царице, – и немедленно позван (в столицу) кесарь, который, находясь в подозрении у василевса, проживал в Вифинии и занимался охотой. Еще не успел он прибыть, как царица уже рассматривала в совете вопрос, что теперь делать.

Все согласились оставить василевса, взят ли он в плен, или убит, и управлять царством ей и её детям.[68] Дело еще не было решено, как присоединился к совету и кесарь. Он одобрил это государственное постановление и прибавил, что в царствовании должны участвовать оба правительственные лица – мать и старший из её сыновей. Сын должен почитать свою мать, как родительницу, а мать вместе с сыном должна благоустраивать дела государства. Это понравилось и (избранному) василевсу Михаилу, и он легко согласился с желанием дяди. Но люди, желавшие поживиться за счет государственных дел и решить дело о царской власти по своим корыстным видам стали одну подстрекать к единовластию, а другого спешили вооружить против матери.

19. Но еще не утихло это волнение, как начало возбуждаться и шуметь другое. Вождь персов, увидев ромейского василевса своим пленником, не возгордился удачей, но смирился таким счастливым для него исходом дела и воспользовался победой так умеренно, как никто не ожидал. Он утешал пленника, разделял с ним трапезу, освободил для него тех из узников, кого он хотел, а, наконец, и самого отпустил из плена.[69] Совершив с ним обряд мира и взяв с него клятвенные обещания, не унизительные для достоинства ромеев (ибо василевс готов был скорее умереть, чем принять условия примирения, недостойные его величия), он немедленно, с какой только возможно пышностью и воинскими почестями, препроводил его в пределы его царства. Это – то обстоятельство и сделалось источником зла и причиной многих несчастий. Получив неожиданно то, чего не надеялся, василевс нисколько не сомневался, что беспрепятственно снова вступит в управление ромеями, и, сделавшись для царицы как бы вестником о своем счастье после того величайшего несчастья, написал к ней собственноручно письмо о том, что с ним случилось.

Тотчас же около дворца собрался народ и поднялся шум, причем одни удивлялись случившемуся, другие не верили. Царица колебалась, не зная, что предпринять, и, созвав приближенных к себе людей, предложила им свое недоумение.

20.

[…][70]

Боясь за себя и за детей брата, чтобы не потерпеть чего– либо от Диогена, если Диоген тотчас примет правление, кесарь немедленно приблизил к себе дворцовых стражей. Этот народ прибыл из варварской страны, находящейся близ океана, и издревле отличался верностью ромейским василевсам, вооружаясь щитом и нося на плечах секиру.[71] И так, разделив этих стражей на две части, – одним приказал он следовать за сыновьями и исполнять их приказания, а другим – идти за ним и под его водительством выполнить задуманное предприятие. Тогда бывшие при знаменитом Андронике и Константине (так звались два сына кесаря), обступив василевса (т. е. Михаила) и составив около него круг, повели его в верхние покои дворца и там, вслед за детьми кесаря, провозглашали самодержцем Михаила, а находившиеся при кесаре, ударяя в щиты, по варварскому обычаю издавая радостные крики и бряцая взаимно скрещиваемыми мечами, направились к покоям царицы.[73] Услышав этот шум и крик, она накинула на голову покрывало и убежала в одну потайную комнату, походившую на пещеру.

Между тем как царица скрывалась в этом уголке, те, обступив вход в него, кричали и наводили на неё великий ужас; так что она умерла бы, может быть, если бы не вошёл к ней кесарь и не рассеял её страха. Он посоветовал ей уйти из дворца, чтобы не потерпеть от стражей чего-нибудь худого. Она согласилась и, спустившись к морю, взошла на царский дромон и поплыла туда, где ей определено было жить, – т. е. к храму,[74] который сама соорудила во имя Богородицы, в предместье Стенос, находившемся при море. Потом, немного спустя, дано было ей новое повеление вступить в монашество, – что немедленно и исполнено. Так поступили с царицей.

21. А освободившийся из плена василевс Диоген считал для себя крайне печальным – не получить снова верховной власти. Поэтому, рассылая по всем городам и селам нарочных, он собирал войска и запасался деньгами. Когда из множества стекшихся к нему людей составился у него значительный отряд, он со всем своим войском занял прославляемый всеми город Амасию. Узнав об этом, приближенные к василевсу и кесарю стали думать, кого бы выставить для борьбы с Диогеном, и положили вверить ромейское войско младшему из сыновей кесаревых, человеку мужественному и отличавшемуся дивной остротой ума. Взяв войско, он выступил против Диогена и, подошедши к Амасии, сначала стянул полки и, тревожа противника стрельбой, всячески старался или взять город, или выгнать из него Диогена. В самом деле, находясь в стеснительном положении, Диоген вынужден был вывести войско и сразиться с Дукой.

Тогда схватились оба войска, и пало весьма много доблестных воинов как с той, так и с другой стороны. Наконец, когда Константин Дука отважно бросился на стоявших во главе и сделал натиск на их фалангу, – воины Диогеновы обратились в бегство. При этом много пало защитников Диогена, сам же он убежал и с немногими заперся в одной крепостице. Этот первый успех воодушевил приверженцев василевса Михаила и положил начало погибели Диогена. Он и тогда уже попался бы в плен, если бы не следующий случай. Был в то время некто, по имени Хутатарий, производивший свой род из Армении, человек умный и мужественный. Получив от Диогена одну из самых важных правительственных должностей, когда Диоген был еще ромейским василевсом, он теперь, желая воздать ему благодарностью в его несчастий, привел к нему большое число ратников, советовал ему не унывать и обещал весьма много, но отклонял его от сражения с войсками Дуки Константина, а перевел в Киликию, в ущелья тамошних гор,[75] где увеличил его войско, снабдил его оружием, дал денег и, во время войны с противником, обещал держать военные расходы.

22. По этому случаю василевсу Михаилу и кесарю опять настала надобность в советах, и члены синклита были собраны. Одним казалось лучше примириться с Диогеном и уступить ему часть верховной власти, другим же – воевать с ним и никак не допускать его вступить снова на престол.

Сперва было принято предложение мира, и от василевса Михаила послана была к нему через послов грамота, с обещанием забвения зла. Но Диоген, которому как будто приписывали какое-то зло, тогда как он не сделал ничего злого, по справедливости отверг такое предложение, и не только не отказывался от царства, но и объявил себя крайне несправедливо оскорбленным. Так шло дело с Диогеном. Между тем ненавистник добрых людей воздвиг гонение на Комниных, – и вот как это было. Он нашёл одного дерзкого на словах человека и, изощрив язык его, как змеиный, вооружил его против благородной матери Комниных. Сплетя некоторую клевету – порождение лжи, он составил подложное письмо от имени Комниной к Диогену, и представил его василевсу.[76] Василевс, не обратив внимания на то, кто такой обвинитель, тотчас же увлекся гневом.

Собран суд, – и эта благородная, мужественная и мудрая жена позвана во дворец. Является. Но василевс сам постыдился принять участие в рассмотрении дела; пришли же только судьи, да госпожа, и глашатай позвал её к суду. Мужественная и великодушная, она приступает со светлым лицом и, спокойно вынув находившуюся у ней под верхней одеждой икону Судии всяческих, с внушающим уважение видом и взором обращается к судьям и говорит: «Здесь предстоит теперь Судия мой и ваш; взирая на Него, произнесите мнение, не недостойное Судии, видящего тайное». Выслушав это сильное слово, судьи были поражены страхом, и некоторые, порицая клевету, стали отказываться от участия в суде; ибо истина просияла (для них), как огонь, таившийся под пеплом. Но, тогда как одни питали в сердце своем страх Божий и болезновали духом спасения, другие, желавшие все делать в угоду сильным, остались строгими её судьями. Впрочем, так как им невозможно было подтвердить клевету, а между тем они совестились державного, еще же более совестились того, кто устроил эту клевету; то, не произнося решительного суда, положили оставить дело в подозрении. Вот глупость! Какое тут подозрение, – смело мог бы сказать им кто-нибудь, – когда обвинитель говорит бессовестно, а обвиняемый отражает обвинение благородно, и когда один – бродяга, готовый, если нужно, продать правду и за обол, а другой – выше всякого подозрения и едва ли краснеет пред самою правдой! Этим – то заключением окончено совещание, походившее чуть не на каиафино, – и обвиненная с детьми сослана была на остров Принца.[77]

23. Так поступили с Комниными. Между тем василевс Михаил и приверженцы кесаря, по возвращении в Константинополь дуки Константина, второго, как выше сказано, сына кесаря, который сражался с Диогеном и победил его, – отчаявшись уладить дело миром, рассуждали о том, как им противостоять Диогену.

Они боялись, чтобы, пользуясь теперь безопасностью и свободой, он не набрал войска еще больше прежнего, не собрал денег в округе антиохийском и не увеличил тем трудности победить его. Посему кесарь тотчас призывает к себе своего сына Константина и приказывает ему снова взять войско и выступить против Диогена. Когда же тот отказался, позван был старший сын Андроник и получил тоже приказание – идти в поход. Послушный отцу, более чем кто другой, он тотчас приготовился к этому делу и, в тот же день простившись с василевсом и кесарем, переправился через Халкидонский пролив. В окрестностях Халкидона провел он шесть дней, пока заготовлено было все нужное для похода, а потом, направляя оттуда путь к востоку, стал собирать войска. Поспешно собрав все, он пошёл с ними к Киликии.

Первой заботой Андроника было водворить согласие и единомыслие во всем войске. Достигнув этого своей справедливостью в отношении к каждому и дружеским обращением со всеми, он постановил для себя другую цель – действовать скрытно от неприятеля и пройти теснины киликийские прежде, чем Диоген узнает о его походе. И это исполнилось по его желанию: войска Андроника, прошедшие теснины и стремнины киликийские, все неожиданно предстали приверженцам василевса Диогена.