Глава 18 Влюбленный Владимир — Не Новосильцев и не Ферзен

Глава 18

Влюбленный Владимир — Не Новосильцев и не Ферзен

Путь влюбленных к месту венчания был длинным. В то время как Строгоновская дача находится к северу от Петербурга, обряд и первые часы после замужества молодожены провели далеко за южной окраиной города, в бывших владениях А.Г. Демидова (1737–1803). Именно он построил и усадьбу Тайцы, давшую название близлежащему поселению в десяти километрах от Гатчины, и храм Св. Александра Невского в деревне Александровке, в котором прошло венчание. Будущие Ферзены отправились именно туда, для того чтобы на следующий день Павел успел на учения полка, проходившие, по традиции, в Красном Селе. Александровка находилась от него всего в семи верстах (14 км). Расстояние от Строгоновской дачи до Александровки было куда более значительным — примерно 35 километров.

От каменного храма в настоящее время остались лишь развалины, способные привлечь любителей истории. Возведен в 1790–1794 годах, в 1901–1906 годах перестроен, но в годы советской власти разрушен.

Именно сопротивление родственников, надеявшихся увезти Ольгу подальше от Петербурга в Калужскую губернию — в Городню, «только раздувало пожар ее страсти, толкая на безрассудный поступок». Свидетельством тому сообщение датского посланника графа Отто Бломе своему министру внутренних дел графу Шиммельману в письме от 26 июля 1829 г.: «Позволю себе, Граф, известить Вас о случившемся в обществе происшествии, которое произвело сенсацию, ибо касается высокопоставленных лиц. Бурная страсть [une passion orageuse], вспыхнувшая в сердце младшей дочери графини Строгоновой к молодому Ферзену, офицеру кавалергардов, и сопротивление, которое этот союз встретил со стороны родственников [les parents], заставило гр. Ольгу решиться на отчаянный шаг и дать себя увезти».[53]

Император Николай I, будто давая время «зрителям» насладиться пьесой, вернулся в столицу только 11 июля. Он прибыл с турецкой войны, начавшейся еще в 1828 году и до летней кампании 1829 года проходившей малоудачной для России. Затем Европа увидела успехи русского оружия, в частности 18 (30) июня русские войска овладели Силистрией — крепостью в Болгарии на правом берегу Дуная. Но даже это событие не смогло затмить происшествия, которое поистине стало всеобщим достоянием. Это подтверждается обеспокоенностью сестер Ольги.

Княгиня А.П. Голицына, урожденная графиня Строгонова

Графиня О. П. Ферзен, урожденная графиня Строгонова

Аглаида писала Елизавете: «В городе ужасный скандал, так что взятие Силистрии не произвело почти никакого впечатления. Протасов говорил мне, что на днях встретил кн. Михаила Голицына, который сказал: „Слыхали главную новость?“ Протасов отвечал: „Да, взятие Силистрии“. На это князь Мишель сказал: „Силистрия-то, конечно, но есть новости поважнее — похищение графини Ольги“. Это ужасно, что должна переживать бедная матушка».[54] В обществе события воспринимались как наказание. Княгиня Е.Н. Любомирская писала брату, графу А.Н. Толстому: «Представь себе, что это произошло в семье Вольдемар, „кузины Господа Бога“, как ее именовал покойный Федор (кн. Ф.С. Голицын. — С.К.). Это было немыслимо, неслыханно, неожиданно, печально, ужасно. Многие говорят, что это пощечина, нанесенная этому семейству Провидением за тщеславие».[55]

Как и в 1825 году, скандал был раздут средствами литературы. В 1830 году Пушкин, знакомый судя по всему с П.К. Ферзеном, написал рассказ «Метель», включенный в состав повестей Белкина. Сюжет таков. Владимир Николаевич, бедный армейский прапорщик, уговорил свою возлюбленную Марию Гавриловну, воспитанную на французской литературе и склонной к «романическому воображению», убежать из дома и тайно обвенчаться с ней в церкви. Таким образом, герой решает преодолеть препятствие в виде родителей предмета своего обожания, которые, разумеется, не в восторге от выбора единственной дочери. Заключительным пунктом плана дерзкого офицера было после венчания броситься к ногам родителей в надежде на скорое прощение.

Х.К. Крюгер написал живописный портрет «Бурмина» — графа П. Ферзена

В назначенную ночь Мария, написав письмо подруге и родителям, отправляется, несмотря на сильный ветер и снегопад, в условленное место на присланной офицером тройке. Сам Владимир, подкупив священника соседней деревни и найдя свидетелей в лице отставного корнета, землемера и шестнадцатилетнего улана, поехал на венчание в маленьких санях. Метель сбила его с дороги и в результате он прибыл к дверям храма только на рассвете. Они оказались закрыты… Мария же благополучно вернулась домой. Хотя на следующий день она заболела и «две недели находилась у края гроба», никто не узнал о побеге. Нелепое обстоятельство расстроило свадьбу, хотя родители невесты, в отличие от неожиданно прозревшего Владимира, согласились на нее.

Как читатель узнает только в финале, венчание в «романтическую ночь» все же состоялось, но в качестве жениха на нем присутствовал другой офицер, который роковой метелью был загнан в неведомое место. Привлеченный красотой девушки, он решился на богохульную шутку и встал перед аналоем вместо Владимира. В темном храме он остался неузнанным вплоть до финального поцелуя, но сбежал сразу после него. Таким образом, разлучившись, в отличие от Ферзена, с невестой всего на несколько часов, пушкинский Владимир потерял ее навечно.

Дом Марии Пушкин называет замком, видимо, для полноты романтического ощущения. Подобные события не могут происходить в банальном доме. С другой стороны, не она ищет мезальянса, она на него соглашается. Замок — принадлежность человека высшего общества.

Марья Гавриловна — графиня Ольга Павловна Строгонова. Прасковья Петровна — графиня Софья Владимировна Строгонова. Прототип Владимира Николаевича Бурмина бедный и не достаточно знатный граф П.К. Ферзен. Фраза в «Метели» о том, что идея побега, «разумеется, пришла в голову молодому человеку, и весьма понравилась романическому воображению Марьи Гавриловны», ироническая инверсия, поскольку, как мы знаем, все было наооброт — Ольга придумала способ решения проблемы, который одобрил ее избранник. Фраза: «Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто» указывает на знакомство автора с контекстом. Ему было известно тщательное планирование Строгоновой.

Монарх «примерно наказал» виновников. Друзей Ферзена перевели из гвардии в армейские полки, а его — в Свеаборгский гарнизонный батальон. Ольга последовала за мужем. Вскоре всех наказанных возвратили в гвардию, в частности Павла — в Кирасирский полк. С июля 1831 года он вновь ротмистр Кавалергардского полка, в его рядах он участвовал в польском походе. За храбрость при штурме Варшавы награжден орденом Св. Владимира IV степени с бантом. В 1836 году уволен от службы по болезни в чине полковника. В ноябре того же года был определен чиновником по особым поручениям при Министерстве императорского двора с причислением к Кабинету Его Императорского Величества. Гнев монарха, вероятно, скоро прошел, потому что тот сам обожал романтические поступки, и средневековое поведение Ферзена и его товарищей, возможно, не очень осуждал. У Ольги Павловны родились три ребенка: граф Павел Павлович (1830), графиня София Павловна (1832) и граф Мануил Павлович (1834). Она рано умерла — уже в 1837 году и, вероятно, многие в Петербурге восприняли ее кончину как божью кару.

Одной из главных свидетельниц событий была Д.Ф. Фикельмон, жена австрийского посла. Она приехала в Санкт-Петербург 30 июня 1829 года, буквально накануне, и поселилась недалеко от дачи Строгоновых на Черной речке, в доме С.С. Ланского как будто заняв место в зрительном зале, причем на лучшем месте. Двухэтажный дом в 11 окон по фасаду с выдающейся вперед полукруглой центральной частью в 5 окон находился на левой стороне Черной речки и граничил с дачей Миллера, которую в 1833 году нанял Пушкин. Другая, большая по занимаемой площади, усадьба Ланских находилась ближе к Выборгской дороге. Д.Ф. Фикельмон писала: «…в обществе немного покричали, но скоро об этом перестанут думать и увозить будут всех, кто захочет!»[56] Однако, надо думать, происшествие в доме Строгоновых все же представляло собой уникальное явление для аристократического круга. С одной стороны, оно случилось по причине особого характера Ольги, оказавшейся способной поднять бунт против матери. В этом, вероятно, сказалась особенность романтической эпохи, подвигавшей личность самостоятельно определять свою будущность. С другой стороны, Софья Владимировна, оказавшись в экстраординарной ситуации главы нераздельного имения, уже «привыкла» по-мужски решать судьбы дочерей. Она вмешалась в судьбу Ольги по инерции, хотя столь важного значения личность ее мужа для судеб строгоновского достояния не имела (в отличие от ситуации Натальи и в меньшей степени — Аглаиды).

Читала ли «Повести Белкина» графиня Софья Владимировна? Бесспорно, читала, как и другие пушкинские произведения. 5 марта 1835 года она написала дочери Елизавете: «…Я хочу тебе сказать два слова о моем чтении, не перечисляя всего, что я прочла, — это было бы длинно <…> Вышли прекрасные работы на русском языке; не говорю тебе о них; то, что я скажу, не представит никакого интереса для тебя: ведь ты их не знаешь. Могу еще добавить к этому, что Пушкин выпустил только что „Историю Пугачева“; по-моему, это плохо; написано с наивной простотой (simplicit? niaise), безо всяких размышлений. Говорят, это модный род сочинений, и то, что мне кажется наивным, расценивается как превосходное (sublime). Вчера у меня обедали Крылов и Жуковский; первый, кажется, моего мнения, но, как писатель, он щадит собрата; другой же откровенно восхищается этим простодушием».[57]

В этом портрете графини Софьи Владимировны трудно узнать даму с гораздо более известного изображения Монье

Продиктованы ли эти слова обидой на «Метель» или книга действительно не понравилась графине? Очевидно, что конфликт Пушкина со Строгоновыми, который не может быть рассмотрен на этих страницах (о нем сказано в книге «Устройство вдовы»), сопоставим с оппозицией Рылеева к Новосильцевым-Орловым, и потому мы можем говорить об устойчивом явлении, которое изжило себя только к концу XIX века, когда князь С.А. Щербатов, родственник Строгоновых, женился на крестьянке. Образно говоря, это был конфликт обитателей chateau, понятие которого теперь приобрело ироничный характер, с жителями hotel, с одной стороны. С другой — без рассмотрения внутриклассового противоречия, можно говорить о желании представителей высшего общества обходиться без средневековых условностей. Тогда мы должны проложить путь от похищения Ольги к роману великой княгини Марии Николаевны и графа Г.А. Строгонова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.