Глава 4 Картина как программа жизни

Глава 4

Картина как программа жизни

И мой великолепный дом

Храм будет роскоши для всех, кто мне любезен

Иль властию своей полезен.

Так, вслед за купчиной Альнаскаром, героем сказки И.И. Дмитриева «Воздушные башни», мог сказать Сергей Григорьевич Строгонов. Внутренние покои его дома очень долго совершенствовались, прежде чем застыли в своем окончательном виде, отражающем историю смены поколений владельцев. Изначально они выглядели не менее амбициозно, чем фасад. Первые гости увидели залы, как уже упоминалось, 25 октября 1754 года. В тот день барон Сергей Григорьевич, желая угодить Двору, дал великолепный бал для иностранного купечества по случаю рождения наследника престола — великого князя Павла Петровича. Одновременно праздник стал представлением Петербургу и Европе нового дома. Посещавшие барона Строгонова в первый раз едва ли могли заподозрить переделку, особенно в том случае, если хозяин не открывал двери в старые, земцовские, комнаты. Благодаря сведениям «Санкт-Петербургских ведомостей», разнесенных изданиями других стран, вся Европа узнала, что новый дом в Петербурге принимал полтысячи гостей, которые «в большей зале танцевали при изрядной музыке; а в прочих покоях во всю ночь [были] подчиваны дорогими напитками, фруктами и конфектами в великом довольстве».

Хотя эпоха императрицы Елизаветы Петровны известна многолюдными собраниями, начинавшимися, как правило, поздно ночью, все же корреспондент, в угоду хозяину, явно преувеличил число иностранных купцов, что побывали в тот день в доме у Зеленого моста. Так, Большой зал, его можно видеть и сейчас, не может принять более 100 гостей. Его площадь всего 122 квадратных метра. Зеркальная галерея, второй вместительный интерьер здания в ту эпоху, имеет площадь еще меньше — 78. Другие залы были еще меньше — примерно по 30–40 квадратных метров.

Большой зал, традиция создания и оформления интерьеров которого восходит к итальянскому ренессансу, был призван придать дому барона Сергея Григорьевича характер общественного здания. Действительно, в 1760–1770-х годах это помещение иногда использовалось для проведения «государственных мероприятий» — увеселений и концертов, оставив Зеркальной галерее, видимо, функцию Столовой.

Франческо Растрелли — итальянца, через Францию оказавшегося в России, часто называют создателем Строгоновского дома. Это верно, но лишь с тремя существенными дополнениями. Во-первых, этот архитектор в значительной степени пользовался плодами трудов предшественников.

Во-вторых, свои возможности Растрелли не реализовал полностью. Желание иметь четыре здания равного размера по периметру воплощалось довольно долго, но все же осталось в качестве наследства следующим поколениям зодчих.

Большой зал невского дома. 1920-е гг. Дом-музей превратился в музей-дом. В интерьер перенесли скульптуры из Картинной галереи, на восточной стене повесили портрет графа Александра Сергеевича кисти А. Варнека. Все остальные детали оставались неизменными с начала 1790-х гг., за исключением паркета, уложенного в 1850-е гг.

Наконец, в-третьих, очевидно, что в первоначальный замысел постоянно вносились коррективы. Это могло быть результатом разногласий Строгонова и Растрелли, последнего «погубила» архитектурная мода, быстро менявшаяся в 1750-е годы, хотя он все же внес свой вклад в приближение Петербурга к Парижу, что соотносилось с всеобщим увлечением Францией в России XVIII века.

Город на Сене притягивал к себе взоры россиян еще со времен Петра Великого, но только по примеру фаворита императора И.И. Шувалова подражание лучшим парижским домам превратилось в манию, поскольку французский этикет окончательно завоевал российский двор. Следует заметить, что первоначально заказчики удовлетворялись лишь некоторыми компонентами. Именно в этот период, по словам Я. Штелина, в Петербурге «не осталось более ни одного знатного дома, не меблированного в новейшем французском вкусе».

Великолепная французская мебель появилась и в Строгоновском доме, его Ф.Б. Растрелли спроектировал как палладианский дом с барочной декорацией. Можно усмотреть лишь одну явную ссылку к Франции, точнее, к Версалю. Мастер пишет о примыкающей к Большому залу зеркальной галерее, украшенной позолоченной скульптурой, да и то пропорции зала — длина 13,6 метра и ширина 7,9 метра — не дают основания считать его галереей в точном значении слова.

Андреа Палладио, классик европейской архитектуры, писал: «Комнаты должны располагаться по обе стороны передней и зала; при этом необходимо, чтобы комнаты правой стороны соответствовали и были равны комнатам слева». По центру западного корпуса зодчий наметил парадный вход в здание, он вел в довольно обширный и украшенный статуями в нишах вестибюль (говоря по-русски — в сени).

Пронизанная светом западная стена Большого зала — триумф архитектурной мысли Растрелли. Десять окон почти не оставляют места простенкам, нижняя часть которых украшена зеркалами

Из сеней можно было попасть на мраморную Парадную лестницу, служившую границей между половинами отца и сына. Как я предполагаю, отделали только вторую из них, ту, что начиналась в двух антикамерах (верхних вестибюлях), расположенных также в центре западного корпуса, но уже на втором этаже. Из них посетители после некоторого ожидания и непременных рассуждений по поводу богатства владельца, представление о котором у них уже, конечно, сложилось, проходили в Большой зал.

Про устройство подобных интерьеров великий итальянец сообщал: «Я обычно делаю так, чтобы длина зала равнялась не больше, чем двум квадратам, сторона которых равна его ширине». Это означало, что ширина интерьера составляла половину его длины. Сделав высоту зала равной его ширине, зодчий добивался идеальных кубических пропорций. Именно так, например, поступал его английский последователь Иниго Джонс в чрезвычайно знаменитом Уилтон-хаус, графство Уилтоншир в юго-восточной Англии. В доме, построенном в XVII веке, до настоящего времени сохранились одинаковых пропорций залы, которые созданы последователями Палладио и носят название «Doble cube room» («Зал в два куба») и «Single cube room» («Зал в один куб»). Ребро куба каждого из них имеет те же пропорции, но это интерьер в полтора куба (высота и ширина интерьера зала равна 9 метрам, длина — 15,5 метрам). Два куба могло поместиться лишь в центре северного корпуса.

Исполненный Валерианы эскиз центральной части плафона в Большом зале дома Строгоновых. Наиболее интересная деталь — круглый в плане закрытый храм с восьмиколонным портиком

Плафон Большого зала также соответствует эпохе Палладио. Архитектурная часть плафона написана, судя по всему, Антонио Перезинотти, постоянным ассистентом Джузеппе Валериани, несомненного автора центрального изображения. На плинте колонны можно найти подпись этого итальянского мастера, который прибыл в Россию в 1743 году. Валериани работал преимущественно как живописец Императорской оперы, но не отказывался и от заказов на плафоны. На картине, написанной итальянцем для барона Строгонова, находим множество аллегорических фигур римских богов: Юпитера и Юнону, под ними Эскулапа, Геркулеса и Аполлона. Слева внизу представлены добродетели — Сила, Правосудие, Храбрость, Правда, Стойкость и Верность.

Направо — Живопись, создающая картину, История, пишущая на скрижалях, поддерживаемых Сатурном, рядом Музыка играет на флейте. Посреди обширного полотна богиня мудрости Минерва. Она изгоняет с Олимпа пороки: Медузу Горгону, Сизифа, Мидаса и гиганта. Две фигуры — юноши и сопровождающего его мужа — аллегорически представляют на великолепной картине Джузеппе Валериани двух Строгоновых — Сергея и Александра, тот кажется новым Телемахом или Киром.

Ниже Верности на холсте показан старец в латах и с книгой (на эскизе это место задумывалось несколько иным: старик толкует деве книгу). Эта часть плафона посвящалась Асклепию, не очень внятно показанному на другом конце диагонали композиции Валериани, или Гермесу. В обоих случаях как образ комплекса жизни — смерти-возрождения.

Над юным героем в воздухе завис Меркурий, покровитель путешественников, посланник богов и мастер герметических таинств. В его руке находится кадуцей — жезл с переплетенными змеями, символ преобразований и великого процесса, осуществляемого в союзе и борьбе противоположностей. Этот фрагмент дает основание предполагать, что на картине представлен персидский царь Кир Великий или Старший (? — 530 г. до н. э.).

По мнению Ксенофонта, афинского историка и писателя, жившего в V–IV веках до н. э. (430 — после 355 до н. э.), Кир был идеальным правителем, поскольку отличался смелостью, добротой и терпимостью к покоренным народам. В частности, он освободил иудеев из вавилонского плена и восстановил Иерусалим с его храмом. Именно последний факт, как мне представляется, привлек внимание французского писателя-масона Андре-Мишеля Рамзея (1686–1743), который, подобно Фенелону, был воспитателем. Рамзей использовал для своих целей «пробел» Ксенофонта. Античный писатель ничего не говорит о том периоде, когда его герою было от 16 до 40 лет. По версии Рамзея, соединившего в своей книге «Новое Киронаставление, или Путешествия Кировы» (1727 г.), как и Фенелон, античный миф со своим текстом, Кир в это время путешествовал.

В левом верхнем углу полотна показан круглый храм, стоящий на скалистой горе и напоминающий Пантеон. Перед ним портик из двух рядов колонн. Здесь находится основной содержательный элемент картины, которую можно трактовать как проповедь созидательной добродетели. В данном случае полотно обрело статус образного «завещания», ибо отцу и сыну Строгоновым не довелось вместе рассматривать созданный шедевр. Завещания, связанные с имущественными делами, теряют всякое значение спустя какое-то время. Подобный «документ» оказался применим к другим подобным обстоятельствам в истории династии, по крайней мере, его использовал Александр Сергеевич, примерив на себя тогу отца. Кроме того, задуманное Сергеем Григорьевичем деление здания на две половины также с тех пор стало традиционным.

Переведя взгляд от плафона к стенам, понимаешь, что Большой зал можно отнести к числу курьезов в искусстве. В отличие от хрестоматийных (и современных дому Сергея Григорьевича) образцов барокко, например Большого зала Палаццо Лабиа в Венеции, расписанном Дж. Тьеполо, картина не согласована со стенами, оформленными лепным узором в стиле моднейшего рококо. Хотя следовало далее написать колонны. Приходится думать, что Растрелли на это согласился, ибо в Реляции об отделке зала он пишет следующим образом: «Ornee d’ouvrage en stuc» («Декорирована композицией в гипсе»), то есть так, как мы видим в настоящее время.

Восточная стена Большого зала — свидетельство разногласий между заказчиком и зодчим, кариатиды готовы, а балкона нет

Как будто предчувствуя что-то в своей судьбе, барон Сергей Григорьевич торопился завершить стройку. Занявшись в первую очередь апартаментами наследника, он отложил до времени обновление своих комнат и полноценное завершение восточного и южного корпусов. В результате «смысловой» центр здания переместился в изначально второстепенный западный корпус, а плафон с храмом превратился в главный содержательный элемент. Созданные два корпуса создавали иллюзию большого дома, с которым на Невском проспекте могли соперничать только дворцы Ивана Шувалова и Алексея Разумовского — фаворитов императрицы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.