Книга XI Сирийские дела

Книга XI

Сирийские дела

1. Антиох, сын Селевка и внук Антиоха, был царем сирийцев, вавилонян и других племен. Он был шестым в ряду потомков Селевка, который после Александра царствовал над Азией по Евфрату; напав на Мидию и Парфию и на другие племена, отложившиеся еще до него, и совершив много великих подвигов, он получил за это прозвище Антиоха Великого; гордясь совершенным им и полученным за это прозвищем, он напал на глубинную Сирию и на те области Киликии, которые принадлежали Птолемею Филопатору, еще мальчиком ставшему царем Египта, и ими завладел; нисколько ни с чем не считаясь, он двинулся на пригеллеспонтские области, на эолийские и ионийские города, под предлогом, что они принадлежат ему как властителю Азии; ведь и раньше говорил он — они подчинялись царям Азии. Переплыв в Европу, он двинулся на Фракию и силою подчинил отказавшиеся ему повиноваться племена; он укрепил Херсонес и заселил Лисимахию; ее основал Лисимах, воцарившийся над Фракией после Александра, с тем чтобы она была ему укрепленным пунктом против фракийцев; фракийцы же, когда Лисимах умер, разрушили ее. И вот Антиох стал ее заселять, призывая беглецов из владений Лисимаха, покупая обращенных в рабов пленников, прибавляя к ним других, давая быков, овец и железные орудия для земледелия и ничего не упуская, чтобы быстрым темпом укрепить город. Это место ему казалось в высшей степени важным укреплением против всей Фракии и самым удобным складочным местом при выполнении остальных его замыслов.

2. Но это послужило для него началом явного разногласия также с римлянами. Когда он стал захватывать, один за другим, греческие города, то большинство их жителей из страха захвата силой подчинялись ему и выдали гарнизоны, но жители Смирны, Лампсака и другие держались еще против него и отправили послов к римскому полководцу Фламинину, недавно в большой битве в Фессалии победившему Филиппа Македонского. Ведь дела Македонии и греков имели общие точки соприкосновения и по месту, и по времени, как мною это показано в "Греческой истории". И уже между Антиохом и Фламинином были некоторые взаимные посольства и безуспешные попытки соглашения. И римляне, и Антиох с большим подозрением относились друг к другу: римляне полагали, что Антиох не останется спокойным, находясь под обаянием величия своей власти и расцвета удач; Антиох же полагал, что только одни римляне будут особенно препятствовать расширению его могущества и помешают ему при его попытке переправиться в Европу. Но вообще у них не было явных причин для враждебных отношений. В то время в Рим прибыли послы от Птолемея Филопатора; он жаловался, что Антиох отнял у него Сирию и Киликию. Римляне охотно ухватились за этот предлог, случившийся для них очень кстати, и отправили послов к Антиоху, которые на словах имели намерение примирить Птолемея с Антиохом, на деле же внимательно разглядеть планы Антиоха и помешать ему, сколь они смогут.

3. Стоявший во главе этого посольства Гней[917] стал требовать от Антиоха предоставить Птолемею, другу римского народа, управлять теми землями, которые ему оставил отец, а те города в Азии, которыми управлял Филипп Македонский, оставить автономными: ведь несправедливо, чтобы Антиох владел тем, что римляне отняли у Филиппа. И вообще, сказал он, непонятно, чего ради Антиох предпринял такой поход, пришел со столь огромным войском из середины Мидии в приморскую Азию и вторгся в Европу, подчиняя в ней города своей власти и пытаясь покорить Фракию, если все это не имеет целью подготовку другой войны. На это Антиох ответил, что Фракию, бывшую во владении его предков и утраченную вследствие недостатка внимания с их стороны, он, имея свободное время, вновь берет себе и восстанавливает Лисимахию, чтобы она была местом жительства его сына Селевка; города же Азии он оставит автономными, если они будут проявлять расположение не к римлянам, а к нему. "Что же касается Птолемея", — сказал он, — "то я его родственник, и очень скоро буду как никогда близок ему по браку и постараюсь, чтобы он по отношению к вам оказывал признательность; с своей стороны, я не могу понять, почему римляне считают справедливым вмешиваться в дела Азии, тогда как я не вмешиваюсь в дела Италии". Так безрезультатно они разошлись, дав совершенно ясно прорваться взаимным угрозам.

4. И по их словам, и по общему мнению было ясно, что в случае смерти Птолемея Филопатора Антиох спешно двинется на Египет, оставшийся без правителя, чтобы его захватить. В Эфесе с ним встретился карфагенянин Ганнибал, бежавший из родины вследствие клеветы своих врагов, которые говорили, что он крайне враждебно настроен к римлянам, жаждет войны и не может жить в мирной обстановке. А это было время, когда карфагеняне в силу договора были подчинены римлянам. Широко прославленного своими военными подвигами Ганнибала Антиох принял блестяще и держал его около себя. Узнав в Ликии, что Птолемей еще жив, Антиох отказался от Египта, но, надеясь, что он вместо Египта сумеет захватить Кипр, он быстро отплыл против него. Около реки Сара он попал в бурю, потерял много кораблей, некоторые со всеми людьми и друзьями; поэтому он отплыл в Селевкию в Сирии и стал восстанавливать пострадавший флот. Он отпраздновал брак своих детей, Антиоха и Лаодики, сочетав их между собой.

5. Зная, что надо скрывать свои намерения относительно войны с римлянами, он предусмотрительно связывает браком близких к нему царей: в Египет Птолемею он послал Клеопатру, имевшую прозвище Сира, в качестве приданого отдав Келесирию, которую сам отнял у Птолемея, ухаживая за юношей, чтобы он во время его войны с римлянами оставался спокойным. Антиохиду он послал Ариарату, царю Каппадокии, и еще одну оставшуюся у него — Эвмену — царю Пергама. Но Эвмен отказался принять ее (он видел, что Антиох уже задумывал войну против римлян и под давлением такой необходимости хочет связаться с ним узами родства), и когда его братья Аттал и Филетер удивлялись, что он отказывается вступить в родственные отношения со столь великим царем и своим соседом, причем тот сам его просит об этом, он указал им, что в будущей войне вначале положение той и другой стороны будет равным, но с течением времени римляне окажутся сильнее вследствие твердости духа и настойчивости. "Я лично, — сказал он, — в случае победы римлян спокойно буду править в своей стране; если же победителем окажется Антиох, то я могу ждать, что все будет у меня отнято, или же могу ждать, что, сохранив все свое, я буду царствовать так, что он будет царствовать надо мною". Вследствие таких соображений он и отказался от брака.

6. Антиох же вновь двинулся к Геллеспонту и, переплыв в Херсонес, также и в этот раз прошел по многим местам Фракии, подчиняя их своей власти. Он освобождал эллинов, которые были в подданстве у фракийцев, и оказал большие милости византийцам, так как их город занимал очень выгодное положение у входа в пролив. Галатов он привлек к союзу с собой как дарами, так и страхом своих приготовлений, считая, что вследствие их огромного роста они будут для него подходящим боевым материалом. После этого он отплыл в Эфес и отправил в Рим послами Лисия, Гегесианакта и Мениппа, которым было поручено на самом деле испытать настроение сената; на словах же Менипп должен был сказать, что царь старается быть в дружбе с римлянами, хочет быть и союзником их, если они сочтут это нужным, что он удивляется, почему они приказывают ему отказаться от ионийских городов, снять с некоторых из них налоги и по некоторым вопросам не вмешиваться в дела Азии, а также оставлять в покое Фракию, хотя она всегда была собственностью его предков; ведь такие приказания отдают не друзьям, но победители — побежденным. Но те из сенаторов, которые встречались с членами посольства, явившимися позондировать их настроение, кратко отвечали, что если Антиох оставит самостоятельными эллинов в Азии и не будет нападать на Европу, он будет другом римлянам, если захочет. Вот что ответили римляне, и к своему ответу они не прибавили никаких обвинений.

7. Антиох, собираясь прежде всего напасть на Грецию и оттуда начать войну с римлянами, предложил карфагенянину Ганнибалу высказать свое мнение об этом плане. На это Ганнибал сказал, что Греция, давно уже истерзанная, является делом легким для его завоевательных планов; что для всех войны, ведущиеся в их стране, тягостны, так как от этого возникает голод; войны же вне их страны много легче. Антиох никогда не сломит сил римлян в Греции, так как у них будет в изобилии местное продовольствие и достаточное снабжение. Поэтому он посоветовал Антиоху захватить какую-либо часть Италии и, двигаясь оттуда, воевать с римлянами, так чтобы их положение и внутри страны, и вне ее стало более шатким. "Я имею опыт с Италией, — сказал он, и с десятью тысячами людей могу захватить в ней удобные места и послать в Карфаген к друзьям с поручением поднять народ, уже давно недовольный и не имеющий никакой верности римлянам; он тотчас же исполнится смелости и надежд, если услышит, что я вновь опустошаю Италию". Антиох с удовольствием выслушал его слова и, считая, что приобрести себе помощь для войны в лице Карфагена дело большое, — и это действительно было так, — велел ему тотчас же послать людей с поручением к своим друзьям.

8. Но писем Ганнибал не стал посылать (это он считал небезопасным, так как римляне все выслеживали, а война еще не была открыто объявлена; да и в Карфагене у него было много противников; самый политический строй не был прочен и упорядочен, что и привело вскоре к гибели Карфагена); он решил послать к своим друзьям тирийского купца Аристона, под предлогом торговых дел, требуя, чтобы они тогда, когда сам он вторгнется в Италию, подняли Карфаген для отомщения за перенесенные обиды. Аристон так это и сделал. Враги Ганнибала, заметив пребывание Аристона в их городе, подняли шум, говоря, что готовится переворот, и разыскивали Аристона по всему городу. Тогда Аристон, чтобы клевета пала не исключительно на друзей Ганнибала, тайно ночью представил совету письменный доклад о том, что Ганнибал призывает всех членов совета в союзе с Антиохом помочь родине. Сделав это, он отплыл. С наступлением дня у друзей Ганнибала вследствие такого умного поступка пропал страх, так как можно было подумать, что Аристон был послан ко всему совету старейшин; тем не менее город наполнился шумными толками, так как к римлянам относились враждебно, но не думали, что можно что-либо предпринять втайне от римлян.

9. Таковы были отношения с Карфагеном. Римские послы, другие, возглавляемые Сципионом, победителем Карфагена, отправленные для подобного же испытания образа мыслей Антиоха и для ознакомления с его приготовлениями, обнаружили, что царь уже выступил в Писидию; они поэтому оставались в Эфесе и там часто встречались и беседовали с Ганнибалом, так как с Карфагеном у них продолжали существовать договорные отношения, а с Антиохом не было еще явно враждебных. Они бранили Ганнибала за то, что он бежал из отечества, так как римляне не нарушили своих договорных обещаний ни по отношению к нему, ни по отношению к другим карфагенянам. Они так действовали, желая, чтобы Ганнибал стал подозрительным для царя вследствие постоянного общения и встреч с ними. Ганнибал, величайший стратег, не сообразил этого; царь же, узнав об этом, стал относиться к нему подозрительно и с этого времени стал не так искренно верить ему. А к тому же у него появилась к Ганнибалу и зависть, как бы слава за все дела не досталась Ганнибалу.

10. Говорят, что во время этих бесед в гимнасии как-то разговорились между собою Сципион и Ганнибал об искусстве вождя в присутствии очень многих. Сципион спросил Ганнибала, кого считает он лучшим вождем. Ганнибал ответил: "Александра Македонского". Сципион отнесся спокойно к этому заявлению, означавшему, что Александр стоит выше его, и спросил, кого же он считает вторым после Александра? Ганнибал тогда сказал: "Пирра, царя Эпира". Очевидно, доблесть вождя он полагал в дерзании, а более дерзновенно действовавших, чем эти цари, нельзя найти никого. Сципион, уже почувствовавший обиду, однако еще раз спросил его, кому же он отдает третье место? Конечно, он был вполне уверен, что получит это третье место. Но Ганнибал ответил: "Себе; будучи еще юным, я завоевал Иберию и первый после Геракла с войском перешел через Альпы, вторгшись в Италию, — такой смелости из вас никто никогда не проявлял, — я завоевал четыреста городов и часто приводил вас к необходимости бояться за ваш собственный город, причем из Карфагена мне не посылали ни денег, ни войска". Когда Сципион увидал, что он хочет продолжать самовосхваление он, засмеявшись, сказал ему: "На какое же место ты бы, Ганнибал, поставил себя, если бы не был мной побежден?" Говорят, что Ганнибал, тут уже заметив завистливую ревность, сказал: "Тогда я поставил бы себя выше Александра". Так Ганнибал не отказался от своего высокомерного тона, но незаметно польстил Сципиону, дав понять, что он победил того, кто выше Александра.

11. Когда они расходились, Ганнибал стал приглашать Сципиона к себе в гости, но Сципион ответил, что охотно бы зашел к нему, "если бы ты не был у Антиоха, отношения которого с римлянами довольно подозрительны". Так они достойно великих вождей свою вражду ограничили войной, но не так поступил Фламинин. Когда впоследствии Антиох был побежден и Ганнибал бежал отсюда и блуждал по Вифинии, Фламинин, отправленный к Прусию в качестве посла по другому вопросу, не получив раньше от Ганнибала никакой обиды, не имея и от римлян такого поручения, так как после покорения Карфагена он уже не мог быть страшным для римлян, при посредстве Прусия добился того, чтобы Ганнибал погиб от яда.[918] Есть предание, что некогда Ганнибал получил предсказание, которое гласило так: "Земли ливийской пласт покроет тело Ганнибала"; он поэтому думал, что умрет в Ливии; но в Вифинии есть река Ливисса, и это место называется долиной Ливийской. Этот рассказ я передал как памятник высокого духа Ганнибала и Сципиона и душевной низости Фламинина.

12. Тем временем Антиох вернулся из Писидии в Эфес и, дав аудиенцию римским послам, заявил, что предоставит автономию родосцам, византийцам и жителям Кизика, а также и другим эллинам в Азии, если у него будет союзный договор с римлянами, но Эолии и Ионии этой автономии он не даст, так как издревле они привыкли быть подданными даже варварских царей в Азии. Римские послы не пришли с ним ни к какому соглашению (ведь они прибыли не по делу о соглашении, но для зондирования его настроения), и с этим они вернулись в Рим. К Антиоху же прибыли послы этолийцев, во главе которых стоял Тоас; они объявили Антиоха полномочным военачальником этолийцев и приглашали переплыть в Грецию, как на готовое дело. Они не позволяли ему ждать войска, возвращавшегося из Центральной Азии, но, превознося силы этолийцев, заявляя, что и лакедемоняне, а кроме лакедемонян также Филипп Македонский, полный гнева на римлян, будут их союзниками, они торопили его с переходом. Антиох очень легкомысленно воспылал решимостью, и даже полученное им известие о смерти сына в Сирии не приостановило его стремительности. Только с десятью тысячами, которые он тогда имел при себе, он переправился в Эвбею. Самолично он занял остров, сдавшийся ему под влиянием страха; а его полководец Микитион,[919] напав на римлян около Делия (это было место, посвященное Аполлону), часть из них убил, а других взял в плен.

13. Царь атаманов, Аминандр, вступил в союз с Антиохом по следующему поводу. Был некий македонянин Александр, воспитанный и живший в Мегалополе и удостоенный там права правления; он стал рассказывать сказки о своем родстве с Александром, сыном Филиппа, и, чтобы внушить доверие к своим россказням, он назвал своих сыновей Филиппом и Александром, а дочь Апамою, которую он сосватал за Аминандра. Ее брат Филипп повез ее для брака, и, когда увидал, что Аминандр — человек слабый и неопытный в делах, он остался там, в качестве родственника, взяв управление в свои руки. Этого-то Филиппа Антиох привлек на свою сторону обещанием, что он даст ему власть над Македонией, как над страной его предков, и благодаря этому он получил атаманов в качестве союзников, а кроме них и фивян, сам прибыв в Фивы и выступив перед народом с речью.

В столь важной войне Антиох весьма легкомысленно полагался на силы фивян, на Аминандра и на этолийцев; относительно Фессалии он только размышлял, нужно ли сейчас двинуться на нее с войском или же после зимы. Ганнибалу, который при совещании об этом сидел молча, Антиох велел первому[920] высказать свое мнение.

14. Тогда Ганнибал сказал: "Покорить фессалийцев дело нетрудное, хочешь ли ты пойти на них теперь или после зимы. Этот народ устал от великих страданий и легко перейдет теперь на твою сторону, затем опять на сторону римлян, если события примут новое направление. Мы пришли сюда без собственных сил, поверив этолийцам, которые нас сюда завлекали, что и лакедемоняне и Филипп будут нашими союзниками; но из них, как я слышу, лакедемоняне даже готовы воевать против нас в союзе с ахейцами, и Филиппа я не вижу рядом с тобою; а ведь в этой войне он может дать перевес той стороне, на которую он станет. Мое мнение остается прежним, — возможно скорее вызвать войско из Азии, а не надеяться на Аминандра и этолийцев; и когда войско прибудет, — опустошать Италию, для того чтобы, отвлеченные домашними бедствиями, римляне менее всего могли бы причинять тебе неприятности и, боясь за свое положение, они не могли бы никуда двинуться. Твой образ действий теперь должен быть вовсе не тот, о котором я говорил раньше, но с половиной кораблей надо опустошать побережье Италии, а другая половина должна находиться в засаде, в удобном месте, выжидая подходящего момента; ты же сам со всем пешим войском, занимая передовые позиции в Греции, недалеко от Италии, должен заставлять думать, что собираешься совершить вторжение, и если как-нибудь будешь в состоянии, то и вторгнуться. Филиппа надо постараться всяким способом привлечь на свою сторону, так как в этой войне он имеет наибольшее значение для той и другой стороны. Если же он не послушается тебя, пошли против него своего сына Селевка через Фракию, чтобы и он, облекаемый домашними бедами, ни в чем не мог быть полезен твоим врагам". Вот что сказал Ганнибал, это было наилучшее, но вследствие зависти к его славе и его таланту все другие, и не меньше других сам царь, отвергли все его предложения, чтобы не показалось, что Ганнибал превосходит их всех талантом вождя, и чтобы слава будущих побед не была приписана ему. Только одно предложение его было принято, и Поликсенид был послан в Азию за войском.

15. Когда римляне узнали о вторжении Антиоха в Грецию, об избиении и пленении римлян при Делии, они решили начать войну. Таким образом, война между Антиохом и римлянами, давно уже намечавшаяся и той, и другой стороной, тогда впервые проявилась как факт. Так как Антиох был властителем всей Внутренней Азии, многих народов и, за небольшим исключением, всей приморской области, так как он уже стоял твердой ногой в Греции, имел славу страшного завоевателя и достаточное снаряжение, так как он совершил в войнах против других народов много блестящих подвигов, откуда и пошло его прозвище «Великий», то римляне опасались, что война для них будет длительной и тяжелой. Под большим подозрением был у них Филипп Македонский, недавно побежденный ими, и карфагеняне: они боялись, будут ли они, карфагеняне, сохранять верность договору с ними, так как ведь Ганнибал был у Антиоха. И относительно других подчиненных им народов у них было подозрение, как бы с их стороны, в надежде на Антиоха, не произошло какое-либо восстание. Поэтому они к ним всем послали войска для мирного за ними наблюдения и с войсками послали предводителей, которых они сами называют «шестисекирными» (преторами). Дело в том, что консулы имеют свиту с 12 топорами и 12 связками, как некогда цари; а эти предводители имеют половину достоинства и потому половину знаков почета. Как это бывает при большом страхе, римляне беспокоились и за Италию, будет ли она им верна и постоянна в войне с Антиохом. Они поэтому послали большое пешее войско в Тарент наблюдать за возможным вторжением, а флот должен был плавать вдоль побережья. Таков был страх в первое время перед Антиохом. Когда ими было приведено в порядок все, что касается их собственной страны, они уже против самого Антиоха набрали двадцать тысяч своих граждан, вдвое больше из числа союзников, чтобы с наступлением весны все это перекинуть через Ионийское море. Вся зима прошла у них в этих приготовлениях.

16. Антиох же направился против фессалийцев и, придя в Киноскефалы, где римлянами было нанесено поражение македонянам, он похоронил со всей пышностью останки тех, которые там пали, еще оставшиеся непогребенными, ища популярности среди македонян и вызывая среди них недовольство против Филиппа за то, что он не похоронил павших в бою за него. Когда услыхал об этом Филипп, который еще колебался и все присматривался, на чью сторону ему стать, он тотчас выбрал быть на стороне римлян и, пригласив их военачальника Бебия, командовавшего поблизости какой-то частью войска, прибыть к нему в какое-то укрепление, вновь дал римлянам торжественные уверения, что без обмана будет их союзником против Антиоха. Бебий стал хвалить его за такое решение и, осмелев, тотчас же послал через Македонию в Фессалию Аппия Клавдия с двумя тысячами пехотинцев. Аппий, увидев с Темпейского перевала Антиоха, осаждавшего Лариссу, зажег много огней, скрывая малочисленность своего войска. Антиох же, испугавшись в предположении, что явились вместе Бабий и Филипп, снял осаду, выставляя предлогом зиму, и вернулся в Халкиду; там он влюбился в очень красивую девушку, и, хотя ему было свыше 50 лет и он вел столь ответственную войну, он стал справлять свадьбу и устраивать празднества, а свои войска в течение всей зимы он держал в праздности, позволяя вести роскошный образ жизни. С наступлением весны, вторгнувшись в Акарнанию, он заметил распущенность войска, ставшего но всех отношениях бесполезным для военных действий; и тогда пожалел он и о своей свадьбе и о празднествах. Все же, подчинив себе часть Акарнании, он собирался захватить все остальное; но, как только он услыхал, что римляне переправляются через Ионийское море, он вновь вернулся в Халкиду.

17. Римляне со всей поспешностью с бывшими у них готовыми двумя тысячами всадников, с двадцатью тысячами пехоты и несколькими слонами, под начальством Ацилия Мания Глабриона, переправились из Брундизия в Аполлонию, оттуда они двинулись в Фессалию и освободили города от осады, а где были гарнизоны атаманов, эти гарнизоны они изгнали. Они захватили в плен Филиппа из Мегалополиса, все еще надеявшегося получить власть над Македонией. Они взяли в плен также до трех тысяч из воинов Антиоха. Пока Маний совершал эти операции, Филипп, вторгшись в область атаманов, всю ее подчинил себе; Аминандр бежал в Амбракию. Когда все это стало известно Антиоху, он, пораженный быстротой событий, испугался, как бывает при неожиданной и быстрой перемене, и понял он тогда всю правильность советов Ганнибала. Он стал одного за другим отправлять вестников в Азию к Поликсениду, торопя его с переправой войск, а сам отовсюду стал собирать все те силы, которые у него были. Когда у него собралось собственных войск десять тысяч пехоты и пятьсот всадников и, сверх этого, некоторое количество союзников, он занял Фермопилы, чтобы противопоставить наступлению врагов труднопроходимую местность и дождаться войска из Азии. Фермопилы представляют собой узкий и длинный проход; их окружает с одной стороны море, с острыми подводными камнями при полном отсутствии гаваней, с другой — непроходимое и бездонное болото. Здесь поднимаются две отвесные горные вершины, и одну из них называют Тейхиунтом, а другую — Каллидромом. Это место имеет горячие источники и от этого оно и получило свое название Фермопил — "Ворота горячих источников".

18. И вот там Антиох возвел двойную стену, а на стену поставил машины. На вершины гор он послал этолийцев, чтобы никто незаметно не мог обойти его по так называемой "непроходимой тропе" (Атрапон); это тот путь, по которому Ксеркс напал на Леонида с его спартанцами, так как тогда горы оставались неохраняемыми. Этолийцы поставили на каждую из этих вершин по тысяче человек, с остальным войском они по собственному усмотрению стали лагерем около города Гераклеи. Когда Маний увидал приготовления врагов, он дал приказ начать битву утром. Двум военным трибунам, Марку Катону и Люцию Валерию, он велел ночью, взяв сколько каждый хочет отборных воинов, обойти горы и постараться согнать с вершин этолийцев. Люций был отбит от Тейхиунта, так как тут этолийцы держались хорошо; Катон же, обойдя Каллидром, застал врагов еще спавшими, напав на них в конце ночной стражи. У него завязался здесь сильный бой, но он пробился на вершину, хотя враги сильно защищали крутизны. Тем временем и Маний, разделив войско на растянутые отряды, повел его против Антиоха, выстроившего свое войско длинным фронтом; только так он мог пройти по теснинам. По приказу царя легковооруженные и пелтасты должны были сражаться перед фалангой, а фалангу он поставил перед лагерем, на ее правом[921] крыле, у подножья горы — стрелков и пращников, на левой — слонов, а густые ряды воинов, которые всегда ставятся вместе с ними, — вдоль морской линии.

19. Когда сражение перешло в рукопашный бой, то вначале легковооруженные, со всех сторон налетая на врагов, причиняли много неприятности Манию. Когда же с большим трудом принимая их налеты, отступая и затем опять наступая, он обратил их в бегство, то фаланга, построенная по македонскому образцу, расступилась, приняла их к себе и, сойдясь, прикрыла их и, сохраняя строй, выставила густые ряды копий. Со времени Александра и Филиппа македоняне особенно этим пугали своих врагов, не осмеливавшихся приблизиться к выдвинутым против них многочисленным длинным копьям. Но внезапно увидали этолийцев, бегущих с криком от Каллидрома и несущихся к лагерю Антиоха. Вначале и та, и другая сторона была в неведении, что случилось, и, как бывает при неведении, произошло замешательство. Когда же появился Катон, преследующий их с большим криком, и оказался уже над лагерем Антиоха, то войско царя испугалось: и много раньше слыхали они страшные рассказы о том, как ведут бои римляне, и о себе они знали, что вследствие безделия и роскошной жизни в продолжение всей зимы они испортились и стали неспособны к энергичным действиям. Не видя ясно, сколько было с Катоном, но в страхе считая, что их больше, чем на самом деле, и боясь за свой лагерь, они в беспорядке бежали туда с тем, чтобы оттуда отражать врагов. Римляне, преследуя их по пятам, вместе с ними ворвались в лагерь, и тут началось второе беспорядочное бегство антиоховцев. Маний преследовал их до Скарфеи, убивая и забирая в плен, а затем, вернувшись от Скарфеи, разграбил царский лагерь, а этолийцев, которые во время отсутствия римлян набежали в их укрепления, он прогнал одним своим появлением.

20. Во время сражения и преследования у римлян погибло около двухсот человек, а у Антиоха, считая и взятых в плен, около десяти тысяч. Сам царь при первом же бегстве своего войска с пятьюстами всадников без оглядки бежал в Элатею, а из Элатеи в Халкиду, а затем в Эфес вместе со своей молодой женой, Эвбеей — он ее так называл — на кораблях: да и они у него уцелели не все: некоторые из них, перевозившие продовольствие, были потоплены римским навархом, появившимся здесь из открытого моря. Когда римляне в столице узнали об этой победе, оказавшейся для них столь быстрой и легкой, они стали приносить жертвы, радуясь первому счастливому испытанию над страшной славой Антиоха. Желая воздать благодарность Филиппу за его помощь, они отпустили к нему его сына Деметрия, который еще оставался у них в качестве заложника.

21. Таковы были дела в Риме. Тем временем Маний по их усиленной просьбе освободил от страха наказания фокейцев и халкидян и всех других, которые имели дело с Антиохом; Этолию же и он и Филипп стали опустошать и завоевывать их города. Маний захватил тут в плен скрывавшегося в этих местах Дамокрита, стратега этолийцев, который грозил Фламинину, что станет лагерем на берегу Тибра. Затем Маний у Каллиполя пошел через гору, которую называют Коракс, самую высокую из гор, непроходимую и крутую, ведя свое войско, которое было сильно нагружено добычей; и многие падали с крутизны вследствие бездорожья; иной раз их увлекало вниз и их оружие, и их скарб. И этолийцы легко могли бы привести их в большой беспорядок, но они ни разу здесь не показались, а отправили в Рим посольство просить о мире. Антиох же спешно созывал войско из внутренних областей к морю, готовил корабли, поставив начальником над ними Поликсенида, беглеца из Родоса. Переплыв в Херсонес, он вновь его укрепил, а равно привел в боевую готовность Сест и Абидос: он считал, что римская армия должна была бы этой дорогой проникнуть в Азию. Делая Лисимахию складочным пунктом для этой войны, он стал свозить в нее большое количество оружия и большие запасы хлеба; он ожидал, что в ближайшее время римляне нападут на него с большим сухопутным войском и большим флотом. Тем временем римляне выбирают преемником Мания в ведении войны Люция Сципиона, который тогда был у них консулом, но так как он был нерешителен и неопытен в военных делах, они выбирают ему в качестве советника его брата Публия Сципиона, того, который лишил карфагенян их военного превосходства и первый получил прозвище Африканского.

22. Сципионы еще только готовились к походу, как Ливий, охранявший Италию, выбранный преемником Атилию в звании наварха, тотчас же на своих кораблях, на которых он объезжал берега Италии, вместе с несколькими карфагенскими, данными ему, и другими союзническими приплыл в Пирей, и, взяв от Атилия войско, он поплыл на 81 тяжелых судах-катафрактах; с ним плыл Эвмен на пятидесяти своих, и у него половина была тяжелых. Они спустились к Фокее, которая хотя была подчинена Антиоху, но под влиянием страха приняла их, а на следующий день они выплыли в море для морского боя. Выплыл против них и наварх Антиоха Поликсенид на двухстах кораблях, намного более легких, чем неприятельские. И в этом было его большое преимущество, так как римляне еще не были привычны к этому морю. Видя два карфагенских корабля, плывших впереди, Поликсенид послал три корабля из своих и захватил эти два, но пустых, так как ливийцы попрыгали в море. На эти три корабля тотчас, полный гнева, двинулся Ливий на своем корабле военачальника, намного опередив свой флот. Так как корабль был один, то они, полные презрения, набросили на него железные лапы, и, когда корабли стали борт-о-борт, бой завязался, как на твердой земле. Намного превосходя своей смелостью, римляне перешли на неприятельские суда и победили; таким образом они вернулись, ведя вместе с одним кораблем два других. Таково было предварительное столкновение перед морским боем. Когда же оба флота напали друг на друга, то благодаря силе и решимости римляне одержали верх, но ввиду тяжести своих судов они не могли захватить врагов, убегавших от них на своих легких судах. Сирийцы в своем стремительном бегстве спаслись в Эфес, римляне же пристали к Хиосу, куда к ним прибыли союзные родосские суда в числе двадцати семи. Антиох, узнав об этой морской битве, послал Ганнибала в Сирию, чтобы привести сюда новые суда из Финикии и Киликии. Когда Ганнибал собирался вернуться, родосцы заперли его в Памфилии и захватили некоторые из его судов, а за остальными, устроив засаду, они следили.

23. Тем временем Публий Сципион, прибыв в Этолию вместе с консулом и приняв войско от Мания, оставил без внимания осаду этолийских городов как дело маленькое, и вновь на просьбу этолийцев предписал им отправить послов в Рим по поводу своих дел; но он торопился двинуться против Антиоха, раньше чем кончится срок командования у брата. Он пошел через Македонию и Фракию к Геллеспонту; эта дорога была бы для него трудной и тяжелой, если бы Филипп Македонский не приготовлял для него дороги, не принимал и не сопровождал его, заранее наведя мосты и приготовив рынки. За это Сципионы тотчас же освободили его от уплаты недоимок, получив на это полномочие от сената, если они найдут его готовым им служить. Они послали и к Прусию, царю Вифинии, перечисляя ему, сколько царям, вступившим в союз с римлянами, они увеличили их царство. Примером может служить, говорили они, Филипп, царь Македонский: победив его на войне, они все же оставили его царем, "его сына, бывшего у нас заложником, мы ему отпустили, равно освободили и от уплаты остальных сумм долга". Обрадованный всем этим, Прусий согласился быть их союзником в войне с Антиохом.

Когда наварх Ливий узнал о движении Сципионов, он оставил родосца Павсимаха[922] с родосскими кораблями и с частью своего флота в Эолии, с большею же частью кораблей он отплыл в Геллеспонт, чтобы ожидать там пешее войско. Сест, Рэтей и Ахейская гавань, а также некоторые другие места, перешли на его сторону, а Абидос, который отказался повиноваться, он стал осаждать.

24. Когда Ливий отплыл, то Павсимах стал производить различные опыты и маневры со своим флотом, устроил различные машины, приделал к длинным шестам огненосные железные сосуды; этот огонь должен был висеть над морем, так чтобы от своих кораблей он был далеко, но попадал на неприятельские суда при их приближении. Пока он занимался этим делом, хитро устроил ловушку Поликсенид, наварх Антиоха, бывший тоже родосцем, но по некоторым причинам изгнанный из отечества: он обещал Павсимаху, что отдаст в его руки флот Антиоха, если он согласится содействовать ему в вопросе о возвращении на родину. Павсимах относился подозрительно к этому коварному и способному на всякое преступление человеку и долгое время оберегал себя от него. Но когда Поликсенид написал ему собственноручное письмо о своей готовности совершить измену и с этой целью отплыл из Эфеса и сделал вид, что рассылает свое войско за продовольствием, Павсимах, видя его отплытие и не представляя себе, чтобы кто-нибудь послал собственноручное письмо относительно измены, не имея твердого намерения ее выполнить, совершенно уверился, снял стражу и сам разослал своих для заготовки хлеба. Когда Поликсенид увидал, что Павсимах попался в ловушку, он тотчас собрал все, что ему надо было для выполнения, а Никандра, пирата, он послал с небольшими силами на Самос, чтобы на суше с тыла произвести замешательство в войске Павсимаха. Среди ночи он отплыл и сам и приблизительно в утреннюю стражу напал на врагов, еще спавших. Павсимах при таком внезапном и негаданном бедствии приказал воинам покинуть корабли и с суши отбиваться от врагов. Но когда с тылу на него напал Никандр, Павсимах, считая, что и суша занята не только теми, кого можно было видеть, но, как это бывает при ночных смятениях, гораздо большим числом, пришел в замешательство и вновь велел садиться на корабли. Он первый выходит на бой и первый, со славой сражаясь, погибает. Из остальных одни были взяты в плен, другие погибли. И из кораблей только семь, которые несли огонь, так как никто из-за пламени не решался к ним приближаться, сумели бежать, остальные же двадцать он на буксире привел с собою в Эфес.

25. После этой победы Фокея, Самос и Кумы вновь перешли на сторону Антиоха. Ливий, испугавшись за свои собственные корабли, которые он оставил в Эолии, поспешно возвратился к ним. К нему поспешил Эвмен, а родосцы прислали римлянам другие двадцать кораблей. После короткого промежутка все вновь воспрянули духом и отплыли к Эфесу, готовые к морскому бою. Так как никто против них не выходил, то половину кораблей они на долгое время поставили напоказ посреди моря, а с остальными, пристав к неприятельской земле, они стали ее опустошать, пока Никандр,[923] напав на них из глубины страны, не отнял у них добычи, а их самих преследовал до самых кораблей.

Римляне вновь вернулись на Самос. Окончилось время морского командования Ливия.

26. В то же время Селевк, сын Антиоха, стал опустошать землю Эвмена и осадил Пергам, заставив людей запереться в городе. Поэтому Эвмен спешно переправился в Элею — это была гавань его царства — и с ним Люций Эмилий Регилл, принявший от Ливия главное командование на море. Прибыл и от ахейцев вспомогательный отряд Эвмену в составе тысячи пехотинцев и ста отборных всадников. Их полководец Диофан,[924] увидав со стены, как люди Селевка в беспечности играют и пьют, стал убеждать пергамцев сделать вместе с ним вылазку против врагов. Так как они не соглашались на такое предприятие, он вооружил тогда свою тысячу и своих сто всадников, и, двинувшись вперед, стал под стеной и дальше никуда не двигался. Враги не обращали внимания на них, поскольку видели, что их немного и что они не решаются вступить в рукопашный бой. Но, когда люди Селевка стали обедать, Диофан, сделав на них нападение, привел в смятение и оттеснил сторожевые отряды; когда же другие бросились к оружию, стали взнуздывать коней, гоняться за убегающими или с трудом садиться на неспокойных коней, Диофан одержал над ними блестящую победу. При этом жители Пергама со стены громкими криками приветствовали его победу; но и тогда они не решились выступить. Убив сколько он мог при таком быстром показе мужества, а некоторых взяв в плен, и мужей, и коней, он спешно вернулся назад. На следующий день он опять поставил ахейцев под стеною: пергамцы и на этот раз не вышли с ним. Селевк с большим количеством всадников стал приближаться к нему, вызывая его на сражение. Но Диофан тогда не двигался с места, стоял у самой стены, но был настороже. Когда же Селевк, прождав до полудня, когда его всадники уже устали, повернул назад и стал уходить, тогда Диофан, напав на его арьергард, приведя его в замешательство и причинив ему сколько возможно потерь, быстро вновь отступил под прикрытие стены. И таким образом, делая постоянно на него хитрые нападения и во время экспедиций за хлебом, и за дровами и постоянно, так или иначе причиняя ему затруднения, он заставил Селевка уйти от Пергама и гнал его изо всех других областей царства Эвмена.

27. Немного времени спустя у Поликсенида произошел морской бой с римлянами у Мионнеса: Поликсенид вступил в этот бой с 90 тяжелыми судами, а Люций, наварх римлян, имел 83, из них 25 были от родосцев. Их начальник Эвдор был поставлен на левом крыле; увидав же, что Поликсенид намного превосходит римлян и с того, и с другого фланга, он испугался, как бы не быть окруженным, и быстро перегнал их, так как суда у него были легкие и гребцы опытные в морском деле; он первым и повел против Поликсенида огненосные суда, со всех сторон блиставшие огнем. Корабли Поликсенида не решились напасть на них вследствие огня, но объезжали вокруг них; при этом они наклонились и зачерпнули воды; они ударялись о боевые балки, пока родосский корабль не сделал нападения на сидонский; удар был настолько силен, что якорь сидонского корабля упал на родосский и связал их оба вместе. Корабли стали недвижимыми, и экипажи их вступили в бой как бы на твердой земле. На помощь им с обеих сторон подошло много кораблей, и с той и с другой стороны началось блестящее соревнование в храбрости; вследствие этого центр кораблей Антиоха оказался открытым и римские корабли, продвинувшись, стали окружать врагов, которые этого все еще не замечали. Когда же они это поняли, то повернули назад и бежали. У Антиоха погибло без одного 30 кораблей, из них 13 было захвачено со всеми людьми. У римлян погибло всего два судна. И Поликсенид, ведя за собой родосский корабль, ушел в Эфес.

28. Таков был конец морской битвы у Мионнеса. Еще не зная о ней, Антиох старательно укреплял Херсонес и Лисимахию, считая это важным делом, как это и было на самом деле, для войны против римлян; да и вся Фракия была бы для них неудобной для прохода с войском и труднопроходимой вследствие плохих дорог, если бы Филипп не проводил их. Но Антиох был и в остальных делах человеком легкомысленным и с быстро меняющимся настроением. Когда он узнал о поражении при Мионнессе, он совсем пал духом, считая, что против него действует злой рок. Все идет против всяких ожиданий: римляне властвуют на море, где он считал, что намного их превосходит; родосцы заперли Ганнибала в Памфилии; Филипп провел римлян по непроходимым дорогам, а он думал, что Филипп должен был особенно помнить зло, которое он претерпел от римлян. Всем этим он был приведен в расстройство, а божество, как это случается со всеми при наступлении несчастий, лишило его способности здраво рассуждать; поэтому он неразумно покинул Херсонес, прежде чем встретиться лицом к лицу с неприятелем, и не увез оттуда, сколько у него было собрано там хлеба, оружия, денег, машин, не сжег даже их, но в неприкосновенности оставил врагам все эти запасы. Он не обратил никакого внимания на жителей Лисимахии, сбегавшихся к нему с женами и детьми, с великим плачем, как будто из осажденного им города. Он думал только о том, как бы помешать врагам переправиться у Абидоса, и все еще оставшуюся у него надежду на благополучное окончание войны он полагал в этом. Как бы пораженный от божества слепотою, он и переправу не сумел охранить, но поспешил уйти в глубь страны, торопясь предупредить врагов, а на переправе не оставил никакой охраны.

29. Когда Сципионы узнали о его отступлении, они стремительно заняли Лисимахию и, овладев всеми богатствами и оружием в Херсонесе, они спешно перешли через Геллеспонт, оставленный пустынным и без охраны, и успели оказаться (в Азии) раньше, чем это стало известно Антиоху, оставшемуся в неведении в Сардах. Пораженный этим, Антиох впал в отчаяние, и, собственные ошибки свои приписывая злому року, он послал византийца Гераклида к Сципионам вести переговоры о прекращении войны, отдавая им Смирну, Александрию на Гранике и Лампсак, из-за которых он и начал с ними войну, и обещая уплатить половину военных расходов. Он поручил, если будет необходимо, отдать им из ионийских и эолидских городов те, которые в этой войне стояли на стороне римлян, и то, чего Сципионы потребуют. Гераклид получил право говорить об этом открыто, частным же образом он нес от Антиоха Публию Сципиону обещание уплатить крупную сумму денег и отпустить на свободу его сына. Антиох взял его в плен в Греции, когда он плыл в Деметриаду из Халкиды. Этот мальчик был тот Сципион, который позднее взял Карфаген и его разрушил, и после этого Сципиона он вторым получил имя Африканского; он был сыном Павла, победившего Персея, царя Македонского; Сципиону же он по роду был сыном дочери, а по усыновлению — сыном.[925] Сципионы совместно дали Гераклиду ответ, что если Антиох нуждается в мире, то он должен отказаться не только от ионийских и эолийских городов, но и ото всей области по сю сторону Тавра; он должен оплатить все расходы по этой войне, происшедшей из-за него. Частным же образом Публий сказал Гераклиду, что если бы Антиох предложил такие условия, когда он еще владея Херсонесом и Лисимахией, то римляне охотно их бы приняли; может быть, даже и в том случае, если бы он хотя бы охранял переправу через Геллеспонт; теперь же, когда они переправились и находятся в безопасности, когда они, как говорится по пословице, наложили на коня узду и сверх узды сели на коня верхом, они не примут заключения мира на меньших условиях. Сам он очень признателен царю за его любезное предложение и еще больше будет чувствовать признательность, получив от него сына; он готов отвечать ему тем же и советует ему принять предложенные условия, прежде чем ему придется испытать предъявление более тяжких требований.

30. Сказав так, Публий вследствие болезни удалился в Элею, оставив брату в качестве советника Гнея Домиция. Антиох, так же как и Филипп Македонский, полагая, что, даже если он проиграет войну, у него не будет отнято больше, чем заключено в предъявленных ему требованиях, стянул свое войско на равнину Тиатиры, недалеко от неприятелей, а Сципиону отослал его сына в Элею. Привезшим его Сципион советовал, чтобы Антиох не вступал в сражение, пока он сам не вернется назад. Следуя этому совету, Антиох разбил второй лагерь около горы Сипила и окружил его крепкой стеной; он воспользовался рекой Фригием как передовым укреплением против врагов, чтобы не быть вовлеченным в сражение против своей воли. Домиций, полный честолюбивого стремления, чтобы война была окончена только при нем, очень смело перешел через реку и на расстоянии стадий 20 от Антиоха стал лагерем. Четыре дня подряд оба они выстраивали свои войска около этого укрепления, но боя не начинали. На пятый день Домиций вновь выстроил своих и самоуверенно стал подниматься в гору. Так как Антиох не выходил против него, тогда он расположил другой лагерь ближе к врагам и, пропустив еще один день, во всеуслышание объявляет врагам, что завтра Антиоху, хотя бы он этого не хотел, придется вступить в сражение. Антиох, приведенный всем этим в волнение, вновь изменил свое решение, и, хотя он мог просто стоять под стенами своего лагеря или отбиваться вполне удачно под защитой стен, пока Публий не поправится, он счел для себя постыдным, имея более многочисленное войско, избегать сражения. Поэтому он двинул свои силы в бой.