4. Руководство финансами королевства (1313–1314 гг.)

4. Руководство финансами королевства (1313–1314 гг.)

Ордонанс о реформе финансовой организации от 19 января 1314 г.[841] стал подтверждением власти Ангеррана де Мариньи, истоки которого уже нельзя относить к началу 1314 г., поскольку ранее приведенные доводы стали для нас доказательством постепенного движения Мариньи к широте полномочий в финансовых вопросах, которую к 1313 г. ему обеспечили наработанная им за несколько лет компетентность и увеличившееся благодаря дипломатическим успехам влияние.

Мы не станем детально анализировать этот ордонанс, подробнейшим образом изученный Борелли де Серром.[842] Его основные пункты сугубо реалистично изложены в грамоте Людовика X от 24 января 1315 г.: согласно ему Филипп Красивый

«передал своему возлюбленному и верному рыцарю и камергеру, впредь и нашему, Ангеррану, сеньору де Мариньи, управление своей казной в Тампле и Лувре с тем, чтобы согласно указам и предписаниям нашего отца и господина или указанного Ангеррана деньги из казны могли быть отданы под залог, потрачены или выданы»

в то же время король

«передал право управлять и распоряжаться в своей Палате своему возлюбленному и верному писцу, впредь и нашему, мессиру Мишелю де Бурдене, канонику Меца, с тем, чтобы он действовал согласно советам и предписаниям указанного Ангеррана[843]».

Необходимо заметить, что Людовик X объявил ответственным за управление королевской Палатой Мариньи, а не Бурдене, который в таком случае предстает как подставное лицо.

Казна Тампля, согласно указу от 19 января 1314 г., была поручена заботам Жоффруа де Бриансона и Ги Флорана. Нам известно, какие узы связывали первого из них с Мариньи; с доходов, которые приносили одиннадцать бальяжей и сенешальств, они должны были оплачивать «нужды королевского отеля, оцененные в С парижских ливров в день». Можно легко догадаться, что Мариньи без всякого труда добился фактического руководства казной, один из казначеев которой ранее служил у него писцом и к тому же обязан был совершать регулярные выплаты для королевского отеля. Казна Лувра находилась в ведении Гильома дю Буа и Бодуэна де Руа; они должны были выдавать деньги только

«по приказу, который будет содержаться в приказе, написанном королем, с печатью со львом или с маленькой печатью монсеньора де Мариньи, либо в цедуле с одной из этих двух печатей, и ни в каком другом случае».

Таким образом, Мариньи становился, наравне с королем, единственным распорядителем расходов в королевстве, и фактически ему были подчинены все казначеи. Он даже мог заверять личной печатью[844] королевские приказы! Чуть позже мы еще вернемся к вопросу о подобных предписаниях и действительно имевших место цедулах.

Казначеи были обязаны принести клятву в том, что они будут выдавать деньги только лишь по представлении им заверенной цедулы и

«также должны были поклясться, что о состоянии доходов казны никому, кроме монсеньора де Мариньи, они не расскажут в течение двух лет от того момента, если только король не пожелает, чтобы они представили полный подробный отчет в его присутствии или в присутствии одного из сеньоров, которого для этой цели направит король, и что в другое время они не откроют имена тех, у кого будут взяты деньги в долг».

Следовательно, только Мариньи, помимо самого короля, находился в курсе истинного состояния государственной казны. Именно это, несколькими неделями ранее, понял Пьер Барьер, упомянув в докладной записке, предназначавшейся для Климента V, о том, что Ангеррану были известны все секреты короля.[845]

Сложность системы, в которой друг от друга были отделены сведения о доходах с указанием, какого они рода и из какого бальяжа получены, и о расходах, распределенных согласно их назначению, могла быть выгодна лишь тому, кто обеспечивал ее общность своей личной властью, то есть Мариньи. Как очень верно сказал Борелли де Серр, он стремился к тому, чтобы «благодаря создаваемой им неразберихе оставить за собой исключительную осведомленность о финансовых службах в их совокупности, право распределять расходы по своему усмотрению и возможность управлять всей этой системой».[846]

Широта власти одного человека и секретность состояния казны вполне могли дать повод для подозрений. Поэтому Мариньи, предупреждая обвинения в растратах, организовал комиссию по проверке счетов, которые не выверялись примерно с 1311 г. Более того, этот поступок можно расценить не только как принятие необходимой меры в предчувствии опалы, как написал Борелли де Серр,[847] но и просто как стремление избежать необоснованной критики. Мариньи, добивавшийся абсолютного могущества в сфере финансов и достигший его, руководствовался своими честолюбивыми стремлениями, а не желанием обогатиться за счет государства. Даже у его врагов не было возможности в чем-либо его упрекнуть. С другой стороны, он не мог догадываться о грядущей немилости до болезни короля, которая, как нам известно, прервала работу комиссии, начавшуюся, следовательно, до королевского недомогания.[848] Наконец, зачем бы Мариньи стремился устроить преждевременную проверку, если бы он был виновен в финансовых махинациях? Это бы очень скоро обнаружилось; подобная проверка могла лишь ускорить опалу. Иными словами, добившись власти, Мариньи хотел доказать, что достойно ее использует.

Именно в качестве распорядителя расходами королевства он в конце 1313 г. выступил против поставки галер, которые требовались Клименту V для крестового похода. Пьер Барьер в своей докладной записке, на которую мы ссылались чуть выше, описал сцену, очевидцем и участником которой ему пришлось стать: король и его совет практически единогласно постановили выдать необходимые субсидии; тогда Мариньи отвел Барьера в сторону и в присутствии одного Филиппа Красивого рассказал ему о затруднениях короля, посоветовав ему передать его слова папе. Кроме того, Мариньи добавил, также при короле, что другие советники не были в курсе дела, поскольку они не занимались статьей государственных расходов, руководство которой осуществлял только Мариньи.[849] В результате Барьер отправился к папе, чтобы передать ему королевский отказ. Опасаясь, что Мариньи употребит сумму, полученную от сбора десятины, не на подготовку крестового похода, а на какие-нибудь другие цели, Климент V ссудил королю Франции 160000 флоринов.[850] Таким образом, вместо того чтобы оплачивать галеры, Мариньи пополнил королевскую казну примерно на 80000 турских ливров. Очевидно, что мнение Совета при этом абсолютно ничего не значило; вмешательство Ангеррана смогло изменить взгляд короля на столь важный вопрос. Итак, не будет преувеличением сказать, что Филипп Красивый полностью доверялся своему советнику и что он не был, по крайней мере в тот период правления, таким, деспотичным самодержцем, в услужении у которого находились безгласные статисты, каким его порой хотели представить.

Режим, установленный ордонансом 19 января 1314 г., утвердил Мариньи на положении распорядителя расходами монархии. О его функционировании подробно рассказано в журнале Луврского казначейства, который Гильом де Монфокон начал вести на следующий день, 20 января 1314 г.;[851] в нем очень часто упоминаются выданные Ангерраном цедулы, тогда как вплоть до этого момента все платежи по распоряжению Мариньи представлялись счетоводам или служащим казначейства королевскими указами.[852]

Двадцать третьего января 1314 г., по указу Мариньи, маршал Жан де Гре получил 150 турских ливров, часть той суммы, которую должны были ему выплатить из казны.[853] Двадцать восьмого января Бодуэну де Руа, который сочетал службу казначеем в Лувре с обязанностями гофмейстера, были переданы 5000 ливров на организацию турнира, который должен был проходить в Компьене в 1314 г., в последний перед постом день.[854] Первого июля Гильом дю Буа выдал Тибо, архидиакону из Лиона,[855] 500 ливров ссуды, а 13 июля, согласно указу с печатью Мариньи, гофмейстер Мартен дез Эссар получил 4000 ливров для каких-то тайных целей, о которых,