Глава VIII. Перед наступлением

Глава VIII. Перед наступлением

С самых первых дней приезда в Крым я работал ежедневно десять – двенадцать часов, требуя такой же работы и от своих сотрудников.

Мой день начинался с семи часов утра; с восьми открывался прием начальника штаба, командующего флотом, начальника военного управления, представлявшихся лиц и просителей. Прием продолжался до часу дня, когда я обедал. С двух до пяти принимал доклады прочих начальников управлений, а с шести до восьми, до ужина, почти ежедневно назначал прием тем или другим прибывающим в Севастополь лицам, с которыми хотел побеседовать более подробно, начальникам союзнических миссий и т. д. В редкие дни, когда перед ужином находился свободный час, я с адъютантом делал прогулку по городу, осматривая лазареты, общежития. Вечером я или присутствовал на заседании совета начальников управлений, или прочитывал доклады, или отвечал на многочисленные письма. Ложился не ранее одиннадцати – двенадцати часов.

Первые несколько недель было особенно много посетителей. Многие обращались по самым незначительным вопросам, подчас с самыми вздорными просьбами. Дважды пришлось иметь беседу с психическими больными.

Однажды мне доложили, что в числе записавшихся на прием имеется инженер-механик флота, желающий доложить мне о сделанном им изобретении, могущем иметь большое значение в настоящих условиях войны. Изобретатель не считал возможным ознакомить со своим секретом кого-либо другого, кроме Главнокомандующего. Я принял его. Это был молодой еще человек, симпатичный, с болезненным лицом. Он, видимо, несколько волновался. Я предложил ему сесть, сказал, что слышал о его изобретении и желал бы знать, в чем оно заключается.

– Выше превосходительство, я не позволил бы себе беспокоить вас, ежели бы не думал, что мое изобретение может быть вам полезно, особенно теперь, когда вам должно быть так трудно, кругом предательство и измена, ни на кого положиться нельзя. И вот тот простой прибор, который я изобрел, может оказать вам огромную услугу. Прибор этот нечто вроде компаса. Вы можете незаметно закрепить его в вашем письменном столе. Вы ведете беседу с каким-либо лицом, и это лицо вам малоизвестно. Вы незаметно нажимаете кнопку прибора, и стрелка автоматически укажет вам на циферблате, кто именно перед вами – германофил или приверженец Антанты, большевик, кадет или монархист. У меня тут и чертежи прибора… – Он стал раскладывать свою папку…

Другой раз в числе представлявшихся принимал я заведующего одним из офицерских кооперативов, старичка, отставного полковника. Он весьма дельно и подробно доложил мне о своем деле. Я обещал помочь и, отпуская его, спросил, где раньше он служил.

– Последнее время в Петрограде я состоял воспитателем корпуса, – он назвал один из корпусов, – имел счастье лично показывать наследнику цесаревичу наш музей. – Он помолчал, затем, наклонившись к моему уху, таинственно прошептал: – А как он вырос теперь, ваше превосходительство, я его последний раз и не узнал совсем, выше меня ростом стал. Здоровый, веселый, да и государь император и великие княжны, слава Богу, выглядели хорошо.

– Где и когда видели вы в последний раз царскую семью?

– Да как же, в прошлом году в Ростове. Иду по Садовой, смотрю, государь в штатском, я его едва узнал, поздоровался со мной, потом я у них несколько раз бывал – видел и государя, и императрицу, и царских детей.

С трудом удалось перевести беседу на другой вопрос. Как только разговор коснулся другой темы, полковник вновь стал рассуждать вполне разумно.

Разбитые поляками XII, XV и XVI советские армии продолжали отходить по всему фронту, почти не оказывая сопротивления. В течение нескольких недель поляки, при содействии украинских петлюровских формирований, очистили огромную территорию вплоть до Полоцка на Западной Двине, до верхнего течения Днепра, Киевский район и значительную часть Правобережной Украины. Все резервы красного командования бросались на Западный фронт для спасения катастрофического положения. Туда главным образом направлялась конница. С Кавказа переброшена была 1-я конная армия товарища Буденного, наиболее сильная конная часть красных армий. Даже с Крымского фронта была снята единственная кавалерийская дивизия, 8-я червонного казачества, брошенная на юго-западный участок Польского фронта. Железнодорожные пути на Юге России после отхода наших армий еще не были восстановлены, и переброска красных частей производилась медленно, походным порядком. Вместе с тем овладение нами выходами из Крыма показало, что остатки Русской армии не потеряли свою боеспособность. Напряженная работа по возрождению армии и восстановлению порядка в Крыму не могла ускользнуть от внимания красного командования, и несмотря на то, что все усилия свои оно вынуждено было направлять на борьбу с поляками, оно не могло оставить без внимания и угрозу со стороны Крыма. Еще в апреле в резерв XIII армии прибыла из Екатеринославского района 52-я стрелковая дивизия, занявшая в конце апреля боевой участок к западу от Перекопа. На участок севернее Сиваша прибыла 124-я бригада 42-й стрелковой дивизии. Две другие бригады этой дивизии были временно задержаны для подавления движения повстанцев под начальством батьки Махно, еще недавно сражавшегося против наших войск, теперь ведшего беспощадную борьбу с большевиками.

В конце апреля в XIII армию переброшена была с Сибирского фронта из бывшей III советской армии 85-я бригада 29-й стрелковой дивизии. Благодаря прибывшим частям и влитым пополнениям к маю месяцу в боевом составе XIII советской армии числилось вновь до 12 000 штыков и 3000 сабель.

Во главе XIII армии поставлен был подполковник Генерального штаба латыш Паука. По всему фронту армии большевики производили усиленные фортификационные работы. Укрепленные позиции усиливались большим количеством артиллерии. Поступали сведения о налаживании большевиками ближайшего тыла XIII армии и упорядочении железнодорожного сообщения в прифронтовой полосе.

Русская армия к маю месяцу уже представляла серьезную силу. Численность бойцов на фронте, в запасных и тыловых частях достигла 40 000 человек. Все боеспособное было влито в строй. Материальная часть приведена в порядок. Мы располагали десятью танками, двадцатью аэропланами, правда, весьма несовременными, самого разнообразного типа. Работы по укреплению позиций на всем фронте значительно подвинулись. Войска успели отдохнуть и оправиться. Во всех частях велись усиленные строевые занятия.

Общая стратегическая обстановка начинала складываться для нас благоприятно. Мы не только могли быть временно спокойны за участь Крыма, но могли вновь померяться с врагом.

Тяжелое экономическое положение не позволяло далее оставаться в Крыму. Выход в богатые южные уезды Северной Таврии представлялся жизненно необходимым. Наши успехи должны были отразиться благоприятно и на нашем политическом положении.

В начале мая был окончательно разработан план летней кампании. Он сводился к следующему:

1. Выдвижение Русской армии на линию Бердянск – Пологи – Александрова и Днепр.

2. Операции по овладению Таманским полуостровом с целью создать на Кубани новый очаг борьбы.

3. Выдвижение на линию Ростов – Таганрог – Донецкий каменноугольный район – станция Гришино – станция Синельниково.

4. Очищение от красных Дона и Кубани (казаки должны были дать живую силу для продолжения борьбы).

5. Беспрерывные укрепления Крымских перешейков (доведение укреплений до крепостного типа).

6. Создание в Крыму базы для Вооруженных сил Юга России.

30 апреля была объявлена обязательная поставка четырех тысяч лошадей за установленную плату, для чего Крым делился на пять районов, соответственно его уездам. Прием производился особыми ремонтными комиссиями, по одной на каждый район. Поставленными лошадьми удалось запрячь артиллерию и часть обозов и посадить на коней один кавалерийский полк в четыреста коней.

15 мая была объявлена мобилизация родившихся в 1900–1901 годах.

Боевые награды во все времена и у всех народов являлись одним из стимулов, побуждающих воинов к подвигам. Нельзя было отрицать значения боевых наград и в той борьбе, которая велась во имя идеи, в основу которой легли высшие человеческие побуждения. В армиях адмирала Колчака, генерала Деникина, генерала Юденича подвиги отмечались боевыми наградами. Солдаты, а в некоторых из этих армий и офицеры награждались боевыми орденами, а в армиях адмирала Колчака даже орденом Св. Георгия. За боевые отличия офицеры производились в старшие чины. В армиях генерала Деникина боевые подвиги награждались исключительно чинами. При беспрерывных боях многие получали в течение двух лет несколько чинов, и в штаб-офицеры и даже в генералы попадали совсем юноши. Являясь по своему чину кандидатами на высшие должности командиров частей и высших соединений, они не обладали ни достаточной зрелостью, ни должным опытом. Необходимо было, кроме чинов, ввести в армии другой вид боевых отличий. Награждение подвигов, совершенных в междоусобной брани, общероссийскими орденами, коими доселе награждались подвиги в борьбе с внешним врагом, представлялось едва ли уместным.

Приказом от 30 апреля мною был учрежден орден во имя Святителя Николая Чудотворца в виде черного металлического креста с изображением Святителя Николая и надписью «Верою спасется Россия» на трехцветной национальной ленте.

Определение подвигов и лиц, достойных награждения орденом Св. Николая Чудотворца, возлагалось на орденскую следственную комиссию и на кавалерскую думу ордена.

В предвидении возобновления военных операций и придавая в связи с этим исключительное значение вопросам железнодорожных перебросок и правильному обслуживанию войск железнодорожной сетью, я объединил все железнодорожное дело в руках начальника военных сообщений, каковая мера впоследствии оказалась весьма удачной.

Одновременно с мероприятиями военного характера был проведен ряд мер по гражданскому управлению.

11 мая объявлено было «Временное положение о начальниках гражданской части при командирах корпусов». Это положение обеспечивало впредь во вновь освобожденных местностях правильную организацию гражданского аппарата тотчас по занятии местности нашими войсками, и ставился предел самовольным полновластным распоряжениям войсковых начальников, действовавших вразброд каждый по собственному усмотрению при полном неведении дела. Отныне гражданское управление во вновь освобожденных местностях вверялось командирам корпусов через состоящих при них начальниках гражданской части, с правами губернатора. Начальник гражданской части, подчиненный, в порядке управления своего района, непосредственно командиру корпуса, должен был получать общие руководящие указания от начальника гражданского управления. Он объединял деятельность начальников уездов в пределах корпусных районов с подчиненными им чинами сельской и городской стражи, начальников участков и волостных надзирателей и формировал через начальников уезда во вновь занятых городах и селениях городскую и сельскую стражу. При начальнике гражданской части состояли уполномоченные управлений финансов, юстиции, снабжения и отдела земледелия, исполнявшие его задания в пределах своего ведомства, на основании руководящих указаний, получаемых от начальников подлежащих управлений. Это мероприятие оказалось весьма удачным и в дальнейшем в полной мере оправдало себя.

Существенным образом реорганизовано было сыскное дело. Уголовный розыск был отделен от государственно-политического и получил возможность заняться прямым своим делом – борьбой с уголовной преступностью. За преступления уголовные и государственные в настоящих условиях виновные могли быть подвержены или высшей мере наказания – смертной казни, или заключению в тюрьме. Другие меры наказания не могли быть применены. Число тюрем было весьма ограничено и не могло вместить всех осужденных. Осужденные преступники продолжали оставаться в домах предварительного заключения, переполняя их до крайности, требуя значительной охраны и поглощая большие средства. Отбросы общества жили тунеядцами за счет страны, в то время как вся страна терпела неописуемые лишения, ведя борьбу за Родину.

Приказом моим от 11 мая была установлена мера административного характера – высылка в Советскую Россию лиц, изобличенных в явном сочувствии большевизму, в непомерной личной наживе на почве тяжелого экономического положения края и пр. Приказ этот был выработан военным и морским судным отделом. Право высылки предоставлено было губернаторам и комендантам крепостей, причем требовалось обязательное производство дознания и заключение по последнему прокурорского надзора.

Весьма досадовал я на поднятый в печати шум вокруг вопроса о возвращении в Крым русских беженцев новороссийской и одесской эвакуации. Некоторые из них попали за границей в весьма тяжелые условия. Особенно тяжело было положение на пустынном острове Лемносе, где среди детей была большая смертность. Оттуда писались отчаянные письма, вызывая справедливую тревогу близких.

Русские люди склонны быстро переходить от отчаяния к радужным надеждам. Те, кто недавно еще видел в Крыму могилу, ныне считал его неприступной крепостью. Ежедневно сыпалось бесконечное число ходатайств и петиций о возвращении тех или других лиц в Крым. Столбцы газет пестрели статьями под заглавием: «Верните нам наши семьи», «Вернуть их обратно» и т. д.

Отлично понимая, что офицер или чиновник не может спокойно нести службу, постоянно болея душой за близких ему лиц, я, в то же время отдавая себе отчет в том, что положение наше не может почитаться обеспеченным, и учитывая, что с приездом новых партий беженцев в Крым тяжелое положение страны еще усилится, всячески оттягивал разрешение этого вопроса.

Жизнь в тылу постепенно налаживалась, стали прибывать иностранные товары, открывались магазины, театры, кинематографы. Севастополь подчистился и подтянулся. Воинские чины на улицах были одеты опрятно, тщательно отдавали честь.

В начале мая как в Севастополе, так и в других городах появились случаи холеры. В средине месяца число заболеваний увеличилось и в Севастополе достигало двадцати – двадцати пяти случаев в день. Я приказал во всех частях армии, в военных и гражданских управлениях и учреждениях, а затем и в городских участках произвести холерные прививки. Начальник санитарной части доктор Лукашевич решительно взялся за дело, и эпидемия не получила широкого распространения.

В конце апреля я дал несколько обедов представителям иностранных миссий английской, французской, американской, японской, сербской и польской и принял приглашения на обеды английской, французской и японской миссий. С представителями всех миссий без исключения установились наилучшие отношения. В разговорах с ними я неизменно подчеркивал значение нашей борьбы не только для самой России, но и для всей Европы, указывал, что угроза мирового большевизма не изжита, что, доколе в Москве будут сидеть представители интернационала, ставящие себе задачей зажечь мировой пожар, спокойствия в Европе быть не может. Не может быть и экономического равновесия, пока с мирового рынка будет выброшена шестая часть света.

На изменение политики Великобритании рассчитывать не приходилось, мы могли искать поддержки лишь в правительстве Франции и, может быть, Америки. С целью получения поддержки этих стран я предпринимал шаги и в Севастополе, и в Париже.

29 апреля (12 мая) военный представитель в Константинополе генерал Лукомский писал по моему поручению нашему дипломатическому представителю А. А. Нератову:

«Главнокомандующий полагает, что нам надлежит всемерно использовать отмечаемое за последнее время благоприятное отношение к нам американцев. Главнокомандующий рассчитывает как на дипломатическую, так в будущем и на финансовую поддержку С.-А. Соединенных Штатов.

Сообщая Вам об изложенном, я полагал бы весьма желательным, чтобы Вы сообщили о вышеприведенном мнении нашему послу в Париже».

Принимая все меры для обеспечения дальнейшей борьбы, я ни один день не забывал о необходимости обеспечить возможность эвакуации армии и населения на случай неудачи.

Решив в ближайшее время перейти в наступление, я хотел заблаговременно принять меры против несомненных попыток англичан нам в этом помешать и одновременно, в случае успеха, использовать его с целью получения дальнейшей поддержки Франции. Я просил П. Б. Струве проехать в Париж.

1 (14) мая заместитель П. Б. Струве, князь Трубецкой, писал по моему поручению А. А. Нератову:

«Необходимость изыскать выход из создавшегося тяжелого продовольственного положения в Крыму, способного в непродолжительном времени принять критический оборот, вероятно, вынудит главное командование предпринять вскоре частичное наступление в целях овладения территорией Мелитопольского уезда.

Считаю долгом строго доверительно предупредить Вас об этом на тот случай, если бы наше наступление было истолковано иностранными державами как противоречащее решению Главнокомандующего принять посредничество Англии для прекращения гражданской войны в России. В случае если бы со стороны иностранцев в свое время были возбуждены подобные нарекания и были сделаны попытки, под этим предлогом, уклониться отданного ими обещания активно содействовать защите Крыма от вторжения советских войск, то вам надлежит указать на то, что предпринятая операция имеет единственной целью обеспечить базу для продовольствования, без которой и армиям Юга России, и самому населению Крыма угрожали бы голод и гибель.

В телеграмме, отправленной Британскому верховному комиссару в Константинополе 11 (24) апреля, копия с коей была сообщена начальникам здешних союзных миссий, Главнокомандующий, впрочем, уже тогда указывал на необходимость использования местных средств Мелитопольского района».

2 мая прибыл в Севастополь командующий английским оккупационным корпусом генерал Мильн. Он посетил меня. Его посещение, по его словам, имело специальной целью ознакомиться с той громадной работой по реорганизации армии и устройства тыла в Крыму, о коей он был осведомлен через своих агентов. Личные впечатления его в Севастополе, как он говорил, это полностью подтвердили.

Он просил меня указать, не испытываю ли я нужду в каких-либо предметах боевого снаряжения, и выразил полную готовность сделать все от него зависящее для ее удовлетворения. Я благодарил за предложение и сказал, что в настоящую минуту особенно нуждаюсь в бензине для боевых машин и рельсах для проведения ветки к Бешуйским копям, разработка коих облегчит острую нужду в угле. Генерал Мильн отдал тут же распоряжение об отпуске бензина из Батума и предложил воспользоваться для получения рельс старым русским имуществом, оставшимся в Трапезунде. На замечание мое, что в Трапезунде могут встретиться затруднения со стороны турок, генерал Мильн предложил послать с нашим транспортом английский броненосец для прикрытия погрузки.

В дальнейшей беседе я вскользь упомянул о тяжелом экономическом положении Крыма. Великобританское правительство, взяв на себя инициативу переговоров с большевиками, до сего времени никаких существенных результатов не достигло. Дальнейшее пребывание в Крыму грозит армии и населению голодом. При этих условиях я не вижу другой возможности, как попытаться расширить занятую нами территорию. Генерал Мильн, видимо, весьма заинтересовался моими словами и пытался выяснить мои дальнейшие намерения, однако я от продолжения разговора уклонился.

3 (16) мая Маклаков телеграфировал:

«Настроение англичан по поводу медиации улучшается. В парламенте было отвечено на запрос, что ввиду того, что Добрармия успешно защищает Крым, никаких мер к ее эвакуации не предпринимается. Мысль о возможности сохранить Крым крепнет в правительственных, умеренных общественных кругах. При начале Ваших успехов откроются шансы на помощь Англии».

Телеграмма Маклакова и благожелательное заявление генерала Мильна шли вразрез с общей политикой Великобританского правительства.

16 (29) мая начальник Английской военной миссии генерал Перси вручил мне нижеследующую ноту:

«Британское Главное Командование в Константинополе.

Британской Военной Миссии.

Генералу Перси.

25 мая.

Передайте письменно следующее сообщение генералу Врангелю, по поручению Верховного комиссара британского правительства, причем Вам надлежит воздержаться от каких-либо разговоров по этому вопросу с генералом Врангелем.

“Британское правительство указало мне разъяснить генералу Врангелю, что он не должен ожидать никакой перемены в британской политике, как следствие наступления поляков. Правительство Его Величества неуклонно решило приложить старание к прекращению военных действий на Юге России в возможно непродолжительный срок. Советское правительство приняло британское предложение о ведении переговоров на основании общей амнистии, и лорд Керзон отвечает, что озабочен тем, чтобы эти переговоры начались возможно скорее. Британское правительство полагает, что переговоры должны вестись где-либо на Юге России. Правительство Его Величества запросило меня, какое место я считаю подходящим для ведения этих переговоров, и я буду рад знать мнение генерала Врангеля по этому поводу. Мне указано выяснить генералу Врангелю, что он не будет оставлен в одиночестве в деле договаривания с советским правительством. Лорд Керзон отправляет в самом непродолжительном времени политического представителя для содействия генералу Врангелю, а до того времени советское правительство согласно на принятие участия в переговорах британского военного представителя.

Британская Военная Миссия.

Севастополь, 29 мая 1920 г.

Главнокомандующему В.С.Ю.Р.

Ваше превосходительство, Вышеуказанная телеграмма Главнокомандующего Британской армией на Черном море передается для Вашего сведения.

Перси, генерал, Начальник Британской Военной Миссии”».

В то время как англичане продолжали искать сближения с советским правительством и настаивать на прекращении нашей борьбы, французское правительство, неизменно поддерживая Польшу, стояло на противоположной точке зрения. В разговоре со мной, Струве и князем Трубецким генерал Манжен неоднократно выдвигал вопрос о возможности согласования наших действий с действиями польско-украинских войск.

4 (17) мая князь Трубецкой писал генералу Манжену:

«Вам угодно было выразить генералу барону Врангелю Ваше желание ознакомиться с взглядом его на возможность согласования действия Вооруженных Сил Юга России с польскими и украинскими силами. Главнокомандующий поручил мне ознакомить Вас с его точкой зрения на случай, ежели бы в дальнейшем события сделали бы возможным подобное согласование действий.

Генерал Врангель считает прежде всего необходимым заявить, что он не находит возможным касаться политической стороны вопроса, а также воздерживается от заключения по вопросу о политическом соглашении между Польшей и Украиной.

Единственная цель Вооруженных Сил на Юге России – вооруженная борьба с большевиками. Для этой цели Главнокомандующий готов воспользоваться всякой помощью и готов согласовать свои действия с польскими и украинскими силами.

Он полагает, что для удачи операций желательно было бы разграничить район действий борющихся армий и со своей стороны может указать ныне же области, ограниченные с запада течением Днепра до г. Екатеринослава на севере, как район, в коем намечается развитие операций его сил.

Само собой разумеется, что в силу соображений военного характера гражданское управление в занятых областях должно осуществляться военными властями соответствующих армий».

15 (28) мая князь Трубецкой писал находящемуся в Париже П. Б. Струве:

«Начальник французской военной миссии генерал Манжен неоднократно делал попытки выяснить точку зрения Главнокомандующего на отношения с Польшей и Украиной в случае совместных действий. Как я уже имел случай поставить Вас в известность письмом от 5 (18) мая с. г. за № 480, Главнокомандующий в общем определил эти отношения следующим образом: он благожелательно расположен ко всем силам, действующим против большевиков, и готов входить с каждой из них в соглашения чисто военного характера, не затрагивая до окончания борьбы никаких щекотливых политических вопросов. Во избежание трений он предполагает в предстоящих операциях не переходить линию Днепра к северу до Екатеринослава.

По просьбе генерала Манжена соответствующее письмо, в копии сообщенное Вам при вышеупомянутом моем письме за № 480, было передано мною ему по приказанию Главнокомандующего.

Генерал Манжен не удовлетворился данными разъяснениями и продолжал настаивать на трудностях, которые могут возникнуть, когда сомкнется фронт и станет вопрос о едином командовании; для поляков будет неприемлемо русское командование, для нас – польское. На это Главнокомандующий отвечал, что, по его мнению, будущее укажет, в каком смысле может быть разрешен вопрос согласования нашего с поляками, но что, конечно, в междоусобной войне одной части России против другой никакое иностранное командование невозможно.

Вскоре после этой беседы штаб получил сведения, точно определяющие очертания большевистского фронта против Польши. Согласно этим сведениям, красные наступают с севера и с юга в общем направлении на Гродно и от Таращи на Бердичев. Южный фланг прикрывается армией Буденного, за правым берегом Днепра. Далее к югу, между большевиками и нашим расположением, существует промежуток.

Ознакомившись с таким расположением, Главнокомандующий пришел к заключению, что чисто стратегические соображения безусловно склоняли бы его к нанесению удара в тыл армии Буденного, каковую операцию лично он считал бы вполне выполнимой при наличии тех сил, коими располагает. В этом случае ему пришлось бы перейти нижнее течение Днепра примерно между Алешками и Никополем, прикрыв свой правый фланг в направлении Бердянск – Александровск.

Правильная, с чисто военной и стратегической точки зрения, операция, по мнению Главнокомандующего, могла бы иметь серьезное значение для польского командования, расстраивая весь план большевиков охвата польской армии с двух флангов.

Против осуществления этого плана имеются, однако, серьезные политические соображения. Перейдя Днепр, Главнокомандующий не может остаться на почве возможности чисто военного соглашения с Польшей. Он входит на территорию, которую поляки определили в качестве будущей Украины, не найдя нужным войти с нами по этому поводу в какие-либо предварительные объяснения и соглашения. С своей стороны, будучи расположен признать за Малороссией самую широкую автономию в пределах будущего Российского государства, Главнокомандующий не мог бы сойти с этой принципиальной точки зрения. В случае, если бы нам пришлось теперь же вступить на почву переговоров политического характера с польским правительством, мы могли бы оставить пока в стороне вопросы земельного размежевания России и Польши, но, считаясь с настроением русского населения Малороссии, мы не могли бы, перейдя Днепр, не определить нашего отношения к будущей судьбе Малороссии.

Всеми этими соображениями Главнокомандующий счел полезным поделиться с генералом Манженом, дабы он мог осветить положение своему правительству, подчеркнув при этом, что сам он отнюдь не берет какой-либо инициативы в этом вопросе и вообще считает, что непосредственные переговоры с поляками нам неудобно вести, но что французское правительство располагает данными, чтобы судить о том, считает ли оно удобным и в какой мере и каких отношениях оказать воздействие на поляков. Сдержанность наша усугубляется известиями о недоброжелательном к России отношении, которое за последнее время преобладало в Варшаве и нашло себе косвенное выражение в обращении генерала Пилсудского к населению Украины».

20 мая прибыл Александр Васильевич Кривошеин. Я не ошибся в нем. Он оставил семью, прочно материально обеспеченную службу, удобную и спокойную жизнь в Париже и не колеблясь прибыл туда, куда его звал долг. Правда, он заявил мне, что не предполагает окончательно оставаться в Крыму, что хочет осмотреться, разобраться в положении и готов помочь мне советом, после чего намерен вернуться к семье. Однако, зная его, я не сомневался, что работа его захватит и что он, войдя в нее, от нее не отойдет.

А. В. Кривошеин прибыл на английском крейсере «Кардиф» вместе с английским адмиралом Хопом, вручившим мне 21 мая новую ноту Великобританского правительства:

«Имею честь уведомить Вас о получении мною сообщения Британского верховного комиссара в Константинополе, указывающего мне довести до Вашего сведения то беспокойство, которое испытывает Правительство Его Величества в связи со слухами о Вашем намерении перейти в наступление против большевистских сил. Мне, кроме того, приказано предупредить Вас, что в случае, если Вы атакуете, неминуемо должен провалиться план Правительства Его Величества о ведении переговоров с Советским Правительством и Правительство Его Величества не сможет более принимать какое-либо участие в судьбе Вашей армии.

Имею честь быть Вашим покорнейшим слугой

Контр-адмирал Г. Хоп.

Генералу Врангелю,

Главнокомандующему В.С.Ю.Р».

23 мая письмом на имя верховного комиссара Великобританского правительства в Константинополе я ответил на обе последние ноты англичан:

«Имею честь уведомить Вас о получении двух сообщений Вашего Превосходительства, из коих первое передано мне генералом Перси 16 (29) мая, а второе адмиралом Хопом 23 мая (3 июня).

Спешу ответить Вам: я по-прежнему совершенно исключаю возможность моих непосредственных переговоров с большевиками, переговоров, которые пожелало взять на себя английское правительство; этому последнему и, казалось бы, принадлежит выбор места для переговоров с Советами.

Не получая более месяца ответа на телеграмму от 11 (24) апреля, в коей я указывал на необходимость использовать для продовольствования армии и населения Крыма средства северной части Таврии, я вынужден был для предотвращения создания безвыходного положения принять меры к расширению занятых моей армией областей.

С этой целью, еще до получения Вашего последнего сообщения, я отдал 20 мая приказ армии перейти в наступление.

Высадка войск, намеченная в связи с этой операцией, уже начата, и ее невозможно остановить.

Я хочу верить, что Великобританское правительство, ознакомившись с создавшимся положением, признает, что ни с точки зрения необходимости снабжения армии и населения, ни с точки зрения чисто военной у меня не было другого выхода, как перейти в наступление, тем более что в случае успеха моей армии таковой лишь облегчил бы переговоры Великобританского правительства с Советами.

При этом считаю необходимым обратить внимание Правительства Его Величества на нижеследующие соображения: даже допуская возможность соглашения с большевиками, я не вижу, каким образом таковое было бы обеспечено. Я придаю этому вопросу первенствующее значение и был бы весьма благодарен Великобританскому правительству, ежели бы оно ознакомило меня с своим взглядом на этот вопрос.

Недавние примеры действий большевиков в отношении Кубани и Грузии, с каковыми ими только что были заключены соглашения, наглядно подтверждают хорошо известные взгляды большевиков, считающие всякие юридические и моральные обязательства не более как буржуазным предрассудком.

Я позволяю себе надеяться, что, во всяком случае, Великобританское правительство не откажет мне в поддержке, которая была мне обещана и которую я высоко ценю, доколе основной вопрос о реальных гарантиях не будет окончательно разрешен».

В последних переговорах генерал Перси проявил исключительное благородство.

А. В. Кривошеин перед отъездом своим из Парижа имел ряд собеседований с представителями французского правительства. С некоторыми из них он был связан старыми дружескими отношениями.

Результатом этих переговоров был обмен письмами между А. В. Кривошеиным и товарищем министра иностранных дел М. Палеологом.

7 мая А. В. Кривошеин писал Палеологу:

«Предполагая через несколько дней выехать, по приглашению генерала Врангеля, для свидания с ним в Крым, я был бы счастлив иметь возможность засвидетельствовать ему о благожелательном отношении Французского правительства к вопросу продолжения им борьбы против большевиков совместно с польскими и другими силами. Ему было бы весьма ценно получить уверенность, что правительственные круги Франции признают все значение сохранения, хотя незначительной по размеру, части русской области, на которой сохранился бы нормальный правопорядок, дружественный союзникам и основанный на принципах справедливости и права, где русские национальные силы нашли бы убежище.

Весьма важно было бы для генерала Врангеля иметь возможность рассчитывать на помощь Французского правительства военными материалами, а в случае невозможности продолжения борьбы – на помощь Франции в эвакуации Крыма».

На это письмо на следующий день последовал ответ:

«Minist?re des Afaires Etrang?res

Secretariat G?n?ral.

Paris, le 8 Mai 1920.

Mon cher Ministre,

Я не преминул представить письмо Ваше господину председателю совета министров, министру иностранных дел.

Я рад иметь удовольствие засвидетельствовать Вам, что Французское правительство признает все значение русской территории – последнего убежища русских националистов – русского убежища совести и права.

Доколе генерал Врангель не получит гарантий, обеспечивающих его войска, мы приложим усилия для снабжения его продовольствием и материалами для защиты от наступления большевиков и наш черноморский флот будет препятствовать высадке противника на побережье Крыма.

Наконец, в случае невозможности продолжения борьбы, мы будем способствовать эвакуации полуострова.

Paleologue».

При этом Палеолог подчеркнул конфиденциальный характер своего письма.

Имел А. В. Кривошеин и ряд собеседований с русскими общественными и политическими деятелями: старшиной русского дипломатического представительства М. Н. Гирсом, В. А. Маклаковым, назначенным при Временном Правительстве послом в Париже, князем Львовым, А. И. Гучковым, бароном Нольде, П. H. Милюковым, Аджемовым и др. За исключением Гучкова, все горячо отговаривали Александра Васильевича связывать себя с безнадежным делом в Крыму.

Милюковым и его партийными товарищами выдвигалась мысль, что ввиду ничтожности того клочка русской земли, где ведется ныне борьба, глава русских белых сил не может говорить от имени национальной России. Он должен быть лишь главою белых войск; представительство русского национального дела за границей должен взять на себя орган из общественно-политических деятелей, причем этот орган, естественно, должен находиться в Париже, центре европейской политики.

При этих условиях согласие Кривошеина стать моим помощником, естественно, ослабляло их позицию. Авторитет Кривошеина в иностранных кругах был значителен. Его личное участие в нашем деле должно было в глазах иностранцев подчеркнуть значение этого дела. А это не было на руку тем, кто только себя считал «солью земли русской».

«Вы единственный государственный деятель, авторитет которого признается всеми без различия партиями, ваша работа необходима для будущей России; связав себя с безнадежным делом генерала Врангеля, граничащим с авантюрой, вы навеки будете потеряны для России…» – убеждал А. В. Кривошеина Милюков.

Александр Васильевич перед своим отъездом повидал в Париже массу людей, почти все считали нашу борьбу окончательно проигранной, не верили в возможность ее продолжения, готовы были считать всю предшествовавшую борьбу бесцельной.

Умудренный жизненным опытом, знающий сердца людей, Кривошеин понимал, что после первых успехов все малодушные вновь пойдут за армией. Учитывал он в полной мере и то значение, которое мог бы иметь наш хотя бы кратковременный успех на отношение к нам иностранных правительств, в частности Франции. В то же время, ознакомленный мною во всех подробностях с нашим военным положением и готовившейся наступательной операцией, ожидая от нее в случае успеха многого, Александр Васильевич, видимо, боялся верить в этот успех, опасался неудачи и предостерегал меня от опасности риска.

Начало наступления было назначено на 25 мая. 21-го я выезжал в Феодосию, где должен был грузиться назначенный в десант корпус генерала Слащева.

Учитывая то исключительное значение, которое придавалось земельному вопросу и войсками и населением, я считал необходимым обнародование закона о земле одновременно с переходом войск в наступление.

Александр Васильевич эти соображения разделял и, ознакомившись с проектом закона, не возражал против него и по существу, указывая, однако, на много погрешностей в изложении и настаивая, как я упоминал выше, на опубликовании его в форме приказа.

Он сам составил и сопровождавшее приказ правительственное сообщение.

21 мая английские войска праздновали день рождения своего короля. Генерал Перси просил меня принять парад английских моряков и морской пехоты. Парад происходил на Историческом бульваре. Отлично, щеголевато одетые, рослые, здоровые люди производили прекрасное впечатление. После парада я выехал в Феодосию.

Два месяца тому назад я прибыл в Крым. Волна красной нечисти готова была захлестнуть последнюю пядь русской земли, где, прижатые к морю, ждали ежечасно конца десятки тысяч русских людей.

Два года боровшиеся за счастье родины остатки армии раздирались внутренними распрями, утратили веру в своих вождей, потеряли воинский облик. Объятые ужасом, оборванные и голодные, молили о помощи толпы обывателей – стариков, женщин и детей.

Смерть протягивала над ними свою костлявую руку.

Прошло два месяца, и вновь сплотились вокруг родного знамени русские воины, вновь гордо взвился из праха трехцветный флаг, ощетинились стальной щетиной полки, грудью своей прикрыли родную землю, готовые возобновить борьбу за ее свободу. Под их защитой вздохнуло население, отчаяние сменилось надеждой, горячая любовь к родине охватила сердца.

И вместо костлявого призрака смерти вставал лучезарный образ победы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.