Глава XX

Глава XX

Коллективизация как насильственное уничтожение структуры семейных земледельческих хозяйств. Обращение сельского хозяйства в государственный сектор экономики. Превращение селян в низшее сословие колхозников и разрушение производственно-технологических основ земледелия как важнейшие причины голодомора. Машины, «пожирающие» людей. Голодомор 1932–1933 гг. как социоцид

Сложное, если не сказать опасное внешнеполитическое положение СССР (его большевистские вожди изо дня на день ожидали иностранного вторжения) требовало интенсивного внутреннего развития. Но именно его практически не было. После некоторого восстановления в первой половине 20-х гг. советская экономика топталась на месте. Причем как сельское хозяйство, так и особенно индустрия. Показательный момент: даже в самом конце 20-х гг. армия СССР вооружалась оружием, в значительной мере ввозимом из-за рубежа.

Как уже говорилось, сельское хозяйство после многолетних военных и революционных потрясений и разрушения крупных товаропроизводящих хозяйств, было не в состоянии обеспечить стремительную индустриализацию. А без нее было трудно противостоять доминировавшим в Европе силам и совершенно невозможно развернуть проект коммунистической глобализации. При этом Украина, как и до революции, оставалась важнейшим регионом производства товарного хлеба. Во всяком случае, в глазах большевистских вождей.

Но и здесь половина селян сеяла до трех десятин, обеспечивая хлебом только себя. Даже в 1929 г. на Украине сбор зерновых был ниже, чем в 1909–1913 гг. Снизилось и душевое производство. В 1913 г. оно составляло 684 кг, а в 1929 г. только 615 кг. Так что украинское земледелие и до начала разрушительной коллективизации было не в состоянии обеспечить продовольствием и сырьем индустриальный скачок. Товарные ресурсы были невелики.

Претерпев качественное изменение, советская экономика уже не могла консолидироваться в рыночное хозяйство индустриальной цивилизации. В международных отношениях СССР находился в состоянии изоляции, или, в лучшем случае, полуизоляции. Попытка развернуть хлебный экспорт была обречена на провал. Долгосрочные инвестиционные кредиты ни Европа, ни США не давали. Поэтому вожди большевизма стремились использовать любую возможность для развертывания индустриализации.

Внутри страны такая возможность заключалась в переводе хозяйства, прежде всего крестьянского, в режим чрезвычайного состояния с целью захвата хлебных ресурсов и превращения их в предмет экспорта. Но такой захват был чреват глубоким хозяйственным кризисом и голодом для больших масс населения. Об этом свидетельствовал опыт Гражданской войны и «военного коммунизма».

Правда, были и другие источники наращивания экспорта: вывоз сырья, прежде всего нефти, и золотого запаса. Вывоз нефти, например, к концу 20-х гг. составлял уже 15 % в общем объеме экспорта. А ценностей только в 1927–1929 гг. было вывезено на сумму 390 млн. руб.

Однако именно наращивание зернового экспорта могло обеспечить рывок в процессе индустриализации СССР. К тому же товарный хлеб был необходим для снабжения растущего городского населения с началом форсированной индустриализации. Поэтому неудивительно, что этот процесс совпал по времени с коллективизацией как переходом к управлению экономикой чрезвычайными мерами.

Также абсолютно совпадает по времени с развертыванием стремительной индустриализации и коллективизации начало «Великой депрессии». Как известно, она началась с огромным падением курса акций на Нью-Йоркской фондовой бирже в 20-х числах октября 1929 г. Вслед за этим произошло небывалое в истории падение уровня производства и торговли. Многократно снизился внешнеторговый оборот главных индустриальных стран: США, Германии, Франции и т. д. Это означало крушение мирового рыночного хозяйства, усиление хозяйственной автаркии и сворачивание рыночного глобального проекта, основным проводником которого выступали США.

Естественно, что в таких условиях получали возможность развертывания другие глобальные проекты, в частности, коммунистический. При катастрофическом хозяйственном упадке мирового рыночного хозяйства политика изоляции СССР, проводимая главными странами Антанты, уже не могла быть действенной. К тому же из-за падения спроса снизились цены на машины и оборудование, необходимые для индустриализации. Естественно, большевистская верхушка стремилась этим воспользоваться, но нужны были большие массы экспортных товаров для получения валюты.

И важнейшим товаром снова становился хлеб. Это хорошо видно по динамике ввоза оборудования и машин и вывоза хлеба. Так, ввоз этих товаров из США в 1928 г. (т. е., перед «Великой депрессией») оценивался в 7,5 млн. руб., в 1929 г. — уже 80 млн. руб., в 1930 г. — 220 млн. руб., в 1931 г. — 222 млн. руб. Та же нарастающая динамика наблюдается в экспорте хлеба из СССР: в 1928 г. он составил 1 млн. центнеров, в 1929 г. — 13 млн., в 1930 г. — 48 млн., в 1931 г. — 52 млн., и даже в тяжелейшем 1932 г., когда уже миллионы людей умирали от голода и болезней, 17 млн. центнеров.

Так что налицо прямая и жесткая связь между внешним мировым экономическим кризисом и изменением направления в развертывании коммунистического глобального проекта. Например, на Украине еще в 1929 г. колхозы и совхозы вместе занимали менее 4 % всего сельхозпроизводства, а в 1933 г. уже абсолютно преобладали в нем. Хотя еще на XV съезде ВКП(б), состоявшемся в декабре 1927 г., в 1933 г. планировалось коллективизировать лишь 20 % единоличников.

Это означает, что глобальный коммунистический проект развертывался в теснейшей зависимости с эволюцией мировой истории, собственно, был одним из направлений этой эволюции.

Однако переход к индустриализации и коллективизации методами большевизма нес в себе неизбежную катастрофу, ибо жесточайшим образом ломал структуру семейных хозяйств. И в целом на земледельческом пространстве СССР, и на Украине в частности. А как выше было показано, структура семейных земледельческих хозяйств была основой всех зрелых цивилизаций, то есть всего цивилизованного человечества. Несколько тысяч лет земледельцы составляли подавляющую часть населения цивилизованного мира. Даже в конце XVIII в. 80 % европейцев продолжали заниматься преимущественно семейным земледелием. Лишь переход к индустриальной цивилизации в Европе в XIX в. привел к резкому сокращению земледельческого населения, сначала в Англии, а затем и в других европейских государствах.

Но в Европе, как и в России до 1917 г., индустриализация протекала путем хозяйственной эволюции, тогда как большевистская индустриализация представляла собой тотальное уничтожение военно-административными мерами всех семейных хозяйство одновременно, в течение нескольких лет! Тогда как в той же Англии процесс уничтожения структуры семейных хозяйств начался во второй половине XV в. с «огораживаний», когда, по образному выражению, овцы «поедали» людей, а закончился только в конце XVIII в., с переходом к индустриализации. Следовательно, растянулся во времени более чем на 300 лет.

Причем вместо уничтожаемых самодостаточных (натуральных) хозяйств развивались семейные хозяйства нового, фермерского типа.

На Украине же (как и в целом в СССР) большинство семейных хозяйств вели почти натуральное хозяйство, едва обеспечивая себя минимумом продовольствия. Более того, значительная часть территории Украины находилась в зоне рискованного земледелия. Так, засушливый юг Украины, поставлявший основную массу товарного хлеба, в течение 20-х гг. трижды (в 1921 г., 1924 г. и в 1928 г.) охватывала засуха и жестокие неурожаи.

В таком положении: при отсталом техническом уровне земледелия и неустойчивых климатических условиях, особенно важным было сохранение максимальной заинтересованности производителей продовольствия в результатах своего труда. И семейные хозяйства были наиболее эффективны в этом отношении, так как мелкие производители непосредственно обеспечивали свое потребление за счет своего производства.

Неудивительно, что структура семейных земледельческих хозяйств существовала в разных вариантах несколько тысячелетий во всех мировых цивилизациях. Этим подтверждалась ее высокая эффективность.

Большевистские вожди, и прежде всего Сталин, в конце 20-х гг. расправившийся со своими главными конкурентами в борьбе за лидерство в партии, весьма туманно представляли себе значение семейных хозяйств, видя в них лишь препятствие на пути развертывания индустриализации. Они рассчитывали ею охватить и сельское хозяйство, земледелие прежде всего. Причем за счет машинизации земледелия, казалось, будет легко компенсировать потерю индивидуального интереса земледельцев при коллективном хозяйствовании.

Уже в 1919 г. коммунистический «гений» Ленин рассуждал, что для создания устойчивой продовольственной базы большевистской диктатуры необходимо 100 тыс. тракторов. Понятно, что к началу 30-х гг. этот путь коммунистической индустриализации сельского хозяйства сделался исключительно актуальным. С его помощью Сталин и его окружение надеялись создать адекватную сырьевую и продовольственную базу для стремительного индустриального роста промышленности.

Но осуществить идею Ленина удалось только в 30-е гг. — за счет массового вымирания земледельческого населения. Важно заметить, что крестьяне и селяне прекрасно понимали, что их хотят снова превратить в низшее, бесправное сословие. Для этого и была задумана коллективизация. Крестьяне давали самую верную оценку сущности колхозов, сравнивая работу в них с барщиной, то есть бесплатной работой на землевладельца, которым теперь становилось коммунистическое государство. Уместно заметить, что по закону от 7 августа 1932 г., одобренному самим Сталиным, все имущество колхозов объявлялось собственностью государства.

Не менее точную оценку формировавшимся МТС давали селяне на Украине. Они сравнивали их с дореволюционными поместьями как центрами концентрации производимой земледельческой продукции, создаваемой трудом мелких земледельцев. Естественно, что, осознавая грозящую опасность разорения и превращения в низшее сословие крестьянство готово было до конца сопротивляться коллективизации. Как показали события 1932–1933 гг. — вплоть до голодной смерти.

Активный процесс коллективизации пришелся на начало 1930 г. и протекал под жесточайшим давлением военно-государственного коммунистического аппарата. Фактически это было массовое преступление тоталитарного режима против своего народа. Миллионы земледельцев были объявлены кулаками — «классовыми врагами» и репрессированы. Их в основном высылали в отдаленные местности, где едва ли не половина погибла. Причем более-менее зажиточные селяне, которых было в 1929 г. едва ли 3–4 % от всей массы земледельцев, были раскулачены до 1930 г. Теперь уничтожались просто семейные хозяйства, способные к самовоспроизводству, главы которых не желали вступать в колхозы или просто не успели это сделать.

Однако после выхода известной статьи генсека Сталина «Головокружение от успехов» в марте того же года, по видимости осуждавшей насильственную коллективизацию и признававший право на приусадебный участок, начался стремительный выход из коллективных хозяйств. Селяне практически убеждались, что колхозы и коммуны ни что иное, как способ их жестокой эксплуатации коммунистическим государством, что это понижение социального статуса, превращение в низшее сословие колхозников.

Но дело уже было сделано. Структура семейных хозяйств как на Украине, так и по всему СССР, была подорвана репрессиями и коллективизацией. Вынужденно вступавшие в колхозы селяне уничтожали скот, в упадок приходил инвентарь и сельскохозяйственные угодья, переданные в колхозы. Вернуться назад к единоличному хозяйству было весьма сложно. Была нарушена технология его ведения. Всеми мерами военно-административный аппарат стремился не допустить массового выхода из колхозов. В частности, для желающий выйти выделялись худшие земли, не возвращался инвентарь и т. д.

К тому же коммунистический режим вводил все более обременительные налоги на единоличные хозяйства, чем еще более усложнял их существование. В 1931 г. снова началась волна раскулачивания, вынуждавшая многих повторно вступать в колхоз или бежать в города и на промышленные стройки.

Правда, в 1930 г. продовольственной катастрофы не произошло. Благоприятные погодные условия, частичное сохранение структуры семейных хозяйств, наличие продовольственных резервов со времени нэпа позволили изъять из Украины рекордные объемы зерновых: 477 млн. пудов. На 187 млн. пудов больше, чем в 1929 г.

Но в последующие годы земледельческий и продовольственный кризис перерос в катастрофу, выразившуюся в страшном голоде. Им был охвачен практически весь СССР, но Украина оказалась в числе территорий, пострадавших в наибольшей степени. Его главной причиной было жестокое разрушение структуры семейных хозяйств коммунистическим режимом. Попросту говоря, земледельцев насильственным путем лишили главных средств существования — земельного надела, лошадей, волов, инвентаря.

После коллективизации и превращения в низшее сословие колхозников бывшие самостоятельные хозяева теперь должны были производить практически бесплатно продовольствие для городов, промышленности и армии. В колхозах были введены аморфные нормы производственной выработки — трудодни. Причем даже те колхозники, которые вырабатывали сотни трудодней, нередко получали ничтожное количество зерна в счет их оплаты. Особенно это было характерно для 1932–1933 гг.

Следовательно, вместо мелких, почти натуральных семейных хозяйств формировались крупные хозяйства, в которых колхозники были лишь бесплатной и бесправной рабочей силой. Но в этой, казалось бы, полной победе коммунистического режима над мелким и мельчайшим производством селян таилась главная слабость коммунистического глобального проекта. Она состояла в исчезновении всякого интереса огромных масс сельскохозяйственных работников, низведенных до уровня низшего сословия — колхозников, в результатах своего труда.

Закономерно, что тяжелейшим следствием коллективизации было разрушение производственно-технологического процесса земледельческих работ, что особенно трагически проявилось в 1932 г. Это выразилось в массовом уничтожении и гибели тяглового скота, несоблюдении сроков засева, уборки и обмолота зерновых и других культур, в крайне плохом хранении и транспортировке урожая и т. д. Так, с января 1929 г. по 1934 г. число лошадей сократилось по СССР с 33 млн. до 15 млн., то есть, более чем вдвое. Для сравнения: с 1913 г. по 1923 г. поголовье лошадей сократилось с 34 млн. до 23 млн. Следовательно, за годы Первой мировой и Гражданской войн, когда на военные нужды реквизировались миллионы лошадей, сокращение поголовья было на много меньше, чем за 4 года коллективизации!

Естественно, что по Украине показатели были не лучше. Уже сам этот факт означал катастрофу. Весной-летом 1932 г. повсюду на Украине от местных руководителей коллективизации в высшие инстанции шел непрерывный поток жалоб на острейшую нехватку тягловой силы для проведения земледельческих работ. Большие площади сельхозугодий не были засеяны. В том числе и остававшихся единоличников, которые не видели смысла сеять, если все равно через огромные налоги государство изымет львиную долю урожая.

Причем массовое применение тракторов и другой сельскохозяйственной техники давало первоначально весьма низкий эффект. Множество машин простаивало и разворовывалось из-за отсутствия технических условий их обслуживания, технических специалистов, повсеместной бесхозяйственности и безответственности, порожденной коллективизацией. Яркий пример нарушения технологии при применении тракторов приводит докладная руководителя ГПУ Украины Балицкого по Полесью.

Балицкий обращал внимание на тот факт, что при объединении небольших обрабатываемых участков в один с целью распашки тракторами, была уничтожена мелкая ирригация. В результате, значительные площади оказались заболочены и вообще непригодны к обработке. Трактора просто вязли в чрезмерно увлажненной почве. Неудивительно, что шеф тайной полиции советовал восстановить прежнюю технологию. Но теперь это было невозможно из-за уничтожения главного — социально-экономической структуры семейных хозяйств земледельцев, которые своим упорным трудом только и могли поддерживать мелкую ирригацию в условиях естественного переувлажнения.

Коллективизация породила страшную апатию земледельцев, вскрыв фундаментальный порок коммунистического глобального проекта, который в конечном итоге привел к его крушению и породил тяжелейшие последствия уже в первые годы коллективизации. Нарастающие проблемы с продовольствием в условиях его широкого экспорта и стремительного роста промышленного городского населения уже в 1931 г. привели к спорадическому возникновению голода на Украине. Вместе с тем, в 1931–1932 гг. было заготовлено 400 млн. пудов зерна при урожае значительно более худшем, чем в 1930 г. Причем заготовки продолжались практически до середины 1932 г.

При этом экспорт зерна оставался очень высоким не только в 1931 г., но и в еще более тяжелом в продовольственном отношении 1932 г. и даже 1933 г. В буквальном смысле экспорт машин и оборудования пожирал сотни тысяч и даже миллионы жизней самих производителей зерна, которое у них жесточайшим образом изымалось.

Однако даже при огромных объемах экспорта СССР к середине 1932 г. оказался должен большие суммы западным фирмам, поставлявшим промышленное оборудование. Причем кредиты под закупки оборудования имели краткосрочный характер, а значит, подлежали немедленному погашению. Так, под гарантию германского правительства в 1931 г. были открыты новые кредитные линии из Германии для реализации инвестиционных планов в СССР. Но поставку германских инвестиционных товаров нужно было оплачивать. Положение осложнялось тем, что хотя цены на оборудование и станки из-за «Великой депрессии» резко снизились, мировые цены на продовольствие, вывозимое из голодающего СССР, снизились еще более.

В результате, возник даже вторичный рынок непогашенных советских векселей, что означало падение доверия деловых кругов Запада к СССР. Его платежеспособность была исчерпана.

В таких условиях, несмотря на уже явно проявлявшиеся вспышки голода, Сталин и его окружение упорно толкали страну к катастрофе, которая и произошла в конце 1932-го — первой половине 1933 г. Несмотря на плохой урожай, последствия которого чрезвычайно усилились хаосом в управлении сельским хозяйством и откровенным саботажем со стороны широких слоев селян, не видевших смысла в колхозном производстве, продовольствие беспощадно изымалось на протяжении второй половины 1932-го — первой половины 1933 г. В результате, вероятно, около 3 млн. человек, в основном селян, умерло от голода на Украине.

Тема голодомора 1932–1933 гг. в последние годы приобрела на Украине крайне политизированный, даже спекулятивный характер. Националистические элиты стремятся всеми правдами и неправдами убедить не только население Украины, но и все мировое сообщество в том, что голодомор был спланированным геноцидом именно украинского народа.

Но как мы видим, это не был и не мог быть геноцид именно украинского народа, как это пытаются доказать националистические историки. Коллективизация и голодомор были явлениями, охватившими весь СССР. Так что голодомор следует определить как социоцид, так как от него пострадали не определенные народы и нации, а конкретные социальные слои. Прежде всего, превращенные в колхозников селяне и единоличники, большое число которых сохранялось на Правобережье и, особенно, на украинском Полесье. К такому же выводу склоняются многие зарубежные историки, в последние годы даже Роберт Конквест, написавший в 80-е гг. «Жниву скорби»— первое глубокое исследование голодомора.

Так, на этнически смешанных территориях Харьковшины, Донбасса, Николаевщины наравне с украинцами гибли от голода русские и греки Приазовья. Та же практика изъятия всех запасов продовольствия осенью 1932-го — зимой 1933 г. проводилась на Средней Волге, например в Саратовской области, в Сибири, на Кубани. Практически те же катастрофические последствия, что и на Украине, имела коллективизация на Нижней Волге. Коллективизация разрушила хозяйства 2 миллионов казахов, едва ли не половина которых просто вымерла.

Общеизвестно, что в эти же 1931–1933 гг. именно на Украине были развернуты крупнейшие промышленные стройки, где нашли работу сотни тысяч украинцев, ушедших из сел. Коммунистический режим в городах и на промышленных предприятиях особо не выделял именно украинцев с целью их преследований на национальной почве.

Более того, можно говорить, что именно в 30-е гг. украинский этнос быстро превращался из земледельческого в индустриальный. Если по переписи 1926 г. лишь 10 % украинцев жили в городах, то к 1939 г. доля украинцев среди рабочих составила 66 %, а среди служащих 56 %. Всего же служащие и рабочие уже составляли 42 % украинцев, тогда как колхозники 55 %. В украинской промышленности половина всех шахтеров была украинцами, а среди металлургов даже 53 %. Еще выше был процент украинцев среди железнодорожных работников.

Закономерно, что сегодня большинство объективных историков приходит к вероятно единственно правильному выводу о социально-экономической направленности и следствиях как коллективизации, так и голодомора. Жесточайшим путем на протяжении 30-х гг. в СССР в целом, и на Украине в частности, была воссоздана сословная структура общества, где единоличные земледельцы были превращены в низшее земледельческое сословие колхозников. Это было завершение процесса уничтожения старых сословий, существовавших до 1917 г., и создание новых советских сословий.

Показательно, что одновременно с единоличниками-селянами сильнейшим гонениям подверглась и церковь. Ведь священнослужители оставались вторым сословием наряду с крестьянами (селянами), сохранившимся с дореволюционного времени. Причем подсознательно понимая это, единоличная масса земледельцев уже с начала коллективизации стала активно проявлять солидарность с церковной организацией, стремясь не допустить ее разрушения. Соответственно, коммунистический режим развернул жесточайший террор против церкви, с целью ее дискредитации и подрыва влияния.

В частности, на Украине была окончательно ликвидирована Автокефальная церковь.

Важнейшим орудием создания нового сословного строя была индустриализация, создавшая условия для возникновения новых слоев общества и трансформации старых. Те социальные группы населения, которые противостояли индустриализации, рано или поздно были обречены на уничтожение.

Поэтому причиной голодомора следует считать, прежде всего, экономическую политику форсированной индустриализации, являвшуюся фундаментом коммунистического глобального проекта, и насильственную коллективизацию. Причем индустриализацию не только городов и промышленного производства, но, не в меньшей степени, и сельского хозяйства.

Коллективизация разрушила структуру семейных хозяйств, вместе с ними подорвала производственно-технологический процесс земледелия.

Когда обнаружился очевидный факт того, что колхозы не только не превосходят по производительности мелкие семейные хозяйств, но и далеко им уступают, единственным козырем в экономической политике на селе коммунистического режима, кроме террора, стало скорейшее внедрение тракторов, то есть, индустриализация земледельческого производства, а значит создание нового производственно-технологического процесса вместо уничтожаемого коллективизацией.

Причем осознание этого решающего факта приходило к Сталину и его окружению прямо в ходе начавшейся коллективизации. Так, по плану первой пятилетки (1929–1932 гг.) не планировалось строительство Харьковского тракторного завода, но оно было начато в 1930 г. и в конце 1932 г. завод дал первые трактора.

Внедрение тракторов в сельхозпроизводство для развертывания коммунистического проекта было исключительно важно. Механизация посевных работ позволяла не только преодолеть скрытый саботаж колхозников, но и резко уменьшить количество лошадей, а значит, получить дополнительные зерновые ресурсы продовольственного зерна. Неудивительно, что трактора были сконцентрированы в машинно-тракторных станциях (МТС), которые представляли собой отдельные производственные и политические подразделения. Будучи включены в структуру НКВД, МТС выполняли не только важные производственные, но и полицейские функции по надзору за колхозниками.

Насколько важна была роль МТС в процессе становления колхозного строя говорить тот факт, что уже в конце 1932 г. на Украине трактора обрабатывали половину посевных площадей.

Перефразируя известное выражение из истории английского «огораживания» XVI в., можно сказать, что на Украине «машины пожирали людей». Механизация сельскохозяйственных работ поистине давала возможность коммунистическому режиму особо не беспокоиться об умирающих от голода селянах. Когда Сталину доложили о страшном голоде на Украине, то он ответил: «Пусть дохнут». «Очищение» обрабатываемой земли от семейств земледельцев («раскулачивание») позволяло ускорить внедрение механизации. Причем первые опыты широкого внедрения тракторов были проведены еще в 1929–1930 гг. в совхозах на Кубани.

Однако полностью уничтожить семейные хозяйства было невозможно. К 1934 г. стало ясно, что только за счет колхозного производства (например, за счет трудодней) невозможно обеспечить даже нищенский прожиточный минимум колхозников. В результате стихийно воссоздавался редуцированный вариант семейного хозяйства в виде подсобных, приусадебных хозяйств колхозников. Эти хозяйства становились главным источником самообеспечения колхозников продовольствием. Они дополняли колхозное производство и велись за счет дополнительных, сверхнормативных трудовых усилий семей колхозников. Труд последних, таким образом, делился на почти бесплатный труд в колхозе и необходимый труд на своем приусадебном хозяйстве.

Коммунистический режим на протяжении всей своей последующей истории вынужден был мириться с таким положением, ибо в противном случае созданный путем жестоких репрессий колхозный строй не мог бы существовать.

Так что если оставаться на точке зрения объективной, то голодомор был, прежде всего, результатом экономической политики коммунистического режима по развертыванию индустриализации любой ценой. В том числе и за счет умерщвления миллионов людей вне конкретной зависимости от их национальности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.