Вводные замечания

Вводные замечания

Угроза перехода к этому варианту развития постоянно витала над Россией в эпоху реформ: сначала как угроза реставрации, затем в форме призывов левой оппозиции к повышению роли государства, к активизации промышленной и социальной политики, к пропаганде националистами и консерваторами особого пути, противостояния Западу и защиты традиционных ценностей. В 2001 году, в начале правления В. Путина, когда, казалось, либеральная идеология доминировала, я писал (прошу прощения за самоцитирование): «Определим поле политического выбора Путина, оттолкнувшись от его программы из двух пунктов:

• сильное государство;

• либеральные экономические реформы.

Строительство сильного государства – болевая точка, ибо оно может пониматься в двух вариантах:

• сильное государство с равной властью закона для всех;

• сильное государство, в котором власть ради государственных интересов, „ради дела“ позволяет себе манипулировать законом. Есть „вертикаль власти“, и в ней указания «сверху» важнее закона.

Хотя сейчас заявлен либеральный курс экономической политики, с точки зрения интересов потенциальных сил поддержки, их отношения к Путину и к возможным сдвигам в его политике, мы обязаны предусмотреть вариант усиления государственного вмешательства в экономику» (Ясин 2004а: 204). В 2004 году эта догадка, увы, стала актуальной. Во всяком случае реализация идеи государственного контроля в ТЭКе, казус с ЮКОСом, практика реформ естественных монополий и банковского сектора теперь превращают эту догадку в факт.

Мне кажется, что в размышлениях Путина в 2003—2004 годах произошел поворот, подобный повороту Сталина в 1928 году, после поездки в Сибирь, когда он резко отбросил идеи НЭПа, разорвал союз с Бухариным и бюрократически-репрессивными методами взял курс на индустриализацию и коллективизацию. Видимо, он пришел к выводу, что консерватизм и корыстолюбие российских крестьян иначе не одолеешь, что в России только крутые меры могут привести к успеху.

Владимир Путин о демократии (в изложении Сергея Тарасова):

«Старая квазидемократическая политическая система начисто скомпроментирована олигархами. Но отбросить демократическую идею – значит поставить Россию в число стран-изгоев. Нельзя.

Даже из чисто прагматических соображений. Даже если забыть, что В. Путин был ближайшим сподвижником А. Собчака, о чем забывать все же не следует.

Разница между В. Путиным и радикальными демократами – в степени реализма. Они, будучи прекраснодушными идеалистами, верят, что демократию в нашей стране можно установить немедленно. А это, увы, не так. Любой социолог скажет, что сегодня самые популярные в народе идеи – националистические: антикавказские, русских шовинистов, а кое-где, наоборот, антирусские. А еще в обществе очень сильно раздражение против богатых. Мы вместо демократии легко можем получить нацизм. Или большевизм. Хрен редьки не слаще.

Ошибка радикальных демократов состоит в их полном отождествлении себя с народом – на этом основании они считают себя вправе говорить от имени народа. А у простых людей и образование похуже, и зарплаты в среднем, как правило, пониже, и интересы несколько иные: сперва благополучие и стабильность, затем все остальное. Демократия придумана для тех, кто осознал свои экономические интересы и готов бороться за них методами эволюции, а не революции. Путин, борясь с нищетой и обеспечивая стабильность, методично создает условия для будущей демократии.

Если процесс осознания интересов и формулирования их в политическую программу (а затем на базе программы партии) пустить на самотек – это будет слишком долго и опасно из-за весьма возможных экстремистских уклонов. Политический полуфабрикат безопаснее, да и приготовить его, когда возникает потребность, можно гораздо быстрее. Полуфабрикаты – это кремлевские полит-проекты: бери, что по вкусу, добавь соли и перца и – вперед, в парламент.

Путин на недавнем совещании с думской фракцией „Единой России“ уже сказал, что неплохо было бы подумать об организационном оформлении внутри партии различных платформ – это зародыши будущих партий. На наших глазах возникает новая политическая система, которая будет не разжигать национальную и социальную рознь, а наоборот, сглаживать противоречия в обществе, способствовать поиску компромиссов. Без этого не восстановить страну» (Новая газета. 2004. 29 ноября – 1 декабря. № 88).

В. Путин, конечно, ничего подобного не говорил. В выступлении 13 сентября он произнес только следующие слова: «Мы живем в условиях переходной экономики и не соответствующей состоянию и уровню развития общества политической системы». Последнее я понял так: мы еще не созрели для демократии, при Ельцине и Горбачеве ее ввели преждевременно. Но сочувственный взгляд С. Тарасова, как я полагаю, Путину близок.

Многие высказывали мысль, что России подошла бы китайская модель развития или довольно близкая к ней корейская модель Пак Чжон Хи, где диктаторская власть государства сочетается с развитием рыночной экономики и бизнеса, с широким применением государственных льгот и субсидий. Ну и, конечно, «модель Пиночета». В основе этой мысли лежит простое соображение: в России народ пассивен, не склонен к предприимчивости и достижительности, но зато вороват и незаконопослушен. Ему нужен кнут, жесткая рука, либеральничание же может привести только к развалу. Даже управляемой демократии мало, доходят только прямые приказы и угрозы суровых наказаний. В борьбе с коррупцией, при наведении порядка со сбором налогов необходима прежде всего жесткость, без оглядки на дух и букву законов. Культурный Запад должен понять,

Отсюда недалеко до прямого вмешательства государства в экономику, то ли в форме установления контроля над стратегическими секторами, то ли в осуществлении масштабных инфраструктурных и иных проектов на базе частно-государственного партнерства. Такие инициативы ныне подогреваются огромными нефтяными доходами, быстрым наполнением стабилизационного фонда и обилием дыр, которые никак не удается закрыть силами частного бизнеса. Последний упрямо норовит заниматься только тем, что ему выгодно.

Мне также представляется, что на второй президентский срок Путин решил расстаться с амбициозными планами первого правления, когда упор, по крайней мере на словах, делался на институциональные реформы стратегического характера, плоды которых созрели бы нескоро, в течение 20—30 лет. Предпочтение отдано более краткосрочным и конкретным задачам: удвоение ВВП за десять лет, сокращение бедности вдвое за три года, вывод армии из кризиса. Заметим, эти задачи можно решать без утомительной, с неясными результатами, работы по изменению институтов, реальному переустройству общества в духе требований XXI века, опираясь в основном на технологические нововведения и организационные меры. Именно так действовали и Петр I, и Сталин – авторы более ранних модернизаций России «сверху». И уж точно для реализации такого проекта никакая демократия не нужна.

Мыслим ли такой проект для решения современных проблем страны? Безусловно, тем более что соответствует духу российских традиций и, стало быть, будет воспринят обществом как естественный.

Может ли он привести к успеху, подобному достижениям Пиночета и Пак Чжон Хи? Это более сложный вопрос, требующий анализа разных аргументов, какой бы ответ ни подсказывали эмоции.

Опыт Кореи: диктатура и догоняющее развитие:

Остановимся на опыте Южной Кореи, на мой взгляд, наиболее убедительном. Напомню исходные позиции: после войны 1953 года страна, и до того бывшая отсталой японской колонией, лежит в руинах. Годовой ВВП на душу населения – 150 долларов, как в Нигерии (но без нигерийской нефти). При режиме Ли Сын Мана неимоверно расцвела коррупция. К власти приходит генерал Пак Чжон Хи, сильный и неподкупный человек левых взглядов. Он начинает беспощадную войну со взяточниками. В то же время правительство «назначает своих олигархов» – ряд крупных компаний, так называемых чеболей, которые получают большие льготы и субсидии, чтобы, следуя примеру Японии, поднять производство и вывести Корею на мировые рынки. Проводится жесткая протекционистская политика.

Корейцы – очень трудолюбивый, дисциплинированный и способный народ. «Рисовая» культура. В то время – с низким уровнем образования, но с огромной тягой к знаниям. Самая бедная корейская семья прежде всего готова вкладывать деньги в учебу детей. Государственная система социальной поддержки практически отсутствует, нет государственных пенсий. Отпуск даже на крупных фирмах – неделя в год. Очень дешевая и качественная рабочая сила – изначальное конкурентное преимущество. В 1964 году выпускается первый корейский телевизор. А через 40 лет первоклассными корейскими телевизорами заполнены магазины во всех странах, включая наиболее развитые. Открытые рынки Запада – вторая сторона «корейского чуда»: они делают возможным экспорт дешевых товаров, качество которых быстро повышается, дает растущий приток доходов. Они постоянно реинвестируются. До последнего времени в Корее в основном осваивались западные или японские технологии, сейчас же здесь создана и собственная база прикладных исследований и разработок – уже после того как «чудо» произошло. Накануне азиатского кризиса 1997 года душевой ВНП в Корее достигает 13, 4 тыс. долларов (World Bank 1999: 13). После острого кризиса, во время которого корейцы отдавали стране даже личные драгоценности (вот уровень национальной солидарности!), уже в 1999 году душевой ВНП поднялся до 15, 5 тыс. долларов (World Bank 2001: 13) – это уровень Португалии и Греции.

При Пак Чжон Хи не было никакой демократии. Он был убит в конце 1979 года начальником своей разведки, который опасался наказания за жестокость при подавлении волнений среди студентов и рабочих в городе Пусан. В 1980 году произошла резня в Кванджу, во время которой военные и полиция убили несколько сот демонстрантов. Пак правил 18 лет. После него были еще два военных президента —

Чон Ду Хван и Ро Дэ У. Последний был вынужден провести в 1992 году свободные выборы и отдать власть. В 1995 году их обоих судили за коррупцию и убийства политических противников.

Ли Куан Ю, знаменитый премьер Сингапура, так характеризует корейский опыт. Во-первых, он считает, что корейцы копировали японцев, в том числе в создании «чеболей» (корейский вариант японских конгломератов), в борьбе за доли на рынках, порой в ущерб прибыли, в протекционизме, тогда как Сингапур и Гонконг следовали скорее опыту Англии и США (Ли Куан Ю 2005: 511).

Во-вторых, он обратил внимание на жесткость корейской конфронтации между властью и оппозицией: «Корейцы люди страстные, не идущие на компромиссы, и когда они борются с властью, то… не останавливаются перед насилием (Там же, 506).

В-третьих, Ли Куан Ю, сам авторитарный правитель, осудил судебные процессы над Чон Ду Хваном и Ро Дэ У: «Они (процессы. – Е. Я. ) унизили людей, которые помогли создать современную Корею», «которые играли по принятым в то время в Корее правилам» и по этим правилам не являлись преступниками. Другие же авторитарные лидеры «получили неверный сигнал» о том, «как опасно передавать власть» (Там же, 510—511).

Таким образом, Корея – канонический образец реализации модели догоняющего развития. За послевоенные годы она осуществила индустриализацию, освоила производство современной продукции по импортированным технологиям, использовала открытость рынков Запада, откуда получала средства для индустриализации. Качественная и дешевая рабочая сила во многом заместила недостаток собственного капитала. Сама модернизация привела к событиям в Пусане и Кванджу, и только после этого – и все равно не без жертв – оказался возможным переход к демократии.

Можем ли мы сегодня, а точнее, уже завтра и послезавтра использовать корейскую модель? Или китайскую, подобную корейской, но только примененную к экономике б?льших масштабов?

Во-первых, эти страны осуществляли индустриализацию в период аграрно-индустриального перехода, имея при этом возможность практически неограниченно черпать из деревни дешевую рабочую силу. У нас аналогичный процесс шел в 20–30-х годах. Индустриализация и урбанизация пройдены. И хотя есть кого догонять, есть что заимствовать, ресурсов, с помощью которых они решали задачу индустриализации, у нас уже нет.

Во-вторых, индустриализации в Корее предшествовала разрушительная война и огромное желание людей мирно трудиться и лучше жить. У них никогда не было планового хозяйства и социализма. И никогда, как и у нас, не было демократии. У нас позади 74 года тоталитарного режима и централизованного планирования, которые привели страну к катастрофе. Сходство в том, что Пак Чжон Хи, как и Путину, предшествовали хаос, коррупция, беззаконие. Но более важно различие – в том, что у нас именно тоталитарный режим привел к революции и установлению протодемократии, а в Корее их истоки были совсем иного рода. Поэтому авторитаризм у них пришелся ко двору. Наши же беды происходят от диктатуры, и поэтому она не может быть нашим спасением.

В-третьих, наш менталитет, худшие свойства которого были усилены тоталитаризмом и плановым хозяйством, серьезно подорвавшим хозяйственные мотивации и мораль российского населения, существенно понижает качество рабочей силы, особенно те ее свойства, которые важны для догоняющего развития. Насколько это существенно, видно на примере Восточной Германии, где через 15 лет после объединения производительность труда все еще не превышает 80% западногерманской. А была вообще ниже 50%. И конечно, на примере Южной и Северной Кореи. Корейцы начали производить автомобили намного позже нас, но сегодня их и наши машины не сравнить по качеству и конкурентоспособности. Изменить ситуацию у нас могут только конкуренция и открытая экономика, сильный бизнес, но не авторитарный режим. Надо задать себе вопрос: сможем ли мы наладить массовый экспорт готовых изделий на рынки развитых стран, как это сделала Корея, а потом и Китай, и сколько на это понадобится времени?

В-четвертых, наша модернизация теперь будет проходить не на индустриальной стадии развития мировой экономики, когда конвейерная организация массового производства, монополизация и политический авторитаризм соответствовали друг другу по духу и органически друг друга дополняли, а на стадии постиндустриальной, хотим мы того или не хотим. А это значит, что модель догоняющего развития с авторитарным режимом не подходит для решения задач современной модернизации, основанной на знаниях и инновациях.

Теперь подумаем, к каким последствиям может привести еще одна модернизация «сверху» в России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.