Глава 2. Трулльский (Пято-Шестой) Вселенский Собор

Глава 2. Трулльский (Пято-Шестой) Вселенский Собор

Хотя первые военные кампании императора Юстиниана II носили, мягко говоря, переменный характер, а его хозяйственная деятельность привела к потере трона, эти обстоятельства не умаляют его достоинства и чести, как великого деятеля церковной истории и замечательного поборника Православия.

С малолетства воспитанный в духе почитания Шестого Вселенского Собора, Юстиниан II ревностно следил за сохранностью его актов. Узнав о том, что один из подлинных экземпляров деяний Собора оказался в частных руках, царь велел изъять его и передать на хранение во дворец. Помимо этого, он приказал созвать представительное собрание, перед которым стояла задача проверить подлинность изъятого списка. Согласно акту императора, в 687 г. в собрании приняли участие Константинопольский патриарх, апокрисиарий Римского епископа, проживавший в столице, синклит, находившиеся поблизости митрополиты и епископы, высшие военные чины, представители всех фем. Фактически, речь шла, в буквальном смысле слова, о всенародном обсуждении вопроса истинности соборных грамот.

Соборные акты в присутствии всех упомянутых лиц были перечитаны, скреплены подписями участников собрания и императора, а затем направлены в Рим папе как ручательство православия самого царя и всего Востока[822]. По некоторым вполне обоснованным догадкам, данная процедура имела своей целью подтвердить, хотя и в несколько необычной форме, истинность веры Римского василевса, что всегда происходило после воцарения нового императора. Наряду с этим Юстиниан II предоставил Римскому епископу льготы по обложению налогом земельных наделов, находящихся в собственности понтификов[823].

Вскоре после этого события, в 691 г., император принял решение созвать новый Вселенский Собор, перед которым была поставлена цель канонически урегулировать целый ряд вопросов церковной дисциплины и решить проблему административного подчинения отдельных кафедр. Конечно, легко предположить, что Юстинианом II двигали некоторые субъективные мотивы (в первую очередь, желание во всём походить на своего великого отца и снискать венец организатора очередного Вселенского собрания), но едва ли они имели определяющее значение. К тому времени прошло более 200 лет, как Вселенская Церковь не издавала канонов, обязательных для исполнения всеми кафедрами. В известной степени, это обуславливалось широким каноническим законотворчеством императора св. Юстиниана Великого, акты которого имели общее действие и подлежали обязательному применению на всей территории Римской империи, включая Запад. С другой стороны, вопросы формулирования вероисповедальных формул, которыми были заняты лучшие умы Церкви, на время заслонили остальные проблемы организации церковной жизни. А их было много, и, очевидно, императору не раз приходилось сталкиваться с тем, что на целый ряд вопросов вселенские узаконения не дают простых и ясных ответов.

Конечно, и Юстиниан II мог по примеру своего великого предшественника и тёзки издать императорские эдикты, но внешняя ситуация не благоволила данной форме принятия церковных канонов. Император св. Юстиниан Великий действовал в условиях единой Римской империи, и его политическая власть распространялась почти на всю Италию и весь без исключения Восток. Но к 691 г. многие области Италии, вся Сирия, Африка, Палестина либо входили в состав другого государства (Арабского халифата), либо находились в состоянии, если можно так выразиться, полуоккупации (северные и центральные области Италии). И едва ли императорский закон мог быть применён на захваченных землях без негативных последствий для клириков, продолжавших духовно окормлять христиан-подданных Арабского халифа или Лангобардских герцогов. Фактически это означало наличие у них двойной юрисдикции, что едва ли могло прийтись по нраву мусульманам и варварам. Без всякого сомнения, эти же правила, принятые в виде канона Кафолической Церкви, не грозили никакими наказаниями для православных иереев и патриархов, поскольку в них шла речь о вопросах организации церковной жизни. Кроме того, принятые на Вселенском Соборе, эти правила получали высочайший авторитет всей Церкви, что имело немаловажное значение для их признания на местах.

Собор проводил свои заседания в том же зале императорского дворца, «Трулле», что и предыдущий, отчего получил наименование «Трулльский». Как на всех Вселенских Соборах, на нём присутствовали патриархи или их представители от всех вселенских кафедр — всего 227 епископов, из которых 46 принимали участие ещё в Шестом Вселенском Соборе. В первую очередь, Отцы Собора подтвердили истинность определений Шестого Вселенского Собора, а затем перешли непосредственно к обсуждению вопросов церковной дисциплины. К сожалению, обнаружились многие злоупотребления, нарушения и проявления язычества, ставшие массовыми и даже традиционными в церковных общинах. Затем ревизии Отцов подверглась местная церковная практика, причём были сделаны откровенные замечания в адрес Римской церкви, что можно оценить как беспрецедентное событие.

Никогда ранее и никогда позднее, если речь заходила о Вселенских Соборах, Святые Отцы не квалифицировали отличия в богослужебной практике и канонике, имевшие место в Римской церкви, по сравнению с восточными патриархатами. Во-первых, Кафолическая Церковь достаточно спокойно относилась к таким явлениям, если, конечно, они не противоречили уже принятым канонам. Во-вторых, испокон века Рим в глазах всего христианского мира являлся неким эталоном апостольской веры и апостольского учения, последней инстанцией в разрешении догматических и канонических споров. И вдруг выяснилось, что целый ряд правил, имевших устойчивую практику на Западе, признан остальными епископами сомнительными, не полезными для христиан, а то и явно несовместимыми с православным учением и преданием.

Безусловно, основания для таких выводов имелись, и столь категорично отрицательные оценки появились не на пустом месте — достаточно напомнить, что впоследствии Восточная церковь продолжала борьбу с отдельными рецидивами «римской практики», и каноны Трулльского Собора были реципированы Православной Церковью в качестве единственно истинных. Но всё же складывается небезосновательное впечатление, что в конкретных условиях «времени и места» проведения Трулльского Собора объективная необходимость давать отрицательную оценку канонам Рима отсутствовала. В качестве простого примера, демонстрирующего примат икономии при появляющихся разногласиях между различными местными практиками, являются уже более серьёзные вопросы церковной догматики. В частности, наболевший вопрос о Filioque — западном учении об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына, очень долго не поднимался в дебатах и, тем более, не рассматривался Восточной церковью как основание для признания Римской церкви, где этот догмат был признан в качестве основополагающего, неправославной.

Немного забегая вперёд, скажем, что, когда в IX в. в очередной раз возникла дискуссия о возможности поставления в епископы из мирян (тема, не менее важная, чем целибат священства), восточные епископы поступили разумно. Они ответили, что у латинян — одна практика, у них — другая, и они не смеют настаивать на признании своих правил единственно верными, в то же время не собираясь отказываться от них. «В каждой церкви есть свои обычаи, наследованные с древних времён. Их находят в церквах Римской, Константинопольской и прочих восточных патриархатах. Если Римская церковь никогда не допускала избрания епископа из мирян, то и пусть она остаётся при этом обыкновении. Можно только пожелать, чтобы между клириками и монахами встречалось как можно больше людей, достойных сна епископского. Но во всяком случае никого не следует отстранять от должности епископской под предлогом непринадлежности его к числу клириков. Разумеется, если избираемый — лицо, отличающееся способностями и достоинствами»[824].

Нет никаких сомнений в том, что это предприятие на Трулльском Соборе имело своей целью опровергнуть прерогативы Римского епископа, вернуть обвинения в ереси и отсутствии благочестия, которыми до сих пор Вечный город беспощадно осыпал столичную кафедру, и придать некоторым правилам, принятым на Востоке, обязательную даже для Запада силу. В первую очередь, Трулльский Собор реципировал в качестве истинных все 85 апостольских определений, хотя Римская церковь признавала только первые 50 из них. Напротив, Отцы отказались реципировать апостольские постановления, найдя, что вследствие чьих-то злонамеренных действий в них были внесены ошибки, и они не могут применяться как общецерковные каноны (2-й канон). Второй удар состоял в том, что из 625 правил, принадлежащих разным Святым Отцам и Соборам, в Трулле не была реципирована ни одна декреталия Римского епископа, будто их не существовало вообще. Затем пошли уже прямые указания на ошибки «римской» практики.

Целибат священства, столь распространённый на Западе и, особенно, в Риме, был признан 13-м каноном не только не желательным, но и прямо противоречащим правилам благочестия и благоустройства. «Между тем, как в Римской церкви, как мы узнали, предано в виде правила, чтобы имеющие удостоиться хиротонии в диакона или пресвитера исповедовали, что они уже не сообщаются со своими супругами, мы, последуя древнему правилу апостольского благоустройства и порядка, желаем, чтобы законные сожития священных лиц и отныне оставались ненарушимы». В последующих комментариях восточных канонистов римское правило было прямо признано противоречащим Евангелию и апостольскому учению[825].

Следующее нарушение, усмотренное Святыми Отцами, заключается в том, что постным днём у латинян считается суббота, а не пятница. В частности, 55-й канон Собора гласит: «После того, как мы узнали, что в городе Риме в святой пост четыредесятницы в субботы постятся вопреки преданному церковному последованию, Святой Собор постановил, чтобы и в Римской церкви ненарушимо соблюдалось правило, которое говорит: «Если какой клирик окажется постящимся в святой день Господень или в субботу, кроме одной только, да будет низвержен, а если мирянин, да будет отлучен»».

Безусловно, «в пику» Риму был утверждён 67-й канон, запрещающий употреблять в пищу кровь и мясо удавленных животных — обычная практика на Западе, где полагали, будто это старинное правило действовало только в век апостолов и применялось исключительно в отношении иудеев и обращённых язычников[826].

Предписание, изложенное в 82-м правиле, согласно которому Христос должен изображаться на иконах не в виде Агнца, а в Своём человеческом Лике, также ущемляло римскую гордость, поскольку там сложилась совершенно противоположная традиция.

Но особенно неприятным для Рима был, конечно, 36-й канон Трулльского Собора. «Возобновляя узаконенное 150-ю Святыми Отцами, сошедшимися в сем богохранимом и царствующем городе, и 630-ю, сошедшимися в Халкидоне, определяем, чтобы престол Константинопольский пользовался преимуществами, равными с престолом древнего Рима, и возвеличивался в церковных делах как сей последний, будучи вторым после него; после него пусть считается престол великого города Александрии, потом престол Антиохийский, и после него престол города Иерусалима».

Для папы было очень обидно, что Трулльский Собор вольно или невольно сопоставил великую Римскую кафедру с Армянской церковью, Карфагенской и т. д., в адрес которых Собор также высказал целый ряд замечаний и предписаний. Конечно, после таких категоричных выводов что-либо говорить о «непогрешимости» Римской кафедры уже не приходилось. Не удивительно, что Рим обоснованно усмотрел в принятых Трулльским Собором канонах покушение Константинопольского патриарха на высший авторитет своего первоиерарха, и занял соответствующую позицию.

После окончания Собора, длившегося с перерывами почти год, Отцы просили императора по обыкновению придать своим решениям силу закона, что и было сделано, когда Юстиниан II подписал соборные акты. Затем по традиции царь направил послание Римскому папе Сергию I (687–701), в котором просил того утвердить решения Собора. Но тут-то и возникли серьёзные трудности. Хотя на Трулльском Соборе присутствовал папский апокрисиарий и римские легаты, подписавшие акты наравне с другими Отцами, понтифик категорично отказался согласовать принятые Собором каноны и даже запретил их публично оглашать. Императору папа ответил, что скорее умрет, чем подпишется под актами Трулльского Собора[827]. Мотивы его действий, конечно, были для всех очевидны и понятны.

Когда об этом стало известно в Константинополе, император Юстиниан II направил в Рим магистриана Сергия с приказом арестовать двух лиц из папского окружения и доставить их в столицу. Самому папе царь приказал немедленно выехать в Константинополь для объяснения. Видимо, не вполне уверенный в том, что апостолик выполнит его указание, Юстиниан II отправил в Рим протоспафария Захария, из чего не делалось тайны. В результате папа сумел использовать время в свою пользу, проведя необходимые разъяснительные и организационные мероприятия. И когда Захария явился в Рим, выяснилось, что византийское войско, расквартированное в Равенне, отказывается исполнять приказ императора и прибыло к Вечному городу, чтобы защитить апостолика. Дошло до того, что Захарии пришлось искать убежища у папы (!), а затем под оскорбительные выкрики народа апостолик организовал его экстрадицию обратно в Константинополь[828].

Спустя многое время, в 705 г., когда Юстиниан II сумел вернуть себе царство, попытка найти компромисс с Римом была продолжена. Царь отправил к папе Иоанну VII(705–707) двух митрополитов и просил пересмотреть 102 канона, принятых в 692 г. в Трулле, а при необходимости даже исправить или отвергнуть. Будучи робким человеком, устрашённый жестокостью Византийского василевса, опасаясь за свою жизнь, понтифик прочитал каноны, но, ничего не исправив, вернул их через митрополитов обратно императору. Этот шаг можно было понять по-разному: и как нежелание папы реципировать Трулльский Собор, и как согласие с этими канонами, поскольку он не правил их, а подпись легатов и апокрисиария под соборными актами была получена ещё в 692 г.

Но Юстиниан II не удовлетворился этой полупобедой. В октябре 710 г. он приказал папе Константину I (708–715) явиться в Константинополь, и апостолик не посмел противиться монаршей воле. Хотя вызов в гости и состоялся помимо желания папы, согласно инструкциям императора, греческие сановники были в высшей степени почтительными к Римскому епископу и его свите. Когда папа причалил к Константинополю, его встречала далеко за городом пышная толпа сановников и епископов во главе с сыном императора Тиверием. Самого императора в то время не было в столице, но по его приглашению апостолик приехал в Никомедию, и там при встрече с ним Юстиниан II пал папе в ноги и просил отслужить литургию, причастившись из его рук. Но когда началось обсуждение Трулльского Собора, максимум, о чём сговорились папа и император, вылилось в следующую уклончивую фразу понтифика: «Папа принял все правила, которые не противоречили православной вере, добрым нравам и декретам Рима»[829].

Неприятие Римом Трулльского Собора и дальнейшие перипетии имели то печальное для него последствие, что данному Вселенскому Собору было отказано в самостоятельном существовании, и его либо вообще не признали (как в Риме), либо назвали дополнением к Шестому или к Пятому и Шестому Вселенским Соборам. Конечно, это явное недоразумение. Трулльский Собор изначально был собран как Вселенский, о чём прямо говорят его Отцы в послании к императору Юстиниану II: «Ты определил собраться сему Святому и богособранному Вселенскому Собору, чтобы общим согласием и единомыслием многих приведено было в надлежащий вид то, о чём ты заботился»[830].

С формальной стороны, Трулльский Собор был куда представительнее двух своих предшественников, и на его заседаниях была представлена вся Кафолическая Церковь, включая римских легатов, подписавших соборные акты. К последним, по утверждению канониста, Антиохийского патриарха Феодора Вальсамона (1186–1203) относились Василий, епископ Гортинский, а также епископы Равенны, Фессалоник, Сардинии, Ираклии, Фракии и Коринфа[831]. С точки зрения содержания, едва ли кто-то из современников тех событий всерьёз озадачивался вопросом о перечне полномочий Вселенских Соборов — эта тема является дискуссионной и в наше время. Кроме того, и Пятый Собор, и Шестой были признаны Вселенскими всей Церковью задолго до 692 г., и никто никогда не ссылался на то, что отсутствие в соборных актах канонических определений в чём-то умаляет их достоинство и статус.

Гораздо более вероятно следующее объяснение судьбы Трулльского Собора. Когда вскоре после описываемых событий Кафолическую Церковь сотрясла новая ересь — иконоборчество, Константинополь не счёл возможным разрушать столь необходимый ему союз с Римом из-за Трулльского Собора, на время «забыв» о нём. Не случайно, когда на Седьмом Вселенском Соборе 787 г. зачитали 82-й канон Трулльского Собора, Константинопольский патриарх св. Тарасий (784–806) так прокомментировал его: «Некоторые, страдающие незнанием, соблазняются относительно этих правил, говоря: «Неужели они принадлежат Шестому Собору?» Пусть же знают они, что Святой великий Шестой Собор был открыт при Константине против тех, кои говорили, что во Христе одно действие и одно хотение. На нём Отцы анафематствовали еретиков и обнародовали православную веру, а затем возвратились домой в 14 год царствования Константина. Через 4 или 5 лет собрались те же самые Отцы при Юстиниане, сыне Константина, и изложили вышеупомянутые правила. И никто да не сомневается относительно этих правил, потому что те же самые Отцы, которые подписались при Константине, подписали и настоящую тетрадь при Юстиниане, что очевидно из несомненного сходства их собственноручных подписей»[832].

Конечно, это была явная натяжка исторических фактов, хотя и вынужденная. Как уже указывалось выше, из 227 епископов Трулльского Собора только 46 участвовали в деяниях Шестого Вселенского Собора. Но, во-первых, 82-е правило, приведённое патриархом, являлось наглядным доказательством ереси иконоборчества, и поэтому требовалось обосновать его каноничность. Во-вторых, это правило напрямую отвергало тезис о «непогрешимости» Римской кафедры, и, в свою очередь, римские легаты в силу обстоятельства места вынуждены были смириться с приведённым доказательством, бьющим по авторитету Апостолика. А чтобы у них не возникло соблазнов опровергать данное правило, св. Тарасий заверил всех, что оно принято не на Трулльском Соборе, отвергнутом Римом, а на Шестом, где папа Агафон играл виднейшую роль. В этом случае всё, вроде бы, становилось на свои места.

Совокупно эти обстоятельства имели своим прямым последствием тот уникальный факт, что Трулльский Собор перестал считаться даже на Востоке самостоятельным Вселенским собранием и стал рассматриваться в качестве дополнения к Пятому и Шестому Вселенским Соборам. Отсюда и появилось это странное наименование «Пято-Шестой Собор». Но, повторимся, во время его работы и сразу после окончания заседания Трулльского Собора Отцы и император иначе оценивали своё собрание.

Несмотря на «политические» прения, сыгравшие на понижении статуса Трулльского Собора, значение его трудно переоценить. Никогда ни один Вселенский Собор не принимал такого рекордного количества канонов, как Пято-Шестой. Отцы приняли 102 канона едва ли не по всем вопросам церковной жизни, и эти правила по сей день являются незыблемой основой христианского благочестия. Более того, по мнению ведущих канонистов, 2-е правило Трулльского Собора, согласно которому Церковь признала обязательными 625 правил, данных Святыми Апостолами, Святыми Отцами и целым рядом более ранних Поместных Соборов, является важнейшим, «а для науки канонического права самым важным из других»[833]. То обстоятельство, что в очередной раз благие результаты были предуготовлены человеческими страстями и соблазнами, не является новым или чем-то неожиданным для истории Церкви и лишь демонстрирует наши человеческие слабости и безграничную любовь и силу Бога.

Таким образом, Кафолическая Церковь создала удивительный памятник канонического искусства и, стяжав Дух Святой, определила правила христианского благочестия и недостойные для христианина нормы поведения, весьма традиционные для тех дней, да и для последующих времён тоже. И ведущая роль императора Юстиниана II в организации и проведении данного Собора, а ещё больше — в утверждении его актов и придании им общеобязательной силы, не подлежит никакому сомнению. Достаточно ознакомиться с приветственным словом Отцов Собора к царю, чтобы исключить все разномыслия.

«Когда мы беспечно проводили свою жизнь и покоились в умственном сне, так, что неожиданно для нас напал враг грабитель и незаметно выкрал добродетель и положил на её место зло, Христос Бог наш, Кормчий сего корабля настоящего мира, восстановил в твоём лице мудрого нашего правителя, благочестивого императора, предстоятеля на суде, решающего дела по сущей правде, сохраняющего истину во век, делающего осуждение и оправдание посреди земли и шествующего непорочным путем», — писали Отцы.

Нельзя не заметить, насколько эти мысли сходны тем, которые высказывались ещё церковным историком Евсевием Памфилом (IV в.) при описании одного из перерывов гонений христиан в древние времена. «Полная свобода, — писал Евсевий, — изменила течение наших дел: всё пошло кое-как, само по себе, мы стали завидовать друг другу; осыпать друг друга оскорблениями и только что не хвататься за оружие; предстоятели церквей — ломать друг о друга словесные копья, миряне восставать на мирян; невыразимые лицемерие и притворство дошли до предела гнусности»[834].

Но для искоренения этих пороков, для того, чтобы Церковь жила в мире, Господь и поставил во главе её императора — главного хранителя веры и благочестия. «Которого, — продолжают Отцы, — выносивши во чреве и повивши, хорошо выкормивши и одевши добродетелями, исполнивши Божественного духа, премудрость сделала глазом Вселенной, ясно просвещающим своих подданных чистотою и блеском ума. Которому она поручила Свою Церковь и научила днём и ночью заботиться о её законе к усовершению и назиданию подручных народов. Который, умертвивши грех силой благочестия и благоразумия, захотел избавить и паству от зла и заразы. Ибо тому, кто принял управление родом человеческим по мановению свыше, прилично было не только иметь в виду касающееся себя самого — то, как бы у него собственная жизнь получала доброе направление, — но и спасать всякого подначального от волнения и наводнения грехопадения, от ветров лукавства, отовсюду нападающих и возмущающих тело нашей низменности»[835].

Конечно, эти славословия не являются буквальной характеристикой личности самого Юстиниана II — Отцы Собора в очередной раз изложили тот идеал императорского служения, который сформировала для себя Кафолическая Церковь. К сожалению, как выяснится очень скоро, ни сам император, ни византийское общество в то время уже не соответствовали этому великому идеалу православного царя и христианского общества. И беды полились рекой на Римскую империю, спасти которую, казалось, не могло уже и чудо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.