Глава 2. «Типос» императора. Святой Максим Исповедник и папа св. Мартин. Латеранский собор

Глава 2. «Типос» императора. Святой Максим Исповедник и папа св. Мартин. Латеранский собор

После того, как 11 октября 642 г. скончался папа Иоанн IV, на Римскую кафедру был избран Теодор (642–649), сын епископа, родом из Иерусалима. Хотя он был этническим греком палестинского происхождения, но, как и все остальные понтифики, высоко держал знамя Римского престола, а потому сразу же начал войну с монофелитством и «Эктесисом» императора Ираклия.

В это время возникает фигура замечательного борца за Православие, св. Максима Исповедника, человека, едва ли не в одиночестве противостоящего ереси монофелитства. Родившись в Константинополе в 580 г., в знатной римской семье, имевшей родство с царями, св. Максим некоторое время подвизался на государственной службе — он был секретарём императора Ираклия Великого. Однако в 630 г. он оставил мир и ушёл в монастырь в Хрисополе[705].

В 633 г. св. Максим сблизился со св. Софронием Карфагенским и деятельно помогал ему против «Эктесиса», а затем сошёлся с экзархом Георгием, также сторонником Православия. После того, как Георгий был отозван в Константинополь и занял пост магистра армии, св. Максим остался практически единственной авторитетной и значимой фигурой из числа сторонников Православия. Успеху его проповеди и борьбы с ересью во многом способствовали связи Исповедника в Константинополе, которые он приобрёл ещё на государственной службе, а также личная образованность, твёрдость веры, ригоризм суждений и личные качества.

Для оценки последующих событий следует в нескольких словах охарактеризовать ту эпоху, в которой служил Богу преподобный Максим. При всех перипетиях VII в., идея «симфонии властей» ещё более закрепилась в обыденном сознании и практике. Государство и Церковь начали составлять одно целое, и «Номоканон» патриарха св. Иоанна Схоластика наглядно свидетельствовал об этом. Помимо канонического сборника, получившего его имя, патриарх составил дополнение, разделённое на 87 глав, в виде извлечений из 12 новелл императора св. Юстиниана I Великого. Он назвал дополнение «Различные постановления из божественных новелл благочестивой памяти Юстиниана, изданных им после Кодекса, именно такие постановления, которые в особенности согласны с божественными и священными канонами и доставляют им особую силу и которым мы дали некоторый порядок и счёт для удобнейшего нахождения искомой главы, так как эти главы извлечены из различных новелл». Этот «Номоканон» вошёл на Востоке в общецерковное употребление, затем был перенесён в Болгарию, а оттуда — в Россию, где составил 42-ю главу нашей «Кормчей»[706].

Вся культура Византии неограниченно приближалась к идеалу церковности, и в этом стремлении огромная роль принадлежала монашеству, имевшему очень серьёзное влияние на общество. Ветхое языческое искусство утратило свою привлекательность и популярность — христианская литература почти совершенно вытеснила светскую. Всё светское получило религиозный колорит, и преобладание духа над плотью стало лозунгом не только в аскетике, но и в философии и в искусстве. Более того, аскетика вмещала в себя всю общественную этику, и никто не искал другого идеала, кроме аскетического. С другой стороны, наблюдается упадок образования и религиозной культуры. «Писательство перешло в руки людей среднего уровня и постепенно утратило своё значение», и если где-то ещё и существовало, то только в монастырях[707].

Поскольку экспатриарх Константинополя Пирр в это время пребывал в Африке, св. Максим вынудил его вступить с собой в диспут относительно одной воли в Христе, и в июле 645 г. это интереснейшее состязание состоялось. Как и следовало ожидать, победителем из него вышел св. Максим, и раскаявшийся в собственных заблуждениях Пирр выехал вместе с Исповедником в Рим, где оба они предстали перед Римским папой Теодором (642–649). Тот принял Пирра в общение, предоставил ему епископский трон возле главного алтаря и обеспечил денежным содержанием[708].

После этой победы св. Максим в 646 г. инициировал Соборы по всем епархиям Северной Африки. Как следствие, в Нумидии, Бизацене, Мавритании, Карфагене монофелитство было признано ересью, а «Эктесис» отвергнут. Воодушевлённый этим успехом, св. Максим направил послание Константинопольскому патриарху Павлу (641–653), призывая того отречься от монофелитства и признать вероисповедание, утверждённое пятью Вселенскими Соборами. Одновременно с этим ушло ещё два послания: одно — Римскому папе, другое — императору Константу II. Исповедник просил царя заставить Павла отречься от ереси, а апостолика убеждал своим авторитетом воздействовать на Константинопольского архиерея. Если же тот не согласится вернуться к истинной вере, полагал Святой, то нужно «отсечь его, как больной член от Святого Тела Церкви Христовой»[709].

В это время вместо Георгия император прислал нового экзарха — Григория, сына двоюродного брата Ираклия Великого Никиты. Но, вместо того, чтобы думать о защите рубежей Империи, Григорий решил отделиться от Константинополя и провозгласил себя императором. Однако уже в следующем 647 г., арабы разгромили его в сражении, причём сам Григорий погиб. В принципе, это был рядовой инцидент, имевший, к сожалению, фатальное значение, поскольку злые языки из противоборствующей церковной партии обвинили св. Максима и папу Теодора в сочувствии к Григорию и даже в участии в заговоре. Возможно, понтифик, имевший широкую переписку с карфагенскими кругами, не мог не знать о заговоре, но св. Максим был абсолютно свободен от каких-либо обвинений в свой адрес.

Посягательство на царский трон — тяжкое преступление, в сравнении с которым все остальные выглядят второстепенными и малозначительными. Видимо, по этой причине Константинопольский патриарх Павел не очень испугался папского требования отречься от монофелитства, дав уклончивый ответ. И нет ничего удивительного в том, что и экспатриарх Пирр в 646 г. публично отрёкся от Римской церкви, направив соответствующее письмо папе Теодору[710]. В свою очередь, понтифик публично анафематствовал Пирра и подписал в гробнице св. апостола Петра кровью Христа свою грамоту об отречении Пирра.

Хотя императору в это время исполнилось только 17 лет, но он уже понимал, что столь губительное для Римской империи противостояние Запада и Востока по вопросам вероисповедания сохраняться не должно. Конечно, он не был богословом и никак не мог сформулировать приемлемую для обеих сторон формулу. Поэтому царь сделал то, что представлялось наиболее разумным — в 648 г. приказал снять со стен храма «Эктесис» и опубликовал новый указ «Типос», написанный патриархом Павлом. Он разослал его по всему государству и в Рим папе Теодору.

Как и «Эктесис», «Типос» был составлен в очень осторожных выражениях; в нём констатируется факт наличия разногласий по вопросу об одной или двух волях в Христе, а затем содержится запрет на диспуты по данному предмету.

«Воспрещаем всем нашим подданным католикам спорить впредь каким бы то ни было образом об одной воле и одном действии, двух действиях и двух волях, и чтобы содействовать единству Церкви и отнять всякий предлог у желающих спорить без конца, мы повелеваем снять прибитые пред дверьми Великой церкви этого царствующего города папирусы, касающиеся этого вопроса. Кто дерзнёт противиться этому повелению, будет подвергнут тяжкой каре»[711].

По существу, «Типос» имел благую цель прекратить бесплодные, по крайней мере, на тот момент времени, искания и словопрения относительно тайны Божественного Существа. И такая позиция никоим образом не противоречила старой церковной традиции икономии, заложенной ещё св. Василием Великим и св. Григорием Богословом. Но по мятежной человеческой природе результат получился обратный: вместо того, чтобы прекратить старые смуты и раскол, «Типос» породил новые[712].

В первую очередь, такой оборот дела совершенно не устроил Рим, всегда настроенный довольно ригорично, когда хоть тень сомнения падала на православие престола св. апостола Петра и его авторитет. Помимо этого, Рим исподволь продолжал свою политику дискредитации Константинополя, очередной виток которой начался после выхода в свет «Эктесиса» императора Ираклия Великого. Новый документ, сохранявший неопределённость вероисповедальной формулы, могущий быть истолкованным по-разному, автором которого являлся вечный оппонент Римского епископа, представлял собой удачный объект для атаки. В Риме уже давно убедились в бесполезности доказывания императорам ошибочности, как казалось на Западе, уравнивания Римской и Константинопольской кафедр — ключевая идея византийских самодержцев, последовательно, из поколения в поколение реализуемая ими в жизни. Куда проще и надёжнее, казалось, доказать неправоверие Константинопольского патриарха, чтобы вновь обеспечить Римскому епископу то положение, какое он занимал ранее и должен был занимать, по мнению пап.

В этом плане уже «Эктесис» являлся настоящим «подарком судьбы». «Типос», который не отрекался от прежних заблуждений — а они, объективно, имели место в действительности, — позволял развить успех. Тем более, что ввиду юности императора Константа II ни для кого не являлось тайной: сам он не имеет к содержанию документа, вышедшего за его подписью, никакого отношения. И, как казалось, достаточно опровергнуть «Типос» патриарха Павла, чтобы достигнуть полного успеха, не затронув при этом никоим образом императорского достоинства молодого царя. Конечно, это был лишь один из мотивов, обусловивших жёсткое неприятие Римом «Типоса», помимо сугубо богословского. Но и он сыграл далеко не последнюю роль в развернувшейся трагедии Церкви и её виднейших представителей.

Папа Теодор не успел ответить ничем царю, так как 13 мая 649 г. скончался. Но знамя борьбы поднял его преемник, замечательный деятель Церкви папа св. Мартин, урождённый итальянец, бывший апокрисиарий при царском дворе. Во избежание необходимости подписывать «Типос», Рим решил обойтись без утверждения кандидатуры нового папы в Константинополе, и 5 июля 649 г. св. Мартин (649–653) стал понтификом. Решив в первую очередь разгромить монофелитов, папа немедленно созвал в Риме Собор, которому придал значение «вселенского». На него прибыло 105 епископов из Италии, Сицилии, Африки и Сардинии, а также 37 греческих архимандритов, пресвитеров и монахов[713]. В принципе, это был не самый представительный Собор, если учесть, что только на Востоке к тому времени находилось около 6 тыс. епископов.

Собор открылся 5 октября 649 г. в храме Спасителя рядом с Латеранским дворцом, отчего и получил наименование «Латеранский», и завершился 31 октября того же года. Важнейшую роль на Соборе играл св. Максим Исповедник, как признанный борец за Православие против монофелитов. Он сделал подборку святоотеческих свидетельств против монофелитства и подготовил основные выводы, вылившиеся в форму 20 анафематизмов Собора. Вместе с ним активное участие в организации работы Собора приняли и некоторые греческие монахи — Иоанн, Феодор, Фалассий, Георгий, которые не только вдохновляли дебаты, но и стали составителями «Деяний» Собора, написанных первоначально по-гречески, а затем переведённых на латынь[714].

Анафематствовав монофелитов, папа сделал распоряжение о немедленном переводе соборных деяний на греческий язык и распространении их на Востоке. «Эктесис» патриарха Сергия и «Типос» патриарха Павла были признаны неправославными, а сами патриархи Кир, Сергий, Павел, Пирр объявлены еретиками. Вместе с этим папа издал энциклику, в которой оповестил всех епископов и мирян о восстановлении истинного Богопочитания, а также наделил исключительными правами своего викария епископа Филадельфии Иоанна. Он разрешил тому низвергать архиереев, незаконно, как он считал, поставленных ещё при жизни патриарха св. Софрония, если те не отрекутся от монофелитства[715]. Язык папы св. Мартина, отличавшийся крайней обличительностью, содержал тем не менее целый ряд славословий в адрес императора Константа II и почтение к его личности. При этом какая-либо причастность царя к анафематствованным персонам и документам напрочь отвергалась апостоликом, как хульная и необоснованная[716]. Но это не спасло его.

Список соборных деяний был направлен императору для сведения, что выглядело как государственное преступление и попрание прав и чести царя. Теперь ситуация повернулась таким образом, что в пику «Типоса» было установлено истинное православное вероисповедание, и потому в документе, под которым стояла подпись императора, содержится обнаруженная и анафематствованная «вселенским» Собором в Латеране ересь. Конечно, в этой ситуации император не мог оставаться нейтральной фигурой. Теперь он был вынужден подтвердить легитимность Латеранских определений и, следовательно, признать свою неправоту. Кроме того, это вынуждало его каким-то образом успокоить церковный Восток, глубоко возмущённый, что такой важный вопрос был рассмотрен без его участия. Очевидно, никаких сил Константа II не хватило бы, чтобы решить эти задачи без резкого падения своего авторитета и царского статуса.

Как только в Константинополе стало известно о делах Римского папы, Равеннский экзарх Олимпий получил приказ немедленно двинуться на Рим и арестовать св. Мартина как самозванца, которого император не утвердил в качестве Римского понтифика, и добиться от всех съезжающихся епископов подписи под «Типосом». Но Олимпий имел собственные виды на власть и, придя в Рим, вступил (или попытался вступить) со св. Мартином в тайные переговоры, намереваясь при помощи Апостолика и арабов заявить о своём императорстве и создать самостоятельное государство на Западе. Скорее всего, его затея не встретила понимания у понтифика, но для Константинополя был важен сам факт тайных встреч изменника со св. Мартином. Перебравшись на Сицилию, Олимпий ждал развития событий, но в 652 г. умер от чумы.

Однако это уже было неважно: для Константинополя папа совершил целый ряд последовательных деяний, каждое из которых могло быть квалифицировано как государственное преступление. Самовольное занятие папской кафедры, отрицание «Типоса», присвоение императорских прерогатив созывать Вселенские Соборы, тайные встречи с мятежниками — этот перечень был вполне достаточен для того, чтобы в июне 653 г. новый экзарх Феодор Каллиона и сановник Иоанн Пелагрий явились в Рим арестовать папу. Тот с осени прошлого года болел подагрой, а потому лежал в постели. Но св. Мартин принял гостей очень любезно и, отказавшись следовать советам своих друзей, подтянувших к Латеранскому дворцу вооружённую охрану, фактически передал себя в руки своих мучителей[717].

По решению двора больного папу начали собирать в Константинополь, и хотя множество клириков готовились последовать за ним, было решено ограничить его свиту шестью лицами. В июле 653 г. св. Мартин был доставлен на остров Накос, где его поместили в тюрьму, в которой он пребывал больше года. Только 17 сентября 654 г. папа был доставлен в Константинополь, где в течение 3-х месяцев над ним проходил суд. Сам император не присутствовал на судилище, которое было организовано синклитом под председательством сакеллария Епифания. С первых же минут папе предъявили обвинения в измене императору, но св. Мартин опроверг их. Тем не менее посчитали, будто вина св. Мартина полностью доказана. Епифаний отправился на доклад к царю, утвердившему приговор суда. После его оглашения палач публично сорвал с папы одежды, и его препроводили в тюрьму, поместив в камеру с преступниками, ожидавшими смертной казни.

Трудно сказать, насколько такое жестокое обращение с апостоликом было обусловлено личной позиций императора — некоторые факты позволяют высказать и такое предположение, другие опровергают этот домысел. В частности, как рассказывают, во время суда Констант посетил больного Константинопольского патриарха Павла, умолявшего царя помиловать св. Мартина, но тот не внял просьбе. Однако существуют свидетельства, в первую очередь, св. Максима Исповедника, которого мы коснёмся ниже, о невиновности царя в смерти понтифика.

Весной 655 г. св. Мартин был отправлен в ссылку в Херсон, куда прибыл 15 мая. Как ни неприятно это было впоследствии осознавать Риму, но факт остаётся фактом — папа св. Мартин был предан своим ближним окружением, вполне безучастным и безразличным к его страданиям и судьбе. «Я удивлялся и удивляюсь, — писал св. Мартин, — безучастию моих друзей и родственников. Они совершенно забыли о моём несчастье; кажется, даже не хотят знать, существую я на свете или нет. На людей напал такой страх, что они чуждаются даже исполнения заповедей Божьих, — страх, где не должно быть никакого страха»[718]. 16 сентября 655 г. он почил в Бозе и был погребён в храме Божией Матери Влахернской[719].

Вскоре после этого патриарх Павел умер (27 декабря 654 г.), и на его место был повторно назначен Пирр, заявивший, будто бы его принудительно заставили отречься от монофелитства в Риме. И хотя объяснения св. Мартина и других лиц свидетельствовали об обратном, Пирр был утверждён Константинопольским патриархом. 4 января 655 г. он занял вновь тот престол, который сам же добровольно уступил[720].

В этот момент времени завязалась настоящая интрига, напрямую коснувшаяся св. Максима Исповедника и предопределившая его последующую судьбу. Богословская борьба Рима с монофелитством лишь внешне касалась римского правительства, гораздо важнее было восстановить царские прерогативы по утверждению Римского папы и управлению Кафолической Церковью в целом. Уже «Типос» императора Константа II свидетельствовал не о желании Константинополя утвердить монофелитство во всей Вселенной, а о стремлении умиротворить (в очередной раз) спорящие стороны. Согласимся, что запрет на обсуждение вопроса о двух или одной воле в Христе ровным счётом не предопределял существа богословского диспута и, тем более, не раскрывал отношения самой политической власти к нему. Но смириться с тем, что «Вселенский Собор», как именовал Латеранское собрание папа св. Мартин, был созван помимо воли императора? На это, конечно, никто пойти не мог.

Стратегия примирения с Римом заключалась в том, что, с одной стороны, Константинополь не настаивал на непременном признании своего богословия, поражённого ересью, на Западе, с другой — активно озадачился поисками нового понтифика, согласие которого занять вдовствующую кафедру св. апостола Петра однозначно расценивалось как смирение перед волей императора. В конце концов, стратегия Константинополя увенчалась успехом — 10 августа 654 г. римский клир и сенат избрал, при живом св. Мартине, на папский престол Евгения (654–657). Его апокрисиарии прибыли в восточную столицу и после некоторых взаимных уступок в формулировании вероисповедальной формулы вступили в общение с патриархом Пирром. Но тут скончался Пирр, и на его место был назначен Пётр (654–666), чья синодальная грамота, направленная в Рим, не встретила сочувствия на Западе. Папское окружение настояло на том, чтобы понтифик не вступал с ним в церковное общение, и раскол опять стал явью.

Лишь смерть папы Евгения и избрание на Апостольскую кафедру папы Виталиана (657–672), склонного к компромиссу, смягчила ситуацию. Его посланники обратились с письмом не только к царю, но и к патриарху Петру. Церковное общение было восстановлено, стороны внесли имена своих архиереев в диптихи, и в благодарность за это Констант II подарил апостолику роскошное Евангелие, украшенное драгоценными камнями.

Это стало крупным политическим успехом Константинополя, но купленным Римом ценой головы св. Максима Исповедника. Получилось, что из всей Церкви лишь один св. Максим оставался вне общения и с Западом, и с Востоком. Исповедник проживал в это время в Риме в уединённой келье с двумя учениками. Его авторитет был настолько силён, что сам факт несогласия Святого с официальным вероисповеданием рушил все надежды заинтересованных сторон в упрочении отношений. Не удивительно, что вскоре к нему явились царские чиновники и, получив отказ признать «Типос», арестовали св. Максима[721].

В начале 655 г. Святой с учениками был доставлен в Константинополь, где его предали суду. Примечательно, что судили его те же лица, что и творили беззаконие над папой св. Мартином. Однако первые обвинения Исповедника в политических преступлениях сразу же были им опровергнуты, а на упрёк в том, что он является последователем Оригена, Святой тут же анафематствовал его. В этот же вечер в тюрьму к св. Максиму явились сановники с предложением императора вступить в общение с Константинопольской церковью и признать «Типос». Ответ св. Максима сохранился, и он заслуживает того, чтобы быть приведённым полностью.

«Кир (то есть господин — А.В.) Троил, услыхав, что Типос (вероучительный документ, изданный императором Константом. — А.В.) анафематствуется на всём Западе, говорит Святому: «Разве хорошо, что мнение нашего благочестивого владыки (царя) подвергается поношению?» Ответил Святой: «Да, долго терпит Бог к тем, кои побудили владыку (царя) составить Типос, и признали его, и допустили». И говорит Троил: «Но кто же суть те, что побудили или допустили?» И ответил раб Божий: «Представители Церкви побудили, а сановники (сенат) допустили. И вот эта нечисть виновных взыскивается с невиновного и чистого от всякой ереси (выделено мной. — А.В.). Но посоветуйте ему сделать то, что сделал некогда благочестивой памяти его дед (Ираклий). Когда он узнал, что некоторые на Западе подвергают его порицанию, посредством указа сделал себя свободным от церковного осуждения, написав, что «Эктесис не принадлежит мне, так как я ни диктовал его, ни давал приказ составить, но патриарх Сергий, сочинив его за 5 лет до возвращения моего с Востока, когда я прибыл в этот преблагословенный город, упросил меня издать его от моего имени с подписью, — и я принял ходатайство его, — теперь же, узнав, что некоторые восстают против него, делаю всем известным, что он не мой». Такой указ послал он блаженному Иоанну папе, осуждавшему Эктесис в тогдашних письмах своих к Пирру (Константинопольский патриарх. — А.В.). И с тех пор Эктесис повсюду считают делом Сергия. Это пусть сделает и теперешний благочестивый царь наш, и будет совершенно чисто от всякого порицания имя его»[722].

Как видим, св. Максим категорично отказывался признать вину императора Константа II в преступлениях против папы св. Мартина и вообще в появлении «Типоса», и это справедливо, если учесть возраст царя в тот период времени. Другое дело, что последующее осуждение Исповедника лежит и на совести императора.

Надо сказать, что пытались воздействовать на Святого не только царские чиновники, но и духовные лица. Летом 655 г. в его тюремную камеру вошли Антиохийский патриарх Макарий (653–680) и Константинопольский патриарх Пётр (654–666). На их вопрос Исповедник и его ученики подтвердили отказ признать «Типос», и это признание было положено в основу обвинительного заключения. Все трое по приговору суда были сосланы в дальние земли, св. Максим — в город Бизию. Но и там он не был оставлен вниманием императора. 14 августа 656 г. к нему явились послы от царя и Константинопольского патриарха, которые попытались в диспуте убедить Святого в ошибочности его позиции. Примечательно, что когда послы сказали: «Просит царь и патриарх чрез нас узнать от тебя, по какой причине ты не имеешь общения с престолом Константинопольским?», Святой задал встречный вопрос: «Имеете относительно сего письменное приказание от благочестивейшего царя (выделено мной. — А.В.) и от патриарха?»[723]. Будучи на пороге смерти — св. Максиму было уже более 80-ти лет, твёрдый в своей вере, Исповедник по-прежнему не считал царя виновником своих несчастий и демонстрировал уважение к его сану.

Но общение закончилось тем, что сами оппоненты Исповедника просили императора отправить посольство к Римскому епископу, чтобы окончательно решить вопрос о воле в Христе. Констант II радостно приветствовал эту идею, и в Бизию даже прибыл его посланник с приказом царя перевести св. Максима в монастырь св. Феодора, где ему приготовили соответствующее его годам и авторитету помещение и содержание.

Но для начала император попросил Исповедника принять «Типос», обещая в последующем выполнить его условия. «Так как весь Запад и все разномыслящие на Востоке, — писал Констант II св. Максиму, — взирают на тебя и все из-за тебя бунтуют, не желая иметь с нами общения из-за веры, то да побудит тебя Бог приобщиться к нам на основе изданного нами «Типоса». И мы выйдем сами в Халку и облобызаем и возложим на вас нашу руку и со всякой честью и славой введём вас в Великую церковь и станем вместе с тобой на том месте, где обычно становятся цари, и вместе справим обедню, и приобщимся честных и животворящих Тайн животворящего тела и крови Христовой. И мы тебя провозгласим нашим отцом, и будет радость не только нашему царствующему граду, но и всей Вселенной. Ибо мы уверены, что если ты вступишь в общение со святым нашим престолом, то соединятся с нами все отколовшиеся от общения из-за тебя и твоего учительства»[724].

Однако Исповедник строго стоял на своём, не соблазняясь предложениями царя. Вследствие этого он был сослан ещё дальше, в Перберис, где пробыл до конца 661 г. Затем его и учеников привезли в Константинополь, где был произведён новый суд и назначено новое, суровое и страшное наказание. Заметим, что по свидетельству св. Максима, приговор о его анафематствовании был произнесён царём и Константинопольским патриархом по предписанию (!) Римского епископа[725].

Префект города распорядился отсечь св. Максиму правую руку и урезать язык, после чего он был вновь отправлен в ссылку в Лазику. 8 июня 662 г. мученик за веру прибыл к месту изгнания, а 13 августа 662 г. св. Максим скончался. Рассказывают, что перед смертью он удостоился чудесного видения от Бога, после чего назвал братии день и час своего ухода из жизни. А после погребения над могилой св. Максима еженощно горели три светильника неземного происхождения[726].

Комментировать это противостояние царя и св. Максима Исповедника очень непросто. Разумеется, по существу Исповедник был прав, и именно его деятельность в ходе Латеранского собора и после него стала прелюдией будущего Шестого Вселенского Собора и торжества Православия над монофелитством. Но следует учесть и другие обстоятельства дела. Обратившись с посланием к Святому, царь продемонстрировал тому величайшую честь и уважение, пообещав выйти встречать его, простого монаха, в пригороде Константинополя, как очень уважаемого гостя. Таких почестей удостаивались Римские епископы, несколько раз посещавшие столицу Империи, победоносные полководцы и сами цари. В данном случае формальный статус лица явно не соответствовал ожидавшимся торжествам. И отказ Исповедника был воспринят, конечно, как прямое оскорбление василевса.

Хотя св. Максим и писал, что не приказы царей удостоверяют благочестие Соборов, а соответствие их решений истинам Православия, но, собственно говоря, вольно или невольно он передёрнул предмет своего обсуждения с императорскими сановниками. Ни для кого в Византии не было секретом, что далеко не все церковные собрания, созванные велением императоров, были православными. Но для всех было бесспорной истиной, что в любом случае их созыв относится к исключительной компетенции василевса. И созыв Латеранского собора было воспринято негативно не только Константом II, но и Отцами грядущего Шестого Вселенского Собора, в «Деяниях» которого не нашлось места для упоминания имени ни Римского папы св. Мартина, ни св. Максима Исповедника, ни самого Латерана.

Никогда цари не претендовали на священническое достоинство, но никогда не отказывались от своего права (или обязанности, если говорить точнее) блюсти веру и охранять её. А это, в свою очередь, невозможно без изучения существа того или иного богословского спора и выражения царского мнения по нему. В известной степени, св. Максим сам поступал непоследовательно, ранее обращаясь к царю с просьбой пресечь еретичество Константинопольского патриарха Павла. Если царь не вправе вмешиваться в вопросы богопознания, если дела веры — прерогатива священства, разве это обращение уместно? Взгляды св. Максима по вопросу о соотношении царской и священнической власти противоречили и сложившейся уже в течение столетий практике взаимодействия Римской империи и Кафолической Церкви. И если бы его доктрина получила практическую реализацию, не только победа над монофелитством, но и над всеми предыдущими ересями не могла бы состояться.

Впрочем, при рассмотрении деяний Шестого Вселенского Собора легко убедиться, что мнение Святого о том, что цари не вправе вмешиваться в вероисповедальные споры, никак не нашла своего подтверждения у собравшихся на Соборе Святых Отцов.

Всё же, расправа над св. Максимом вызвала большое неудовольствие константинопольской публики, всегда сочувственно относящейся к лицам, готовым принять смерть ради веры. Напротив, авторитет царя резко пал, чем были вызваны его последующие решения и сам отъезд из столицы[727].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.