Глава 13. Парис — «Князь» северный

Глава 13. Парис — «Князь» северный

Я дорожу, отец, не наслажденьем,

Какое нам дарует красота;

Я смыть хочу сопротивленьем славным

Пятно той кражи, что совершена.

То было бы изменою царице

Похищенной, позором величайшим

Для вашей чести, срамом для меня —

Отдать то, чем владеем, уступив

Насилью грубому. Могла ль такая

Дрянная мысль укорениться в ваших

Возвышенных сердцах? Ни одного

Такого малодушного нет в войске,

Чтоб не хотел оружия поднять,

Сражаясь за Елену; самым славным

Не стыдно жизнь отдать и пасть в бою

Из-за нее! И я вам говорю:

Нам честь велит сражаться в битве славной

За ту, кому нет в целом мире равной!

В. Шекспир, «Троил и Крессида»

«Илиада» почти ничего не сообщает о судьбе Александра. Зато в послегомеровскую эпоху существовало много всевозможных преданий о нем. История Париса начинается с того, что незадолго до его появления на свет жене Приама Гекубе приснился сон, будто она родила пылающий факел, истекающий кровью. От факела загорелся весь город. Истолковав сон, прорицатели предсказали, что она родит сына, который погубит родной город. Чтобы не допустить этого, сразу же после родов главный пастух Агелай отнес новорожденного в лес и бросил там. Однако хранимый богами Парис остался жив. В течение первых пяти дней его кормила своим молоком медведица. Вернувшись на гору и увидев живого ребенка, Агелай был так поражен, что решил подобрать брошенного ребенка и принес его домой. В подтверждение того, что он все-таки выполнил повеление Приама, Агелай показал царю отрезанный собачий язык. Некоторые, правда, говорили, что Гекуба подкупила Агелая, чтобы тот не убивал Париса, но Приам об этом не знал.

Шло время. Парис вырос и заметно выделялся среди сверстников силой и красотой. Вместе с другими пастухами он охранял стада царя Приама на лугах горы Иды. Однажды Парис разогнал банду разбойников, убивавших людей и похищавших скот. За этот доблестный поступок пастухи дали ему новое имя — Александр, что значит «Охраняющий мужей». Больше всего Парис любил развлекаться тем, что стравливал друг с другом быков Агелая, украшая потом победителя цветами, а побежденного соломой. Если один из быков постоянно побеждал остальных, он выставлял его против быков-победителей из соседних стад, и его бык всегда брал верх. Кончилось тем, что Парис объявил, что возложит золотую корону на рога того быка, который сможет одолеть его собственного быка-победителя. Тогда, шутки ради, Арес превратился в быка и выиграл награду. То, что Парис не раздумывая вручил Аресу полагавшуюся тому награду, приятно удивило богов, наблюдавших за всем с Олимпа. Вот почему именно Париса избрал Зевс, чтобы решить спор Геры, Афины и Афродиты о том, кто же из них является первой красавицей на Олимпе.

Между тем в Трое должны были состояться состязания в честь ребенка, которого Приам и Гекуба некогда обрекли на смерть, послушавшись предсказания прорицателей. Жалея о своем поступке, родители захотели прославить умершего сына. Принесшие эту весть троянцы выбрали из стада Александра его любимого быка и погнали в город — бык должен был стать наградой победителю. Парис, правда, не пожелал просто так расставаться со своим любимцем, он решил тоже пойти в Трою и принять там участие в состязании. Но его решение имело еще одну причину. Ранее к Александру приходили три богини и просили выбрать из них самую красивую. Юноша указал на Афродиту, которая обещала ему помочь завоевать сердце Елены.

Во время состязаний в Трое никому не известный пастух с горы Ида победил всех участников, в том числе царских сыновей. У троянцев был такой обычай: после шестого заезда в состязаниях колесниц перед царским троном начинался кулачный бой. Парис решил принять в нем участие и, несмотря на уговоры Агелая не рисковать, вошел в круг и одержал победу благодаря не столько мастерству, сколько отваге. Затем он первым закончил поединок в беге. Это так рассердило сыновей Приама, что они вновь вызвали его на поединок в беге, который Парис вновь выиграл, получив третью награду кряду. Ему была вручена и эта награда, но он едва не лишился жизни. Обиженные тем, что принародно проиграли, сыновья Приама решили убить Париса. Для этого у каждого входа на стадион была поставлена вооруженная стража, а Гектор и Деифоб, обнажив мечи, напали на Париса. Тот бросился искать спасения у алтаря Зевса, а Агелай устремился к Приаму с криком: «О царь, этот юноша — твой давно пропавший сын!» Приам тут же позвал Гекубу, которая при виде погремушки, которую показал ей Агелай, нашедший ее когда-то вместе с Парисом, признала в нем своего сына. С большим почетом Парис был препровожден во дворец, где Приам отпраздновал возвращение сына пиром и жертвоприношениями богам. Но когда весть об этом дошла до жрецов Аполлона, те объявили, что Париса следует немедленно предать смерти, иначе Троя погибнет. Их слова были доложены Приаму, который ответил: «Лучше пусть падет Троя, чем погибнет мой прекрасный сын!»

Женатые братья Париса стали требовать, чтобы тот взял себе жену, на что он ответил, что в выборе жены доверился Афродите, которой не устает каждый день возносить молитвы. Когда вновь собрался совет, чтобы обсудить, как спасти плененную Гесиону (напомним, что Геракл после взятия Трои отдал девушку Теламону, отцу Аякса), мирных настроений уже не было, и Парис вызвался возглавить поход, если Приам снабдит его большим флотом и нужным количеством воинов. При этом он хитро добавил, что если ему не удастся вернуть Гесиону, то как выкуп за нее он, быть может, привезет греческую царевну одного с Гесионой положения. Конечно же, его сердце горело желанием поскорее отправиться в Спарту, чтобы заполучить Елену.

Ради прекрасной спартанки Парис забыл о своей первой любви — родниковой нимфе Эноне, с которой он вступил в брак. Это произошло в то время, когда Парис был еще безвестным пастухом. Энону же опекали два знаменитых божества: Аполлон научил ее искусству врачевания, а Рея — искусству предсказания. Парис и Энона вместе пасли стада и охотились, и казалось, что нет пары счастливей на свете. Но Парис охладел к жене после встречи с Афродитой, теперь он мечтал только о Елене.

Последний акт любовной драмы разыгрался на десятом году Троянской войны. Греческий поэт Квинт Смирнский так рассказывает о встрече нимфы и сына Приама после нескольких лет разлуки.

Александр был ранен стрелой Филоктета, напитанной ядом лернейской гидры. Врачи обступили страшно стонавшего царского сына. Его отнесли в город, где он до рассвета не сомкнул глаз. Никакие лекарства не помогали раненому. Ибо было предопределено, что от смерти его может спасти, если она того пожелает (!), только Энона. Дело в том, что когда-то, еще до того как нимфа полюбила Александра, ею овладел Аполлон. Энона не просила у него золота и драгоценных камней за бесчестье. Бог счел ее достойной и обучил искусству врачеванья. Она познала чудесные свойства трав, которые, правда, не могли излечить ее от горя.

Александр знал о даре Эноны и о том, что она одна может спасти его. Поутру он отправился в путь. Он шел к своей первой жене. По пути то впереди, то слева от него появлялись и кричали зловещие птицы. Им овладел страх, но он старался внушить себе, что в этом нет никакого дурного предзнаменования. Когда служанки Эноны увидели его, они испугались. Их госпожа тоже была напугана. На Александра страшно было смотреть. Истекая кровью, он молил о помощи, но услышал в ответ:

— Ты меня не пожалел! Был глух к моим мольбам и слезам! А теперь я бы хотела, подобно зверю, рвать твое тело и пить твою кровь! Где же твоя покровительница, сияющая Афродита? А твой тесть, Зевс, почему не приходит к тебе на помощь? Убирайся! Иди к своей Елене! Стенай и плачь около нее днем и ночью. Может быть, она сумеет спасти тебя от яда!

И Александр пошел обратно по вершинам лесистой Иды. С каждым шагом он все больше терял силы, пока не умер. Горные нимфы плакали над ним, вспоминая с печалью, что когда-то он пас здесь свои стада. Горевала всей душой и Энона, вспоминая минуты любви и счастья с Парисом. Ночью она тайно выбралась из дома и через горы и леса помчалась в долину, где нимфы и пастухи уже разжигали погребальный костер для Александра. Заслонив лицо плащом, Энона прыгнула в огонь…

В жизнеописании Париса есть несколько странных эпизодов, о которых стоит поговорить подробнее. Прежде всего, почему именно ему доверено разрешить спор трех богинь? Традиционное объяснение, что Парис проявил себя справедливым судьей в поединке быков, навряд ли может кого-либо удовлетворить. Мало ли людей на свете, которые держат свое слово! К тому же сам Александр отнюдь не является примером безупречного поведения и образцом высочайшей справедливости. Среди троянцев таковым является, скорее, Гектор. Очевидно, что выбор пал на Париса по каким-то другим соображениям. Кстати, выбор главного приза — яблока из сада Гесперид — тоже порождает вопрос. Дело в том, что это яблоко сорвано с того самого дерева, которое принадлежало богине Гере. Мать-Земля Гея подарила его Гере в день ее свадьбы с Зевсом. Это дерево находилось в волшебном саду на горе Атлас. С какой стати Гера согласилась участвовать в споре, если призовое яблоко и так принадлежало ей? Да и как Афродита могла принять ворованный плод в качестве награды? Нет, совсем не случайно Зевс отказался быть судьей в споре трех богинь. Здесь есть какая-то тайна, и она непосредственно связана с Парисом.

Приглядимся повнимательней к его образу и созданной греками его канонической биографии. Начнем с имени. Оно никоим образом не может быть объяснено из греческого языка. Филологи обычно довольствуются констатацией этого факта, но мы попробуем продолжить эту их мысль. Если имя не греческое, значит, оно ими позаимствовано у другого народа. Но при заимствовании возможны искажения. Не происходит ли тогда имя Парис от созвучного ему имени Борис? В своем древнейшем смысле Борис значит «северянин». Грекам были известны гиперборейцы — народ, живший за северным ветром Бореем. Один из знаменитых гиперборейцев, путешествовавший со стрелой в руке (компасом!), носил имя Абарис — также, видимо, производное от имени Борис.

Итак, мы предлагаем новый взгляд на происхождение и роль Париса. По нашему мнению, он — пришелец с севера. Это сразу же, заметим, объясняет, почему у нашего героя два имени. Одно — Борис-Парис — ему дано от рождения и связано с его родиной, а второе — Александр — уже греческого происхождения. Один из документов хеттского царя Муватталы, относимый ко времени около 1300 г. до н. э., содержит упоминание о царе Вилусии (Илиона) по имени Алаксандус (Александр). Значит, для троянцев имя Александр было хорошо знакомым! Письмо Муватталы к Алаксандусу представляет собой договор о дружбе, союзе и помощи, которую правитель Вилусии должен оказывать хеттскому царю в случае его столкновения с какой-нибудь третьей державой. Но примерно к тому же времени относится и битва при Кадеше, в которой троянцы (дарданы) вместе с хеттами сражались против египтян и вышли победителями. Вполне понятно, что имя правителя Алаксандуса у троянцев было овеяно славой и почетом. Присвоение этого же имени северному князю подчеркивало его особый статус и приоритет в решении важнейших политических вопросов. Он пришел в Трою защищать мужей-троянцев, но таково же и значение имени «Александр». Оно было присвоено северному князю вовсе не за то, что он защитил пастухов на горе Иде от каких-то разбойников, а за то, что защищал мужей Трои от несравненно более серьезной опасности!

История чудесного спасения Париса, конечно же, выдумка. Она придумана позже, чтобы сделать Париса членом дома Приама. Но одна ее деталь достойна быть выделенной: Париса выкормила медведица. Зверь этот по преимуществу северный. Страбон специально указывал, что именем «Медведица» Гомер обозначал «арктический круг». В греческой традиции медведь является культовым животным (наряду с ланью) Артемиды. Аркадская Артемида (Аркадия — горная область в центральной части Пелопоннеса) и сама сохраняла черты медведицы. В Аттике (полуостров на юго-востоке Средней Греции) жрицы Артемиды во время праздника облачались в медвежьи шкуры и исполняли культовую пляску медведей. Артемиде приносили в жертву медведя, а при ее храме находился прирученный медведь. Спутница этой богини, нимфа Каллисто, была обращена Артемидой (по другой версии, Зевсом) в медведицу, после чего Зевс перенес ее на небо в виде созвездия Большой Медведицы. Образ медведицы-кормилицы в мифе о Парисе следует соотносить, таким образом, с покровительством к юному царевичу богини Артемиды, тоже северной по своему происхождению.

Вполне вероятно, что троянский царь искренне полюбил Париса и считал своим приемным сыном, но происходил он, скорей всего, из царского гиперборейского рода. Мифы троянского цикла слишком явно обнаруживают тот факт, что сыновья Приама и горожане-троянцы, в общем-то, не очень дружелюбно относятся к Парису, неизменно подчеркивая его вину за начало войны. Но все происходит в точности так, как желает Парис! И это доказывает, что у Париса была мощная поддержка со стороны союзников троянцев.

По нашему мнению, Парис является наместником северных арийских племен в Троаде. Поражение лучшего быка из стада Париса в поединке с Аресом символизирует то, что Парис готов проводить проарийскую политику. Теперь становится понятным, почему Парис выбирается на роль судьи в споре олимпийских богинь. Относительно местоположения страны Атланта и сада Гесперид с древнейших времен ведутся нескончаемые споры. Мы не будем вникать в их суть, для нас лишь важно, что традиция связывала их с гипербореями. А если так, то кому, как не официальному представителю этого народа, награждать плодами этого диковинного сада. Ко времени Троянской войны Гера превратилась в верховную греческую богиню, гипербореям она представлялась уже чуждым божеством, а потому и ее право на владение чудесным деревом можно было считать утраченным.

Согласно мифу, до момента провозглашения царским сыном Парис проживал на горе Иде, но как раз у подножия этой горы были поселения ликийцев Пандара. Ранее мы уже предположили, что эта группа народа ликийцев пришла с севера и была родственной обитавшим на Русской равнине аримаспам. Гомер причисляет их к троянцам. Возможно, что прибыли они сюда под предводительством Париса. Во всяком случае, нельзя забывать, что только стреле Пандара Парис обязан тем, что вопрос о его выдаче грекам даже и не обсуждался. Среди защитников Трои, как мы отмечали, в значительном количестве присутствовали северобалканские племена. Вместе с новыми данными относительно Париса это служит важнейшим указанием на то, что в Троянской войне участвовали и «северяне».

Одним из интереснейших открытий современных археологов стало установление ими факта, что в 1230–1190 гг. до н. э., то есть в том временном интервале, что и Троянская война, огромные бедствия пережили и сами греки. Вся мощь и блеск Микенской Греции, сложная система дворцовых хозяйств, как говорится, сошли на нет. Историки и археологи единодушны во мнении, что в это время на Грецию обрушился какой-то страшный враг. Пострадали Беотия (область в Центральной Греции), значительная часть Арголиды, Лаконики и Мессении (области на юге Греции). По подсчетам специалистов, в Беотии из 26 раскопанных поселений уцелели 4, в Арголиде — 10 из 27, в Лаконике — 7 из 39, в Мессении — 10 из 56. Наблюдаются разрушения в Микенах и Тиринфе. Правда, эти твердыни были вскоре восстановлены и вновь укреплены, причем в Микенах преемственность обитателей не прерывалась. Тиринф, как предполагается, после опустошения был снова заселен. Похоже, что некая группа захватчиков высадилась также и на Крите, где, однако, следы их нападения не так масштабны. Пелопоннесские ахейцы предвидели это нашествие и готовились его отразить. Найденные в канцелярии Пилосского дворца свежие таблички с перечислением военных отрядов, их диспозиций, отчасти их заданий (контроль над побережьем) рассматриваются в качестве свидетельства предпринимавшихся, но не увенчавшихся успехом мер по защите этого стратегического центра. Попытку сдержать агрессию на более ранней стадии, не пропустить наступающих на Пелопоннес выдает огромная стена, воздвигнутая в эти годы поперек Истма (перешеек, связывающий Пелопоннес с материковой Грецией) — своего рода «линия Мажино» XIII в. до н. э.

Эта эпоха характеризуется ослаблением ахейского культурного единства, всплеском локальных и региональных особенностей в материальной культуре, где Микены перестают быть законодателями стиля. Из областей, подвергшихся нападению, массы населения уходят на окраины, в места, кажущиеся более спокойными. Прослеживаются мощные потоки переселенцев, прежде всего на восток — в прикрытую со стороны континента горами и обращенную к морю Аттику, на Киклады, на Крит, на Кипр, в греческие малоазийские города. Часть же греков движется, наоборот, на запад, находя себе пристанища в позднейшей Ахайе и на островах Ионического моря, в том числе на Одиссеевой Итаке, откуда уже прямая дорога в Южную Италию. Основные центры разгромленного греческого мира явно смещаются на его периферию, на побережья и острова. Даже относительная стабилизация жизни на несколько последующих десятилетий не приводит к возрождению великоахейской государственности, бюрократически централизованных царских хозяйств; выходит из употребления письменность. Развитие явно начинает идти по нисходящей. Конец XIII–XII в. до н. э. — время заката микенской цивилизации.

Что же это за враги ввергли Грецию в водоворот этих драматических перемен? До середины 70-х годов прошлого века специалисты склонны были утверждать, что пришельцы не оставили в опустошенных ими местах каких-либо примет своей собственной культуры. Высказывались предположения, что какая-то неизвестная причина могла помешать победителям воспользоваться плодами победы, заставив их вскоре уйти из разоренной страны. Догадки же об их происхождении сводились к двум основным версиям: одни ученые, опираясь на традицию о переселении дорийцев, видели в завоевателях именно северо-западных греков, дорийцев в широком смысле. Другие же предпочитали объяснять эти потрясения продвижением в Эгеиду неких негреческих племен из Европы, квалифицируя это вторжение то как иллирийское (Иллирия — область на северо-западе Балканского полуострова), то как фракийское.

Перелом в изучении данной проблемы произошел в 1975–1976 гг., когда было открыто, что в слое, непосредственно следующем за разрушениями, были обнаружены керамические изделия, которые резко отличаются по своему типу от соседствующих с ними сосудов, продолжающих микенскую традицию. Последние в основном, хотя и не всегда, изготовлялись на гончарном круге, имели светлую окраску, для них использовалась очищенная глина. Вместе с тем открытый тип керамики характеризуется ручным изготовлением с последующим обжигом, темно-серой, коричневой или красноватой окраской, использованием неочищенной глины с минеральными примесями, накладным или прорисованным узором, а также некоторыми формами сосудов, неизвестными в более ранних фазах микенской культуры.

Вокруг этой керамики, которую теперь принято называть «варварской», возникла оживленная дискуссия. Попытки связать данный вид посуды с деградацией гончарного дела в Греции в эту эпоху входят в противоречие с изолированным ее положением среди массы позднемикенских изделий. В конце 1970-х и в начале 1980-х годов она была найдена в Тиринфе, Ахайе и даже на Крите. Но ее нет на Кикладах и в ахейско-малоазийских поселениях. Одна группа исследователей настаивала на том, что «северяне» принесли с собой такой тип керамики с северо-востока Балкан, где ее аналоги найдены на территории Румынии и Болгарии, а также, что для нас особенно любопытно, в близкой к балканскому ареалу Трое, в ее слоях VIIб 1 и 2 (более ранних, чем слой VIIа). Их оппоненты, напротив, ссылаясь на обнаружение такого типа керамики на западе Балкан и в Южной Италии (места обитания иллирийских племен), считают основным очагом, откуда шло ее распространение, балканские области, прилегающие к Адриатике.

Как бы то ни было, сейчас доказанной причиной катастрофы, пережитой Грецией в конце XIII — начале XII в. до н. э., принято считать натиск негреческих племен с севера Балканского полуострова, среди которых могли быть как предки исторических иллирийцев, так и фракийские и фригийские племена. При этом остается несколько спорных вопросов. Неясно, были ли увлечены этой волной и некоторые «дорийские» группы северо-западных греков, исторически соседствовавших с иллирийцами. Также не проясняет археология и судьбу завоевателей после их победного вступления в Пелопоннес. Сама обособленность варварской керамики в позднемикенских слоях, непрерывность культурного развития Греции в этот отрезок времени не позволяют исключить возможность быстрого отхода назад варваров-пришельцев, оставивших после себя руины и изолированные «гарнизоны» северян, сумевших закрепиться в ахейском окружении.

Как же нашествие северян на Грецию соотносится с Троянской войной? Ученые, считающие Троянскую войну реальным историческим событием, стремятся датировать ее так, чтобы она ни в коем случае не приходилась на годы, последовавшие за подорвавшим ахейскую мощь северным вторжением. Они считают, что общеахейское предприятие, подобное Троянской войне, после бесчинств северян и вступления Микенской Греции в финальную, кризисную фазу ее истории, — вещь немыслимая, по определению, исключенная. Кажется, лишь одна исследовательница — американка Э. Вермёль — допускала, что ахейцы вполне могли сплотиться для такого похода через небольшой промежуток времени. Российские ученые Л. А. Гиндин и В. Л. Цымбурский в своей книге «Гомер и история Восточного Средиземноморья» решительно поддержали эту точку зрения. Они пишут: «Троянская война Атридов не только могла произойти после разорения Пелопоннеса северными племенами, она по характеру своему должна была произойти после него и вследствие него. Между этим историческим катаклизмом и величайшим, по восприятию греков, событием их сказаний реконструируется не просто временная близость, но фундаментальная причинная связь». Мы, безусловно, присоединяемся к мнению этих исследователей, хотя наша реконструкция события в отдельных деталях существенно отличается от их позиции (о чем чуть дальше).

Попробуем еще раз восстановить череду войн и миграций, сопутствовавших Троянской войне. Правильную их последовательность, по нашему глубокому убеждению, открывают греческие мифы — единственный из известных источников, который должен содержать сведения и о войне греков с Севером, и об их Троянской кампании. Парис, как установлено в данной главе, — северянин. В Трое он выступает в качестве наместника союза арийских племен Севера. Похищение Елены и сокровищ Менелая, о чем никак не могли забыть греки, как раз и является отражением убийственной, в полном смысле этого слова, атаки северян на Грецию.

На наш взгляд, события развивались следующим образом. В 1232 г. до н. э. северобалканские племена, возглавляемые представителями арийско-праславянских родов, минуя Малую Азию, вошли в Палестину и далее в страну фараонов, чтобы поддержать атаку на Египет «народов моря». Малоазийские ахейцы присоединились к ним на правах союзников. В этой войне они не преследовали никаких стратегических целей. По всей видимости, они выступили в качестве обыкновенных наемников, которым была обещана крупная награда в случае победы над египтянами. Но в действительности этот поход обернулся неудачей, и гнев ахейцев, оставшихся «с носом», обернулся против организаторов похода. С этого, похоже, и началась Троянская война.

Оплотом северян и их малоазийских соплеменников стала Троада, а их наместником — гипербореец Борис. До Гомера это имя дошло в искаженном варианте. Так северянин Борис стал Парисом. Троянцы считали его своим защитником и называли Александром. Греческая традиция утверждает, что Парис прибыл в Спарту как гость и вероломно похитил Елену. Однако мы не будем первыми, кто поставит такую интерпретацию событий под сомнение. Совершенно очевидно, что троянец совершил военное нападение на греков. Но опять-таки атаковать ахейцев Пелопоннеса «в одиночку» не решился бы не один герой. Значит, следует признать, что набег Париса либо совпал с нападением северян на Грецию, либо последовал сразу же вслед за ним, когда греки еще не пришли в себя от нанесенного им поражения.

Нельзя не заметить, что оскорбленный муж Менелай снарядил в поход не так уж много кораблей — всего шестьдесят, меньше, чем привели под Трою и его брат Агамемнон, и Нестор, и Диомед, и Идоменей. Но не отражает ли это тот факт, что Спарта более других областей пострадала от набега Париса? Вспомним, кстати, что похищение Елены представлялось троянцами как ответная акция за похищение греками Гесионы, сестры Приама. Ее имя лингвисты соотносят с греческим названием для всей Малой Азии — «Асия». В таком прочтении имя знатной троянки означает «асийка», «жительница определенной области Анатолии». В архиве хеттских царей опять-таки имеется документ, сообщающий о войне во второй половине XIII в. до н. э. их царя с конфедерацией западномалоазийских государств, называвшейся Ассува. В их число входила и Троя и «страны Арсавы». Таким образом, мотив мести спутников Париса за Гесиону имеет отчетливый геополитический подтекст: северяне отстаивали интересы асийцев — жителей Ассувы.

И еще одно наблюдение. Из «Илиады» мы неожиданно узнаем, что, похитив Елену, Парис совсем не торопился вернуться в Трою. Со всей своей эскадрой он завернул в Сидон, где убил и ограбил местного царя. Во время погрузки богатой добычи на корабли на них напала группа сидонцев. Парис отбил нападение и, потеряв два корабля в завязавшейся кровавой схватке, благополучно вышел в море. Имеются сведения, что Парис несколько месяцев пробыл в Финикии, на Кипре и в Египте. Учитывая информацию Геродота о горестном для Париса пребывании в Египте, откуда он едва унес ноги, выскажем предположение, что в истории плавания Париса по странам Средиземноморья нашли свое отражение воспоминания греков о первом походе «народов моря». В истории Париса как бы соединились две кампании северян — египетская и греческая!

Теперь становится понятным, почему греки так долго не могли доплыть до Трои. Им нужно было оправиться от удара, нанесенного северянами. Целых двадцать лет находилась в Трое Елена! За это время в Греции выросло новое поколение, которое горело жаждой реванша за поражение отцов. Именно ему было суждено разрушить «священную Трою»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.