Херонея

Херонея

И Архелай опередил римского проконсула, соединившись с войсками, пришедшими из Македонии, до его появления в Центральной Греции. После смерти Аркафия этими войсками командовал стратег Таксил, и, судя по дошедшим до нас сообщениям, это была действительно отборная армия, основу которой составляла фаланга, в состав которой входили элитные подразделения «медных щитов». А теперь небольшой экскурс в историю. Накануне своего Индийского похода Александр Великий отобрал из своих македонских ветеранов самых опытных в военном деле, лучших из лучших, элиту элит, и, раздав им щиты, покрытые серебром, сформировал из них отборный корпус «аргираспидов» («серебрянных щитов»). Высочайшие боевые качества этой македонской гвардии были известны во всем эллинистическом мире, и, после того как корпус прекратил свое существование, осталась традиция — по цвету щитов выделять элитные подразделения фаланги. Мы знаем, что такие отряды существовали в македонской армии времен правления династии Антигонидов, это были фаланга «белых щитов» (левкасписты) и фаланга «медных щитов» (халкасписты). Эти отряды отборной македонской пехоты сражались во всех войнах с Римом и погибли на поле боя в последней битве III Македонской войны. Ну а поскольку Митридат позиционировал себя как преемника традиций Александра и других великих диад охов, то вполне естественно, что он обзавелся подобными элитными войсками. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что армия, пришедшая с севера, была очень хорошо укомплектована, а кроме собственно фаланги и мобильных войск располагала и прекрасной кавалерией. По сообщению Плутарха, в состав конницы Митридата входили мидийские и скифские отряды, вооруженные соответственно обычаям своих народов. «Даже чванливая пышность драгоценного снаряжения отнюдь не была бесполезна, но делала свое дело, устрашая противника: сверкание оружия, богато украшенного золотом и серебром, яркие краски мидийских и скифских одеяний, сочетаясь с блеском меди и железа, — все это волновалось и двигалось, создавая огненную, устрашающую картину». Исходя из этого описания кавалерийских подразделений армии Таксила, можно сделать вывод о том, что он располагал как тяжелой, так и легкой конницей. Правда, трудно сказать, кого имел в виду писатель, когда указывал на мидийцев, потому, что в греческой исторической традиции так называли и персов, но, вполне возможно, он подразумевал отряды армянской тяжелой кавалерии, которые многое переняли от воинских традиций Ахеменидов.

Но был в этом отлаженном военном механизме изъян, который в дальнейшем мог привести к негативным последствиям. Речь идет о так называемой фаланге рабов, которая насчитывала 15 000 человек и входила в состав армии Таксила. Зачем это понадобилось понтийским стратегам, сказать трудно, возможно, они просто хотели увеличить численность армии, но надо заметить, что она и без того была достаточно многочисленной. По сообщению Мемнона, ее численность накануне решающей битвы и так значительно превосходила римскую: «Соединив войска, он (Таксил) и Архелай имели войско в количестве более 60 000 человек». Если отсюда убрать эти 15 000 рабов, то получим 45 000 человек, прекрасно подготовленных и обученных, а это более чем достаточно, чтобы прихлопнуть и размазать по Беотийской равнине немногочисленную римскую армию. На мой взгляд, можно высказать только одно предположение, которое может в какой-то степени объяснить действия Таксила: находясь в Македонии, он не мог знать, что Архелай пойдет с ним на соединение. Пирей еще не был взят, бои в Аттике не прекращались, что предпримет дальше Сулла, было неизвестно, а потому стратег мог посчитать, что его войск просто недостаточно для ведения боевых операций. Ведь если исходить из той численности войск, которую называет Мемнон, то без солдат Архелая, которых насчитывалось около 10 000 человек и этих самых 15 000 рабов, Таксил вел всего 35 000 воинов. При таком раскладе варварские полчища Митридата, о которых любят вспоминать при каждом удобном случае, превращаются в дым, а вместо них появляется компактная и хорошо обученная армия эллинистического образца. «Само собой разумеется, что Митридат был настолько умен, чтобы не выводить на поле сражения массы, которые требовали питания и не могли ничего дать взамен» (Г. Дельбрюк).

И тем не менее в рядах войск Митридата оказалось «пятнадцать тысяч рабов, которых царские полководцы набрали по городам, объявили свободными и включили в число гоплитов ». Трудно сказать, занимались ли понтийские стратеги самодеятельностью или выполняли приказ своего царя, но вместо повышения боеспособности армии шло просто тупое увеличение ее численности, потому что боевые качества вчерашних рабов, мягко говоря, оставляли желать лучшего. И дело даже не в том, что, струсив, они могли разбежаться при виде легионов, наоборот, когда человек сражается за свою свободу, он способен проявить чудеса героизма. Дело в том, что полноценно обучить их военному делу в столь короткий срок и влить в состав армии, основой которого является фаланга, практически невозможно. Одно дело дать этим рабам в руки сариссы, построить квадратом и тупо сказать: стоять здесь! И совсем другое — добиться от них того, чтобы этот квадрат мог слаженно выполнять все команды и маневрировать на поле боя. Обучение строю фаланги было делом сложным и трудоемким, это требовало значительного времени, и недаром Полибий писал, что во время II Македонской войны весь мир с нетерпением ожидал, когда на поле боя встретятся римские легионы и армия Македонии, потому что македонцы «владели искусством фаланги». Э. Бикерман очень доступно изложил те принципы, которые лежали в основе строя фаланги, и из них видно, что она являлась очень сложным военным организмом: «Однако тактическое использование фаланги предполагало долгое и регулярное обучение каждого солдата в строевых условиях. Если компактность строя нарушалась, фаланга была обречена на гибель. Обращение с сариссой — копьем длиной более чем шесть метров — требовало специальной выучки. Ни варвары, ни гражданское ополчение греков, ни даже наемники, умело пользовавшиеся мечом и копьем, не были способны к той боевой дисциплине, которая была абсолютно необходима для того, чтобы каре из 20 000 человек могло маневрировать на поле боя ». К этому добавить абсолютно нечего, а потому вопрос о том, откуда у вчерашних невольников могли взяться те боевые навыки, которые необходимы для сражения в правильном строю, остается открытым. А для себя отметим, что именно эта «фаланга рабов» является самой уязвимой частью понтийской армии. Правда, не надо думать, что все зачисленные в армию рабы получили доспехи и оружие фалангитов, какую-то часть из них могли снарядить как гоплитов, а кого-то и вовсе отправить в ряды легковооруженных.

Что же касается численности армии Суллы, то ее состав исследователи определяют по-разному. Е. А. Молев считает, что к началу боев в Центральной Греции его армия насчитывала меньше 15 000 воинов, a Л. А. Наумов замечает, что такая цифра появилась только после того, как проконсул соединился с легионом Гортензия. С учетом тех страшных потерь, которые римлянин понес во время боев за Пирей, а также вследствие того, что в Афинах он был просто обязан оставить гарнизон, данные Л. А. Наумова выглядят предпочтительнее. Недаром Сулла так спешил на соединение с Гортензием, понимая, что в том случае, если их войска не объединятся, то его пребывание в Греции закончится катастрофой. Но ему опять повезло — небезызвестный Кафис провел легион так, что он разминулся с понтийскими войсками, и римские отряды, наконец, соединились, а затем выдвинулись на Элатийскую равнину. Что же касается римской кавалерии, то количество всадников определяется в полторы тысячи, да и по своим боевым качествам они значительно уступали наездникам из армии Митридата — причин гордиться своей конницей у Республики не было никогда! Помимо прочего, Сулла располагал и значительным контингентом мобильных войск, которым в предстоящих боях предстояло сыграть одну из решающих ролей.

* * *

Когда армия Суллы появилась в Беотии, то объединенное понтийское войско его поджидало. Архелай явно не стремился к схватке с римлянами, и дело не в том, что он их боялся, стратег бил Суллу и не один раз, а в том, что считал, что последнего можно победить и без сражения. Время сейчас работало на понтийцев, как повернутся дела для Суллы в Италии было неясно, подкреплений, кроме подошедшего легиона Гортензия, ему ждать теперь неоткуда, а располагая количественным и качественным превосходством в кавалерии, понтийские стратеги могли создать врагу проблемы с продовольствием. С другой стороны, Сулла здорово рисковал, потому что был вынужден расположиться на Беотийской равнине, которая опять-таки была пригодна для действий понтийской конницы, а он ей практически ничего не мог противопоставить. Поэтому проконсул засел в укрепленном лагере и стал выжидать, какой оборот примут дальнейшие события, а они, судя по всему, назревали нешуточные: понтийцы решили вызвать римлян на бой. Построив свои войска в боевые порядки, стратеги Митридата попытались выманить врагов из лагеря, но произошло невероятное — легионеры струсили и отказались вступать в бой! Это стало откровением даже для Суллы, он ожидал чего угодно, но только не подобного сценария, и поэтому бешенство, в которое впал проконсул, было легко объяснимым. Тщетно римский командующий распинался перед своими подчиненными, тщетно взывал к их храбрости и патриотизму. Римляне обделались крепко, и никакая сила не могла заставить их покинуть укрепленный лагерь. А когда смысл происходящего дошел до понтийских солдат, насмешкам и издевательствам с их стороны не было предела, и Сулла, стоя на лагерном валу и наблюдая за разъезжавшими по равнине всадниками, лишь багровел от злости и сжимал кулаки в бессильной ярости. Итогом же подобной трусости со стороны римлян стало то, что воины Митридата, преисполнились к врагу презрения и, не слушая своих командиров, в поисках грабежа и добычи разбрелись по окрестностям. Вот казалось бы шанс, победа сама идет римлянам в руки — ударь по врагу в этот момент — и все! Но не тут-то было! Легионеры по-прежнему предпочитали отсиживаться в лагере и из-за валов наблюдать за противником, избегая вступать с ним в бой.

Но тут Сулла озверел по-настоящему, и заслуженная кара обрушилась на трусливые легионы — командующий заставил их копать. Наверное, с древнейших времен и до наших дней это наказание является самым неприятным для рядового состава, особенно, когда это копание лишено всякого смысла. Легионеры занялись тем, что стали отводить русло реки Кефиса и рыть для этого многочисленные рвы, а командующий спуску не давал, гонял своих подчиненных без жалости, жестоко карая лентяев и уклонистов. Не можешь работать мечом, работай лопатой! — такой примерно лозунг бросил проконсул в массы, и к исходу третьего дня легионеры ощутили разницу между этими двумя видами работ. Окружив своего командира, они стали убеждать его, что полны храбрости и желания помериться силами с врагом, на что Сулла ехидно заметил, что «слышит это не от желающих сражаться, а от не желающих работать». Но, пользуясь моментом, сменил гнев на милость и указал солдатам на стоявший неподалеку от лагеря холм, к которому через равнину пылили отряды «медных щитов» под командованием Архелая. Видя, что появился реальный шанс избавиться от ненавистных земляных работ, легионеры побросали заступы, схватили пилумы и мечи, и, пользуясь близостью расстояния, достигли холма первыми, где успешно отразили вражескую атаку. После этого понтийская армия снялась с лагеря и не спеша двинулась в сторону города Херонея, а Сулла, желая не допустить того, чтобы этот населенный пункт достался врагу, послал туда легион Габиния, который и пришел туда первым. Это создавало определенные проблемы для понтийской армии, но главная их беда была в другом — отсутствии единого руководства.

Не случайно Плутарх очень часто о командующих армией Митридата говорит во множественном числе, это явно свидетельствует о том, что каждый из стратегов мнил себя главным и тянул одеяло на себя. Мало того, войско это почувствовало, и дисциплина начала стремительно падать — дрязги среди высших командиров не способствовали поднятию боевого духа. Фраза Плутарха, что «…враги, которые и без того были не слишком послушны своим многочисленным начальникам », объясняет очень многое, и главное, что между Таксилом и Архелаем существовали серьезные разногласия на дальнейшие способы ведения войны. Архелай был против решающего сражения, «считая разумным затянуть военные действия, чтобы оставить противника без припасов», когда другие командиры, во главе с Таксилом, считали наоборот. Герой обороны Пирея Суллы не боялся, он бил его не раз и трепета перед римскими легионами не испытывал, но в то же время прекрасно был знаком с их великолепными боевыми качествами. Видя другой путь к победе, причем малой кровью, он отстаивал его, исходя из собственного опыта, — время работало не на Суллу, а на Митридата, обстановка в Италии могла взорваться в любой момент. Если тянуть время, то проконсул начнет спешить, а спешка плохой помощник и рано или поздно римлянин сделает ошибку, которая может привести его к гибели. Но так считал только Архелай, остальные были явно противоположного мнения, и когда понтийская армия подошла к Херонее, то, увидев, что там находится римский легион, расположилась лагерем неподалеку, не рискнув идти на штурм, — к городу приближался Сулла.

В этом ничего страшного не было, казалось, на стороне понтийцев все шансы, поскольку равнинная местность позволяла им реализовать свое превосходство в кавалерии и численное преимущество. Но так только казалось! Дело в том, что лагерь армии Митридата располагался так, что в тылу были горы с крутыми склонами, что мешало развернуть все войска, а выход на равнину теперь перекрывали римские легионы. Зато Сулла имел в тылу широкую и ровную равнину, и при желании мог отступить или маневрировать — войска Евпатора такой возможности были лишены. В случае поражения, крутые склоны гор делали организованный отход практически невозможным, и потому стратегам была нужна только победа, другое дело, почему они оказались в таком нелепом положении. Валить все на одного Архелая смысла нет никакого, как мы видели, что в войсках и других командиров было предостаточно. Тот же Таксил на законном основании вступил в командование армией после смерти Аркафия, и можно не сомневаться, что и высший, и низший командный состав его поддерживали, считая «своим». Архелай же располагал поддержкой только своих ветеранов, но, вполне возможно, отвечал за все боевые операции на территории Эллады. Недаром Плутарх упоминал про «многочисленных начальников», неясность в вопросе, кто же кому подчиняется, вносила определенную смуту в руководство войсками. Прямым подтверждением тому служит указание Павсания, что «у херонейцев на их земле есть два трофея, которые поставили римляне и Сулла, победив войско Митридата под начальством Таксила » . Одни античные историки называют командующим в битве Архелая, другие Таксила, а в целом вывод напрашивается один — единого командования не было! Возможно, что именно такой подход к делу и сыграл свою роковую роль в том, что понтийская армия оказалась на столь неудобной позиции, в «небрежно раскинутом лагере». Когда начальников много, неизбежно наблюдается падение дисциплины, а разброд и шатание начинают отрицательно влиять на положение дел.

* * *

Став лагерем напротив понтийцев, римский командующий в течение суток оставался там, а затем, оставив для прикрытия легата Мурену с отрядом, выступил в сторону Херонеи, на соединение с легионом Габиния. С одной стороны, он как бы приглашал врага на битву — вот вам место, стройтесь в боевые порядки — и вперед! Но была у проконсула и еще одна цель, которую он преследовал, выступая к этому городку, расположенному на равнине, — холм Фурий, скалистая вершина горы, которая господствовала над местностью, был занят неприятелем. А это, ввиду предстоявших боев, представляло серьезную опасность для римской армии, холм мог стать ключевым пунктом понтийской диспозиции. Но римскому командующему очень большую услугу оказали жители Херонеи, которые обещали ему помочь завладеть этим холмом. Как обычно бывает в таких случаях, нашлась тайная тропа, о которой знали местные жители, а защитники позиций — нет. Исходя из этого двое горожан, Гомолоих и Анаксидам, брались провести по ней небольшой римский отряд, и вывести его в такое место, которое бы возвышалось над лагерем понтийцев, откуда можно было бы их всех перебить стрелами и камнями или просто прогнать на равнину. И как только отряд римлян выступил в сторону холма, Сулла приказал строить легионы в боевой порядок, поскольку вдалеке появилась понтийская армия. Проконсул поставил легионы обычным строем, сам, по традиции, встав на правом фланге, а левый фланг доверил Мурене, но исходя из того, что армия Митридата обладала не только численным превосходством, но и преимуществом в кавалерии, поставил в резерве запасные когорты под командованием Гортензия и Гальбы, поскольку опасался охвата строя. Так что не Цезарь при Фарсале первый додумался ставить за главной боевой линией когорты для отражения кавалерийской атаки, он просто воспользовался тем, что до него было придумано Суллой. Сидя на коне и наблюдая за приближающимся строем понтийцев, проконсул видел, что одно из крыльев этой армии, усиленное многочисленной кавалерий и мобильными войсками, было очень гибким и подвижным, что создавало реальную угрозу окружения — отсюда и его действия.

План же стратегов Митридата исходил из численного превосходства их войск и их качественного преимущества в кавалерии. Основу их боевого строя составляла фаланга под командованием Таксила, причем на ее правом крыле стояли «медные щиты», в центре — «фаланга рабов», а дальше — подразделения понтийских сариссофоров. Фланги боевого строя были прикрыты отрядами кавалерии, причем правый фланг был ударный, там стояли отборные всадники, во главе с Архелаем, и большие массы легковооруженных войск. Слева фалангу прикрывали гоплиты, эвакуированные из Пирея, они же являлись связующим звеном между сарисофорами и отрядом конницы. Впереди боевых порядков понтийцев стояли колесницы и, судя по всему, план стратегов был довольно прост: одновременным ударом колесниц с фронта и кавалерии с правого фланга опрокинуть римские ряды и, введя в дело тяжелую пехоту, довершить разгром. Видя, что войска готовы к бою и противник тоже вот-вот выступит, Таксил дал знак, и фаланга медленно двинулась вперед, на флангах пришли в движение отряды кавалерии и мобильных войск — понтийская армия под грохот барабанов и звуки труб начала наступление.

* * *

Между тем римский отряд, посланный захватить холм Фурий, блестяще справился со своей задачей. Внезапно атаковав врага, легионеры обратили его в бегство, причем основные потери понтийцы понесли во время беспорядочного отступления. Бросая в панике щиты, копья и доспехи, беспорядочная толпа беглецов бросилась вниз по склону, воины сбивали друг друга с ног, давили, а тех, кому не повезло, затаптывали насмерть. Скатившись волной с холма, паникеры в ужасе заметались между двумя сближающимися армиями — одни из них налетели на двигавшиеся наперерез римские когорты левого фланга и были перебиты легионерами. Другие метнулись навстречу своим и привели в замешательство наступающие войска соотечественников, произошла заминка, и, пока понтийские командиры разбирались, что к чему, драгоценное время было потеряно, а Сулла, видя неразбериху в рядах противника, отдал приказ атаковать. Легионеры совершили молниеносный бросок вперед, и выскочили прямо на боевые колесницы, которые только-только начинали движение и не успели взять положенный разбег. Вся сила этих машин для убийства и заключается в их скорости, но при Херонее сначала замешательство в собственных рядах, а затем стремительный бросок легионов лишили их возможности набрать разгон, и они сделались легкой добычей сыновей волчицы. Легионеры привычным движением метнули пилумы и десятки колесничих и стрелков повалились в пыль с повозок, а римляне, выхватив мечи, подбежали к колесницам и принялись добивать тех, кто еще оставался жив. Покончив с первой линией понтийцев, когорты выровняли ряды, сдвинули большие прямоугольные щиты и с боевым кличем ринулись в атаку.

В бой вступила тяжелая понтийская пехота, лес пик опустился навстречу атакующим войскам и грохот от столкновения двух огромных людских масс прокатился по Херонейской равнине. Страшными ударами длинных копий фалангиты остановили римскую атаку, напрасно легионеры пытались отбить сариссы мечами, пригибали их к земле и пытались вступить в рукопашную — все было тщетно, строй фаланги стоял непоколебимо. Основной удар римляне наносили по центру понтийских шеренг, туда, где стояли вчерашние рабы, не без основания полагая, что их воинские навыки явно оставляют желать лучшего. Но бывшие невольники отчаянно бились за свою свободу, кололи легионеров длинными пиками и пока успешно держали фронт. Тогда Сулла поставил за линией тяжелой пехоты лучников, пращников и метателей дротиков и велел им через головы своих забрасывать врагов метательными снарядами, причем стрелы пускать зажигательные, для достижения большого психологического эффекта. Град камней, свинцовых ядер, дротиков и зажженных стрел обрушился на шеренги бывших рабов, приводя их в расстройство и смятение; когорты усилили напор, и понтийский строй заколебался, готовый вот-вот сломаться.

Однако, пока шел бой пехоты, Архелай повел в атаку ударное правое крыло, имея целью обойти римлян и ударить им в тыл: навстречу ему беглым шагом повел свои когорты Гортензий, желая парировать вражеский выпад. Видя неприятельскую контратаку, стратег развернул свой отряд, и тяжелая армянская конница ринулась на врага, сверкая на солнце блеском доспехов. Земля гудела от топота тысяч копыт, ветер развевал понтийские знамена со звездой и полумесяцем, а когда волна всадников приблизилась к римским рядам, их боевой клич прокатился над равниной Херонеи. Легионеры метнули копья и попытались отразить атаку, но закованные в доспехи наездники как таран врезались в их ряды и раскололи римский строй. Гортензий стал спешно отводить войска к склону горы, пытаясь сомкнуть разбитые ряды, но Архелай стал стремительно брать когорты в кольцо, обрекая их тем самым на полное уничтожение. Видя, что его правый фланг находится на грани катастрофы, Сулла поспешил туда, но в это время понтийцы пошли вперед, и вся римская армия оказалась на грани поражения. Прикрывшись большими круглыми щитами и подняв тяжелые копья над правым плечом, шли в атаку гоплиты Архелая, ветераны боев за Пирей, ударив в середину римского строя на правом крыле, они вступили с легионерами в страшную рукопашную схватку. Халкасписты («медные щиты») под личным командованием Таксила разбили римские ряды на левом фланге, они кололи римлян сариссами в лицо, руки, плечи и под их страшным натиском войска Мурены начали пятиться. Архелай же, видя по знаменам и значкам, что на помощь Гортензию спешит лично Сулла, вышел из боя и, оставив когорты Гортензия, совершил глубокий рейд по тылам римского войска. Его отряд с тыла атаковал правый римский фланг, который в этот момент оказался без командующего, поскольку Сулла поспешил на помощь Мурене, и тогда легионеры задних рядов развернулись лицом к новому врагу. Но удар армянской конницы уже потерял свою силу, кони устали под тяжестью доспехов и закованных в панцири всадников, а потому он не достиг тех результатов, на которые надеялся Архелай. Легионеры правого крыла успешно сражались против двойной атаки с фронта и тыла, а вот на левом крыле положение действительно было тяжелое и когорты Мурены с трудом сдерживали атаку «медных щитов». И потому римский командующий оказался в некотором затруднении — куда поспешить и кому первому оказать помощь. В итоге на помощь Мурене он отправил Гортензия с четырьмя когортами, а сам с пятой, последней, поспешил против Архелая и атаковал его уставшие войска.

И в этот момент отряды бывших рабов, стоявшие в центре фаланги, не выдержали града сыпавшихся на них метательных снарядов и, бросая оружие и снаряжение, обратились в повальное бегство — центр понтийской армии рухнул. Видя поражение фаланги, пустились в бегство кавалеристы Архелая и его гоплиты, а за ними бросились римские легковооруженные войска и гнали их до гор и реки, где и прекратили преследование. Дольше сражались «медные щиты», но когда римские когорты стали теснить их со всех сторон, то и они обратились в бегство. Часть беглецов была загнана к отвесным горным кручам, и всех их там перебили, другие же сумели уйти к лагерю, где Архелай пытался организовать оборону. По приказу стратега ворота лагеря были заперты, и понтийская пехота вынуждена была вновь встретить римлян в открытом бою. Но получилось так, что большинство командиров пало на поле боя, а боевой дух войск был надломлен поражением, сопротивление продолжалось недолго, и толпы беглецов снова начали ломиться в ворота.

В итоге их открыли, но вслед за понтийцами туда ворвались римляне и вышибли царских воинов из лагеря, закрепив за собой победу окончательно. Битва при Херонее закончилась.

* * *

Разгром был полный, у понтийских стратегов после этого побоища боеспособных воинов осталось лишь 10 000 человек, но это вовсе не значит, что остальные пали на поле боя, они могли просто разбежаться по окрестностям, те же рабы могли просто скрыться. А что касается римских потерь, то над ними можно было бы посмеяться, если бы не было так грустно: «Сулла не досчитался, как он сам рассказывает, четырнадцати солдат, да и из тех двое к вечеру вернулись». Сулла рассказывает! Замечательно! Вообще-то, сказать можно все что угодно не факт, что все сказанное является правдой. В книге про Филиппа V Македонского я уже разбирал тему о том, как римские патриоты подсчитывали потери свои и чужие, а потому повторяться не хочу, отмечу лишь, что приведенные Суллой данные иначе как пропагандистским бредом не назовешь. Если исходить из них, то получается, что армия Понта должна была метать стрелы и дротики мимо цели, колоть сариссами и рубить мечами воздух, а всадники топтать конями не вражеские ряды, а сырую землю. Зато римляне — герои всех времен и народов, каждый выстрел в цель и каждый удар насмерть! Но что самое интересное, некоторые исследователи сообщенные Суллой цифры принимают как истину в последней инстанции и на фоне этого делают выводы об абсолютной небоеспособности войск Митридата.

Подробное описание битвы есть и у Плутарха, и у Аппиана, но, на мой взгляд, описание Плутарха предпочтительнее, и вот почему. Дело в том, что Плутарх — уроженец города Херонея и наверняка знал все местные легенды и предания, которые были связаны с этой великой битвой, вполне возможно, что и в городском архиве могли сохраниться какие-то документы, которые ученый грек мог просматривать. У Аппиана такой возможности не было, и потому при описании боевых действий в Центральной Греции я выбрал произведение Плутарха, он более правдоподобен и объективен. Как отмечалось выше, в своих произведениях Плутарх обычно не заостряет внимание на боевых действиях, его интересуют другие детали, а тут… Со знанием дела описаны две решающие битвы кампании, значит, знал грек из Херонеи, о чем и как писать, и это чувствуется по ходу изложения.

Ну и теперь о последствиях битвы: пользуясь тем, что у римлян не было флота, Архелай эвакуировал оставшиеся войска на Халкиду, привел их в божеский вид и стал делать набеги на острова и побережье Центральной Греции, стараясь нанести римлянам как можно больший урон. Против такой тактики Сулла был бессилен и мог только с негодованием наблюдать за действиями своего противника. Правда, хороший поступок он все-таки совершил, отобрав у жителей Фив часть их земель; он приказал, чтобы доходы с них шли в храмовую казну тех святилищ, которые он столь нагло ограбил в начале кампании. И опять ситуация складывалась патовая: Сулла разбил понтийцев и выгнал их из Эллады, но и сам оттуда никуда уйти не мог, поскольку тут же последовала бы высадка Архелая с Халкиды. Митридат доверия к своему лучшему полководцу не утратил, судя по всему, он был в курсе, что же действительно произошло при Херонее и кто несет за это персональную ответственность. Дрязги и склоки среди полководцев были делом обычным, достаточно вспомнить, как насмерть грызлись между собой военачальники Александра Македонского. Вот сейчас бы Митридату отбросить лень и негу, сесть на коня и повести новое войско на Балканы, но, увы, царь этого не сделал и это имело самые негативные последствия.

Но и над головой Суллы сгустились тучи, полководец узнал, что Валерий Флакк, его недруг, был избран консулом и с армией из двух легионов высадился на Балканах. Но было подозрение, что воевать он будет не с Митридатом, а со своим земляком, а потому проконсул повел свои легионы в Фессалию, чтобы там преградить Флакку путь. Но едва он ушел из Центральной Греции, как со всех сторон на него посыпались известия о том, что в море видели огромный понтийский флот, что стратег Дорилай высадился с новой армией в Элладе и занял всю Беотию, которую римляне с таким трудом отвоевали. Все плоды победы при Херонее были сведены на нет, и римский командующий развернул свои легионы назад, предстояла новая встреча со старым врагом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.