Дела каппадокийские

Дела каппадокийские

Когда начинаешь изучать борьбу Митридата за Каппадокию, то создается впечатление, что царь влез в топкое болото, увяз в нем и очень долго не мог из него выбраться, что эта топь засасывала его все глубже и глубже и что, несмотря на все усилия, выбраться из нее царь не сумел, а в итоге оказался втянут в роковую для него войну с Римом. И действительно, именно каппадокийские дела стали одной из важнейших причин, по которым конфликт между Римом и Понтом вылился в многолетнюю войну. Поэтому попробуем разобраться в том, что же действительно произошло и зачем все это было нужно Митридату.

После победоносных походов в Северное Причерноморье и полного подчинения региона, а затем присоединения Пафлагонии, взор Митридата обратился на юг, в сторону Каппадокийского царства. Подчинение этого государства Понту было необходимо по двум причинам, которые Митридат считал очень вескими. Во-первых, в случае включения Каппадокии в сферу понтийского влияния, вся восточная часть Малой Азии оказывалась под его непосредственным контролем, со всеми вытекающими отсюда последствиями. По обширности территории, его земли в этом случае не уступали бы азиатским владениям римлян, и царь мог бы располагать всеми ресурсами Каппадокии, а они были довольно значительными. И во-вторых, накануне грядущего столкновения с республикой, — а в том, что оно рано или поздно произойдет, Митридат не сомневался, — ему просто необходим был надежный тыл. Невзирая на то, молодой правитель Каппадокии и его младший брат были ему кровными родственниками, царь понимал, что Рим в любой момент сможет надавить на них — и те сделают так, как будет угодно отцам-сенаторам. И Евпатор начал действовать.

* * *

Еще Митридат V Эвергет, дядя по материнской линии каппадокийского царя Ариарата VI, желая подчинить племянника своей воле и установить таким образом свое влияние в Каппадокии, женил его на своей дочери Лаодике, от которой у него уже было трое детей — дочь и два сына, которых тоже звали Ариаратами. Однако его сыну, Митридату VI, этого показалось явно недостаточно, и, в преддверии начала войн в Северном Причерноморье, он, желая иметь в тылу зависимое от него государство, с помощью знатного каппадокийца Гордия организовал убийство Ариарата VI. Поскольку наследники царя были малолетними, то власть перешла к вдове покойного, сестре Митридата — Лаодике. На какое-то время сложившаяся ситуация устраивала понтийского царя, но потом она в корне изменилась, и виновником этого оказался не кто иной, как союзник Митридата — вифинский царь Никомед III. После того, как он с Митридатом разделил земли Пафлагонии, а римский сенат это стерпел, Никомед почувствовал вкус к увеличению территории своего царства и положил глаз на Каппадокию. Пока его понтийский коллега глубокомысленно размышлял над тем, как бы ему незаметно прибрать эту же территорию к рукам, не вызывая излишних подозрений на берегах Тибра, царь Вифинии решил полагаться только на грубую силу. Пользуясь тем, что во главе соседнего государства стоит женщина, он в 101 г. до н. э. вторгся в Каппадокию. Понимал ли Никомед, что тем самым он вторгается в сферу интересов Митридата и что в этом случае вооруженный конфликт с Понтом неизбежен? Прекрасно понимал и специально для этого придумал хитрый, как ему казалось, план: едва его войска заняли приграничные области Каппадокии, как он отправил посольство к царице Лаодике с предложением руки и сердца, а заодно обещал ей и стране защиту вифинской армии. Царицу такое предложение вполне устроило и, заключив соглашение с Никомедом III, она вышла за него замуж, а в каппадокийские города вошли вифинские гарнизоны. Казалось, все для Никомеда сложилось очень удачно, но он сильно недооценил своего соседа — едва вифинцы вторглись в Каппадокию, как понтийская армия была поднята по тревоге, и, пока царь занимался свадебными приготовлениями да подсчитывал выгоды от сделки, фаланги Митридата уже маршировали на юг.

Появление армии Понта было для Никомеда как гром среди ясного неба, а понтийские стратеги начали очищать территорию Каппадокии, вышибая из городов один за другим вифинские гарнизоны. Митридат на всю Анатолию объявил, что идет восстанавливать в законных правах на трон сына своей сестры Ариарата, и благодаря этому получил поддержку от каппадокийцев. Очистив Каппадокию от войск Никомеда, он провозгласил своего племянника царем этой страны, под именем Ариарата VII, а сам удалился в Понт, это был только первый этап затеянной им многоходовой комбинации по захвату соседней страны. Ну а что касается Никомеда Вифинского, то он оказался выставлен на всеобщее посмешище: в результате довольно затратной военной кампании, он не приобрел ровным счетом ничего, кроме вдовы каппадокийского царя.

* * *

Через пару месяцев, когда все улеглось и страсти успокоились, Митридат решил, что пришло время продолжить свою интригу относительно Каппадокии. Евпатору был нужен повод для вмешательства, и он его придумал, а точнее говоря, высосал из пальца. Он потребовал, чтобы Гордий, убийца отца молодого каппадокийского царя получил право вернуться на родину. Невзирая на весь цинизм и, мягко говоря, нелепость подобного требования, царь Понта в любом случае оказывался в выигрыше: откажет ему Ариарат — и он тут же поведет свои войска восстанавливать справедливость, а не откажет, то со временем Гордий уберет и его племянника. Но Ариарат отказал, и, мало того, собрав огромную армию, в которую вошли отряды правителей Софены, Коммагены, а также подкрепления, которые прислал Никомед, решил защищаться. Митридат не остался в долгу, и, по сообщению Юстина, «повел в бой восемьдесят тысяч пехотинцев, десять тысяч всадников, шестьсот боевых колесниц, снабженных серпами». Один на один царь Понта легко бы разгромил каппадокийские войска, но, благодаря поддержке соседних правителей, Ариарат VII располагал внушительными силами, да и потери в случае победы могли быть достаточно велики. Митридат не мог позволить себе такой роскоши, как терять свои проверенные в боях войска, а потому решил пойти по пути наименьшего сопротивления — устранить главного врага физически. Но была одна проблема: как это сделать, ведь его племянник, зная коварство своего дядюшки, постоянно был окружен телохранителями. И Митридат нашел решение, к тому же он с детства знал одну простую истину — если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

* * *

Обширная равнина была заполнена готовыми к бою войсками — на одной стороне стояла армия Понта, на другой — полчища Ариарата. Блестели на солнце шлемы и панцири гоплитов Митридата, ярко сияли начищенные до блеска медные щиты царских гвардейцев, грозно покачивались сариссы в руках понтийских фалангитов. В глазах рябило от пестроты одежд и вооружения горцев, которых призвали под знамена Евпатора, тысячи закованных в тяжелые панцири армянских всадников с нетерпением ожидали сигнала, когда они пойдут в атаку, сметая все на своем пути. Хищно сверкали отточенные как бритвы серпы и косы на боевых колесницах, порывы ветра развевали царские штандарты с восьмиконечной звездой и полумесяцем, которые были овеяны славой недавних побед над скифами, сарматами и другими народами. А в центре этой громады, в блеске золотых доспехов и царской тиары, стоял на колеснице непобедимый Митридат, чьи владения простирались от Синопы до Колхиды и далекой Тавриды. Царь ждал, когда вернутся его посланцы, которые должны были договориться о свидании между своим повелителем и царем Ариаратом, чтобы дядя и племянник при личной встрече уладили все разногласия. Глашатаи вернулись и сообщили, что царь Каппадокии встретится со своим державным родственником, только Митридат должен явиться на встречу без оружия, да к тому же его должны обыскать, поскольку молодой правитель ему не доверяет. Понтийский владыка только кивнул в ответ, иного он и не ожидал, а затем отстегнул меч и передал его телохранителю. Расстегнув застежки, он снял позолоченный панцирь, а затем с колесницы пересел на боевого коня и, не спеша, поехал сквозь расступавшиеся ряды своего войска навстречу группе всадников, которые медленно двигались со стороны каппадокийцев. Отъехав от понтийских шеренг, Евпатор сошел с коня и стал ждать человека, который, отделившись от людей, окружающих Ариарата, стремительно приближался к нему. Не доехав до царя, он спешился, а затем, приблизившись низко поклонился, — Митридат благосклонно кивнул, и посланец принялся его обыскивать. «Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится, как бы обыскивающий не нашел там кинжала совсем другого рода, чем тот, какой он ищет» (Юстин). Вогнав в смущение и краску человека Ариарата, Митридат дружески помахал рукой племяннику, и тот, отбросив осторожность, быстро пошел навстречу своему родственнику. Евпатор широко раскинул руки, словно собирался обнять дорогого ему человека, но когда они поравнялись, одной рукой обхватил молодого царя и крепко сжал, а другой, выхватил кинжал, спрятанный в складках одежды, и вонзил в шею Ариарата. Кровь ударила фонтаном, обрызгав лицо и руки Митридата, но царь, отшвырнув на землю бездыханное тело племянника, высоко поднял руки и издал победный клич. Понтийская армия ответила ему громогласным ревом, который вырвался из десятков тысяч глоток, а затем двинулась в наступление. Шли в атаку, подняв копья, гоплиты из понтийских городов, ощетинившись пиками, маршировала на врага фаланга, потрясая копьями и мечами, бежали по равнине отряды горцев, а рядом мчалась тяжелая армянская конница. Вся эта лавина, обтекая Митридата, накатывалась на каппадокийцев и те дрогнули, бросая оружие и снаряжение, они стали обращаться в бегство. А властелин Понта по-прежнему стоял над мертвым телом царя Ариарата, вокруг бушевала толпа его воинов, и душу Евпатора переполняло ликование — одним ударом кинжала он решил судьбу Каппадокии.

* * *

Но царь Понта допустил ошибку, которая имела далеко идущие последствия и в итоге обернулась для него многочисленными неприятностями: завоевав Каппадокию, он сразу уехал в Понт, предоставив устройство ее внутренних дел своим наместникам. Почему он так поступил? Поставив во главе приобретенных земель своего восьмилетнего сына и дав ему в соответствии с местными традициями имя Ариарата, Митридат назначил при нем регентом Гордия, которому был столь многим обязан. Очевидно, он думал, что тот сумеет обуздать его людей, но, судя по всему, Гордию было явно не до этого — вместе с наместниками он подверг несчастную страну самому беззастенчивому грабежу. Жестокость и произвол, царившие в Каппадокии, вызвали ответную реакцию у местного населения, и в результате восстания понтийские гарнизоны были изгнаны из страны, а на царство был приглашен младший брат убитого Ариарата VII, который стал править под именем Ариарата VIII. Но Митридат снова повел армию в Каппадокию, разбил на поле боя нового царя и изгнал его из страны. Молодой человек впал в нервное расстройство, заболел и вскоре умер, а на троне вновь оказался ставленник Понта.

Казалось, что вновь все закончилось благополучно для Митридата, но тут в дело вмешался Никомед Вифинский, который как огня боялся усиления своего соседа. И в итоге Никомед совершил глупость, о которой впоследствии пожалел: царь решил впутать в это дело римский сенат. Он не придумал ничего умнее, как подобрать самозванца и вместе со своей женой Лаодикой, которая выдавала последнего за своего третьего сына, отправил в Рим домогаться «царства отцов». На глупость Никомеда Митридат ответил своей наглостью: он отправил в Рим Гордия, который стал вещать, что человек, который в данный момент занимает трон Каппадокии, не кто иной, как сын Ариарата V, правившего в 163–130 г. до н. э. и воевавшего против Аристоника Пергамского. Это открытое глумление переполнило чашу терпения сенаторов, и они вынуждены были вмешаться — в итоге у Митридата отобрали Каппадокию, где к власти пришел римский ставленник Ариобарзан, который к предыдущей династии не имел ровным счетом никакого отношения. И мог бы Никомед восторжествовать, да только оправдалась поговорка: не рой другому яму, сам в нее попадешь. Вот вифинский царь и попал. Чтобы Митридату не было обидно, сенат отнял у Никомеда Пафлагонию, которую тот захватил в союзе с тем же Митридатом. Вифинская политика потерпела полный крах, а вот царь Понта затаился до поры до времени, поскольку решил пойти другим путем и загрести жар чужими руками.

И были эти руки не чьи-нибудь, а армянского царя Тиграна II Великого, который приходился зятем Митридату. Мы не знаем, каким образом Новому Дионису удалось склонить Тиграна к походу в Каппадокию и что он ему за это посулил, известно лишь, что во главе посольства стоял не безызвестный Гордий. Юстин отмечает, что новый каппадокийский царь Ариобарзан был человеком очень вялым, и вся его дальнейшая жизнь тому подтверждение — с престола он изгонялся пять раз и возвращался лишь с помощью римлян, а затем ему все надоело и в 63 г. до н. э. он отказался от трона в пользу сына. Едва армянские войска вступили в Каппадокию, как он быстро собрал свое золотишко, упаковал имущество и укатил в Рим, где чувствовал себя в полной безопасности. К власти в стране вновь пришли сторонники Митридата, у руля власти снова встал Гордий, а в городах — армянские гарнизоны. Все вернулось на круги своя.

Но Ариобарзан явно мозолил в Риме глаза сенаторам как свидетельство их бессилия и невозможности найти управу на понтийского царя — ив итоге его выставили из города, отправив на родину, а вместе с ним послали небольшое войско, которое возглавлял пропретор Луций Корнелий Сулла. Этот римлянин, чья слава была еще впереди, должен был призвать к порядку Митридата, «который стал не в меру предприимчив и чуть ли не вдвое увеличил свое могущество и державу» (Юстин). Набрав дополнительные воинские контингенты в Азии, Сулла вторгся в Каппадокию, разбил армянские войска, изгнал Гордия, перебил массу сторонников Понта, а затем восстановил на троне Ариобарзана. Это напоминало какой-то круговорот, где все вращалось с калейдоскопической быстротой. Не успел Митридат отпраздновать свой успех, глядь, а Ариобарзан снова, как ни в чем не бывало, сидит на троне. Римский сенат гнал Митридата в дверь, но понтийский царь упорно лез в окно, и римляне ничего не могли поделать со своим настырным соседом. Практически одновременно с событиями, которые развернулись в Каппадокии, серьезные изменения произошли и в Вифинии. В 94 г. до н. э. скончался царь Никомед III, и благодаря проискам Митридата трон занял не Никомед IV, активный сторонник Рима, а младший сын старого царя, Сократ Хрест, который действовал в русле понтийской политики. Как и Ариобарзан, Никомед IV рванул в Рим, где встретил полное понимание и сочувствие, а также получил обещание, что будет восстановлен в своих царских правах. Для решения же всех спорных дел в Малой Азии, и исполнения постановления сената по поводу Никомеда IV, из Рима были направлены уполномоченные — Маний Аквилий и Манлий Мальтин. Мало того, Митридату Евпатору было предложено поучаствовать в столь богоугодном деле, как возвращение законных монархов на свои престолы и оказать посланцам сената помощь войсками. Но если бы в сенате знали, к каким плачевным результатам приведет это злосчастное посольство, то вполне возможно, что названные выше персонажи никогда бы не покинули берега Тибра. Ситуация была накалена до предела, и ее усугубило то, что отцы-сенаторы жестоко ошиблись с составом посольства, — и для Рима, и для Митридата, а главное, для него самого, было бы гораздо лучше, если бы Маний Аквилий никогда не появился в Анатолии.

* * *

Но, к сожалению, он появился, и потому есть смысл познакомиться с этим персонажем поближе, ибо именно ему предстоит в дальнейших событиях сыграть решающую роль. Дело в том, что Аквилий был назначен в эту ответственнейшую миссию не просто так, не потому что кто-то из сенаторов наугад ткнул пальцем и попал в него, нет, выбор был осознанный и на тот момент представлялся отцам отечества наилучшим. А все потому, что именно отец этого персонажа был тем самым человеком, который потопил в крови восстание Аристоника, а затем занимался устроением дел в новой римской провинции Азия (бывшее Пергамское царство). Сказать, что он был жаден, значит, не сказать ничего, потому что, получив взятку от Митридата V Эвергета, Аквилий-старший уступил ему Великую Фригию, за что впоследствии был привлечен к суду, но теперь уже сам, дав взятку судьям, был оправдан. Недаром Митридат говорил впоследствии Аквилию-младшему, что «Фригия же в качестве дара за победу над Аристоником была дана вашим же полководцем и, кроме того, у того же полководца была куплена за крупную сумму» (Аппиан). О том, как этот деятель вел боевые действия, даже римские историки пишут с возмущением, считая его поступки позором для римского оружия: «Аквилий довел до конца азиатскую войну и, чтобы вынудить к сдаче некоторые города, отравил — о позор! — ядом источники. Это ускорило победу, но и обесславило ее, ибо, действуя грязными средствами, вопреки праву, установленному богами и обычаями предков, он, бесспорно, опозорил римское оружие, тогда еще священное и незапятнанное» (Флор). Как видим, этот римский гражданин представлял из себя вместилище всех пороков своего родного города, ну а что касается его сына, то здесь уместна будет поговорка про яблочко и яблоню.

Так же, как и его отец, Аквилий отличился на поприще подавления народных движений — и если первый усмирил выступление Аристоника, то второй разгромил Второе восстание рабов на Сицилии. Правда, в отличие от своего папаши, храбрости сыну было не занимать, что он и доказал, вступив в единоборство с предводителем восставших Афинионом и собственноручно его прикончив. Назначая же Аквилия-младшего для устройства дел в Малой Азии, сенат исходил из того, что он располагает в этом регионе обширными связями, которые достались ему от родителя — как при вифинском, так и каппадокийских дворах, а также знаком с понтийскими вельможами. И действительно, сын устроителя провинции Азия имел все возможности хотя бы на время потушить пожар разгоравшейся войны, но он этого делать не стал, наоборот, стал раздувать его еще сильнее. А все дело здесь в том, что он страдал тем же самым пороком, что и его отец — патологической жадностью, а потому решил неплохо поживиться за чужой счет. И в первую очередь за счет Никомеда IV, ну а если быть совсем точным, то за счет вифинского народа, на которого уже тяжким бременем легли царские долги, Аппиан прямо указывает, что «Никомед … дал согласие заплатить большие суммы послам и военачальникам за помощь ». Ну а поскольку царь такими суммами в данный момент не располагал, то и вынужден он был обратиться к тем, от кого в любое другое время бежал бы как от чумы — римским ростовщикам.

Поскольку Митридат продемонстрировал явное нежелание к сотрудничеству с посланцами сената, то им пришлось самим на месте собирать войска для освобождения трона Вифинии для Никомеда IV и борьбы с его братом. В итоге Сократа прогнали, и вскоре он был убит по приказанию Митридата, который решил таким образом продемонстрировать свою лояльность, а Никомед снова уселся на трон предков. Только был он в долгах как в шелках и самостоятельно практически уже ничего не решал, все было под контролем римских послов. Вот тут-то Аквилий и взял Никомеда за горло, подбивая его напасть на земли Митридата и удачным грабежом поправить свое материальное положение, а заодно и расплатиться с долгами. Так если бы его одного подбивали на это, такое же требование выдвигалось Ариобарзану, и опять-таки Аппиан отмечает, что именно сенатские уполномоченные, при поддержке тех римских чиновников, которые управляли провинцией Азия, провоцировали царей Вифинии и Каппадокии к нападению на Понт. «Тотчас они (уполномоченные) стали подстрекать обоих, так как они были соседями Митридата, делать набеги на землю Митридата и вызывать его на войну, обещая, что в случае войны римляне окажут им помощь. Однако они оба боялись начинать войну с таким могущественным соседом, опасаясь силы Митридата». И правильно опасались, не мямле Ариобарзану воевать с понтийским царем, и не Никомеду, который о тактике и стратегии имел довольно смутное представление. Дело было в другом — как только Митридат окажет агрессорам сопротивление, так его самого можно будет обвинить в чем угодно и на законном основании повести против него в бой римские войска. А это означало только одно — грабеж, добыча, слава, словом, весь набор того, что особенно ценилось в Республике, но перед этим надо было постараться выжать как можно больше денег со всех участников конфликта. И самое главное, это было видно абсолютно всем — и Митридату, и вифинскому и каппадокийскому царям, и широким слоям населения Малой Азии, недаром, когда Евпатор во время встречи с Суллой довольно нелицеприятно отозвался о римских уполномоченных и итогах их деятельности, то римский проконсул с ним согласился. «И все это, — сказал он (Митридат), — они сделали из-за денег, беря их попеременно то у меня, то от них. То, в чем можно было бы упрекнуть большинство из вас, римляне, это — корыстолюбие. Война была вызвана вашими военачальниками, и все, что я совершил для самозащиты, мне пришлось делать скорее по необходимости, чем по своему желанию» (Аппиан). Другое дело, что к этой «самозащите» царь готовился очень давно и тщательно, но разговор об этом будет ниже.

А Маний Аквилий, явно не без помощи ростовщиков, все-таки дожал Никомеда, и тот, не горя особым желанием, был вынужден вторгнуться в земли Понта, разграбить их, а затем отступить в Вифинию. Но Митридат в бой не вступал и от сражения уклонился, судя по всему, он еще не был окончательно готов к большой войне, и потому пока всячески оттягивал ее начало, обвиняя Никомеда в агрессии. Этого римляне никак не ожидали, они были уверены, что царь ринется защищать свои владения и атакует Никомеда, а вместо этого тот шлет к ним послов и жалуется на соседа, они не могли вспомнить, когда это Митридат так себя вел. И самое главное, войско, которое они собрали, стояло без дела, потому что начинать боевые действия без повода, а тем более без постановления сената, они не имели права, поскольку это могло дорого обойтись как уполномоченным, так и местным римским властям. Но что самое обидное, римляне от Никомеда знали о грандиозных приготовлениях Митридата к войне с ними, но предпринять что-либо пока против него не могли, а царский посол Пелопид просто молол языком, предъявляя требования, которые уполномоченные не могли выполнить, поскольку сами решили воевать. Наконец Аквилию и компании надоела эта пустая трата времени, и они просто выставили за дверь посла, надавав ему туманных ответов и неясных обещаний. Но дело уже было сделано и время для понтийского царя было выиграно, — Митридат к войне был готов и нанес удар первым!

* * *

И ударил царь Понта не куда-нибудь, а опять по Каппадокии. Войско под командованием его сына царевича Аркафия, талантливого военачальника и отличного кавалерийского командира, вторглось в страну, и Ариобарзан, которому было не привыкать, снова ударился в бега. Как только посланцы сената и римские военачальники в Анатолии узнали об этом, то они сразу же отправили Пелопида назад к Митридату, а чтобы разговорчивый грек не мутил народ на обратном пути, то его сопровождал конвой. Сами же стали спешно набирать новые войска в Вифинии, Галатии и Пафлагонии, «не дождавшись решения сената или народного собрания относительно столь значительной войны» (Юстин). Митридат сделал ход первым и теперь с нетерпением ждал — а чем же ответят его римские оппоненты?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.