У водопада

У водопада

На протяжении многих лет самой известной достопримечательностью Финляндии слыл водопад Иматра на реке Вуоксе, недалеко от того места, где она вытекает из озера Сайма.

В строгом смысле, это даже не водопад, а водоскат, но за счет мощи реки, зажатой в скалистых берегах, он производит впечатляющее и красивейшее зрелище.

Правда, после строительства на порогах гидроэлектростанции в 1929 году его «включают и выключают», как фонтаны, строго по расписанию. С 8 июня по 25 августа шоу с низвержением потока в гранитный каньон устраивают ежедневно. Во время дневных пусков рокот воды сопровождает музыка Сибелиуса, а вечером и ночью к знаменитому композитору присоединяется еще и Пелтомяки со своими потрясающими световыми эффектами. Кстати, раньше, до сооружения плотины, в радиусе двух километров из-за шума воды ничего не было слышно.

Первым в официальные документы Иматру занес шведский король Густав Ваза: «Ловля лосося возле водопада в Иматре» записана как облагающаяся налогом в королевских книгах с 1557 года. Водопадом любовался в 1638 году генерал-губернатор Финляндии граф Пэр Брахе, а уже в 1787 году Иматра была увековечена в красках. На рубеже XIX и XX столетий финский живописец Аксель Галлен-Каллела, близкий товарищ Рериха, создал впечатляющий образ водопада в своей картине и чудесном рекламном плакате.

Первой из знатных персон России на Иматре побывала в 1772 году Екатерина Великая, которая со свитой приехала полюбоваться красотами водопада, а к началу следующего века окрестности Иматры сделались популярным местом экскурсий состоятельных петербуржцев.

Поездку на Иматру описывает в своих мемуарах Анна Керн, побывавшая там детом 1829 года с компанией своих друзей — Орестом Сомовым, бароном Дельвигом и будущим великим композитором Глинкой, которого Сомов в своих воспоминаниях о поездке, опубликованных год спустя в «Литературной газете», называет тогда прежде всего лишь «известным любителем музыки», а уже затем — автором прекрасных музыкальных произведений.

Иматра — одна из важнейших достопримечательностей Финляндии

«Пред нами открылся вид ни с чем не сравненный; описать этого поэтически, как бы должно, я не могу, но попробую рассказать просто, как он мне тогда представился, без украшений, тем более что этого ни украсить, ни улучшить невозможно. Представьте себе широкую, очень широкую реку, то быстро, то тихо текущую, и вдруг эта река суживается на третью часть своей ширины серыми, седыми утесами, торчащими с боков ее, и, стесненная ими, низвергается по скалистому крутому скату на пространстве 70 сажен в длину. Тут, встречая препятствия от различной формы камней, она бьется о них, бешено клубится, кидается в стороны и, пенясь и дробясь о боковые утесы, обдает их брызгами мельчайшей водяной пыли, которыми покрывает, как легчайшим туманом, ее берега. Но с окончанием склона оканчиваются ее неистовства: она опять разливается в огромное круглое озеро, окаймленное живописным лесом, течет тихо, лениво, как бы усталая; на ней не видно ни волнения, ни малейшей зыби», — так описывает Керн открывшееся ей зрелище.

Путешественники не могли отказать себе в удовольствии полюбоваться водопадом и при свете луны: «…взошла луна, и мы, запив свой голод чаем, наняли тележки и поехали берегом к Иматре. У самого водопада луна выбралась из облаков и осветила прямо кипящие, бушующие волны! Эффект был неописанный! Иматра, осеребренная ее лучами, казалась чем-то фантастическим; невозможно было оторвать от нее глаз!

Долго ходили мы по тропинке, усыпанной песком и грациозно извивающейся между деревьев, над клокочущей пучиной: заманчивость и обаяние такой бездны были невыразимы…»

Водопадом Керн восхищалась, а о жителях окружающих мест пишет с явным превосходством — мол питаются одной рыбой, ни молока, ни кур нет, «ветхая станция чухонской постройки», и так далее… Из доступной еды были только, как не раз замечает Анна Петровна, — «плоховина» (или «лоховина», от финского lohi — лосось) и «свадрик». Этимология второго слова не совсем понятна, но можно предположить, что это искаженное шведское svartdricka (дословно «черный напиток»), и, вероятно, так называли финский квас, или домашнее пиво, «калья».

Дельвиг даже сочинил четверостишие:

Увижу ль вас когда-нибудь,

С моею нежной половиной,

Увижу ль вас когда-нибудь,

О милый свадрик с плоховиной!

Но даже уже во времена Керн места вокруг Иматры не были достаточно обжитыми. Анна Петровна упоминает о «знаменитой» гостинице неподалеку от водопада и о «прехорошеньком домике» по соседству с ней. Правда, Керн замечает, что «если проявлялись кое-где некоторые удобства, то они были так маловажны, что можно было подумать, будто сама природа устроила их».

Да и до Керн с ее спутниками на водопаде уже бывали многие петербуржцы. Она пишет, что среди автографов, оставленных на скалах ниже водопада, она обнаружила и «милое и нам всем знакомое» имя Евгения Баратынского…

Рассказывая об Иматре, Анна Петровна замечает, что Глинка, вероятно, заимствовал «множество оригинальных мотивов у гармонических, упоительных звуков водопада…»

И действительно это путешествие не прошло мимо творчества композитора. Глинка во время поездки на Иматру запомнил своеобразный мотив, который напевал извозчик-финн, и эта тема впоследствии послужила ему основой для баллады Финна в опере «Руслан и Людмила».

Керн об этом рассказывает так: «На одной станции, покуда перепрягали лошадей, мы заметили, что Михаил Иванович с карандашом в руке и листком бумаги, стоя за полуразрушенным сараем, что-то пишет, а его возница перед ним поет какую-то заунывную песню. Передав бумаге, что ему нужно было, он подвел чухонца к нам и заставил его пропеть еще раз свою песню. Из этого мурлыканья чухонца Глинка выработал тот самый мотив, который так ласково и грустно звучит в арии Финна, в опере «Руслан и Людмила». Надобно было слышать потом, как Глинка играл этот мотив с вариациями и что он сделал из этих нескольких полудиких и меланхолических тонов! Когда Глинка однажды спел арию Финна в присутствии Сергея Львовича Пушкина, то старик при стихе:

Иматра зимой. Впечатляющее полотно Акселя Галлен-Каллелы

По бороде моей седой

Слеза тяжелая скатилась, —

расплакался и бросился обнимать Глинку, и у всех присутствующих навернулись на глазах слезы… я не помню наслаждения выше того, какое испытала я в этот вечер!»

Как бы то ни было, Керн со своим спутниками «открыли моду на Иматру» в Петербурге, и поездки на финский водопад стали еще более популярны.

«Я слышала, — писала она, — что потом, с нашей легкой руки, вошло в моду ездить любоваться великолепным водопадом, что около него настроили гостиницы, кофейни, разные павильоны и тем отняли всю поэзию у чудной Иматры, так что никто, никто (мне отрадно это думать) не мог уже восхищаться ее дикими, нетронутыми красотами, как восхищалось наше общество».

И действительно на протяжении всего XIX столетия заметки с типичным заголовком «Поездка на Иматру» мелькали по многим русским газетам и журналам. А в 1842 году по инициативе Николая I на Вуоксе у Иматры был основан первый в Финляндии национальный заповедник Круунунпуйсто — «Коронный Парк». В Русском музее можно видеть картину Дузи Косрое 1844 года «Водопад Иматра».

Кстати, Керн и ее друзья были не единственными представителями «пушкинского круга», кто побывал на Иматре. Упоминание финского водопада мы находим у Пушкина — где вы думали? — в первой главе «Путешествия в Арзрум». Александр Сергеевич описывает там свою поездку по Военно-Грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис с Эмилием Карловичем Шернвалем — да, братом Авроры Карамзиной, — который за причастность к декабристскому движению был направлен на Кавказ. Шернваль, смотря на Терек, «вспоминал Иматру и отдавал преимущество реке на Севере гремящей».

Особенно зачастили на водопад после постройки туда железной дороги из Выборга. С 1892 года из Петербурга в Иматру ходило 12 поездов в день!

Возникла даже своеобразная мода — в случае несчастной любви кончать жизнь самоубийством, бросившись в водопад. А, судя по запискам Керн, Иматра обладала такой тайной притягательной силой: «В некоторых из нас не шутя на миг мелькало желание броситься в нее».

Количество «паломников», приезжавших до революции специально для прыжка в поток, было просто поразительным. Пришлось даже дать специальное распоряжение — отказывать на Финляндском вокзале молодым людям, которые просили билет до Иматры в один конец.

А в Иматре местные власти выделяли крестьянам, жившим ниже по течению реки, определенную сумму на захоронение утопленников. Память несчастных решили увековечить в наши дни — в парке у ревущих порогов установлен единственный в мире памятник самоубийце. Это скульптура девушки, ударившейся о каменное дно, помещенная в центре небольшого фонтана…

Анна Керн. Такой ее изобразил Пушкин в 1829 году

Спустя столетие после «гения чистой красоты» на Иматре побывал Куприн. В своем очерке «Немножко Финляндии» он пишет о финнах уже с нескрываемым восхищением, и их страну в отличие от России называет «Европой». Как видно, со времен Керн на Иматре произошли разительные перемены, но все же имя дамы, вошедшей в историю благодаря бессмертным строкам гениального поэта, присутствует в городе в названии отеля «Анна Керн».

Самая же знаменитая гостиница города — «Валтион-хотелли», где, среди прочих посетителей, говорят, останавливались и члены царской семьи. Отель был создан по указу Сената, и о его открытии осенью 1903 года первыми сообщили газеты Петербурга. Это первая в городе каменная гостиница, построенная на месте двух деревянных отелей, сгоревших в конце XIX века. Замок в стиле «югенд» — блестящее воплощение идеи архитектора Уско Нюрстрёма, считавшего, что «здание должно состязаться с природой, однако полностью сочетаться с ней».

Похожее на замок здание, построенное в стиле «югенд», северной разновидности модерна, стоит над Вуоксой у самого водопада. Обитает в этом старом отеле-замке, построенном в стиле «югенд», и свое приведение.

Рассказывают, что до революции здесь в одном из самых дешевых номеров неприлично долго жила инкогнито «Дама в сером». Отсюда она, когда закончились деньги, и отправилась на свою последнюю прогулку к водопаду. Прекрасная незнакомка нашла забвение в бурных водах, а в отеле с той поры стали видеть призрачную женскую фигуру. Кто сейчас может знать наверняка, что заставило даму лишить себя жизни? По легенде, была она женой русского офицера, полюбившей простого финского солдата. Развод по тем временам был богопротивен, жить в позоре дама то ли не захотела, то ли не смогла. Такая вот любовная трагедия, но стоит ли печалиться? Говорят, что дни, проведенные «Дамой в сером» в замке, были самыми счастливыми днями ее короткой жизни. Именно поэтому она до сих пор живет здесь.

Отель «Валтионхотелли» над Вуоксой в Иматре помнит визит к водопаду Николая II, а также множество именитых постояльцев

Желание броситься в водопад вызывала Иматра и у Саши Черного. Чуковский вспоминал, что однажды зимой к нему заехал Саша Черный, который недавно побывал в Финляндии, на водопаде Иматра, «…и бывали минуты, когда ему страшно хотелось броситься вниз головой». Вскоре, в конце января 1909 года, в «Сатириконе» появилось стихотворение об этой поездке. Сопоставляя стихотворение и настроение поэта в тот памятный визит, Чуковский приходит к выводу, что в стихах Александр Михайлович говорит о себе.

Водопад привлекал и весьма экзотических гостей. В 1876 году на Иматру в сопровождении свиты прибыл глава бразильской императорской фамилии Педро И. Известный как заядлый путешественник, он был наслышан о знаменитом водопаде от своего друга, императора России Александра И, с которым король Бразилии вел чрезвычайно успешные торгово-политические переговоры: кофе для петербургского двора — медь для покорения тропических лесов.

Педро II был восхищен дикой красотой Иматры. А когда ему случайно удалось стать свидетелем спуска бревен в кипящих водоворотах, сердце короля было завоевано окончательно.

Годы спустя, до глухих задворок Скандинавии дошел странный слух. Рассказывали, будто на далекой Амазонке занимаются странным сплавом кедра: бревна, крутя, скатывают в воду, а мужчины запрыгивают на них…

Самым экзотическим из гостей, кто оставил свой автограф у водопада в Иматре, был император Бразилии Педро II, побывавший там в 1876 году по приглашению Александра II

Сохранилось меню торжественного ужина, устроенного у водопада для бразильского императора: жаренная утка, особо, по-местному приготовленная баранина, отварной лосось. А от самого императора Педро на камне, который можно видеть чуть ниже водопада, по правому берегу реки, где со времен Баратынского образовалась целая «галерея» наскальных изображений — надписей, оставленных знатными и не очень визитерами. Неподалеку — такой же «автограф» короля Швеции Карла XVI, который со своей супругой Сильвией тоже побывал на Иматре.

Не удивительно, что на Сайме, в районе водопада появилось множество усадеб. Причем два десятка из них принадлежало выходцам из России.

Разговор про историю местных поместий у меня как-то зашел с хозяевами загородной гостиницы «Рантахови». Она сама расположена на территории старинной усадьбы, которая прослеживает свою историю с середины XVII века, когда она принадлежала баронскому роду Унгерн-Штернберг, в последствии хорошо известному в России. Другие поместья, может, и не имеют такую древнюю родословную, но принадлежали не менее интересным людям.

Говорят, одна из усадеб принадлежала семейству Бенуа, что вполне вероятно, с учетом того, что Александр и его брат Альбер были тесно связаны с Финляндией и отразили ее в своем творчестве. Князю Алексею Оболенскому, например, принадлежала усадьба Саймаанхови, а владельцем поместья Хараканхови был некий Осташев, золотодобытчик с Урала.

Какие-то из этих усадеб сохранились, какие-то — нет, некоторые являются частными владениями и закрыты для посетителей. Главное предприятие Иматры и всего района — огромный целлюлозно-бумажный комбинат Stora Enso. Как бы у нас сказали — «градообразующее предприятие». Кстати, выросло оно (что и видно из названия) из старого завода в городке Энсо, нынешнем Светлогорске, хоть и расположенном совсем рядом с Иматрой, но отрезанном от нее границей. Так вот, и Саймаанхови, и Хараканхови — теперь собственность Stora Enso, а одна вообще расположена на территории комбината.

Говорят, Саймаанхови чем-то похожа на Павловск. Но главное другое — ее хозяева Оболенские и посоветовали другому знатному петербургскому семейству приобрести в окрестностях Имтары поместье, ныне самое известное из всех.

Это Ранталинна, прекрасный замок в стиле «югенд», который расположился на живописном возвышенном берегу Саймы близ Руоколахти, в пятнадцати километрах от Иматры.

Замок был построен в 1911–1913 годах по заказу местного судьи Фрица Вика. А в 1915 году его купили представители одного из самых знатных родов России — принц Александр Ольденбургский и его супруга принцесса Евгения Максимилиановна Романовская, принцесса Лейхтенбергская.

Входя сегодня в замок, в холе сразу видишь портреты Николая I и Наполеона — принц Ольденбургский и его жена состояли в родстве как с семейством Романовых, так и с французским императором.

И не рассказать здесь о родословной принца и принцессы просто невозможно.

Семья Ольденбургских давно связана с королевскими фамилиями многих стран. В родственниках у нее была и царица Екатерина II. Но с Россией этот род оказался окончательно связан, когда великая княжна Екатерина Павловна, сестра Николая I, отдала свою руку принцу Георгию Ольденбургскому. Их внуком и был принц Александр.

Второй сын Петра и Терезии Ольденбургских_родился 21 мая 1844 года. Получил прекрасное домашнее образование, прослушал полный курс в Училище правоведения. Зачисленный с момента рождения в лейб-гвардейский Преображенский полк, выбрал военную и придворную карьеру. Его девизом было: The right man on the right place — «Нужный человек в нужном месте». Боевой командир, возглавлявший знаменитый гвардейский Преображенский полк, он принимал участие в боях на Русско-турецкой войне 1877–1878 годов за освобождение Болгарии, за что получил золотое оружие и орден Святого Георгия 4-й степени.

С 1916 года замок Ранталинна служил летней резиденцией семье принца Александра Ольден бургского. Ныне фешенебельная гостиница Ранталинна хранит обстановку начала XX века

С 1896 года Александр Петрович состоял членом Государственного совета, и его можем видеть на замечательном полотне Ильи Репина «Торжественное заседание Государственного Совета в день его столетнего юбилея», что висит в Русском музее.

Принц и его отец были известны своей благотворительностью. После смерти отца, принца Петра Георгиевича (1812–1881 гг.), он унаследовал обязанности попечителя Императорского училища правоведения (в нем Петр Ильич Чайковский получил ученую степень в области юриспруденции), Приюта призрения принца Петра Георгиевича Ольденбургского, Дома призрения душевнобольных, Свято-Троицкой общины сестер милосердия. А еще Александру обязан своим обликом абхазский курорт Гагра. Но главное дело его жизни — Императорский институт экспериментальной медицины, первый научный институт в России, создателем и попечителем которого он был.

Александр Петрович пользовался репутацией одного из самых образованных членов императорской династии. Он был знаком с Луи Пастером и другими выдающимися европейскими и российскими учеными. Выступив в декабре 1890 года с инициативой создания в Петербурге Института экспериментальной медицины, Александр Петрович сначала обратился к И. И. Мечникову, а затем к И. П. Павлову, который и возглавил физиологическую лабораторию. Тандем Павлов — Ольденбургский был в высшей степени продуктивен для русской науки. Александр Петрович полностью доверял великому ученому и всегда выполнял все его просьбы. Благодаря постоянной поддержке Иван Петрович получил возможность целиком отдаться научной работе, давшей выдающиеся результаты. И хотя ныне Институт экспериментальной медицины по праву носит имя Ивана Петровича Павлова, мы не должны забывать и об основателе этого учреждения — А. П. Ольденбургском.

Так как принц был патроном множества госпиталей, которым покровительствовала семья Романовых, то по просьбе тещи его сына Марии Федоровны, жены Александра III, принц привез в Россию множество вакцин, разработанных в Пастеровском институте в Париже. В 1897 году он стал председателем Противочумной комиссии. Во время же Первой мировой войны Александр Петрович руководил всей санитарной и эвакуационной службой армии.

Жена принца, Евгения (1845–1925 гг.), ведет свою родословную от Эжена де Богарнэ (Боарнэ). Сын жены Наполеона Жозефины от первого брака, Эжен был одним из его генералов, и командировал войсками, в том числе в сражениях при Маренго и Лютцене. В знак своей благодарности генералу Наполеон усыновил его и дал ему титул принца Франции, вице-короля Италии, короля Венеции, герцога Франкфуртского и Лейхтенбергского.

С 1835 года герцогом Лейхтенбергским стал младший сын Эжена Богарнэ — Максимилиан. В 1837 году он приехал в Россию, женился на дочери Николая I Марии Николаевне и поступил на русскую службу, связав с Россией всю свою жизнь.

Николай даровал потомкам Максимилиана и Марии Николаевны титул и фамилию князей Романовских. Позже Александр II включил их в состав Российской Императорской фамилии. Таким образом, эта ветвь Императорского Дома носила два титула — герцогов Лейхтенбергских и князей Романовских.

Дочерью Максимилиана Лейхтенбергского и Марии Николаевны Романовой и была принцесса Евгения Ольденбургская, хозяйка замка Ранталинна.

Принц Александр Ольденбургский

Таким образом, бабушка принца — Екатерина Павловна Романова и дед принцессы — Николай I были братом и сестрой. Стоит также добавить, что из четы Ольденбургских Петр Александрович в первом браке состоял с сестрой Николая II — великой княгиней Ольгой Александровной. А к тому же прадедом принцессы был не кто иной, как Наполеон Бонапарт, что позволило им быть принятыми при всех европейских царствующих домах.

Вот такая семья и обосновалась неподалеку от Иматры на берегах озера Сайма в замке Ранталинна.

Вначале они проводили там лишь летние месяцы, но с 1918 года, когда их возвращение в Санкт-Петербург стало невозможным, поселились постоянно. Но, кажется, несмотря на то, что они оказались отрезанными от своей родины, Ольденбургские были счастливы в Ранталинне. Вместе с собой они привезли в замок 36 человек прислуги, два «роллс-ройса» и корабль.

Говорят, обстановка замка, превращенного ныне в фешенебельную гостиницу, мало изменилась с тех пор, когда им владела чета принца, а их личные покои вообще полностью остались в прежнем виде. Так, в спальне принца за шкафом есть выход на потайную лестницу — а какой же настоящий замок без таких секретов!? Ресторанный зал на нижнем этаже украшают полотна придворных живописцев, холлы обставлены антикварной мебелью, принадлежавшей бывшим владельцам.

Одно из сокровищ усадьбы — подаренный царем каминный экран для защиты от искр. А своеобразным символом Ранталинны служат две большие вырезанные из камня бирюзовые лягушки — свадебный подарок египетского принца Ольденбургским…

…Однако идиллия в Ранталинне длилась недолго. Гражданская война, всколыхнувшая и Финляндию, заставила Ольденбургских перебраться еще дальше от России, во Францию.

Они поселились в Биаррице, где в 1929 году принца Александра Петровича навестил И. П. Павлов. Во Франции чета Ольденбургских нуждалась, — чтобы сводить концы с концами, они продавали драгоценные камни из тиары Жозефины, доставшейся по наследству принцессе Евгении. После кончины в 1924 году их единственного сына Петра вскоре ушла из жизни Евгения Максимилиановна, а Александр Петрович скончался в 1932 году. Род российских принцев Ольденбургских закончился.

Зеленая лягушка — дар чете Ольденбургских от принца Египта

А замок Ранталинна менял хозяев. Во время войны между Финляндией и Россией в нем были расположены полевой госпиталь и главная ставка 18-го дивизиона.

Но сегодня, приехав в замок Ранталинна, можно благодаря стараниям превративших его в фешенебельный отель владельцев — снова вернуться в ту далекую эпоху, когда в нем недолго, но счастливо жила чета Ольденбургских.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.