Глава IX

Глава IX

Нападение фашистской Германии на Советский Союз. — Меры Советского правительств по мобилизации народного хозяйства страны на отпор врагу. — Разгром Западного фронта. — Создание Совета по эвакуации. — Образование Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным.

21 июня, в конце дня, на прием к Сталину записались нарком обороны маршал С. Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Г. Жуков и, придя к нему, они попросили у председателя правительства разрешения отправить в войска директиву о приведении войск в полную боевую готовность. Ее должны были подписать Тимошенко и Жуков, и совсем не обязательно нужно было согласовывать ее текст со Сталиным. Но, хорошо зная обстановку в войсках и, с их разрешения допущенные разные подходы к приведению войск в боевую готовность, два военачальника решили упорядочить содержание работы командующих округами, послав им новую директиву, текст которой они посчитали нужным показать председателю правительства. Прочитав ее содержание, Сталин спросил их.

— Зачем вам эта директива? Ведь правительство еще 19 июня разрешило вам привести приграничные войска в полную боевую готовность. Какие еще нужны вам решения?

Маршал Тимошенко медлил с ответом, но Жуков быстро нашелся:

— Нам это нужно, чтобы в войсках было разрешено вскрыть красные пакеты, в которых расписаны все действия войск на случай войны.

В полном недоумении Сталин спросил:

— Тогда чем же занимались войска все эти трое суток!? Видя смущение руководителей Наркомата обороны, и не удовлетворившись их ответами, Сталин сказал:

— Директива слишком длинная. Идите и составьте ее покороче, на пол-листа.

Вскоре директива была подготовлена и Сталин, не внеся в нее никаких изменений, разрешил отправить ее в войска.

До начала войны оставалось не более семи часов, и этого времени было вполне достаточно, чтобы все боевые части приграничных округов были подняты по боевой тревоге и заняли свои боевые позиции и районы. Приглашенный к исходу дня к маршалу С. Тимошенко нарком военно-морского флота Кузнецов Н.Г., предвидя обсуждение важной проблемы, взял с собой заместителя начальника военно-морского штаба адмирала Алафузова В.А., а прочтя директиву, он тут же сказал ему: «Беги в штаб и поскорее объяви флотам оперативную готовность № 1». Все три флота ждали этого сигнала и они успели провести все подготовительные мероприятия по отражению воздушного нападения и когда фашистские стервятники появились над Севастополем, Николаевым, Кронштадтом и Таллином — их встретили таким сильным заградительным огнем, что они вынуждены были избрать другие цели или вернуться на свои аэродромы.

Совсем не так складывалась обстановка в наркомате обороны. Маршал Тимошенко, несмотря на многочисленные подтверждения фактов, свидетельствующих о приближении войны, по-прежнему не был склонен считать обстановку критической, и продолжал сомневаться в необходимости отдавать приказ о прямых приготовлениях войск к войне. Осторожность была той чертой характера, которая превалировала в нем, и он продолжал верить в мирный исход советско-германских противоречий. И даже когда война началась, маршал в первые часы не хотел в это верить.

Отдав офицерам Генштаба директиву для ее кодирования, маршал Тимошенко предложил Жукову зайти в Главное разведывательное управление, где шла командно-штабная игра с практической отработкой поступавших от резидентов советской разведки и разведывательных отделов округов сообщений о подготовке немецко-фашистских войск к нападению, и где он надеялся найти для себя новые доказательства о неотвратимости войны, чтобы прибавить себе решимости.

Оба руководителя Наркомата обороны вернулись в свои кабинеты в первом часу ночи, и только тогда была подписана директива, содержание которой приводится ниже.

Директива наркома обороны Маршала Советского Союза CK Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г.К Жукова:

«1. В течение дня 22–23.6.41 г. возможно нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков [402]. 21.6.41.

Этот важнейший документ поступил в штаб Западного Особого военного округа в 1 час 45 минут 22 июня, но в армии и дивизии это распоряжение поступало уже под грохот вражеской артиллерии и огня атакующих немецких войск. [403]

А в начале второго часа ночи маршал С. Тимошенко, вызвав командующего войсками Западного Особого военного округа генерала армии Д. Павлова на службу, говорил ему: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может что-нибудь и случится неприятное, но смотрите ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации — позвоните». Маршал не верил в возможность нападения фашистской Германии на Советский Союз и это неверие дорого стоило нашей стране.

На рассвете 22 июня фашистская Германия, вероломно нарушив договор о ненападении, внезапно, без объявления войны, обрушила на войска приграничных округов удар огромной силы. Сильным бомбардировкам подверглись города Мурманск, Каунас, Минск, Киев, Одесса, Севастополь и другие. Используя значительное общее превосходство в силах и внезапность нападения, немецкое командование имело подавляющее превосходство на направлениях, избранных ими для нанесения главного удара. Они создали четыре основные ударные группировки:

— в районе Тильзита для удара в направлении на Даугавпилс;

— в Сувалкском выступе для удара в направлении на Ораны, Минска;

— в районе западнее Бреста для удара в направлении на Барановичи, Минск;

— в районе юго-восточнее Люблина для удара в направлении на Житомир, Киев.

На участках, где были сосредоточены ударные группировки противника, основную силу которых составляли танковые группы, немцы имели трех-пятикратное превосходство в количестве дивизий против развернутых для обороны границы советских войск А на участке государственной границы, за который отвечал Западный фронт, в обороне не было ни одной дивизии.

Как бы государство, армия и народ ни готовились к войне, для миролюбивой нации ее начало всегда бывает внезапным. Никогда ни один народ и ни одно государство, не готовившееся к нападению, не способно выдержать заранее подготовленный удар противника без потерь и первых поражений, которые нередко приводят к поражению в войне. Выигрывает то государство, где военное руководство страны в предвидении неизбежного вражеского нападения, выбирает несколько путей отражения вторжения противника и учит войска быстро переходить от одного способа ведения войны к другому, если того требует обстановка. Так поступил главнокомандующий французской армией Ж. Жоффр, когда в самом начале Первой мировой войны ему стало ясно, что войска кайзеровской Германии готовят ему второй Седан в Бельгии, где были сосредоточены главные силы французской армии. Проиграв приграничное сражение, он сумел увести французскую армию от окружения и перед Парижем, во время Марнского сражения, сумел переломить ход войны и выйти из нее победителем.

Накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз в Наркомате обороны имелся только один вариант отражения возможной агрессии, и этому способу ведения войны было подчинено стратегическое построение войск, которое в первый же день войны не выдержало испытания.

Полная неясность обстановки на фронтах в течение нескольких дней не дала возможности наркомату обороны и образовавшейся 23 июня Ставке Главного Командования во главе с маршалом С. Тимошенко принять другое решение — перейти к стратегической обороне, к которой нужно было прибегнуть в первый же день войны. Сталин совершил большую ошибку, передоверив военным руководителям ведение войны в ее первые дни. Думаю, он был слишком доверчив и перед войной, оставляя за военными право принимать решения о готовности Красной Армии к войне. Его огромная занятость в мобилизации населения и народного хозяйства страны на нужды войны в первые дни, в какой-то степени оправдывает его и показывает, что уже тогда он предвидел длительную войну и взялся спасти то, что было крайне важно для государства: ее промышленность и кадры, работавшие в ней, чтобы армия для продолжения борьбы могла получать вооружение и боеприпасы. Это было главное. Он, как и все члены ЦК ВКП(б) и правительства, продолжал надеяться, что наркомат обороны и Ставка Главного Командования, в которую в качестве равноправного члена вошел и он сам, смогут имеющимися силами отразить вторжение немецко-фашистских войск и выбросить зарвавшегося агрессора за пределы своей территории. Ведь к войне готовились, и военные руководители убеждали правительство и советский народ, что армия и флот непобедимы, а посягнувший на страну враг будет разбит. Об этом слагались песни. Никто перед войной не мог предположить, что Красная Армия окажется битой в первых сражениях, да еще будет утеряно управление войсками, что приведет к катастрофе. Уделяя много внимания боевым действиям на всех фронтах и занимаясь одновременно переводом всего народного хозяйства страны на военные рельсы, Сталин ежедневно интересовался положением дел на фронтах, пока окончательно не осознал, что без его личного участия в руководстве войной выйти из трудного положения, в каком оказалась армия и Генштаб, потерявший управление войсками просто невозможно. И с 27 июня Сталин практически возглавил руководство боевыми действиями на фронтах, одновременно занимаясь разработкой положения о создании Государственного Комитета Обороны и Ставки Верховного командования.

Как же встретили войска приграничных округов войну? И в каком состоянии они находились?

Северный фронт. Для защиты государственной границы в полосе этого фронта планировалось выделить 7 полков, которые должны были прикрыть семь операционных направлений и 4 стрелковые дивизии на Карельском перешейке от района Сортавала до Финского залива [404]. За несколько дней до войны командование Ленинградского военного округа все эти части и соединения выдвинуло к государственной границе, и когда немецко — фашистская армия «Норвегия» начала вторжение на Мурманском, Кандалакшском и Ухтинском направлениях — они встретили достойный отпор. Перешедшие 26 июня в наступление основные силы финской армии также успеха не имели.

Северо-Западный фронт.

Большую часть своих сил враг развернул севернее реки Припять, где в составе наших двух фронтов, Северо-Западного и Западного, имелось более 60 дивизий. Два фронта граничили с друг другом, но положение в них было совершенно разное. 17 июня, получив распоряжение из Москвы о выдвижении вторых эшелонов ближе к государственной границе, Военный Совет Северо-Западного фронта принял решение о приведении войск в полную боевую готовность и к исходу 21 июня его 13 стрелковых и танковых дивизий заняли оборону у государственной границы на предназначенных для них рубежах. Так 125-я стрелковая дивизия 11-го стрелкового корпуса 8-й армии находилась в местечке Баганяй, прикрывая Шяуляйское направление, а 19 июня она, совершив многокилометровый марш, прикрыла государственную границу на своем участке шириной 40 км — Пограмянтия, Тауреге, Бубишкяй, — имея передний край по восточному и северо-восточному берегу реки Юра. Рано утром дивизия была атакована из района Тильзита 4-й танковой группой немцев, имевшей в первом эшелоне три моторизованные дивизии. Весь день части дивизии успешно вели бой против многократно превосходящих сил врага, а один ее полк даже углубился на 8 км на территорию Восточной Пруссии. Удержать свой рубеж без поддержки дивизия не смогла, и она в конце первого дня войны начала медленный отход, ведя непрерывные бои и имея в полках по 200–250 солдат и офицеров. К 28 июня дивизия отошла к Шяуляю, где впервые получила небольшое пополнение.

Из Сувалковского выступа против 126-й и 128-й стрелковых дивизий, оборонявшихся на левом фланге 11-й армии Северо-Западного фронта, наступала 3-я танковая группа с двумя армейскими корпусами 9-й армии. Только в первом эшелоне враг имел десять дивизий, в том числе три танковые [405]. Весь первый день войны наши дивизии, неся огромные потери, удерживали назначенные им рубежи и ожидали от армии и фронта поддержке в силах и средствах, но не получив ее, вынуждены были отступать. В день кровопролитного сражения 22 июня, когда потери советских войск были больше, чем потери на Бородинском поле в 1812 году, и когда было необходимо армейскими и фронтовыми резервами оказать поддержку дивизиям, обороняющим государственную границу, Наркомат обороны и Генштаб, не зная истинного положения на фронтах, направил в 21 час 15 мин. директиву № 3 за подписью народного комиссара обороны маршала C.K. Тимошенко, члена Совета секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова и начальника Генерального штаба Г.К Жукова, которая требовала «организации решительных контрударов с целью разгрома вклинившихся группировок немецко-фашистских захватчиков» [406]. В этой обстановке единственно правильным решением могло быть приказание войскам фронта отходить к Западной Двине, этому естественному рубежу, чтобы закрепиться на нем и с подходом резервов фронта и из центра организовать контрудары по наиболее вклинившимися танковым силам врага. Вместо этого нарком обороны приказал овладеть районом Сувалки.

Командующие и штабы, выполняя эту директиву, совершенно запутавшую действия войск, вместо направления механизированных корпусов и фронтовых резервов на помощь обороняющимся войскам, вынуждены были оставить их на произвол судьбы и заняться организацией контрударов, нанесение которых было бессмысленным и ненужным делом. Для успеха встречного сражения требовалось предвидение и заблаговременная подготовка, которая в мирное время отрабатывалась небрежно и кое-как Войска, осуществлявшие встречное сражение, должны были захватить инициативу и упреждать противника во всех его начинаниях. Ничего этого не было видно в первых встречных сражениях начального периода Великой Отечественной войны.

Никакого контрудара не получилось. В небе безраздельно господствовала немецкая авиация, и она, как коршун, следила за малейшим скоплением наших войск и обрушивала на них такой смертоносный огонь, в котором за считанные минуты погибали полки и дивизии. 12-й механизированный корпус, развернувшийся для наступления 23 июня в районе Калжиненай и Немакшай подвергся такому сильному нападению с воздуха и понес такие потери, что в ночь на 24 июня он с трудом вышел из боя, и в нем осталось 3 5 танков, у которых не было горючего [407]. Та же участь постигла и 3-й механизированный корпус фронта. Не получив поддержки, начали отступать и те дивизии, которые успешно оборонялись против врага у государственной границы. Все приграничные армии в первые же дни войны, выполняя непосильные для себя задачи — нанесение контрударов — лишились своей ударной силы — механизированных корпусов и танков, являвшихся основой их боевой мощи. Вслед за разгромом приграничной авиации это была тяжелая для нас утрата, восполнить которую страна смогла лишь к осени 1942 года.

Передовые части 4-й танковой группы немцев к вечеру первого дня войны прорвались к реке Дубисе (35 км северо-западнее Каунаса), а войска 3-й танковой группы переправились через Неман в 60 км южнее Каунаса. Переправа через Неман была осуществлена немцами по мостам у Алитуса и Меречь, которые не были взорваны Из-за бездействия Западного фронта, не выделившего на прикрытие своего правого фланга ни одной дивизии, положение Северо-Западного фронта уже 23 июня начало резко осложняться. Гитлеровское командование сразу обнаружило незащищенную брешь между двумя фронтами и вместо фронтального наступления направило два корпуса в обход войск Северо-Западного фронта с востока. Теперь войска фронта, чтобы избежать окружения, должны были отбивать атаки противника с трех сторон, что заставило командующего генерал-полковника Кузнецова начать медленный отход в сторону Риги и Новгорода. В воздухе господствовала вражеская авиация, так как в первые три дня войны советская фронтовая авиация потеряла 921 самолет. [408]

Командующий фронтом Кузнецов, потрясенный размахом наступления немецко-фашистских войск, в сложившейся обстановке стал утрачивать волю и холодную способность к размышлению и расчетливость к действиям, а постоянные налеты вражеской авиации на его штаб, как только в нем начинали функционировать фронтовые радиостанции, побудила его ограничить их работу, что повело к окончательной утрате и так плохо поставленного управления войсками. Управление войсками фронта было повсеместно нарушено: армии, корпуса и дивизии отступали по расходящимся направлениям, без связи между собой и с вышестоящими штабами, увеличивая между собой разрывы, теряя последние возможности для организации взаимодействия, под непрерывной бомбежкой вражеской авиации. На третий день войны разрыв между Северо-Западным и Западным фронтами увеличился более чем на 100 км и в этот разрыв неудержимо двинулись подвижные дивизии немцев, охватывая наши войска, отступающие в Прибалтике, с востока. В боевых донесениях и оперативных сводках Северо-Западного фронта того времени часто мелькали слова: «…оперативная сводка от 11 — й армии не поступала, сведений о действиях военно-воздушных сил нет… данных об обороне восточного берега р. Неман не имеем…, 5-я, 33-я,188-я и 128-я стрелковые дивизии неизвестно в каком состоянии и где они находятся… 41-й стрелковый корпус — состояние не знаю… войска СЗФ уже двое суток ведут бои на всем фронте… до сего времени ни в одном из звеньев командования нет сведений о силах и группировке противника…» и т. д. [409]

Руководство фронта не сумело использовать выгодный естественный рубеж реки Западная Двина для организации обороны войсками второго эшелона — 27-й армией, и к водному рубежу раньше вышли передовые части группы армий «Север», с ходу овладев Даугавпилсом, а через три дня и плацдармом в районе Крустпилса. Вскоре была потеряна Рига, и это заставило Москву активнее вмешаться в события. Сталин все больше начинает вмешиваться в обстановку на фронтах и отдает распоряжение об усилении Северо-Западного фронта двумя корпусами из резерва. Одновременно он решает освободить командующего Северо-Западным фронтом генерал-полковника Ф.И. Кузнецова и его начальника штаба генерал-лейтенанта П.С. Кленова от их обязанностей и назначить на эти должности новых людей. С генералами, не справившимися с обстановкой, растерявшихся в ней и потерявших управление войсками, его уже не восстановить — здесь нужны другие решения и совершенно новые люди для их выполнения.

Штаб фронта возглавил генерал Н. Ватутин, работавший рядом со Сталиным и замеченный им как сильный штабист, который вскоре станет талантливым полководцем Великой Отечественной войны. Фронт был усилен двумя корпусами, чтобы нанести контрудар с рубежа Б. Лубянка — Шванибахово в направлении Остров по вклинившейся группировке противника. Один из этих корпусов был механизированный, из состава Северного фронта, но от возлагаемых на него надежд вскоре пришлось отказаться, так как за несколько дней войны командование Северного фронта растаскало этот корпус по частям и воедино собрать его так и не удалось [410]. Но вначале контрудар был успешным и город Остров был освобожден. Хронически не хватало авиации, и этим пользовались фашистские стервятники: они безнаказанно бомбили наши войска, не давая им развить успех. Сталин ежечасно интересовался обстановкой, но фронт не знал ее, так как он утратил связь с подчиненными войсками, не было связи и в частях корпуса. Трагедия первых дней войны проистекала из-за потери управления армиями и корпусами, недостаточного обеспечения средствами связи штабов и войск, неумения работать с ними во время бомбежек, порывов, диверсий и помех со стороны противника, но зато устойчиво функционировала и бесперебойно работала гражданская сеть радиотелефонной связи страны, и к ней все чаще прибегали военные для своих нужд. Сталин тоже воспользовался гражданской связью и заставил маршала К. Ворошилова, главнокомандующего Северо-Западным направлением и Члена Военного совета А Жданова разобраться — почему потеряно управление войсками при нанесении контрудара в направлении Остров, и что нужно сделать ГКО и правительству, чтобы войска имели устойчивые средства связи для управления войсками в любых условиях.

Ставка внимательно следила за ходом подготовки к новым схваткам с врагом. Вскрытые недостатки мгновенно устранялись. Северо-Западный фронт был усилен 34-й армией, и, при нанесении ею контрудара в направлении Дно, впервые с начала войны устойчиво и надежно работали радио и проводная связь с Генеральным штабом и со всеми взаимодействующими фронтами и армиями [411]. Фронтовой контрудар, проводившийся силами 34-й армии, сначала проходил очень успешно. В первые дни нашим войскам удалось продвинуться на 60 км, создавая угрозу охвата группировки противника, рвавшегося к Ленинграду через Новгород и Чудово. Успех развить не удалось из-за той же острой нехватки нашей авиации, потерянной войсками в первый день войны, а немцы навалились на наши войска всей мощью своей авиации, которая действовала почти безнаказанно. Командование группы армий «Север» спешно перебросило в район Дно несколько танковых и моторизованных дивизий, что резко изменило соотношение сил в пользу противника, и 34-я армия стала отходить на рубеж реки Ловать, где фронт противостояния стабилизировался на несколько месяцев.

Западный фронт.

Войска фронта на прикрытие государственной границы, общей протяженностью 450 км, должны были направить 23 дивизии, в том числе 12 стрелковых, 1 кавалерийскую, 8 танковых и 2 мотострелковые дивизии, организационно входившие в состав 3-й, 10-й и 4-й армий [412]; но ни одна дивизия к выполнению этих задач не была привлечена.

В войсках фронта командующим войсками генералом армии Павловым в последние предвоенные дни поддерживалась полнейшая тишина: все приграничные армии вели размеренный мирный образ жизни, намеренно подчеркивая свое миролюбие. В это же время более 12 стрелковых дивизий Западного фронта, входивших в состав второго оперативного эшелона, медленно сосредотачивались в обширном районе: Лида — Бытень (50 км юго-западнее Барановичи), Слуцк — Минск — Молодечно. Перемещавшиеся в этот район дивизии были небоеготовны: у них было ограниченное количество боеприпасов к стрелковому вооружению, а артиллерии и зенитных средств вообще не было. В этом же районе дислоцировался 17-й механизированный корпус, а в примыкающем к ему районе — 20-й механизированный корпус. Оба корпуса танков не имели [413]. Таким образом, войска Западного округа, дислоцированные в центральных и восточных районах Белоруссии, в момент нападения фашистской Германии находились в процессе сосредоточения, причем дивизии, наиболее выдвинутые на запад, выгружались или располагались в 150–200 км от государственной границы, в то время как некоторые дивизии были удалены от нее на 350–400 км. Весь округ находился в хаотическом движении, без осознанного понимания командным составом того, для чего все это делалось.

На направлении Брест — Барановичи в первый день войны враг не встретил никакого сопротивления — немцы не успевали расстреливать разбегавшихся из военных городков и летних лагерей солдат и офицеров, которые не имели патронов к своему оружию. К тому же немцам, из-за беспечности и ротозейства советского командования, удавалось захватить очень важные объекты в приграничной полосе, которые должны были быть взорваны или разрушены. Ни один мост через Буг, Неман и другие приграничные реки не был подготовлен к взрыву, и по ним проследовали фашистские танки и бронемашины.

Так, начальник Генерального штаба германской сухопутной армии Гальдер в конце первого дня войны записал в своем дневнике: «Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11-й перешли в наступление согласно плану. Наступление наших войск явилось для противника полной тактической внезапностью. Пограничные мосты через реку Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах покрытые брезентами, части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать». [414]

Высокая степень моторизации немецко-фашистских войск позволяла ее ударным группировкам стремительно развивать наступление, с ходу преодолевать водные преграды, обходить с флангов советские соединения, и неожиданно появляться в глубоком тылу обороняющихся войск Уже к исходу первого дня войны передовые части 2-й и 3-й танковых групп немцев продвинулись в глубь советской территории на 40–60 км, а их разведывательные подразделения на 100–120 км, очертив своим появлением зону окружения 3-й, 4-й и 10-й армий Западного фронта. Сюда, на белорусское направление, где не было сопротивления советских войск, командующий войсками группы армий «Север» 23 июня перенацелил два моторизованных армейских корпуса, и они начали осуществлять угрожающий фланговый маневр против войск Северо-Западного фронта.

В первые дни войны в войсках Западного фронта, не изготовившихся к боям и отступающим под ударами превосходящих сил врага, творилась полная неразбериха, переходящая в панику. Отдельные полки и даже дивизии не знали своих задач, и, утратив с первых часов войны проводную связь с вышестоящими командирами и штабами, действовали по своему усмотрению. 3-я армия, штаб которой дислоцировался в Гродно, имела лишь одну исправную рацию, но связь со штабом фронта так и не была установлена. В армии сложилось чрезвычайно тяжелое положение с боеприпасами, по несколько патрон на солдата, и, находясь в штатах мирного времени, они не были обеспечены автотранспортом и тракторами. Артиллерийские склады и базы снабжения командующему армией не были известны, и 4-я танковая дивизия этой армии «пыталась атаковать противника, не имея боеприпасов» [415]. Не лучше обстояло дело и в других армиях Западного фронта.

Отступая, наши войска, из-за нехватки средств связи и неумения работать с ними, не могли дать никаких сообщений о своем положении, и первая информация о состоянии и положении войск Западного фронта в Генеральный штаб поступила около 20 часов 26 июня, к исходу пятого дня войны [416]. В Бресте, непосредственно у границы, в крепости, располагались две стрелковые дивизии и одна танковая, они в первый же день подверглись разгрому. Все, кто спасся от мощных авиационных и артиллерийских ударов фашистов: военные, пограничники, гражданские и дети — забаррикадировались в Брестской крепости и сражались с врагом до конца июля, оттягивая на себя несколько дивизий врага, которых недоставало в других сражениях, где на них рассчитывало германское командование. [417]

Когда военные руководители разных рангов Западного фронта оказались неспособными организовать оборону и управление войсками, то в это же время советские и партийные работники областей и республики Белоруссии буквально из рук врага выхватывали ценное оборудование заводов и фабрик и под бомбежками вывозили на восток, согласно мобилизационному плану Советского правительства. Когда на пятый день войны фашистские войска ворвались в Минск, там все заводские корпуса были пусты; все ценное оборудование и станки, необходимые для выпуска военной продукции и вооружения для нашей армии, были вывезены в район Поволжья и Урала. Это был подвиг власти и народа, не побежавших от врага, и не дрогнувших под его авиационными ударами.

Отдельные командующие армиями Западного фронта так плохо и неумело руководили войсками, что это было заметно даже руководителям областей, где эти армии приняли первые бои. 25 июня секретарь Брестского обкома КП(б) Белоруссии М.Н. Тупицын, ставший с началом войны Членом Военного Совета 4-й армии сообщал в Москву: «Обком КП(б) Белоруссии считает, что руководство 4-й армии (командующий армией генерал-лейтененат Коробков А.А — Авт .) оказалось не готовым организовать и руководить военными действиями. Это подтверждается целым рядом фактов, в частности: вторжение немецких войск на нашу территорию произошло так легко потому, что ни одна часть и соединение не были готовы принять боя, поэтому вынуждены были или в беспорядке отступать, или погибнуть. В таком положении оказалась 6-я и 42-я стрелковые дивизии в Бресте и 49-я стрелковая дивизия — в Высоковском районе.

В Брестской крепости на самой границе держали две стрелковые дивизии, которым даже в мирных условиях требовалось много времени для того, чтобы выйти из этой крепости и развернуться для военных операций. Кроме того, несмотря на сигнал военной опасности, командный состав жил в городе и на квартирах. Естественно, при первых выстрелах среди красноармейцев создалась паника, а мощный шквал немецкой артиллерии быстро уничтожил обе дивизии. По рассказам красноармейцев, которым удалось спастись, заслуживает внимание и тот факт, что не все части и соединения имели патроны, не было патронов и у бойцов.

В 49-й стрелковой дивизии, после первых же выстрелов, также произошло смятение. Разработанный заранее план действий на случай войны не был изучен командирами подразделений и, как рассказывает секретарь Высоковского PK КП(б)Б т. Рябцев, командир 49-й стрелковой дивизии только в его присутствии стал давать распоряжения подразделениям, но было уже поздно…

Можно было привести много примеров, подтверждающих, что командование 4-й армии, несмотря на то, что оно находилось в приграничной области, не подготовилось к военным действиям.

Вследствие такого состояния с первых же дней военных действий в частях 4-й армии началась паника. Застигнутые внезапным нападением, командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и полковников и кончая младшими командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно то, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер. Работники обкома партии вместе с группой пограничников пробовали задерживать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам временно удалось приостановить это позорное бегство. Но здесь необходимо принять более серьезные и срочные меры борьбы со стороны военного командования. Возмутительным фактом является и то, что штаб армии не установил связь с обкомом, выехал на командный пункт за город, потеряв связь со своими частям. Таким образом, многие командиры и политработники вместо организации эвакуации в панике бежали из города, в первую очередь спасая свои семьи, а красноармейцы бежали в беспорядке». [418]

Еще более тревожное положение складывалось в авиационных частях Западного фронта. Военно-воздушные силы фронта состояли из 6 авиационных дивизий, насчитывавших в своем составе 1560 самолетов. Большая часть этих самолетов располагалась на аэродромах, удаленных от государственной границы на 8—20 км и все они в первые часы нападения подверглись мощным и внезапным ударам с воздуха Их легко было уничтожать: они были покрашены в серебристый цвет и выставлены на аэродромах стройными рядами как на параде. Из состава авиации округа к середине дня 23 июня было уничтожено 806 самолетов, в том числе все 100 самолетов новой конструкции «яков» [419]. Правда, были отмечены сразу и исключительные по своей смелости и жертвенности подвиги. В первый день войны советские летчики совершили 15 таранов, и большая часть их была совершена из-за отсутствия у них боеприпасов к летному вооружению и самого вооружения, что подчеркивает безмерную решимость советских летчиков сражаться с врагом до последнего.

Противник, воспользовавшись неразберихой и паникой в войсках первого эшелона, в первые дни войны на путях отхода войск, выбрасывал сотни диверсионных групп в советской форме, чтобы сеять хаос и деморализацию в войсках и нарушать управление. Только в первый день войны десантные группы были выброшены восточнее Белостока, в районах Слепянки, Велико-Берестовицы, Радунь, Зельвы, Домашево — всего до 1600 диверсантов [420], и много солдат и офицеров погибнет от их рук, пока ко всем не придет осознание необходимости высокой бдительности и беспощадности к врагу, подкрепляемой жесткими действиями своих контрразведывательных органов.

Из-за отсутствия связи утренняя директива № 2 Наркомата обороны, требовавшая изгнания врага с нашей территории, до приграничных армий Западного фронта доведена не была и командующие этими армиями под давлением превосходящих сил противника начали отводить сохранившиеся войска на восток, что могло улучшить их положение и спасти от разгрома. Но в это время с помощью представителей Генштаба, работавших в штабе Павлова, до командующих 3-й, 4-й и 10-й армий была доведена директива № 3, содержание которой вызвало у командармов оторопь. Главный Военный Совет Красной Армии 22 июня в 21 час 15 мин. потребовал «силами армий и авиации Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов перейти к встречным наступательным действиям с решительной целью разгрома ударных группировок вторжения, изгнания их за пределы нашей Родины и перенесения боевых действий на территорию противника» [421]. Для выполнения указанных контрударов на Сувалки и Люблин предусматривалось использование механизированных корпусов всех армий Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов. Некоторым из них до районов боевых действий надо было пройти вдоль лини фронта по 200 и более километров. Но механизированные корпуса армий Северо-Западного фронта и 4-й армии Западного фронта просто невозможно было снять с участка своих армий, так как они оказались уже связанными боями. А войска 3-й армии Западного фронта в первый день войны понесли такие большие потери, что это вызвало повальную панику среди солдат и офицеров армии и их беспорядочное бегство в глубь страны.

Вызывает удивление, что проведение такой крупной стратегической наступательной операции, требовавшей взаимодействия и единого управления несколькими фронтами, наркомат обороны возложил на фронты, а не взялся проводить ее сам. Нетрудно заметить, что маршал С. Тимошенко отправлял эту директиву от безысходности, больше для видимости решительных действий и отчета перед правительством о принятых мерах, нежели для пользы дела. Стратегические операции такого масштаба Наркомат обороны и Генштаб научатся проводить под руководством Сталина, которому от роду было дано глубокое понимание сущности вооруженной борьбы и способность сплотить миллионы людей для организованного участия в этой борьбе.

Получив приказы на нанесение контрударов, командиры механизированных корпусов Западного фронта пытались их выполнить, совершенно не задумываясь над тем обстоятельством, что сложившаяся обстановка на второй и третий день войны совершенно исключала необходимость нанесения такого удара. Они наносили контрудар на запад, в то время как подвижные танковые группы противника были у них уже в тылу. Эти контрудары наносились разрозненно, без поддержки авиации и артиллерии и других родов войск и они были похожи на самоубийство — ведь в воздухе господствовала вражеская авиация. Гитлеровское командование даже отводило свои войска в сторону, зная, что через несколько десятков километров вся сила механизированных корпусов иссякнет от нехватки горючего в старых танках и малого количества, или полного отсутствия боеприпасов к ним.

Все попытки командармов приграничных армий и командиров механизированных корпусов хоть как-то изменить сложившуюся обстановку ни к чему не привели, и они, потеряв все танки, с оставшимися силами, были вынуждены с тяжелыми боями пробиваться на восток, к своим. Брестская крепость и Налибокская пуща, куда стягивались отступавшие крупные силы советских войск, не сдавались, вели отчаянную борьбу, и приковали к себе до десяти пехотных дивизий, и это сказывалось на темпах дальнейшего наступления гитлеровских войск на Смоленск и Москву.

Сложившаяся к исходу 2 2 июня обстановка диктовала наркомату обороне вместо проведения контрударов, дать немедленно указание о переходе к обороне на выгодных рубежах, и к этому виду боевых действий привлечь все войска приграничных округов. Это тем более необходимо было сделать, так как над полем боя всех встречных сражений господствовала вражеская авиация, а советская авиация, потерявшая в первый день войны более тысячи самолетов, все еще не могла оправиться от этого шока и летчики были в поиске новых способов организации армейской авиации и борьбы с врагом. Помимо господства вражеской авиации, наносившей большой урон советским войскам, вскрылась плохая подготовка командующих и их штабов для управления войсками, неумение командиров высокого ранга организовывать взаимодействие, и полная неготовность оперативного и войскового тыла обеспечивать войска всем необходимым.

Уже после нескольких дней войны советские войска стали испытывать острую потребность в обеспечении войск вооружением, боеприпасами и продовольствием. Все основные склады с запасами материальных средств размещались в 30–80 км от государственной границы, и в первые дни войны все они были захвачены немцами. Более 60 окружных складов, в том числе 10 артиллерийских, 25 — горючего, 14 — продовольствия, 3 — автобронетанковых, достались врагу [422]. Созданному 30 июня ГКО пришлось в числе первоочередных задач решать проблему жизнеобеспечения действующей армии, и из внутренних округов в короткие сроки были направлены сотни железнодорожных эшелонов для пополнения войск всем. А в конце июля Сталин создал в вооруженных силах совершенно новые структуры тыла, динамично встроенные в армейскую жизнь, и организационно выдержавшие испытание войной.

Армия оказалась самым недееспособным организмом в системе советского государства, и ее надо было воссоздавать заново, на новой основе, на других принципах, которые требовала пришедшая война. И Сталин, возглавивший 30 июня Государственный Комитет Обороны и принявший на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, а в июле и должность народного комиссара обороны, за очень короткий промежуток сумел перестроить все организационно-штатные структуры армии на основе опыта войны и сделать их живучими, хорошо управляемыми, с высокой исполнительностью и крепкой дисциплиной. Победу над фашистской Германией одержала не та армия, что встретила войну, а та, что была создана заново.

Положение на Западном фронте было настолько тревожным и по характеру развернувшихся там боев настолько тяжелым, что в семь часов утра 22 июня Сталин, так и не сумевший связаться с командующим Западным фронтом, позвонил первому секретарю ЦК ВКП(б) Белоруссии П. Пономаренко и поинтересовался как в республике идут дела. Услышав, что правительство республики, в соответствии с мобилизационным планом, начало эвакуацию военных заводов из Брестской и Гродненской области на восток, Сталин попытался возразить: «не рано ли?», но потом, после мгновенного осмысления этой проблемы, ответил: «Впрочем, это ваше решение» и продолжал: «Товарищ Пономаренко! Вы ведь являетесь членом Военного Совета Западного фронта и вам нужно выехать в штаб фронта, потому что от Павлова у нас нет никаких вестей. Поезжайте к нему и попробуйте разобраться в обстановке, что сложилась в войсках и его штабе и сообщите мне ее не позднее полудня» [423]. Доклад Пономаренко был очень тревожным. Он сообщил Сталину, что генерал Павлов растерян до неузнаваемости и что управление войсками в штабе фронта утеряно.

В полдень 22 июня Тимошенко и Жукова вызвал Сталин, чтобы узнать более подробно обстановку на фронтах и оценить ее, но военные руководители знали ее плохо и по всему было видно, что такое же положение сложилось на всех фронтах. Тогда Сталин распорядился, чтобы на Западный фронт, там, где тревожнее всех была обстановка, для оказания помощи войскам отправились маршалы Б.М. Шапошников и Г.И. Кулик, на Северо-Западный — генерал-полковник О.И. Городовиков, а на Юго-Западный — Г.К Жуков. Тимошенко попытался оставить Жукова в Москве, однако Сталин не согласился и предложил временно возложить обязанности начальника Генштаба на Н.Ф. Ватутина. [424]

В эти же часы Сталин узнал об огромных потерях авиации в войсках Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов и о ее полном бездействии в первый день войны. Из различных источников в правительство поступили сообщения, что в этих трех приграничных округах со всех боевых самолетов за день до начала войны, по приказу командующих авиацией этих округов, было снято все вооружение и 22 июня летчики взлетали безоружными, и в этой неравной схватке с фашистскими асами они совершили в первый день войны 15 героических таранов.

Никто так больше не занимался в правительстве авиацией и никто так лучше ее не знал, как Сталин, и он был поражен бездействием военной авиации в первые часы войны и заподозрил в этом открытую измену со стороны отдельных лиц высшего летного командного состава. Он знал, что по численности самолетов наши ВВС ни в чем не уступали германской авиации. Только в составе ВВС Юго-Западного фронта имелось около 2 тыс. боевых самолетов, (из них 30 % — самолеты новых конструкций, ни в чем не уступающих немецким), а в Запорожье еще дислоцировался 4-й корпус ДБА, имевший в своем составе 350 бомбардировщиков, что обеспечивало более чем пятикратное превосходство над противником. Вскоре стало известно, что в составе группы армий «Юг» имелось 109 истребителей и 247 бомбардировщиков.

Арестованный за две недели до начала войны генерал-лейтенант Смушкевич Яков Вольфович, долгое время возглавлявший Главное управление ВВС Красной Армии, подозревался «в ведении вражеской работы, направленной на поражение Республиканской Испании, и снижение боевой готовности ВВС Красной Армии». Он отрицал свою вину в измене родине, хотя у следователей уже были признательные показания бывшего начальника разведывательного управления Красной Армии генерала Берзиня Я.К о том, что находясь в Республиканской Испании в должности Главного военного советника, он, вместе с генералом Смушкевичем, являвшимся Главным советником ВВС в Испании, принуждал советских летчиков к измене родине. Впоследствии станет известно, что и Берзинь и Смушкевич были выходцами из Курляндии и после Октябрьской революции они были засланы в Советскую Россию как агенты немецкой разведки.

Через несколько часов после начала войны Смушкевич был с особым пристрастием допрошен следователями наркомата безопасности, и выдал целый ряд генералов, предавших свою родину при выполнении интернационального долга в Республиканской Испании. Этих летчиков, при пособничестве Берзиня и Смушкевича, путем обмана и мошенничества, люди Канариса из германского Абвера затаскивали в подвалы Мадрида, или Барселоны и чтобы склонить их к измене родине и к ним применяли такие пытки, которые не снились сарацинам и инквизиторам. Появление в комнатах пыток в минуту наивысших истязаний советских летчиков их непосредственных начальников — Берзиня или Смушкевича, также склонявших их к измене, было последним доводом для истязаемых, чтобы спасти свою жизнь. Упорствующих ждала смерть на чужой земле, а порой еще и подложный документ о предательстве, который абверовцы обещали отправить на родину, если они не согласятся на работу на пользу германской разведки.

Признательные показания Смушкевича тут же заставили власть действовать, а так как механизм госбезопасности, несмотря на начало войны, продолжал работать бесперебойно, то возмездие не заставило себя долго ждать. Уже в полдень 22 июня было дано разрешение на арест командующего авиацией Западного фронта генерала Копца И.И., но он, при появлении чекистов, успел застрелиться. На другой день в телефонном разговоре с Пономаренко Сталин сообщил ему: «Да, чуть не забыл. Смушкевич показал, что Копец является немецким шпионом. Командующим авиацией назначен его заместитель. Присмотритесь к его качествам. Расскажите об этом Павлову…» [425]

Через день были арестованы командующий ВВС Красной Армии генерал Рычагов ПС. и командующий авиацией Юго-Западного фронта генерал Птухин Е.С., а 26 июня такая же участь постигла командующего авиацией Северо-Западного фронта генерала Ионова АП Все эти генералы воевали в Испании и действовали там под непосредственным руководством Смушкевича.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.