Окружение царя и его современники

Окружение царя и его современники

В обществе неоднозначно относились к личности императора и его политике. Высший свет и родовитые дворяне, гвардейцы были настроены резко негативно. Непривычно тяжелая служба, стеснение личной свободы, переменчивые решения императора держали всех постоянно в напряжении. Павел приблизил к себе «гатчинцев», о которых известный государственный деятель той эпохи Ф. В. Ростопчин говорил, что «лучший из них заслуживает колесования». Всеобщую ненависть вызывал любимец Павла А. Аракчеев. Павлу нужны были рядом лишь исполнители его распоряжений, людей выдающихся он к себе не приближал. Фаворитки Павла Нелидова, а позже Лопухина имели большое влияние на раздачу должностей. Ухудшились отношения Павла Петровича с женой, ходили слухи о ее неверности. Император стал подозревать даже близких людей во враждебности.

В то же время солдаты любили государя, незнатные дворяне также относились к нему лояльно, так как при нем могли сделать блестящую карьеру. Но мелочная регламентация всех сфер жизни была в тягость каждому.

БЕКЛЕШОВ Александр Андреевич (1745–1808 гг.) – генерал от инфантерии, сенатор, генерал-прокурор.

Происходил из дворянского рода. С 1757 г. учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. В 1764 г. был произведен в подпоручики, а затем его оставили в правлении корпуса. Своей службой Беклешов привлек внимание графа А. Г. Орлова. Участвовал в русско-турецкой войне 1768–1774 гг., получил чин полковника. С 1779 г. Беклешов – генерал-майор, командир Шлиссельбургского пехотного полка. В 1783 г. Екатерина II лично назначила его правителем Рижского наместничества, в 1789 г. он был произведен в генерал-поручики. В 1790 г. его назначили генерал-губернатором орловским и курским. Всем чиновникам было известно, что генерал-губернатор Беклешов не выносил краж, злоупотреблений и беспорядка в делах.

При воцарении Павла I в 1796 г. он вступил в управление Киевской и Малороссийской губерниями и одновременно назначен шефом Киевского драгунского полка. В 1797 г., Беклешов получил чин генерала от инфантерии.

В 1799 г. император зачислил его в свою свиту, он стал присутствовать в Императорском Совете и Сенате. В 1799–1780 гг. Беклешов был генерал-прокурором. В феврале 1800 г. его отправили в отставку, потому что он, по словам М. М. Сперанского, «мало уважал требования случайных людей при Дворе и потому часто бывал с ними в размолвке».

Александр I 16 марта 1801 г. снова назначил Беклешова генерал-прокурором и ввел его в состав Негласного комитета. Но Беклешов не разделял реформаторских устремлений молодого императора. Из-за разногласий с Александром I ему пришлось уйти в отставку. В 1804 г. Александр I назначил Беклешова московским военным губернатором и управляющим гражданской частью. В 1807 г., во время войны с Францией командовал войсками Эстляндской, Лифляндской, Курляндской и Псковской губерний. Умер в Риге. Н. П.

* * *

КУТАЙСОВ Иван Павлович (ок. 1759–09.01.1834 гг.) – граф, фаворит Павла I.

Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. в Бендерах в плен попал малолетний турчонок из города Кутая. Его отправили ко двору, и Екатерина II подарила его цесаревичу Павлу. Цесаревич крестил его и оставил себе для услуг, а потом отправил его в Берлин и Париж учиться на фельдшера и парикмахера. Вернувшись в Россию, он стал выполнять обязанности камердинера при Павле. Павел любил своего камердинера и доверял ему до конца жизни.

После воцарения Павла Кутайсов стал обер-гардеробмейстером, получил дом в Петербурге, в 1799 г. – сначала баронский, а затем графский титул. Кутайсов досконально изучил характер своего повелителя. В 1800 г. Кутайсова назначили обер-шталмейстером Высочайшего двора (он ведал императорскими конюшнями). Он выпросил столько земли и крестьян, что оказался одним из богатейших людей России. Кутайсов забыл парикмахерское дело и занимался интригами. Государственные интересы мало его занимали, он заботился об умножении своих богатств, брал взятки. В обществе его ненавидели. С 1801 г. – в отставке, жил в Москве и тамбовских имениях, где успешно занимался сельским хозяйством.

До конца жизни он сохранял благоговейную память о Павле I. На его гербе начертаны слова: «Живу одним и для одного». О. Н.

* * *

СТРОГАНОВ Александр Сергеевич (03.01.1733–27.09.1811 гг.) – граф, государственный деятель, сенатор.

А. С. Строганов происходил из рода купцов и промышленников. В 19 лет его отправили учиться в Женеву, где он прожил два года, затем путешествовал по Италии. Там он начал собирать картины великих мастеров. В Париже два года он изучал физику, химию и металлургию.

В 1757 г. А. С. Строганов вернулся в Россию. С 1760 г. он состоял при Российском посольстве в Вене. В 1762 г. Петр III пожаловал Строганова в камергеры, но он был сторонником его супруги Екатерины и поддержал ее во время переворота 1762 г. Строганов стал одним из приближенных Екатерины II, сопровождал ее в поездках и был ее постоянным партнером в карточных играх. В политические дела не вмешивался, и Екатерина II очень уважала его за это. Строганов считался блестящим вельможей екатерининского века. Он был известен благородством и независимостью взглядов. Веселый, приветливый, гостеприимный, он умел вести интересные беседы, ценил юмор. Строганов был очень богат, но заботился о своих крепостных, предлагал открыть школы для крестьян по всей России.

В 1798 г. Павел I возвел Строганова в графское достоинство, и он стал первым графом в своем роду. С 1768 г. Строганов – почетный член Академии художеств, с 1800 г. – ее президент. С 1804 г. Александр I назначил Строганова членом Государственного совета. С 1801 г. он руководил постройкой в Петербурге Казанского собора по проекту своего бывшего крепостного А. Н. Воронихина. Он составил проект создания Публичной библиотеки и стал ее директором. А. С. Строганов умер через несколько дней после завершения строительства Казанского собора. Он был меценатом и покровительствовал многим художникам и писателям: Д. И. Фонвизину, Г. Р. Державину, Н. И. Гнедичу И. А. Крылову. Он собрал прекрасные коллекции картин, гравюр, монет, камней. Много занимался благотворительностью. Его библиотеку с огромным числом редких изданий можно было назвать одной из лучших в Европе. О. Н.

* * *

РАДИЩЕВ Александр Николаевич (20.08.1749–12.09.1802 гг.) – писатель, философ, основатель революционно-демократического направления в российской общественно-политической мысли.

А. Н. Радищев родился в Москве, в семье богатого помещика. Его дед, Афанасий Прокопович, был денщиком у Петра I. А. Н. Радищев учился в московской гимназии при университете. В 13 лет образованный юноша был принят в Пажеский корпус на придворную службу. В 1764 г. в свите Екатерины II юный паж совершил путешествие из Москвы в Петербург. Там он прожил два года, а в 1766 г. отправился на учебу в Лейпциг. В 1766–1771 гг. учился в Лейпцигском университете. Большое впечатление на него произвело знакомство с трудами французских просветителей и, особенно, с книгой К А. Гельвеция «Об уме».

В 1771 г. Радищев вернулся из Германии и поступил на службу протоколистом в Сенате. Вскоре он опубликовал свой первый перевод – труд Г. Мабли «Размышления о греческой истории». В 1773–1775 гг. Радищев служил юридическим советником при штабе финляндской дивизии. Это было время восстания Е. Пугачева. Возможно, события этого восстания склонили Радищева к мыслям о возможности уничтожения крепостного права и самодержавия.

В 1777 г. Радищев получил назначение в Коммерц-коллегию, в 1780 г. стал помощником управляющего Петербургской таможней, а с 1790 г. – управляющим Петербургской таможней.

В 1790 г. Радищев отпечатал в домашней типографии (никто не брался за ее публикацию) свое самое знаменитое произведение – книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» (650 экземпляров). В ней Радищев не только резко осуждал крепостное право, но и прямо призывал к свержению монархии и утверждению республиканской формы правления. Екатерина II внимательно прочитала книгу. Известны ее слова об авторе: «Бунтовщик хуже Пугачева!»

Радищева поместили в Петропавловскую крепость и приговорили к смертной казни, но императрица заменила приговор на десятилетнюю ссылку в Илимский острог (500 км севернее Иркутска). За ним в ссылку последовали некоторые его бывшие крепостные крестьяне. Тираж опасной книги был уничтожен, а само сочинение было запрещено к печати (запрет сохранялся до 1905 г). До наших дней сохранилось ок. 15 экземпляров первого издания книги.

В ссылке Радищев писал философские трактаты, работы по истории и естествознанию: «О человеке, его смерти и бессмертии», «Сокращенное повествование о приобретении Сибири».

В 1796 г. новый император Павел I вернул ссыльного из Сибири. С 1797 г. Радищев жил под надзором полиции в родовом поместье Немцово под Малоярославцем.

После вступления на престол Александра I его освободили из-под наблюдения, и он принял участие в работе Комиссии по составлению законов. Радищев вновь высказался за отмену крепостного права. Его предупредили, что если он «не перестанет писать вольнодумных мыслей, то с ним поступлено будет хуже прежнего». Испытывая духовное одиночество, Радищев более не имел сил снова перенести возможные репрессии. 11 сентября 1802 г. Радищев выпил раствор азотной кислоты и после тяжелых мучений скончался в час ночи 12 сентября. В. Г.

* * *

ИЗ «ЗАПИСОК» Е. Р. ДАШКОВОЙ. Брат мой Александр имел у себя на службе в Коммерческом департаменте и таможне молодого человека, Радищева, получившего образование в Лейпциге и особо уважаемого Воронцовым. Однажды в Российской академии появился памфлет, где я была выставлена как доказательство, что у нас есть писатели, но они плохо знают свой родной язык этот памфлет был написан Радищевым. В нем заключалась биография и панегирик Ушакову, товарищу автора по Лейпцигскому университету. В тот же вечер я сказала об этом сочинении своему брату, который немедленно послал в книжную лавку за памфлетом. По моему мнению, Радищев обнаружил в своей брошюре притязание на авторство, но в ней не было ни слога, ни идеи, за исключением кое-каких намеков, которые в ту пору могли показаться опасными. Спустя несколько дней мой брат заметил мне, что я слишком строго осудила Радищева. Прочитав его, он находит, что автор слишком превознес своего героя, ничего замечательного не сделавшего и не сказавшего за всю свою жизнь, что вместе с тем нельзя обвинить книгу ни в чем дурном.

«Может быть, действительно, – сказала я, – мой суд слишком строг. Но так как вы любите автора, я должна вам сказать, что особенно озадачило меня при чтении его произведения: если человек жил только для того, чтобы есть, пить и спать, он мог найти себе панегириста только в писателе, готовом сочинять все очертя голову. И эта авторская мания, вероятно, со временем подстрекнет вашего любимца написать что-нибудь очень предосудительное».

Так это и случилось. В следующее лето, когда я жила в Троицком, брат известил меня письмом, что мое предсказание относительно Радищева вполне оправдалось: он написал сочинение такого свойства, что его приняли за набат к революции, вследствие чего он был арестован и сослан в Сибирь.

* * *

ГРЕЧ Н. И. ЗАПИСКИ О МОЕЙ ЖИЗНИ. Бестолковое, тиранское правление Павла тяготело над Россией: надлежало остерегаться не преступления, не нарушения законов, не ошибки какой-либо, а только несчастия, слепого случая: тогда жили точно с таким чувством, как впоследствии во времена холеры. Прожили день – и слава Богу.

На дворе у нас нанимал квартиру квартальный комиссар (так назывались тогда помощники надзирателей) 14-го класса Сатаров, сын бывшего сторожа в Экспедиции о расходах. Он был тираном и страшилищем всего дома: его слушались со страхом и трепетом; от него убегали, как от самого Павла. Донос такого мерзавца, самый несправедливый и нелепый, мог иметь гибельные последствия.

Впрочем, доставалось и им, полицейским. В 1798 году, в жестокое зимнее время, Павел совершал тризну или панихиду по тесте своем, герцоге Виртембергском. Служба происходила в католической церкви. Вдоль Невского проспекта стояла фронтом вся гвардия. Мы смотрели церемонию из квартиры нюренбергского купца Себастиана Гешта, выходившей на площадку перед церковью. В ожидании окончания службы в церкви Павел разъезжал верхом, надуваясь и пыхтя, по своему обычаю. Великие князья Александр и Константин, как теперь их вижу, в семеновском и Измайловском мундирах, бегали на морозе перед церковью, стараясь согреться. Один полицейский офицер стоял на краю площадки, во фронте. Вдруг подали сигнал. Все поспешили к местам. Раздались музыка, ружейные выстрелы, пушечная пальба. Потом войска прошли церемониальным маршем. Все утихло; площадь опустела. Один только этот полицейский стоял на месте. К нему подошел другой, коснулся его, и он упал на снег: несчастный замерз. <…>

Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно еще было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения, карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они, при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.

Однажды император, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца и сказал, без всякого умысла или приказания: «Вот идет мимо царского дома и шапки не ломает». Лишь только узнали об этом замечании государя, последовало приказание: всем едущим и идущим мимо дворца снимать шапки. Пока государь жил в Зимнем дворце, должно было снимать шляпу при выходе на Адмиралтейскую площадь с Вознесенской и Гороховой улиц. Ни мороз, ни дождь не освобождали от этого. Кучера, правя лошадьми, обыкновенно брали шляпу или шапку в зубы. Переехав в Михайловский замок, т. е. незадолго до своей кончины, Павел заметил, что все идущие мимо дворца снимают шляпы, и спросил о причине такой учтивости. «По высочайшему Вашего Величества повелению», – отвечали ему. «Никогда я этого не приказывал!» – вскричал он с гневом и приказал отменить новый обычай. Это было так же трудно, как и ввести его. Полицейские офицеры стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, и убедительно просили прохожих не снимать шляп, а простой народ били за это выражение верноподданнического почтения. <…>

Один сельский пастор в Лифляндии, Зейдер, содержавший лет за десять до того немецкую библиотеку для чтения, просил, чрез газеты, бывших своих подписчиков, чтоб они возвратили ему находящиеся у них книги, и между прочим повести Лафонтена «Сила любви». Туманский донес императору, что такой-то пастор, как явствует из газет, содержит публичную библиотеку для чтения, а о ней правительству неизвестно. Зейдера привезли в Петербург и предали уголовному суду, как государственного преступника. Палате оставалось только прибрать наказание, а именно приговорить его к кнуту и каторге. Это и было исполнено. Только генерал-губернатор граф Пален приказал, привязав преступника к столбу, бить кнутом не по спине его, а по столбу. При Александре I Зейдер был возвращен из Сибири и получил пенсию. Императрица Мария Федоровна определила его приходским священником в Гатчине. Я знал его там в двадцатых годах. Он был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!

* * *

СМИРНОВА-РОССЕТ А. О. ДНЕВНИК. ВОСПОМИНАНИЯ. Великая княгиня Анна (жена Константина Павловича) разрешилась мертвым младенцем за 8 дней до этого (имеется в виду убийство Павла I), и император, гневавшийся на своих старших сыновей, посадил их с этого времени под арест, объявив, что они выйдут лишь тогда, когда поправится великая княгиня. Императрица также была под домашним арестом и не выходила. Эти неудачные роды очень огорчили императора, и он продолжал гневаться, он хотел внука!

* * *

АДАМ ЧАРТОРЫЙСКИЙ Павел, сперва враг французской революции… вдруг совершенно изменяет свою политическую систему и не только мирится с первым консулом Французской республики… но и становится восторженным почитателем Наполеона Бонапарте и угрожает войною Англии. Разрыв с ней наносил неизъяснимый вред нашей заграничной торговле…<…>.

Несомненно, Россия страдала под управлением такого человека, душевное равновесие которого было весьма сомнительно… Он царствовал порывами, минутными вспышками, не заботясь о последствиях своих распоряжений; как человек, не дающий себе труда взвесить все обстоятельства дела, который приказывает и требует только немедленного исполнения своей воли…

* * *

ГЕРЦЕН А. И. При Павле какой-то гвардейский полковник в месячном рапорте показал умершим офицера, который отходил в больнице. Павел его исключил за смертью из списков. По несчастью, офицер не умер, а выздоровел. Полковник упросил его на год или на два уехать в свои деревни, надеясь сыскать случай поправить дело. Офицер согласился, но, на беду полковника, наследники, прочитавши в приказах о смерти родственника, ни за что не хотели его признавать живым и, безутешные от потери, настойчиво требовали ввода во владение. Когда живой мертвец увидел, что ему приходится в другой раз умирать, и не с приказу, а с голоду, тогда он поехал в Петербург и подал Павлу просьбу. Павел написал своей рукой на его просьбе: «Так как об г. офицере состоялся высочайший приказ, то в просьбе ему отказать».

* * *

ИЗ МЕМУАРОВ В. Н. ГОЛОВИНОЙ. При первом же своем посещении общежития [Смольного института] он [Павел] примирился с Нелидовой и обошелся с ней так хорошо, что предложил Императрице считать Нелидову его лучшим другом и обращаться с ней так же. С этого момента, казалось, самая тесная дружба установилась между Императрицей и Нелидовой, получившей звание фрейлины «с портретом» – титул, которым пользовалась до сих пор только одна Протасова. Императрица вместе с Нелидовой проявляли свою власть; они вмешивались во все дела и награды и поддерживали друг друга.

Этот союз вызвал бы удивление, если бы не заметили вскоре, что он основан на личном интересе. Императрица без Нелидовой совершенно не могла рассчитывать на доверие своего супруга, что последующие события и доказали вполне. Но без Императрицы и Нелидова, очень самолюбивая, не могла играть той роли при дворе, какую она играла там, и нуждалась в милостивом отношении Государыни для защиты своей репутации. <…>

М-ль Лопухина, обратившая на себя внимание Государя еще в прошлом году во время коронации, показалась ему в этот приезд (в Москву) еще прекраснее. Кутайсов изо всех сил старался увеличить впечатление, произведенное ею на Государя, и последний уехал из Москвы страстно влюбленный в нее, с твердым намерением привлечь в Петербург предмет своей страсти.

<…> Император возвратился из поездки к концу июня. Государыня и Нелидова выехали навстречу ему в Тихвин. Они были крайне поражены переменою его отношения к ним. <…> Все было очень хорошо, если не считать, что никогда Государь не возвращался к своей семье с чувствами, так мало приличествующими отцу семейства.

<…> Кончался июнь месяц, и Государь выказывал живейшее нетерпение поскорее отправиться в Петергоф. Сообразно тому, насколько Государь находил приятным пребывание в Павловске, придворные определяли степень влияния Государыни на своего супруга. <…> В ожидании Императора были все признаки страсти влюбленного двадцатилетнего юноши. Он сделал Великого Князя Александра поверенным своих чувств, только и говорил ему, что про Лопухину, описывая все, что в нем происходило: мечты, воображения, надежды, проекты и волнения.

– Вообразите, до чего доходит моя страсть, – сказал он однажды своему сыну, – я не могу смотреть на маленького горбуна Лопухина, не испытывая сердцебиения, потому что он носит ту же фамилию, что и она.

Лопухин, о котором идет речь, был одним из придворных; он был горбат, малоинтересен и приходился дальним родственником м-ль Лопухиной.

Через две недели по возвращении в город приехала семья Лопухиных. Отец сейчас же был назначен генерал-прокурором на место князя Алексея Куракина. Его жена получила портрет, а его дочь Анна Лопухина была назначена фрейлиной. Уже не удивлялись ничему, иначе назначение г-жи Лопухиной придворной дамой «с портретом» вызвало бы вполне справедливый ропот. Она не только была невысокого происхождения и манеры ее обнаруживали полное отсутствие воспитания, но, кроме того, она была известна своим беспорядочным поведением. Она была мачехой Анны Лопухиной и ее двух младших сестер, потерявших родную мать в раннем возрасте.

<…> Император придал своей страсти и всем ее проявлениям рыцарский характер, почти облагородивший ее, если бы к ней не примешивались крайности. Он принял на себя гроссмейстерство Мальтийского ордена. Он пожаловал этот орден всем Князьям и Княгиням Императорского Дома. Раздал все орденские степени, создал новые, увеличивал, насколько возможно, поводы для различных церемоний при дворе. М-ль Лопухина получила Мальтийский орден, это была единственная женщина, которой была предоставлена эта милость, кроме членов Императорского Дома и графини Скавронской <…>

Имя Анна, в котором открыли мистический смысл Божественной милости, стало девизом Государя. Он поместил его на знамена своего первого гвардейского полка. Малиновый цвет, любимый Лопухиной, стал излюбленным цветом Государя, а следовательно, и двора. Его носили все, кроме лакеев. Государь подарил Лопухиной прекрасный дом на Дворцовой набережной. Он ездил к ней ежедневно, два раза, в карете, украшенной только Мальтийским крестом и запряженной парой лошадей, в сопровождении лакея, одетого в малиновую ливрею.

<…> Можно себе представить, какое впечатление производили на жителей Петербурга все эти комедии. <…>

Нравственный беспорядок заменил при дворе место строгости, которой требовал Государь. Но, несмотря на это, прежняя требовательность относительно всего, что касалось службы, была доведена до высшей степени, и не трудно было предвидеть последствия подобного порядка вещей.

<…> Балы и так давались часто, чтобы удовлетворить страсть к танцам м-ль Лопухиной. Она любила вальсировать, и этот невинный танец, запрещенный до сего времени как неприличный, был введен при дворе.

Придворный костюм мешал танцевать Лопухиной, она находила его малоизящным, и появился приказ, чтобы дамы в выборе костюмов руководились только своим вкусом. Этот приказ, которому вся молодежь (не исключая и Великих Княгинь) подчинилась с самым большим удовольствием, был причиною огорчения Государыни. До сего времени она проявляла в этом отношении строгость, граничившую с преследованием, что очень не нравилось молодым особам, они торжествовали теперь, видя, что и Государыня обязана подчиниться общему правилу. Но причина этой перемены была действительно из таких, что могла принести ей сильное страдание, и другие жалели ее.

У Лопухиной была красивая головка, но незначительная фигура. Хотя она и не была совершенно мала, но плохо сложена, с вдавленной грудью и без всякой грации в манерах. У нее были красивые глаза, черные брови и такие же волосы. Ее наибольшей прелестью были прекрасные зубы и приятный рот. У нее был маленький вздернутый нос, но он не придавал пикантности ее лицу с добрым и ласковым выражением. Она действительно была добра и не способна пожелать или сделать кому-нибудь злое, но она была не очень умна и без всякого воспитания.

Ее влияние выражалось только в испрашиваемых ею милостях. У нее не было достаточно средств, чтобы распространить его на дела, хотя не было недостатка ни в подлости людской, ни в любви Императора, чтобы она могла во все вмешиваться. Часто она получала от Государя прощение невинных, с которыми он жестоко поступил в момент дурного настроения. Она плакала тогда или капризничала и получала таким образом, что она желала. Государыня, из угождения супругу, обходилась с ней очень хорошо; Великие Княжны ухаживали за ней так, что это неприятно было видеть. Только Великие Княгини Елизавета и Анна относились к ней с безразличной вежливостью. <…>

Мы часто бывали в Петергофе на благодарственных молебнах по случаю славных побед наших войск. Суворов покрыл себя бессмертной славой. Его имя вызывало восторг и уважение. Император пожаловал ему титул генералиссимуса и пожелал, чтобы его поминали за обедней вместе с членами Императорского Дома.

В Петергофе произошло любопытное событие. Государь, находясь у м-ль Лопухиной, получил известие о победе Суворова, причем последний прибавлял, что пришлет в скором времени князя Гагарина, полковника… полка, со знаменами, взятыми у врага, и подробностями относительно этого дела. Это известие вызвало у Лопухиной смущение, которое она напрасно пыталась скрыть от Государя. Не будучи в силах противиться его настояниям и, наконец, приказу, она бросилась к его ногам и призналась ему, что она была знакома с князем Гагариным в Москве, что он был влюблен в нее и был одним из всех мужчин, ухаживавших за ней, сумевшим возбудить в ней участие, что она не могла остаться равнодушной при известии о его приезде и что она полагается на великодушие Государя как за себя, так и за него.

Государь с волнением выслушал это признание и мгновенно решил устроить брак Лопухиной с князем Гагариным, который и приехал через несколько дней. Он был очень хорошо принят Государем, назначен в Первый гвардейский полк, а вскоре был объявлен брак его с Лопухиной и назначение его флигель-адъютантом Государя.

<…> Потрясение, происшедшее от замены самого мягкого царствования режимом террора, произвело совершенно неожиданное действие, которое было бы необъяснимым, если бы не было известно, что крайности соприкасаются. В большинстве случаев, когда не дрожали от страха, то впадали в безумную веселость. Никогда так не смеялись, никогда так удачно не подхватывали смешные стороны, преувеличивая их; но часто также саркастический смех превращался в гримасу ужаса.

Надо сознаться, что никогда раньше высшая власть не давала столько поводов к смешному, чего народная наблюдательность никогда не оставляет безнаказанным, где бы она это смешное ни находила. Император вкладывал в представительство и приемы всю свою склонность к преувеличению. Казалось иногда, что он был просто знатным человеком, которому позволили сыграть роль монарха, и торопился насладиться удовольствием, которое у него скоро отнимут. Небольшое количество спокойного достоинства, вкладываемое Императрицей в свою роль, ребяческая радость, которую ей доставляла эта роль и которую она не могла скрыть, – ничто не ускользало от внимания общества, и оно вознаграждало себя за состояние постоянного страха, в котором его держал характер Государя, шутками, иногда довольно острыми.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.