Глава 9. ЛЫЖНЯ

Глава 9. ЛЫЖНЯ

Выкрутасы, которые проделывал Йепп в небе над Бад-Цвишенаном, поставили точку в полетах «кометы» с нашего аэродрома на неопределенное время. И этому способствовала не только погода, заметно ухудшившаяся, – мокрый снег чередовался с дождем, но и старания техников, пытавшихся раз и навсегда решить проблему, связанную с неполадками в двигателях, чтобы предотвратить дальнейшие трагедии.

Оставшись без возможности подниматься в облака, мы чувствовали себя так же, как, наверное, ощущает себя заядлый рыболов, оказавшийся возле реки, полной рыбы, но не прихвативший с собой удочки. Весь отряд впал в депрессию. Все валилось из рук. Мы садились в круг и разговаривали обо всем подряд и, когда уже все темы были исчерпаны, замолкали и слушали радио или читали все, что попадалось под руку в тот момент. В действительности мы подошли к той стадии, когда уже не могли видеть лиц друг друга, и вот, в самый неожиданный момент, Герберту Лангеру, Фритцу Кельбу и мне было поручено отправиться в Рехлин и забрать «Ме-163».

Но нам требовалось не просто подготовить самолет к транспортировке, а переправить его по воздуху, своим ходом в сопровождении «Bf-110» из Рехлина прямо в Бад-Цвишенан!

Ранним утром следующего дня один из наших самолетов-буксировщиков «Bf-110» был готов к отправлению, и мы с Фритцем согласовывали план полета с контролирующим центром на земле. Погода не предвещала ничего хорошего, но полеты допускались. Приблизительно минут через тридцать после взлета Герберта резко занесло. Мы оказались в непроходимой гуще облаков и увидели, что Герберт устремил машину вниз, с каким-то загадочным выражением на лице. Он опустился, затем поднялся вновь и так летел несколько минут, а потом опять пошел на снижение. Ни я, ни Фритц никогда бы не подумали, что это наш Герберт ведет самолет, если бы увидели траекторию полета со стороны. Герберт был хорошим летчиком, но даже он, несмотря на свой опыт, ухитрился сбиться с пути и сейчас пытался разглядеть железнодорожную станцию или какой-нибудь другой знакомый объект в те небольшие пробелы, которые местами образовывались среди черных туч. Наконец, ему удалось обнаружить станцию, и мы понеслись вниз, спустившись до высоты, на которой Герберт, наконец, попытался выровнять самолет и зафиксировать его в определенном положении. А я уже слышал голос Фритца в своих наушниках: «Мано, из какого дерева тебе больше нравятся гробы?»

Вклинился Герберт: «Вы бы лучше протерли глаза, чтобы разглядеть название станции, паразиты, а вообще, вы не заслуживаете больше того, чтобы быть похороненными в картонных коробках из-под блоков с сигаретами».

Так, маневрируя, снижаясь и поднимаясь, мы приземлились в Рехлине на час позже.

Был жуткий холод, когда мы вместе с еще несколькими техниками тащили на буксире «Ме-163» на взлетную полосу и прикрепляли стальной кабель к буксировщику «Ме-110». Я промерз, и у меня стучали зубы. Несмотря на летный комбинезон, я с трудом сдерживал дрожь и подумал про себя, что все происходящее похоже на какой-то новый вид зимнего спорта. Один из работающих на аэродроме махнул флагом, и верный старенький «Bf-110» покатился по взлетной полосе, поднимая липкие куски снега, которые, попадая на стекло кабины, затрудняли видимость. «Ме-163» постепенно набирал скорость, оставляя после себя следы на полосе. Потом, оттолкнувшись, самолет пошел вверх, закружив под собой вихрем снег. Передо мной летел «Bf-110», в котором на заднем сиденье дико жестикулировал Фритц. Он закончил представление, скрестив руки над головой, а затем легонько ткнул пальцем в лоб. Только теперь до меня дошло, что мы прошли всего лишь в метре от верхушек деревьев. Его жесты значили, что он обвиняет меня в том, что я слишком долго держал на земле «Ме-163», и теперь мне оставалось только догадываться, какой выговор меня ожидает по прибытии в Бад-Цвишенан.

Тащась на буксире, я чувствовал, что мне становится все холоднее и холоднее. Зажав ручку между коленей, я засунул руки под мышки, чтобы хоть как-то согреться. Но это не сильно помогло, да и в любом случае я не мог так дальше лететь. «Ме-163» как следует тряхнуло, и Фритц снова зажестикулировал с заднего сиденья летящего впереди самолета. Да черт знает что за полет! Потом я вспомнил, что кто-то однажды рассказывал мне, что пение улучшает циркуляцию крови и, соответственно, ваше тело теплеет. Так вот, я начал петь. Но, несмотря на все мои старания, кровь в моих жилах будто замерла. Пальцы на ногах и руках сделались деревянными, и я не то что согревался, я все больше замерзал. Сейчас я бы отдал свой месячный паек за бутылку горячей воды. Наконец вдалеке показались дома Бад-Цвишенана. Я отцепил трос в шестистах метрах над полем и увидел, как «Bf-110» резко отошел направо, и уже потом сконцентрировался на посадке. Ветер как раз дул справа, и я приземлился, подкатив к дверям большого ангара.

Дверь в ангар, где находился личный состав, открылась, и Тони Талер устремился в мою сторону. Пока я пытался разогнуть окоченевшие и почти отмороженные ноги, он буквально принялся стягивать меня с сиденья. Сейчас Тони совсем не был похож на самого себя, и поэтому я безмолвно и изумленно наблюдал за его действиями.

Всем на удивление, моя посадка была чистой, хотя и произвел я ее в нескольких сотнях метрах от нужного места. Черт, я избавил от лишних трудов наших механиков, выполнив за них часть их работы, остановившись прямо у входа в ангар. Но Тони отчитывал меня и кричал, как обычно кричат на кошку, которая нагадила на ковре. Разве не были мы самыми лучшими товарищами, несмотря на две звездочки у него на погонах? А может, он поругался с женой и теперь был не в настроении?

– Тони, помоги мне стянуть эти проклятые ботинки. У меня ноги отваливаются! – сказал я, игнорируя его неистовые крики. Это было последней каплей! Теперь Тони воспользовался превосходством своего звания, жестким тоном велев мне не отвлекаться и соблюдать субординацию. Затем он наградил меня такими «ласкательными» эпитетами, как «студент» и, хуже того, «сосунок», и до меня начало доходить, что он вовсе не шутит. Я сосредоточился и с самым надменным выражением, какое только мог изобразить на своем лице, произнес:

– Я бы попросил выбирать выражения, капитан, так как я совершил не меньше посадок на «Ме-163», чем вы сами, гауптман!

Эта фраза имела такое же действие, как если бы он получил удар по зубам.

– Мы обсудим это в следующий раз! – заорал он и быстро зашагал в направлении административного здания.

К сожалению, нам не удалось вернуть прежние дружеские отношения, и с этого момента Тони разговаривал со мной лишь тогда, когда отдавал прямой приказ.

Наши полеты все еще не возобновились, и бездействие становилось просто невыносимым. Но скука закончилась через несколько дней, когда мы, пилоты «комет», получили приказ забрать свои вещи и переехать в город. Перемена нашего места назначения была произведена ради нас – или, скорее, ради нашего дорогостоящего обучения, так как вражеские бомбардировщики могли уничтожить базу, а Бад-Цвишенан не представлял для них стоящей цели. Если на подготовку каждого из нас было потрачено около миллиона марок, то каждый тренировочный полет на «комете» стоил приблизительно десять тысяч, которые тратились на одно только топливо, поэтому было ясно, что сейчас мы представляли дорогостоящую государственную собственность. И даже если и были расчеты, что кто-то из нас должен погибнуть, то в любом случае нельзя было допустить, чтобы это произошло в результате случайно разорвавшейся бомбы.

Хильда Дикерхоф наконец оказалась в своей стихии. Как и следовало ожидать, многие девушки Бад-Цвишенана повлюблялись в некоторых наших пилотов, и теперь в городке состоялось сразу несколько помолвок. Сейчас возникла другая проблема – устроить где-то жить оставшихся холостяков. И здесь нужно отдать должное дипломатии Хильды. Пригодные для жилья комнаты в хороших домах были в Бад-Цвишенане, но по соседству, естественно, обитали незамужние девушки, и Хильда очень тактично и незаметно позаботилась о том, чтобы наши ребята расположились все-таки на расстоянии от «центров их интереса».

Так проходили дни, пока однажды кто-то не крикнул: «Лыжню!»

Перед тем как начать реальные занятия на «Ме-163» много месяцев назад, всё 16-е командование было отправлено в Цугшпиц на четыре недели. Смысл этой поездки заключался в том, что высотное расположение этого прекрасного места поспособствует нашей скорейшей акклиматизации к высоте, возможно, даже в большей степени, чем пребывание в злополучной барокамере. Воспоминания о тех блаженных днях навсегда остались в нашей памяти, и поэтому крик «Лыжню» многих из нас взбудоражил. Разве могло сравниться наше беспечное сидение в Бад-Цвишенане с перспективой вновь оказаться на Цугшпице с тем, чтобы вновь и вновь совершенствовать свою спортивную форму! Идея была, но как мы могли преподнести ее начальству?

Сразу же после этого по отряду пошел шепот, основанный на теории, что вода камень точит и, соответственно, нужно действовать постепенно. Свою первую попытку мы предприняли в одно прекрасное мартовское утро. Как всегда по утрам, майор Шпёте подошел к нам за завтраком и поприветствовал. Но вместо обыкновенного ответа мы прокричали: «Лыжню, герр командир!»

Шпёте был одним из таких людей, которые умеют подавлять свои эмоции, не показывая их, и потому наш необычный выкрик не вызвал в нем абсолютно никакой реакции. Но мы были уверены, что дело сдвинулось с мертвой точки, и, когда настал вечер и мы сидели с группой товарищей и пили дорогое вино из подвала Гельмута Дикерхофа, Шпёте ухмыльнулся и произнес с сарказмом:

– Даю добро, Зиглер. Собирайте людей, от двенадцати до четырнадцати человек, и уже послезавтра можете отправляться.

Теперь оставалось решить проблему с нашим размещением. Я уже знал, что в Шнеефернерхаус на Цугшпице жить негде, и мне внезапно пришла в голову мысль о том месте, где я провел свой медовый месяц. Все мои друзья сочли меня сумасшедшим, когда я решил провести первые недели своей семейной жизни в Силлах-Хаус, на высоте двух тысяч двухсот метров в Доломитовых Альпах. Едва Шпёте ушел, я вприпрыжку побежал к телефону и попросил сонную телефонистку соединить меня с местным военным штабом в Бриксене в Южном Тироле. Через семь минут я был на связи, что в то время можно было считать рекордом! Похоже, мой звонок разбудил руководство, так как говоривший со мной офицер был не вполне дружелюбен, но стоило мне начать использовать такие термины, как «специальное подразделение» и «пилоты истребителей», как меня немедленно соединили с генералом авиации, который заверил меня, что немедленно даст приказ о подготовке жилых помещений.

Я не сомневался, что Шпёте с трудом верит в то, что мне удастся выбить из вышестоящего начальства место, где нас смогут расположить, но мне удалось это, и я не скрывал радости, когда докладывал, что завтра в восемь часов мы можем отправляться в дорогу. Шпёте даже бровью не повел, а просто подписал проездные документы с приказом отправляться завтра и приложил ордера на расквартирование моих товарищей.

Чувствуя себя полностью удовлетворенным, я отправился в Бриксен, но между Ольденбургом и Ганновером я обнаружил, что концентрируюсь на том, что пересчитываю своих ребят, словно курица, опекающая свой выводок. Мои дорожные документы были проверены железнодорожной военной полицией, которая информировала меня, что Бриксен находится на военном положении, и поэтому нам советуют возвратиться в Бад-Цвишенан. Офицер военной полиции пожал плечами равнодушно, когда я сказал ему, что не могу вернуться, не выполнив задания.

– Мое дело предупредить, а дальше решайте сами. Я просто предостерегаю вас, что вы зря проедете до Мюнхена. Они вас все равно отправят назад.

И что теперь? Конечно, нельзя так сказать, что я многое терял, поэтому я решил ехать в Мюнхен, тщательно репетируя про себя историю, которую я намеревался поведать начальнику военной полиции. К тому времени, когда мы подъехали к Мюнхену, я думал, моя голова лопнет. Деловой походкой я устремился к начальству на станции и, войдя, протянул приказы офицеру. Он пристально изучил их и, вернув, произнес:

– Ну, разве вы не счастливчик, сэр! Ограничение на въезд как раз только что отменили!

Вечером я уже беседовал с другим офицером, находящимся при исполнении своих обязанностей в Бриксене. С обезоруживающей улыбкой на лице он доложил, что все в порядке и что нам выделено жилье в Сент-Ульрихе. На какой-то момент я не мог поверить своим ушам. Высота, где располагалась эта местность, едва достигала тысячи метров, и, так как нам требовалась акклиматизация на высоте, это место совсем не подходило.

– Это совершенно никуда не годится, – закричал я и потребовал немедленно соединить меня с Силлах-Хаус. Мне повезло, так как хозяин, выделяющий помещения, по имени Валентин, помнил меня еще с довоенных лет. Он сказал, что у него имеется свободная гостиница, но, к сожалению, сейчас она отдана в распоряжение верховного комиссара района, располагающегося в горах. Так как у этого должностного лица была резиденция в Бользене, стало очевидно, что мне просто необходимо идти до конца в своих требованиях. Моя речь, произнесенная следующим утром, была четкой и ясной. Я просто убедил офицера в том, что без нашей команды Германии не видать победы в войне и Силлах-Хаус является абсолютно необходимым местом для проведения наших учений. Десять минут спустя я отправил телеграмму в Бад-Цвишенан, в которой сообщал, что все готово для нашего размещения.

Было лишь одно но. Не было снега! Теплый ветер и весенние цветы – пожалуйста, но только не снег, а мы-то хотели кататься на лыжах! Когда на следующий вечер прибыл поезд со счастливчиками, стремящимися покорять горные вершины, они, вместо того чтобы выразить мне благодарность, обрушили на меня гром негодования! «Мы не для того тряслись два дня в поезде, чтобы собирать цветы!» – говорили они, но после превосходного ужина их беспокойство по поводу отсутствия снега значительно поутихло. Но тут возникла другая проблема. Один из ребят хотел купить сигарет, но ни у кого из нас не было итальянских лир, а немецкая марка здесь представляла не большую ценность, чем использованный билет в кино. Тем не менее, проблема решилась сама собой на следующее утро, когда один любезный продавец согласился продать нам тысячу сигарет за марки. В то время сигареты являлись чрезвычайной редкостью и по дефицитности их можно было сравнить лишь с продаваемым алкоголем. Был уже вечер, когда медленно идущий поезд тащил нас по Глоднер-Вэлли на План и, о, чудо из чудес, пошел снег! Его становилось все больше и больше, когда поздним вечером мы взбирались на Силлах, а когда Валентин, этот человек-ангел с неподражаемым итальянским акцентом, накормил нас пряным фасолевым супом и котлетами с жареной картошкой, а еще свежим салатом, моя репутация была спасена!

На следующее утро после аппетитного завтрака мы были готовы приступить к тренировкам. Лир у нас так и не появилось, а имели мы всего лишь шесть пар лыж. Надеясь на лучшее, но не особенно обольщаясь, мы вместе с Лангером, Глогнером и Мелстрохом, усевшись в сани, поехали искать кого-нибудь, кто мог бы поменять две тысячи марок на лиры. Естественно, мы не могли ни к кому обратиться официально с такой просьбой. Наш шеф, хотя и одобрил экспедицию, о финансовой проблеме позаботился не очень, но нашлись понимающие хозяева местных магазинов, которые помогли нам. А один житель из Волькенштейна снабдил нас недостающими парами лыж, достав их с чердака своего дома.

В отличном настроении мы вернулись в Силлах-Хаус. На обратном пути мы забыли Йеппа Мелстроха в гостевом доме в План-дэ-Гральба, и каково же было наше удивление, когда возвратились, чтобы забрать его. Наш Йепп сидел расслабившись, откинувшись на спинку кресла и потягивал красное вино, рассказывая анекдоты и кокетничая, в окружении целой компании черноволосых красавиц. Когда мы более или менее отошли от шока, то осознали, что Йепп, еще час тому назад не говоривший ни слова по-итальянски, теперь произнес: «Olga – grand amore!»

Дом для гостей, до сих пор носивший название Альберго План-дэ-Гральба, теперь стал наименоваться «Альберго Мелстрох»!

Во время нашего пребывания в Силлахе мы беспрестанно ели, спали и, конечно, катались на лыжах. Лыжные походы организовывались тремя «инструкторами» – Кельбом, Шамецем и мной, так как все мы выросли в горах и буквально с рождения стояли на лыжах. Это были незабываемые часы, которые мы провели, катаясь по снежным сугробам между Лэнгкофелем, Шеллатурменом и находившимся подальше Мермолейтом. За каждым заходом солнца мы наблюдали, застыв в молчаливом восхищении, поражаясь тому, как огромные скалы меняют свой цвет, из темно-коричневых превращаясь в огненно-красные, в то время как снег у их подножия становится темно-синим, а небо над ними из своего обычного цвета переходит в зеленый. Каждый день мы умирали от смеха, когда наш «бесстрашный» Ольтжен вновь и вновь падал лицом в снег или когда Нелте безнадежно путался в своих лыжах и не мог освободиться без посторонней помощи.

Затем, в один из дней в Силлах пришла телеграмма, в которой сообщалось о предстоящем празднике в долине и о танцах, которые начнутся вечером.

– Это для нас, – закричал Фритц Кельб, отправившийся туда с другими ребятами.

Вместе с Гербертом я остался в гостинице, так как следующим утром мы собирались отправиться в долгое путешествие на лыжах, а потому хорошенько выспаться нам было необходимо. В четыре утра меня разбудил Фритц:

– Мано, вставай. Мелстрох пропал!

Несколько мгновений я не мог сообразить, о чем речь, но постепенно, собравшись с мыслями, произнес:

– Что случилось?

– Мелстроха нет! Исчез в тумане, когда взбирался на гору! Мы прождали целый час, но он так и не появился!

Теперь я окончательно проснулся.

– Ты серьезно, Фритц?

– Да какие к черту шутки! Сейчас мне совершенно не до смеха! Йепп по дороге снял лыжи – у него сломалось крепление – и дальше шел за нами. Потом повалил сильный снег, и все окутало туманом… и он пропал!

– Наверное, опять что-нибудь задумал, – ответил я взбешенно и принялся натягивать штаны. Потеряться в горах в такую рань! Я зашнуровал ботинки. – Пойдем. Мы должны найти этого идиота, пока он не замерзнет.

– Шамец уже отправился на его поиски, – сказал Фритц, – но он еще не вернулся!

Мы спустились вниз по деревянным ступенькам. Нельзя было терять времени! В считаные мгновения мы встали на лыжи и направились в сторону Плана. Лыжню, проложенную Фритцем, уже припорошило выпавшим снегом; ветер, дувший с гор, пронизывал насквозь, было темно, а по ночному небу плыли черные тучи, нагоняющие страх. Раз в несколько минут появлялась луна, местами освещая угрюмые скалы, оставляя на них серебристые заплаты света. Мы останавливались через интервалы, зовя Йеппа, но безрезультатно. Спустя десять минут показался Шамец. Он рассказал, что прошел до самого Плана и, чтобы убедиться наверняка, даже заглянул в «Альберго Мелстрох», но и там никаких следов!

– Где ты видел его в последний раз? – спросил я.

Шамец показал вверх, на поворачивающую дорогу.

– Как раз вон там. Он снял лыжи на том месте, – ответил он.

– Понятно. Тогда расходитесь и по отдельности прочешите дорогу по обеим сторонам. И если мы не найдем его сами, то поднимем на ноги всех и продолжим поиски с фонарями.

Мы успели пройти лишь несколько метров, как услышали крик Шамеца, который просматривал правую сторону дороги:

– Эй! Сюда!

Он увидел яму в снегу, в которую, предположительно, мог кто-то провалиться. От углубления тянулся еле заметный след, уходивший в сторону окутанного туманом поля. Мы пошли по следу, словно ищейки, и через пять минут наткнулись на разрушенную хижину. Наши поиски были завершены. Растянувшись в полный рост, на полу возле печки без сознания лежал Йепп Мелстрох. Холодными пальцами он до сих пор сжимал коробок спичек. Разгромленная дверь была нараспашку, и ледяной ветер задувал сквозь щели в стенах. То, что мы нашли его, уже было чудом. Маленькая печка разжигалась сухой соломой, и рядом с ней лежала целая куча соломы, а возле руки Йеппа были набросаны около дюжины полуобгоревших спичек. Если бы ему удалось разжечь печь, то вся хижина сгорела бы, как фитиль, и у него вряд ли был бы шанс выбраться! С другой стороны, если бы еще час или два нам не удалось найти его, он бы замерз и умер.

Мы отнесли его в гостиницу, где приняли все необходимые меры. Не щадя, мы растирали его снегом, до тех пор пока он не застонал. Открыв глаза, Йепп слабо пробормотал:

– Черт побери! Это ж надо так было напиться, чтобы ничего не помнить!

На следующий день, когда мы с Гербертом вошли во двор гостиницы после своей длительной прогулки на лыжах, перед нашими глазами стояло привидение. Это был не кто другой, как наш Фритц, но совсем другой Фритц! Ранее всегда неопрятный, неаккуратный, этот Фритц был просто безупречен! Пиджак и брюки отутюжены, чисто постиранная рубашка, выбрит так, что лицо стало розовым, как у младенца! Со счастливой улыбкой Фритц открыл нам свой секрет: он собирался на свидание с «Olga – grande amore»!

– Вот это я всегда называю неразумным, – сказал я. – Вернуться с гор, а потом два часа наводить марафет, чтобы опять пойти туда же, только в полночь!

– Мано, ты не понимаешь! – махнул рукой Фритц пренебрежительно. – Я пойду туда завтра утром!

Мы договорились, что каждый, кому удастся вытащить на свидание девушку, будет вкладывать десять лир в общую копилку. Эта своеобразная копилка была нашим изобретением и содержала в себе материальную расплату за грубые ошибки, совершенные во время уроков катания на лыжах, за дурные манеры и поведение за столом и другие неверные поступки.

Было довольно поздно, когда мы, наконец, легли спать. Все были в приподнятом настроении, «навеселе», потому что добряк Валентин достал для нас пару бутылок отличного вина. Когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, было далеко за полночь, и в сторону пустой кровати Фритца было отпущено несколько скользких шуток.

Фритц возвратился точно к завтраку, к девяти часам, и, как только махнул рукой, услышал в ответ крики «Браво!». Я выставил перед ним «копилку», и мы с нетерпением стали ожидать, когда наш Казанова опустит в нее заветную бумажку. Но Фритц только устало махнул рукой:

– Ребята, я пропил эти десять лир!

Никогда больше мы не видели Фритца столь ухоженного и опрятно одетого, как в тот день, когда он собирался на свидание, которое так и не состоялось!

Через два дня после неудавшегося свидания Фритца мы в полном составе отправились на крутой склон Лэнгкофель-Гап, откуда прямиком возвратились в Силлах-Хаус. Совершив последний круг, мы не поверили своим глазам, потому что перед нами стоял наш шеф Вольфганг Шпёте собственной персоной.

Как выяснилось, хороший доктор настаивал на том, что он еще не поправился после той аварии, и потому решил направить его к нам. Шпёте не разрешили кататься на лыжах, поэтому он проводил время, принимая солнечные ванны и лепя снеговиков. Он так наловчился, что слепил Афродиту, которая украсила двор нашей гостиницы. Очень скоро мы окрестили эту удивительную снежную деву «миссис Кельб», что, конечно, злило нашего Фритца неимоверно. Правда, ее пышные формы и обаяние с каждым днем все больше таяли под лучами припекающего солнца, но она тщательно реставрировалась каждый вечер.

Незаметно подошло время нашего отъезда из Силлаха. Я стоял и разговаривал с хозяином и как-то между прочим упомянул о плачевном состоянии бара на территории нашего аэродрома. Я знал, что запасы спиртного были, фактически, опустошены. И тогда Валентин просто ошарашил меня предложением: друг его друга, возможно, мог организовать для нас восемьдесят литров сливового бренди в обмен на три килограмма сахарина. В военное время такой бартер являлся очень выгодным, и я согласился. Валентин дал мне адрес в Бользене, где можно было забрать напиток, а сахарин я мог передать со следующей партией «лыжников». Достаточно честно! В тот вечер нам официально выделили час, чтобы написать письма домой, и каждый из нас писал родителям, жене, возлюбленной, друзьям и просил немедленно выслать пачку сахарина на имя лейтенанта Зиглера до востребования в 16-е опытное командование!

Когда все легли спать, мы со Шпёте и Лангером остались и продолжали разговаривать. Шеф заказал бутылку дорогого вина, наполнил стаканы и произнес:

– Теперь послушайте меня внимательно и примите к сведению. Понятно?

Мы кивнули, и он продолжил: – Я должен ехать на Восточный фронт и перегнать туда «Ме-109». Талер останется за меня и будет отдавать приказы, когда Пиц будет находиться на учениях.

Мы не верили своим ушам. Герберт, который знал Шпёте дольше всех из нас, недоверчиво посмотрел и сказал:

– Этого не может быть, майор! Это невозможно! Сейчас мы почти готовы к тому, чтобы сформировать первую эскадрилью, а вы хотите уехать? Невозможно!

Рис. 9. «Me-109G»

– И все же это правда, – ответил спокойно Шпёте, – и тут ничего не поделаешь! Через месяц или два я уеду. Приказ сверху уже поступил!

Мы просто не могли представить наш отряд без Шпёте. Мы очень хорошо знали, что у нашей «кометы» еще осталось множество проблем и сейчас больше, чем когда-либо ранее, мы нуждаемся в ком-то похожем на Шпёте. Кроме того, он летал на «Ме-163» с самого начала. У Талера не получится заменить его! Он не летал на «комете» много месяцев и, следовательно, знал машину меньше, чем даже мы! С другой стороны, Пиц был первоклассным летчиком. А может, что-то другое стояло за этим отъездом. На самом деле, мы в этом не сомневались. Да, для нас не могло быть хуже новостей. Этот внезапный отъезд не сулил ничего хорошего для подразделения и всех нас!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.