Поход в половецкую степь Май 1223 г.

Поход в половецкую степь

Май 1223 г.

Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика, и Понтийского моря, и реки Дуная татарской сабле не махать.

Мстислав Романович Киевский

Огромная, объединенная русско-половецкая рать начала скапливаться у Зарубинского брода. Место было выгоднейшее — вздумай монголы начать переправу, и всех бы их так и положили на Днепровских берегах. С каждым днем русская рать прирастала численно — пешие отряды спускались по Днепру на ладьях, а конные дружины шли вдоль берега. О том, как проходил сбор войск, очень любопытная информация есть у В. Татищева: «И отпустили пехоту смоленскую, черниговскую и киевскую по Днепру вниз до порогов. Галицкая же и волынская пехота плыли водою по Днестру, оттуда вверх Днепром до порогов, которых было с 2000 ладей». Судя по всему, Мстислав Удатный и Даниил Романович решили максимально ускорить переброску войск из своих земель и сознательно пошли на то, чтобы разделить свои полки, отправив пехоту отдельно от конницы, — но в данном случае риск себя оправдал.

Тысячи шатров раскинулись на правобережье, и монгольские лазутчики, прячась на левом берегу, пытались отследить все, что происходило в русском лагере. Вряд ли командующие монгольским корпусом Субудай и Джебе-нойон имели достаточное представление о том, с каким врагом в лице русских дружин им придется столкнуться. Что-то могли узнать от половцев, что-то шатающихся по степи бродников, но все это была лишь обрывочная информация от третьих лиц, и не более того. А между тем дружины русских князей были очень грозной силой, способной переломить хребет любому завоевателю, а не только экспедиционному корпусу монголов, который насчитывал 20 000 воинов. К слову сказать, Мстиславу Удатному удалось в общем-то невозможное — он поднял на борьбу с монголами практически всю Южную и Юго-Западную Русь, задействовав все элементы военной организации Руси того времени.

«Первой и основной частью вооруженной организации по-прежнему была княжеская дружина, но она не составляла «вольных слуг», а превратилась в княжеский «двор», в отряд вооруженных слуг. Такие дружины слуг, а не «воинников», являлись опорой в осуществлении князьями сепаратистской политики, в закреплении политической и военной децентрализации.

Вторую часть феодального войска составляли полки и рати бояр-землевладельцев. Бояре-вотчинники приводили подчиненных им людей, которых они вооружали и снабжали. Это была ненадежная часть войска, так как бояре пользовались правом «отъезда», т. е. со своими людьми могли в любое время уйти к другому князю.

Городские полки были третьей частью военной феодальной организации. Обычно они собирались по решению веча на определенный срок. Если вече не давало согласия на поход, князь мог вербовать добровольцев» (Е. А. Разин). Как видим, структура вооруженных сил того времени была достаточно пестрой и неоднородной, со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. «Все эти части войска фактически были автономными. Отсутствовало единство организации и вооружения. Не было единого командования. Все вопросы стратегии и тактики решались на совете князей и воевод городовых полков. Принятые решения не были обязательными для всех, многие князья действовали по своему усмотрению. Как правило, отсутствовало единство действий» (Е. А. Разин).

Пехоту на Руси использовали в основном для защиты городов, проведения транспортных и инженерных работ и для прикрытия тылов конницы на полях сражений. Времена князя Святослава, когда именно пешая рать была главной ударной силой русских войск, а знаменитая «стена щитов» могла отразить любую атаку конных и пеших войск, давно канули в Лету. Роль пехоты стала по отношению к кавалерии вспомогательной, что также очень наглядно проявилось и в Западной Европе. Вооружение у пеших ратников (пешцев) было самым разнообразным — метательным, колющим, рубящим и ударным. Меч, секира, окованная железом дубина, кистень, тяжелое копье или рогатина — все это было на вооружении пешего русского воинства. Также ратники имели для метания несколько коротких копий — сулиц, а некоторые были вооружены луками и самострелами, которые впервые упоминаются под 1159 г. в Радзивилловской летописи. Значительно уступая луку по скорострельности (лучник выпускал в минуту 10 стрел, арбалетчик 1–2), самострел превосходит его по силе удара стрелы и кучности боя. Короткая и тяжелая стрела — «болт» могла пробить доспехи на значительном расстоянии, и особенно часто самострелы применяли при обороне городов. Доспехи на пехотинцах в лучшем случае были кольчужные, в основном же использовали холщовые покрытия, на которые нашивали металлические пластины, а вместо шлемов использовали шапки, усиленные железными полосками. Щиты использовали деревянные, окованные по краям железом, как небольшие круглые, так и миндалевидные, в рост человека. Их снаряжение и вооружение были гораздо более простыми и дешевыми, чем у княжеских гридней, поскольку формировались пехотные подразделения в основном из простонародья — смердов и ремесленников. Однако в распоряжении князей существовали и небольшие отряды пеших профессиональных воинов, которые выполняли вполне определенные функции — несли охрану городских стен и отдаленных княжеских усадеб, совершали карательные походы, сопровождали представителей княжеской администрации. Именно они назначались сотниками и десятниками в пешее ополчение, именно эти воины занимались обучением ратному делу вчерашних крестьян и мастеровых.

Главной же ударной силой русского воинства в XII–XIII веках становится конница, основной задачей которой было успешно противостоять натиску кочевых народов на границы Русской земли. Конная рать состояла из тяжеловооруженных всадников-копейщиков и легкой кавалерии лучников, без которых успешная борьба с половецкими наездниками была просто невозможна. В состав конных лучников в основном входила «молодь» — младшие по положению члены дружины, их функции заключались в том, чтобы вести «разведку боем», заманивать противника, вести боевые действия на дальней дистанции, нести службу охраны. Главным оружием у этих воинов были лук и стрелы, которые дополнялись саблей, топором кистенем или булавой. Из защиты конный лучник имел шлем, металлические доспехи и небольшой круглый щит, что позволяло ему в случае крайней необходимости вступать в рукопашную схватку.

Конные копейщики являлись элитой вооруженных сил Древней Руси и по своим боевым качествам и вооружению не только не уступали западноевропейскому рыцарству, но превосходили его, поскольку жили и сражались на стыке двух абсолютно разных военных систем — западной и восточной. Заимствуя от обеих все самое лучшее, русские выработали свой уникальный стиль ведения боевых действий и до поры до времени успешно противостояли натиску как с Востока, так и с Запада. К моменту появления монголов в половецких степях на Руси использовались мечи всех видов, известных тогда в Западной Европе, причем в XIII веке удлиняется лезвие меча и усиливается его рукоять, что повышает ударную силу этого страшного оружия. В ближнем бою дружинники также предпочитали использовать ударное оружие — булавы, палицы и шестоперы, а в качестве рубящего — «топорки», т. е. боевые топоры на короткой рукояти. Тот же Мстислав Удатный в битве на Липице сражался боевым топором, и этот факт летописцы дружно зафиксировали. Копья всадников имели длину от двух метров, и их наконечники были специально изготовлены для пробивания брони — в основном они были вытянутыми, узкими и массивными, обычно четырехгранными. Таранное действие «копейного» удара при столкновении с врагом нередко определяло исход всей битвы, а потому этому элементу боя уделялось особое внимание.

Защитное вооружение было самым разнообразным, в основном использовались кольчуги, а также чешуйчатые доспехи, где чешуя нашивалась на тканевую основу. Особой популярностью пользовались пластинчатые панцири — состоящая из выпуклых металлических пластин броня, где пластины надвигались одна на другую и усиливали защитные свойства доспеха. В XIII веке появляются такие дополнительные детали, как наручи, наколенники, поножи, нагрудные металлические бляхи на кольчуге. А. Кирпичников отмечал, что «хорошо защищенный панцирем всадник мог даже не иметь в руках рубящего оружия. Для конника весьма существенным оружием стали булава и кистень, которые давали возможность быстро наносить оглушающие удары и стремительно продолжать сражение в другом месте». Шлемы по преимуществу были куполовидные, с наносником или полумаской, которые спускались со лба к носу, а шею дружинника защищала кольчужная сетка — бармица. В начале XIII века на Руси появляются шлемы с маской-личиной, т. е. забралом, которое защищало лицо бойца целиком как от стрел, так и от рубящих и колющих ударов. Что же касается щита, то на смену круглому с конца XII века в тяжелой кавалерии появляется миндалевидный, защищающий всадника от подбородка до колен, а в XIII веке появляются треугольные двускатные щиты. Прекрасно обученные и вооруженные княжеские дружины громили как находников с Запада, так и пришельцев с Востока, а потому вряд ли встреча с «народом незнаемым» пугала русских гридней, бояр и воевод. Боевой дух в этих отборных подразделениях был необычайно высок, другое дело, что они были не так многочисленны, например, одна из лучших дружин Владимиро-Суздальского княжества — ростовская, насчитывала около 1000 бойцов.

* * *

Судя по летописным известиям, численность русских войск над монголами была подавляющей, только одна рать Мстислава Романовича Киевского насчитывала 10 000 воинов. Понятно, что не одну только дружину вел за собой киевский князь, то же можно сказать и про двух других Мстиславов: «Тогда был Мстислав в Киеве, а Мстислав Козельский в Чернигове, а Мстислав Торопецкий в Галиче. То были старшие князья в Русской земле» (Повесть о битве на реке Калке). И опять под понятием «Русская земля» здесь имеется в виду Южная и Юго-Западная Русь, где эта троица всеми делами и заправляла. Что же касается численности русской рати, то устоявшаяся цифра в 80 000 воинов вызывает определенные сомнения. В. Татищев приводит не менее легендарные данные: «Князь великий исчислил все войска, которые с ним были: киевских, переяславских, городенских, черных клобуков и поросян 42 500, со Владимиром Рюриковичем, смоленчан и туровцев 13 тысяч 800, с князем Мстиславом черниговских и северских 21 300, да вятичей 2000, с князем Мстиславом галичан, владимирцев, лучан и подунайцев 23 400 и прочие младшие князи с ними, всего сто три тысячи (по-моему, 89 950), какого русского войска давно вместе не бывало». Чтобы увидеть, насколько цифры, которые приводит Василий Никитич, не соответствуют действительности, достаточно просто сопоставить его данные о вооруженных силах, которые пришли из Смоленской земли, с летописными свидетельствами. Историк пишет: «со Владимиром Рюриковичем, смоленчан и туровцев 13 тысяч 800», а I Софийская летопись сообщает — «а из Смоленьска наруб 400 муж и инем странам». Не доверять летописному свидетельству у нас оснований нет, к тому же очень слабо верится, что такой город, как Туров, был способен выставить несколько тысяч человек — дай бог пару сотен наскрести! И Ипатьевская летопись отмечает: «А куряне и трубчане и путивлици, и киждо со своими князьми придоша коньми». Т. е. летописец подчеркивает — эти князья привели только свои конные дружины, пешей рати с ними не было, а как мы знаем, эти элитные подразделения были немногочисленны. Тот же Татищев, рассказывая о сборе войск, сообщает: многие князья «обещали по крайней возможности больше войск собрать и немедля прийти, но многие, не желая пашен оставить, с малыми войсками шли». Что же касается галицкого и волынского князей, то и они при всем желании не смогли привести к Днепру все те войска, которые могли бы набрать в своих владениях. Над их землями постоянно нависала угроза с Запада, где венгры и ляхи только ждали момента, чтобы протянуть свои загребущие руки в сторону Руси. Потому и приходилось и Мстиславу Мстиславичу, и князю Даниилу оставлять в своих городах значительные силы, которые во время их отсутствия могли бы отразить вражеское вторжение. Да и половцы, разгромленные монголами в нескольких сражениях, вряд ли могли выставить большое войско — многие их воины пали в боях, другие просто разбежались и откочевали за Днепр или в Крым. На мой взгляд, численность всех русских полков вряд ли превышала 40 000 воинов, а половецкие ханы могли выставить отряд конницы не более 10 000 сабель. В любом случае этих сил при разумном руководстве было более чем достаточно, чтобы несколько раз подряд разгромить этот злосчастный монгольский корпус, который был измотан непрерывными боями и длительными походами, поскольку опыт войны в степях у русских князей, воевод и простых гридней был колоссальный. Но это хорошо понимали и их враги, а потому в один прекрасный день в русском лагере появилось монгольское посольство.

* * *

Ситуация повторялась один в один — как в свое время монголы сумели разъединить половцев и алан, а потом разгромить их поодиночке, так и теперь они стремились спровоцировать конфликт между русскими князьями и половецкими ханами. Все летописи, которые описывают это посольство, однозначно отмечают его провокационный смысл и подчеркивают стремление послов внести разлад между союзниками. «Слышали мы, что идете вы против нас, послушав половцев. Но мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел, на вас не приходили, но пришли, посланные богом, на холопов своих и на конюхов, на поганых половцев. Возьмите с нами мир, а с нами войны нет. Если бегут к вам половцы, то вы бейте их и добро их берите себе. Слышали мы, что и вам они много зла сотворили. Потому мы их и бьем отсюда» (Повесть о битве на реке Калке). Однозначно, что в составе посольства были и лазутчики, которые должны были все тщательно разведать, а потом донести своим командирам — Субудаю и Джебе-нойону. Рогожский летописец называет конкретную цифру численности посольства, которое прибыло в лагерь: «прислаша 10 муж с поклоном», что вполне достаточно, чтобы одни вели переговоры, а другие бы все высматривали. Только вот у половцев уже был печальный опыт общения с монгольскими послами, и, судя по всему, они им поделились со своими русскими союзниками. Надо думать, что, услышав от врагов знакомые речи, хан Котян со всех ног бросился к своему зятю и употребил все свое красноречие, убеждая не совершать ошибку, которую когда-то совершили половецкие ханы. Но Мстислава ни в чем убеждать было не надо, он для себя давно уже все решил в Галиче, и не для того он собрал пол-Руси, чтобы в итоге послушаться неведомых пришельцев и перебить союзников. Скорее всего, именно он и выступил инициатором расправы над монгольскими послами, настояв, чтобы их выдали его родственнику Котяну — вот тут-то половцы и отвели душу, отыгравшись на послах за все, что претерпели от их соотечественников. После этого громадная русская рать снялась с лагеря и двинулась по правому берегу Днепра на юг, в сторону расположенной в низовьях реки крепости Олешье. Однако пока полки были на марше, прибыло еще одно монгольское посольство, на этот раз оно передало короткое послание своих полководцев князьям, а по сути — объявление войны. «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит нас Бог» (Тверская летопись). Теперь все стало ясно окончательно, и пути назад уже не было ни у кого — война началась.

* * *

Второе посольство убивать не стали, а просто отпустили, поскольку многие из князей были недовольны тем, что Удатный пошел на поводу у своего родственника и велел расправиться с послами — не в русских традициях было убивать тех, кто пришел к тебе с миром, пусть даже и козни плетет. Случай в истории Руси беспрецедентный и оправдания не имеющий, но Мстислава Мстиславича это не волновало, он даже и не подозревал, что в дальнейшем это его самоуправство выйдет боком совершенно другим людям. Русские полки продолжали движение на юг и вскоре подошли к острову Св. Георгия (Хортица), где и соединились с галицкой и волынской пехотой, которая несколько раньше подошла на ладьях от низовьев Днепра. Путь, который проделали эти полки, был не близок — по Днестру до моря, затем вдоль побережья до устья Днепра, а потом против течения на север. Летописи сохранили имена двух воевод, которые успешно осуществили столь трудный переход — Юрий Домамерич и Держикрай Володиславич. Вот теперь все русские полки, участвовавшие в походе, собрались вместе, и настало время решить, как действовать дальше, поскольку на противоположном берегу появились первые монгольские разъезды. Весть об этом достигла русского стана, и Даниил Волынский с группой гридней и воевод отправился посмотреть, что же это за «народ незнаемый». Следом увязались другие молодые князья, и монголы быстренько ретировались, не желая, очевидно, связываться с этой огромной, сверкающей сталью и золотом толпой. Мнение, которое сложилось о них у русских князей, было довольно оригинальным: «Это простые люди, хуже половцев», и только опытный воевода Юрий Домамерич высказал самое объективное мнение: «Это ратники и хорошие воины». Затем вся кавалькада вернулась в лагерь, где воевода и доложил обо всем увиденном Мстиславу Удатному. Что же касается Даниила Волынского, то, очевидно, он долго общался с теми из князей, которые являлись его ровесниками, и заразил их своей воинственностью. Затем вся эта молодежь отправилась к Мстиславу Киевскому и Мстиславу Черниговскому, где и стали их убеждать перейти Днепр и атаковать врага: «Молодые князья сказали: «Мстислав и другой Мстислав, не стойте! Пойдем против них!» (Ипатьевская летопись). Судя по всему, воинственный пыл молодежи не произвел должного впечатления на старших — они решили сначала все тщательно обсудить, а уж затем принимать решение. Но пока они судили да рядили, события начали развиваться стремительно, и помимо своей воли киевский и черниговский князья оказались в них вовлеченными.

Между тем Мстислав Галицкий выслушал Юрия Домамерича очень внимательно и сделал из услышанного собственные выводы — во-первых, то, что среди «народа неведомого» очень много конных стрелков, еще больше усиливает роль половецкой конницы, чьи лучники монгольским ни в чем не уступают. Во-вторых, раз на левом берегу Днепра наблюдается усиленное передвижение монгольских разъездов, значит, и главные силы врага где-то рядом. Ну а третий вывод вытекал из предыдущего — переправляться через Днепр на виду у вражеских войск просто глупо, для этого необходима тщательно подготовленная и внезапно проведенная операция. Не откладывая дела в долгий ящик, Мстислав Удатный и занялся подготовкой этой самой операции, но, что характерно, кроме своего зятя Даниила и половецких ханов, в известность об этом никого больше не поставил. И если в этот раз подобная самонадеянность сойдет Удатному с рук, то в дальнейшем это обернется трагедией для всего русского войска.

Князь Мстислав готовил переправу очень тщательно — из галицкой и волынской дружины, а также половецких воинов была отобрана 1000 бойцов — лучших из лучших, обладающих немалым боевым опытом. Понимая всю сложность и важность предстоящей операции, отборный отряд возглавил лично Удатный, а во главе объединенных половецких войск был также поставлен его человек — воевода Ярун. Ночью половецкие разведчики переправились на левый берег Днепра, сняли монгольских дозорных и дали знать об этом Мстиславу. Князь неслышно переправил свой отряд, развернул его в боевые порядки и с ходу атаковал монгольский авангард под командованием тысячника Гемябека. Враг был разгромлен наголову, а его жалкие остатки бросились с поля боя, увозя с собой тяжелораненого Гемябека. Но истекающий кровью тысячник не мог держаться в седле, а потому нукеры просто закопали его в землю и прикрыли травой, надеясь уберечь, таким образом своего начальника от плена. Однако половцы нашли его достаточно быстро и после короткого допроса расправились с пленным — лавина русских всадников покатилась на восток преследовать убегающих врагов.

* * *

Слух о крупной победе Мстислава Удатного прокатился по русской рати и словно подстегнул двух других Мстиславов — они стали грузить свои полки на ладьи и перевозить через Днепр. Русское воинство сплошным потоком переправлялось на другой берег, строилось в походные колонны и выдвигалось в степь — десятки тысяч пеших и конных ратников, поднимая тучи пыли, шли на восток, исчезая в знойном мареве, висевшем над степью. Князья гнали вперед свои дружины, надеясь нагнать победоносные части Мстислава Удатного и урвать свою долю добычи, опасаясь, как бы галицкий князь со своей родней один не воспользовался плодами победы. А Удатный продолжал двигаться в авангарде русских войск, впереди шли половцы воеводы Яруна и конные лучники воеводы Ивана Дмитриевича, которые часто вступали в бои с монгольскими разъездами. Через несколько дней произошло еще одно сражение между русскими и монгольскими передовыми частями, и снова победа была за воинами Удатного, и снова враг покатился на восток. Судя по всему, в этом сражении приняли участие только половецкие и русские стрелки, что и было отражено в различных летописях: «Русские стрелки победили их, и гнали далеко в степь, избивая, и захватили их скот, и со стадами ушли, так что все воины обогатились скотом» (Ипатьевская летопись). Умело используя степную конницу своих родственников и мобильные отряды дружинников, Мстислав Мстиславич прочно овладел наступательной инициативой и не собирался ее выпускать из рук. Конечно, такого опытного воина не могла не посещать мысль о том, не заманивает ли его противник в ловушку, но, во-первых, Удатный был очень уверен в себе и своих войсках, а во-вторых, двигающаяся следом громадная русская рать невольно придавала идущим впереди еще больше смелости.

Восемь дней длилось преследование уходящих все дальше и дальше на восток монголов, восемь дней, изнывая от жажды и жары, шли русские конные и пешие полки за избегающим прямого столкновения врагом. Когда впереди появилась речка Калка, произошла еще одна стычка русских передовых отрядов с монгольскими дозорными — погиб воевода Иван Дмитриевич и еще двое воинов, а вражеские разъезды прогнали за реку. Здесь Удатный остановил стремительное движение своих отрядов — надо было дождаться отставшую пехоту и просто дать отдохнуть воинам, вымотанным беспрерывным восьмидневным преследованием. Галицкие, волынские, луцкие и курские полки располагались станами около брода через Калку, рядом встала и половецкая орда. Затем стали подтягиваться и остальные русские рати, причем Мстислав Киевский поступил довольно неожиданно — заняв со своими войсками высокий и каменистый холм над Калкой, он велел окружить его повозками и в наиболее уязвимых местах укрепить кольями. Эта явно оборонительная тактика и осторожность родственника показались Мстиславу Галицкому настолько странными, что в голове у него моментально созрел план дальнейших действий — никому из князей-конкурентов ничего не говорить, а просто на рассвете со всеми своими силами перейти Калку и одному разгромить противника. Большой военный опыт подсказывал князю, что до сего момента неуловимый враг находится за рекой и что завтра, вполне возможно, произойдет решающий бой. Славой и добычей Удатный делиться ни с кем не хотел, а исходя из опыта предыдущих столкновений с монголами, считал, что собственных сил ему будет вполне достаточно. Вскоре на громадной территории, которую занимали русские войска, наступила тишина — люди отдыхали после многодневного похода, не ведая о том, что принесет завтрашний день. Каждый князь расположился отдельным станом, каждый князь сам планировал свои действия на завтрашний день, и лишь Мстиславу Удатному удалось договориться с несколькими дружески настроенными по отношению к нему князьями о совместных действиях.

* * *

Рано утром, когда солнце только начало подниматься над линией горизонта, Мстислав Удатный, строжайше запретив поднимать какой-либо шум, начал переводить свою рать через Калку. Первыми ушли на противоположный берег половцы воеводы Яруна, за ними полк Даниила Волынского и дружины Мстислава Луцкого и Олега Курского. Затем Мстислав Мстиславич повел своих гридней, а последними, кто перешел через реку, были пешие галицкие полки — Удатный настолько искусно провел этот маневр, что в других русских станах никто даже и не заметил, что треть русских войск ушла за реку. Князь Мстислав свой выбор сделал, и Калка стала его Рубиконом: жизнь этого воителя теперь разделится на две половины — до и после 31 мая 1223 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.