8.15. Продовольственный кризис в городах – часть механизма брейкдауна

8.15. Продовольственный кризис в городах – часть механизма брейкдауна

Однако существовал еще и третий фактор: гиперинфляция, развал рынка и голод в городах. Как отмечалось выше, благодаря прекращению экспорта страна в целом была вполне обеспечена продовольствием. Однако помимо проблемы производства существовала еще проблема распределения продовольствия. В мирное время вопросы распределения продовольствия решались через рынок, и государство не вмешивалось в рыночную экономику, опасаясь нарушить интересы землевладельцев. Такой же политики самоустранения оно придерживалось и в первый военный год, не придавая особого значения проблеме распределения.

Между тем в 1915 году система рыночного распределения стала разрушаться в результате финансового кризиса и начавшейся быстрой инфляции. Как отмечалось выше, типичный механизм кризиса общества, находящегося в состоянии Сжатия, в условиях войны включал гиперинфляцию и развал рынка. Это объяснялось тем, что Сжатие вызывало финансовый кризис, и в этих условиях военные расходы могли финансироваться в основном лишь за счет эмиссии бумажных денег. Огромные военные расходы не могли быть профинансированы, исходя из обычного бюджета. В 1914 году доходы бюджета составляли 2,8 млрд. руб., и поскольку увеличить доходы за счет налогов с населения было практически невозможно, то в 1915 году доходы формально остались на том же уровне (а с учетом инфляции существенно уменьшились). Между тем военные расходы за вторую половину 1914 года составили 2,5 млрд. руб., за 1915 год – 9,4 млрд, за 1916 год – 15,3 млрд.[2135] Военные расходы намного превосходили обычные доходы во всех воюющих странах, но в России ситуация усугублялась условиями Сжатия. Для стран с относительно высоким уровнем жизни, помимо повышения налогов и эмиссии бумажных денег, существовал еще один путь получения доходов – внутренние займы. Правительства этих стран могли опираться на поддержку народа, который готов был кредитовать государство ради будущей победы – и главное, мог кредитовать государство, потому что даже простые люди имели определенные сбережения. В Германии доля займов в годы войны составляла 90 % средств, полученных на внутреннем рынке, и 74 % военных расходов.[2136] В России Сжатие обусловливало бедность населения, поэтому за счет займов было погашено лишь 7,5 млрд. из 30,5 млрд. руб. военных расходов царского правительства – то есть 25 %.[2137]

Однако дело было не только в бедности: глубинной причиной возникших финансовых трудностей было нежелание населения оказывать поддержку властям, как деликатно выражается один из историков, «отсутствие должного понимания населением гражданского долга».[2138] При этом необходимо отметить, что либеральная оппозиция агитировала за займы, и имущие слои населения вкладывали в них свои деньги – речь идет об отсутствии поддержки правительства со стороны простого народа.[2139] Это было следствием вызванного Сжатием социального раскола.

Рис. 8.5. Количество денег в обращении, индекс цен и число голодных бунтов в городах (без Сибири, Закавказья, Кавказа и Донской области) по полугодиям.[2140]

Таким образом, выяснилось, что Россия не в состоянии самостоятельно финансировать войну, и союзники были вынуждены предоставить русскому правительству займы на общую сумму в 6,3 млрд. руб., что составило 21 % военных расходов.[2141] Однако несмотря на эту помощь, внутренние и внешние займы покрывали расходы менее чем наполовину, а обыкновенные доходы фактически даже уменьшились, и оставалось единственное средство финансирования армии – печатание бумажных денег. «Какие бы неточности в расчетах ни были, можно смело сказать, что выпуск бумажных денег явился для казны самым главным источником финансирования войны», – констатирует А. Л. Сидоров.[2142] В конечном счете к денежным эмиссиям были вынуждены прибегать и другие страны, но в России – ввиду отмеченных обстоятельств – эмиссия приобрела безудержный характер. По подсчетам А. Гурьева, к весне 1917 году количество бумажных денег в обращении увеличилось во Франции на 100 %, в Германии – на 200 %, а в России – на 600 %.[2143]

Эмиссия необеспеченных кредитных билетов должна была привести к галопирующей инфляции, разрушению экономических связей и к потере хозяйственной, а потом и административной управляемости. В 1915 году цены росли медленнее, чем денежная масса, в первом полугодии 1916 года рост ускорился, а во втором полугодии цены сделали резкий скачок и обогнали рост денежной массы (см. рисунок 8.5). В соответствии с общеэкономическими законами это означало, что сократилось количество поступавших на рынок товаров, в том числе главного товара – хлеба. Во всем мире и во все времена реакция производителей на инфляцию одинакова: наблюдая быстрый рост цен, землевладельцы и крестьяне придерживают свой товар, чтобы продать его с большей выгодой, когда цена возрастет. На рынке появляется дефицит хлеба, от которого, в первую очередь, страдают горожане. Цены в городах быстро растут, у булочных выстраиваются длинные очереди и массовое недовольство приводит к спонтанным вспышкам голодных бунтов, которые иногда превращаются в большие восстания. Примеры такого развития событий хорошо известны в истории, и мы напомним лишь три из них.

Первый пример – это события в Австро-Венгрии, которая переживала такой же продовольственный кризис, что и Россия – и по тем же причинам: помещики и крестьяне не желали продавать зерно за обесценившиеся деньги. Министр иностранных дел О. Чернин писал 15 января 1918 года: «Мы стоим непосредственно перед продовольственной катастрофой… Через несколько недель остановится наша военная промышленность и наше железнодорожное сообщение, снабжение армии станет невозможным и ее ожидает катастрофа».[2144] 16 января началась всеобщая стачка, сопровождаемая 100-тысячными демонстрациями и выступлениями голодающих рабочих в Вене, Будапеште и в других городах. В этой обстановке австрийское правительство поспешило заключить мир с украинской Центральной радой; 42 тыс. вагонов хлеба, доставленного с Украины, спасли миллионы людей, писал О. Чернин.[2145] Благодаря спешному заключению мира и ввозу продовольствия Австрия избежала революции в январе 1918 года – Николай IIтоже пытался заключить мир, но даже в случае его подписания Россия не смогла бы получить хлеб в какой-нибудь оккупированной стране. Впрочем, Австро-Венгрии тоже не удалось избежать своей судьбы: революция была лишь отсрочена на восемь месяцев, а затем последовало то же, что и в России – массовые выступления измученных войной солдат и стихийный передел земли в деревне.

Второй пример – это события Великой Французской революции. В 1792 году, во время войны с Австрией и Пруссией, все лица, годные к военной службе, были допущены в национальную гвардию – то есть народ получил в свои руки оружие. Как и в 1914–1917 годах, война финансировалась за счет эмиссии ассигнаций, стоимость которых быстро падала. Уже в ноябре 1792 года Сен-Жюст говорил, что «система торговли зерном опрокинута неумеренной эмиссией денежных знаков» и предупреждал о грядущих восстаниях.[2146] 24–26 февраля 1793 года по Парижу прокатилась первая – чисто стихийная – волна голодных бунтов. Напуганное правительство ввело максимальные цены на зерно, но максимум не соблюдался. Воспользовавшись создавшимся положением, якобинцы сумели превратить стихийное экономическое движение в политическое; организованное якобинцами вооруженное выступление национальной гвардии 31 мая – 2 июня одержало победу, Робеспьер пришел к власти, но продовольственное положение не улучшалось. 4 сентября вспыхнул новый – снова стихийный – голодный бунт, и Конвент был вынужден объявить «всеобщий максимум», то есть максимальные цены на все товары. Затем последовало введение продразверстки с конфискацией всех излишков по твердым ценам и частичная национализация экономики; сопротивление недовольных было подавлено с помощью «революционного террора».[2147]

Аналогия в развитии событий в России и в революционной Франции бросалась в глаза, и о ней начали говорить еще до начала русской революции. В ноябре – декабре 1916 года на эту аналогию обращалось внимание в выступлениях на заседаниях Всероссийской сельскохозяйственной палаты.[2148] 25 января 1917 года министр финансов П. Л. Барк, выступая на Петроградской конференции Антанты, сообщал, что цены в России поднялись в 4–5 раз, намного больше, чем в других воюющих странах, что если курс рубля не будет поддержан, то «возможна катастрофа, как во время французской революции».[2149]

Еще один пример – это упоминавшийся выше московский Медный бунт 1662 года. Он также произошел во время тяжелой войны, когда правительство, с одной стороны, проводило большие мобилизации, а с другой стороны – финансировало войну с помощью чеканки медных денег с номинальной стоимостью. В результате цены в городах резко возросли, и в Москве вспыхнул бунт, в котором участвовали, в том числе, и солдаты полков «иноземного строя». Бунт был подавлен полками стрельцов, которые сохранили верность правительству, но одно время положение было очень опасным. Благополучный исход этого кризиса был обусловлен в основном тем обстоятельством, что страна находилась в фазе демографического восстановления, земли было много, уровень жизни был относительно высоким, и общество не было расколото жестоким социальным конфликтом (крепостное право еще не успело оказать своего негативного воздействия). В 1917 году ситуация была иной.

Указанные примеры говорят о том, что события, подобные Февральской революции 1917 года, могут происходить и в традиционном обществе, и что участие промышленных рабочих в февральских событиях в конечном счете не было определяющим моментом.

В России хлебное снабжение городов было нарушено уже к осени 1915 года. А. Н. Хвостов, вскоре назначенный министром внутренних дел, уже в октябре этого года предупреждал о надвигающемся топливном и продовольственном кризисе в Центральных и Северных районах.[2150] По данным анкетирования, произведенного в сентябре 1915 года, в Центрально-промышленном районе 88 % городов испытывали недостаток в хлебе; от недостатка хлеба страдали и многие города Черноземья – хотя в соседних деревнях зерна было более чем достаточно. Для того чтобы обеспечить снабжение городов и закупки для армии, большинство губернаторов Европейской России запретили вывоз хлеба за пределы своих губерний, до крайности затруднив хлебную торговлю. Это вынудило хлебных торговцев искать всевозможные лазейки, давать взятки чиновникам и обходить запреты. Многие солидные фирмы, оказавшиеся не в состоянии встать на этот путь, были вынуждены прекратить свою деятельность, а те, которым удавалось провезти хлеб, продавали его по спекулятивным ценам.[2151]

Население городов отвечало стихийными бунтами, сопровождавшимися разгромом магазинов и торговых кварталов. На графике 8.5 учтены лишь крупные бунты с тысячами участников, отмеченные массовыми беспорядками и столкновениями с полицией и войсками. Число голодных бунтов росло одновременно с ростом цен. Едва ли не большинство участников бунтов составляли женщины. Участие женщин и справедливый характер требований доведенных до отчаяния людей вызывал сочувствие среди привлекаемых для подавления волнений солдат и казаков. Во время голодного бунта 2–3 мая 1916 года в Оренбурге казаки впервые отказались выполнять приказ атаковать толпу. В дальнейшем такое поведение солдат и казаков стало достаточно типичным: в 1916 году было 9 таких случаев.[2152]

График на рисунке 8.6 иллюстрирует постепенное ухудшение положения в торговле и уменьшение запасов на элеваторах, железнодорожных, портовых, торговых и других складах, где велся соответствующий учет. Запасы обычно достигали максимума в осенние месяцы, когда на рынок поступал хлеб нового урожая. В ноябре 1915 года запасы составили 65 млн. пудов, затем в ходе обычного торгового цикла они постепенно уменьшались. Но – в отличие от предыдущих лет – осенью 1916 году запасы не возросли. Урожай 1916 года был значительно хуже, чем в 1915 году, и, наблюдая рост цен в предыдущий период, производители, как помещики, так и крестьяне, не продавали хлеб. Инфляционные ожидания были таковы, что ходили слухи о будущем десятикратном увеличении цен. В результате зерно не попало на склады, оставшись в деревне, и запасы уменьшились до критического уровня.[2153]

Рис. 8.6. Видимые запасы «главных хлебов» (млн. пуд.).[2154]

В результате паралича торговли в промышленных губерниях, питавшихся в значительной мере привозным хлебом, наблюдался резкий рост цен. На картограмме, показывающей уровень осенних цен 1916 года (рисунок 8.7) выделяется область высоких цен, охватывающая Центрально-промышленный район и Северо-Запад. Тяжелое положение сложилось также в Белоруссии. Минская губерния до войны получала в месяц 4500 вагонов продовольствия, а в 1916 году – только 200 вагонов.[2155]

В течение всего лета 1916 года в правительстве шла борьба между сторонниками государственного регулирования цен и приверженцами «laissez faire». Еще в конце 1915 года бюджетный комитет Думы, выражая интересы помещиков, протестовал против установления введенных тогда твердых цен на хлеб, закупаемый для армии. В июле 1916 года более реалистически мысливший Госсовет потребовал установления обязательных для всех максимальных цен на хлеб, которые были введены с 9 сентября. Эти «твердые» цены были выше летних, но уже вскоре они оказались ниже, чем поднявшиеся цены свободного рынка. Производители отказывались продавать хлеб по «твердым ценам», и они почти нигде не соблюдались, даже при государственных закупках. 10 октября на Особом совещании по продовольственному вопросу был выдвинут проект введения карточной системы, но он не был принят за отсутствием «технических средств» к выполнению.[2156] Между тем война диктовала необходимость государственного контроля за распределением продуктов, и во всех воюющих государствах уже были введены соответствующие меры, но в России сопротивление либералов препятствовало их введению. В итоге многим городам приходилось вводить свои карточки, но продажа продуктов по ним осуществлялась в небольших размерах и была лишь дополнением к свободному рынку.[2157]

Как отмечает С. П. Мельгунов, противодействие либералов подобным попыткам властей возникало от ненависти «прогрессивного общества» к немецкой системе государственного регулирования («Zuchthaus»). На совет французского социалиста Альбера Тома военизировать работу оборонных предприятий, что должно удесятерить их производительность, председатель Совета министров Б. В. Штюрмер ответил, что подобная мера поднимет всю Думу против правительства.[2158] Более того, правительство сознательно позволяло промышленникам получать сверхприбыли, думая этим откупится от либеральной оппозиции. Цены на поставку оружия частными предприятиями были намного выше, чем цены казенных предприятий, например, по артиллерийским снарядам – почти вдвое.[2159] Начальник Главного артиллерийского управления А. А. Маниковский в следующих словах передавал свой разговор с императором:

Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

Маниковский: Ваше величество, они и без того наживают на поставках 300 %, а бывают случаи, что получают даже более 1000 % барыша.

Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

Маниковский: Ваше величество, это хуже воровства, это – открытый грабеж.

Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение.[2160]

Между тем вследствие отсутствия эффективного государственного регулирования продовольственное положение быстро ухудшалось; в октябре было закуплено 49 млн. пуд., что составляло лишь 35 % от запланированного количества хлеба, в ноябре – 39 млн. пуд. (38 %). В ноябре командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов предупредил правительство о надвигающемся голоде в войсках.[2161]

Видел ли Николай II нарастающую угрозу? Царь все видел и понимал. «Наряду с военными делами меня все более волнует вечный вопрос о продовольствии, – писал Николай II императрице 20 сентября 1916 года. – Сегодня Алексеев дал мне письмо, полученное им от милейшего кн. Оболенского, председателя комитета по продовольствию. Он открыто признается, что они ничем не могут облегчить положения… (выделено царем – С. Н.) цены все растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел».[2162] 16 сентября по совету Г. Распутина царь назначил управляющим Министерством внутренних дел одного из лидеров октябристов, А. Д. Протопопова; ему было дано указание взять на себя решение продовольственного вопроса и начинать с этого вопроса каждый доклад.[2163] «Главной заботой правительства было продовольствие, – свидетельствует А. Д. Протопопов. – Явилась на местах так называемая „бисерная забастовка“… деревня не выдавала своего товара, не получая ничего взамен… Положение создавалось грозное. Столицы тоже не имели хлеба. Мельницы были без зерна».[2164]

Рис. 8.7. Цены на рожь осенью 1916 года (коп. за пуд.).[2165]

29 ноября новый министр земледелия А. А. Риттих подписал постановление о введении продразверстки. Для каждой губернии устанавливался объем государственных закупок по «твердым ценам», далее он распределялся по уездам и волостям и в течение 35 дней должен был доведен до производителей – помещиков и крестьян. В течение 6 месяцев разверстанное количество хлеба было необходимо сдать государственным уполномоченным. Всего предполагалось закупить 772 млн. пудов хлеба для снабжения армии, оборонной промышленности и крупных городов.[2166]

А. А. Риттих предполагал, что он «за три недели поставит на ноги продовольственное дело в империи», однако к началу февраля министр был вынужден признать провал своих планов. Многие губернии требовали уменьшить размеры разверстки, крестьянские общины и помещики отказывались выполнять задания.[2167] М. В. Родзянко в записке, предназначенной для правительства, констатировал, что из намеченных к разверстанию 772 млн. пудов на 23 января реально разверстано волостями лишь 4 млн. пудов, и «эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки».[2168] За две недели до революции А. А. Риттих пессимистически признал, что действительно «может наступить катастрофа».[2169] В конечном счете к лету 1917 года, уже после революции, было собрано в счет разверстки не более 170 млн. тонн зерна вместо намеченных 772 млн.[2170]

Разверстка не удалась, и нужно было искать способы немедленного получения хлеба. В декабре 1916 года было начато изъятие хлеба из сельских запасных магазинов, в которых деревенские общины хранили запасы на случай голода. Эта мера вызвала бурный протест крестьян и была отменена после того, как столкновения с полицией приняли массовый характер. Были введены надбавки к «твердым ценам» за доставку зерна на железнодорожные станции; широко использовались угрозы реквизиции у не желавших продавать хлеб помещиков. В декабре удалось закупить 63 млн. пудов (52 % к плану), но почти весь этот хлеб пошел на снабжение армии. Города получали лишь малую часть закупок, задания по снабжению гражданского населения были выполнены в январе на 20 %, в феврале – на 30 %.[2171]

А. Г. Шляпников приводит конкретные данные о степени выполнения снабженческих заявок по некоторым городам и губерниям. Так, для Пскова было запланировано поставить в ноябре и декабре 1916 года 321 вагон муки и зерна, а фактически было поставлено к концу января 1917 года только 76 вагонов. Для Новгородской губернии было запланировано 1800 вагонов, поставлено только 10. Для Вологодской губернии было запланировано поставить 1080 вагонов, поставлено 200. Для Рязанской губернии планировалось поставить 582 вагона, а фактически поставлено к концу января лишь 20 вагонов. Из-за отсутствия зерна во многих городах (в частности, в Царицыне, Тамбове, Нижнем Новгороде) остановились мельницы.[2172]

Городское население какое-то время жило за счет запасов, еще имевшихся в торговой сети и на элеваторах (см. рисунок 8.6), но они быстро подходили к концу. К концу 1916 года продовольственный кризис в городах принял катастрофический характер. Многочисленная мемуарная литература свидетельствует об отсутствии хлеба, огромных очередях у продовольственных магазинов в столицах. Тяжелым было положение и в других городах, даже на Черноземье, где в соседних с городами деревнях от хлеба ломились амбары. В Воронеже населению продавали только по 5 фунтов муки в месяц, в Пензе продажу сначала ограничили 10 фунтами, а затем вовсе прекратили. В Одессе, Киеве, Чернигове, Подольске тысячные толпы стояли в очередях за хлебом без уверенности что-либо достать. В декабре 1916 года карточки на хлеб были введены в Москве, Харькове, Одессе, Воронеже, Иваново-Вознесенске и других городах. В некоторых городах, в том числе в Витебске, Полоцке, Костроме, население голодало.[2173] «Москва скоро совсем не будет иметь никаких запасов муки, – писал М. В. Родзянко в цитировавшейся выше записке. – Не лучше положение Петрограда… О провинции и говорить нечего… Пермская губерния обеспечена запасами зерна только до половины марта… Многие рудники и заводы [Юга] остались почти совсем без муки и находятся под угрозой настоящего голода… Разверстка, предпринятая Министерством земледелия, определенно не удалась… Следовательно, в течение по крайней мере трех месяцев следует ожидать крайнего обострения на рынке продовольствия, граничащего с всероссийской голодовкой».[2174]

«В конце января, – вспоминал А. Ф. Керенский, – ЦКсоюзов городов и земств представил правительственной Комиссии по снабжению меморандум следующего содержания: „Города получили лишь пятую и восемнадцатую долю поставок, причитавшихся им, соответственно, на ноябрь и декабрь 1916 года. Все запасы исчерпаны. В феврале хлеба не будет“. И действительно, в феврале в городах хлеба не было. В провинции разгорались голодные бунты. 10 февраля в Петрограде начались „волнения“, спровоцированные по выражению властей „нехваткой продовольствия“. Голод толкал рабочих на выступления, перераставшие в бунты…»[2175]

Некоторые авторы утверждают, что в непоставках хлеба были повинны железные дороги, не справлявшиеся с перевозками из-за изношенности подвижного состава и снежных заносов, что хлеб был, но он лежал на станциях.[2176] Данные, приводимые Н. Д. Кондратьевым, говорят, что это не так. За декабрь 1916 – апрель 1917 года Петербургский и Московский районы не получили 71 % планового количества хлебных грузов, на 80 % эта непоставка объяснялась отсутствием груза и лишь на 10 % – неподачей вагонов.[2177] В снабжении фронта наблюдалась та же картина: в ноябре 1916 года фронт получил 74 % продовольствия, в декабре – 67 %. 87 % непоставки интендантских грузов в эти месяцы произошло по вине Министерства земледелия, и лишь 13 % – по вине железнодорожников.[2178]

Что касается технического состояния железнодорожного транспорта, то количество паровозов составляло в 1914 году 20 тыс., в 1916 году – 19,9 тыс., количество товарных вагонов соответственно 485 и 504 тыс., доля «больных» вагонов – 3,7 % и 5,6 %; интенсивность перевозок увеличилась за это время на одну треть. До начала 1917 года положение на транспорте оставалось еще более-менее удовлетворительным, резкое ухудшение наступило уже после Февральской революции.[2179] Таким образом, до февраля 1917 года техногенный фактор не играл существенной роли в развитии кризиса.

Подводя итоги описанию экономической ситуации в 1916 году, можно констатировать, что вызванный войной и предшествующим Сжатием финансовый кризис привел к разрушению экономических связей, к потере хозяйственной управляемости и к голоду в городах. В соответствии с демографически-структурной теорией следующим этапом должна была быть потеря административной управляемости и коллапс государства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.