7.8. Положение крестьянства после кризиса 1892 года

7.8. Положение крестьянства после кризиса 1892 года

Таким образом, опираясь на чиновничество и армию, монархия могла проводить этатистскую политику индустриализации, которую называли «антидворянской». Но как соотносилась эта политика с нуждами крестьянства? Мы видели, что в самом начале ее проведения резкий рост вывоза зерна привел к голоду 1892 года. Хотя кризис не вызвал немедленного восстания, он резко ускорил тот необратимый процесс, итогом которого была крестьянская война 1905 года. В условиях голода многие крестьяне были вынуждены продавать свой скот – в том числе рабочих лошадей. С 1888 по 1893 год доля безлошадных дворов увеличилось в Тамбовской губернии с 22 до 31 %, в Воронежской губернии – с 26 до 41 %.[1584]

Слой безлошадных крестьян постепенно возрастал, и к 1912 году составлял примерно треть всех дворов (таблица 7.2). Одновременно увеличивалось количество крестьян, имевших только одну лошадь. Это были бедняки, которые не оставили земледельческое хозяйство, но с трудом перебивались из года в год. «Однолошадные никогда не успевают вспахать свои полосы», – свидетельствуют «Итоги статистического исследования» Курской губернии.[1585] Количество средних крестьян, имевших две лошади, оставалось примерно постоянным и составляло около пятой части дворов, в то время как количество зажиточных крестьян уменьшилось с одной трети до одной пятой.

Табл. 7.2. Процентное распределение дворов в зависимости от количества лошадей по данным военно-конских переписей.[1586]

Основная причина роста бедности заключалась в увеличении численности населения и уменьшении наделов крестьян (см. таблицу 7.3).

При этом необходимо отметить, что к началу XX века сохранялось деление на две большие группы крестьян: бывших помещичьих крепостных и бывших государственных крестьян. Как и прежде, в 1860 – 1870-е годы, эти крестьяне имели разное земельное обеспечение и разный уровень жизни. Наделы бывших крепостных в среднем были почти в 2 раза меньше, чем наделы бывших государственных крестьян; к началу XX века они уменьшились до такой степени, что становилось невыгодно содержать лошадь, которая может обработать надел гораздо большей площади. Однако крестьяне до последней возможности стремились сохранить лошадей, которые были символом хозяйственной независимости. В итоге образовалось многочисленное излишнее поголовье. По подсчетам А. А. Иванова, в Тамбовской губернии для обработки крестьянской пашни было достаточно 250 тыс. лошадей вместо 600 тыс, имевшихся в наличии.[1587] Между тем распашка привела к тому, что площадь кормовых угодий резко сократилась.[1588] При острой нехватке пастбищ приходилось в более зажиточных хозяйствах кормить лошадей отчасти зерном, в то время как в бедных хозяйствах хлеба недоставало и людям. Бедняки и середняки были вынуждены сокращать кормовой рацион скота, особенно в зимний период. По отзыву ветеринарной комиссии, обследовавшей состояние животноводства в Тамбовской губернии в 1913 году, в зимний период «содержание и кормление животных практикуется у крестьян такое, какое позволяет лишь не угаснуть в организме жизненным процессам».[1589]

Табл. 7.3. Уменьшение землеобеспеченности крестьян (дес. на двор).[1590]

Возвращаясь к ситуации, сложившейся после голода 1892 года, необходимо подчеркнуть, что разорившиеся безлошадные крестьяне не могли вернуть полученные во время голода продовольственные ссуды. Между тем сумма этих ссуд составляла 128 млн. руб., и новая задолженность по ссудам была вдвое больше прежних недоимок по выкупным платежам. Правительство понимало, что крестьяне не в состоянии вернуть ссуды, и в 1894 году списало половину этой задолженности. Однако бремя оставшихся долгов и текущих выплат по налогам и выкупным платежам было непосильным; недоимка продолжала увеличиваться. Как видно из графиков на рисунке 7.4 до голода 1891 года недоимка во многих губерниях не только не росла, но и уменьшалась. Это был результат политики И. А. Вышнеградского, ужесточившего порядок сбора налогов. Голод 1891 года привел к скачкообразному росту крестьянской задолженности:[1591] голодавшие крестьяне, естественно, не могли платить налоги, а правительство не могло проявлять обычную жестокость при их сборе. Затем, в середине 1890-х годов, наступило время хороших урожаев, и методы сбора стали более строгими: в 1894 году за недоимки было арестовано около 10 тыс. сельских старост – почти вдвое больше, чем в 1891 году.[1592] Тем не менее недоимка продолжала быстро расти, к концу XIX века она увеличилась в Орловской и Тульской губернии примерно вдвое и в 2,5 раза превысила размеры среднего оклада.

Рост недоимок, очевидно, свидетельствовал о том, что крестьянские хозяйства Черноземья не могут восстановиться после кризиса и что положение быстро ухудшается. Ситуация была относительно менее кризисной в Курской губернии и наиболее тяжелой – в Тульской и Орловской губерниях. Тяжелый кризис наблюдался также в соседнем Поволжье, в Самарской губернии недоимка достигла 367 %. В других регионах страны положение было намного более благоприятным; в Центральном регионе губернии, кроме Московской, практически не имели долгов.[1593]

Большинство исследователей полагают, что рост недоимок является свидетельством кризисного состояния крестьянского хозяйства в Черноземном регионе.

Однако в 1990-х годах была предпринята попытка ревизии традиционной точки зрения Американский исследователь. С Хок подсчитал, что в целом по России к моменту отмены выкупных платежей недоимка составляли лишь 5 % к той сумме, которую должны были заплатить крестьяне с 1861 года: «Документы свидетельствуют, что крестьяне были в состоянии выполнять свои операции и действительно их выполняли, – пишет С. Хок. – Документы эти не содержат информации, позволяющей оценить уровень жизни крестьян».[1594] Такой усредненный подход стирает и порайонные, и повременные различия. Мы уже говорили, что многие регионы действительно не имели долгов Более того, в 1890 году положение с выплатами было относительно благополучным и на Черноземье, в Тульской губернии, например, накопленная недоимка составляла только 13 % от годового оклада. Однако к 1900 году недоимка возросла до 256 % процентов, и это означает, что за 1896–1900 годы крестьяне не выплатили половину полагавшейся с них суммы. Не 5 %, а половину! И (в отличие от С. Хока) правительство оценило значение этой информации в 1898 году в Комитете министров по инициативе государственного контролера Т. Филиппова и с санкции Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении сил сельского населения особенно в центральных губерниях».[1595]

Чрезвычайно важно, что рост недоимок свидетельствовал об отсутствии запасов в крестьянских хозяйствах – это делало их экономически неустойчивыми. Такое положение в случае неурожая было чревато голодом. «При полном отсутствии сбережений каждый неурожай вызывает голод и необходимость для спасения населения в продовольственной помощи со стороны правительства», – писал Б. Бруцкус о положении на Черноземье.[1596]

Положение осложнялось в связи с вновь начавшимся ростом арендной платы. А. М. Анфимов, пересчитав денежную арендную плату в долю урожая, пришел к выводу что «цифры кажутся почти фантастическими». «Действительно, как можно поверить, что на рубеже веков херсонский „десятинщик“ отдавал владельцу земли половину урожая, а курский и орловский мужик – даже две трети (больше, чем при испольщине). Но цифры неумолимы: действительно, отдавал. Что он при этом думал – другое дело. Эти его думы руководили им, когда он, вооружившись дубьем, в 1905 году шел громить усадьбу своего арендодателя, а в 1917 году вообще прогнал его с земли».[1597]

рис. 7.4. Недоимки по казенным платежам в губерниях Черноземья (в процентах к среднему окладу за указанный период).[1598]

рис. 7.5. Чистые душевые сборы зерновых и 5-летнее среднее в Черноземном регионе (пуд.).[1599]

При расчетах потребления нужно учитывать, что официальные данные о сборах, на основании которых построен рисунок 7.5, для 1880-х годов могут быть заниженными. Но все же можно сделать вывод, что после голода 1892 года увеличение урожайности в основном компенсировало рост населения и 5-летний тренд не показывал явной тенденции к падению. Однако тренд колебался: колебания тренда, которые С. Уиткрофт отмечал в масштабе всей России, имели место и в масштабе Черноземного региона – причем они были более сильными. В 1899–1902 годах тренд поднялся выше отметки в 30 пудов, затем понизился до 22–23 пудов в 1905–1906 годах и вновь поднялся в 1910–1911 годах. Эти колебания тренда отмечали гораздо более интенсивные колебания урожаев, наряду с годами очень высоких урожаев, когда чистый душевой сбор превышал 35 пудов, имели место и катастрофические неурожаи: 1891–1892, 1897, 1901, 1905–1906 годы. Нужно учитывать, что Черноземье было экспортирующим регионом, и хлеб, производившийся на полях помещиков и зажиточных крестьян, вывозился в значительной части за границу. Поэтому падение душевого сбора в годы неурожаев ниже 22 пудов означало, что на долю основной массы крестьян приходилось значительно меньше минимальной нормы потребления – то есть крестьяне голодали.

Как отмечалось выше, в среднем по России потребление хлеба и картофеля в 1890-х годах примерно соответствовало минимальной норме. «Сельское население России постоянно балансировало на грани недоедания и достаточно было небольшого ухудшения, недорода, чтобы эта грань была перейдена», – отмечает Т. В. Привалова.[1600] Кроме того, сильное различие в уровне потребления между бедными Центральными и богатыми окраинными губерниями; между зажиточными бывшими государственными крестьянами и бедняками, бывшими крепостными, приводило к тому, что при среднем потреблении, соответствующем минимальной норме, миллионы бедняков хронически голодали.

В принципе даже в годы неурожаев чистый сбор зерновых не падал ниже 18 пудов хлеба на душу, и это еще не означало голода. Но губительным было то обстоятельство, что в годы неурожаев продолжался вывоз зерна. В неурожайный 1897 / 98 хозяйственный год чистый душевой сбор составил 18,2 пуда, а вывоз на душу населения – 5,1 пуда, то есть 28 % к чистому сбору, в результате остаток после вывоза составил лишь 13,1 пуда – много меньше голодной нормы. По данным П. Н. Першина, в этот год голодало 27 млн. крестьян. В 1901 / 02 году душевой чистый сбор составлял 20,3 пуда, вывоз – 4,8 пуда, а чистый остаток – 15,5 пуда; число голодавших было примерно таким же.[1601]

Отказ от ограничения экспорта даже в голодные годы был составной частью этатистской политики С. Ю. Витте, стремившегося во что бы то ни стало поддерживать курс рубля. Эта политика была чревата опасными последствиям: голод 1902 года привел к первым массовым волнениям крестьян.

Некоторую дополнительную информацию об уровне жизни крестьян дают бюджетные обследования, проводимые земствами в различных губерниях. Число таких обследований за 1880–1904 годы невелико, и в большинстве случаев охват обследования ограничивается десятком-другим крестьянских дворов. Со статистической точки зрения достаточно репрезентативными можно считать лишь обследования, проведенные в Воронежской губернии в 1887–1896 годах (всего 230 бюджетов), в Калужской губернии в 1896–1897 годах (2417 бюджетов) и в Полтавской губернии в 1902–1903 годах (100 бюджетов). Нужно учесть также, что некоторые исследователи (в том числе Г. Робинсон и Н. Н. Кореневская) полагают, что бюджетные обследования несколько приукрашивают реальную картину за счет преувеличения доли более состоятельных хозяйств.[1602] Кроме того, в настоящее время доказано, что часть зерна, потребляемого, по бюджетным данным, в пищу в действительности расходовалась на фураж.[1603] В любом случае, немногочисленные бюджетные обследования позволяют судить лишь о положении в конкретной губернии и лишь в годы проведения обследования; распространение этих данных на другие губернии и более протяженные промежутки времени недопустимо вследствие большой вариабельности потребления как по годам, так и по губерниям.[1604]

Табл. 7.4. Уровень потребления хлеба в Полтавской губернии в зависимости от размеров посевной площади.[1605]

Выше (в главе VI) мы обсуждали результаты воронежского обследования, произведенного в основном еще до голода 1892 года, после которого ситуация в деревне резко ухудшилась. Обследование Полтавской губернии было проведено в спешном порядке сразу же после крестьянских волнений 1902 года. При этом оценивался лишь узкий круг показателей, непосредственно связанных с продовольственной обеспеченностью крестьянских хозяйств (см. таблицу 7.4).

Уровень потребления в Полтавской губернии в 1902 году был значительно ниже, чем в Воронежской губернии в конце 1880-х годов. Обращает на себя внимание то, что почти четвертая часть всех хозяйств вообще не имела посевов. В хозяйствах без посева и с посевом до 1 дес. потребление, очевидно, было не выше, чем в хозяйствах с посевом в 1–3 дес, поэтому можно заключить, что по крайней мере половина хозяйств губернии потребляла хлеба меньше минимальной нормы. В контексте восстания 1902 года это подтверждает прогноз демографически-структурной теории о том, что падение потребления в низших слоях населения может привести к восстаниям прежде, чем среднее потребление упадет ниже критического уровня.

В то время как Воронежская и Полтавская губернии имели земледельческую специализацию, Калужская губерния принадлежала к промышленному Центральному району. Продукция среднего крестьянского надела в Калужской губернии была почти вдвое меньше, чем в Воронежской, и огромную роль приобретали промысловые занятия крестьян, в основном отходничество в Москву и другие города. При этом оставались большие резервы незанятого рабочего времени – в среднем 288 дней на двор при 265 рабочих днях в году. По существу, один человек на двор оставался безработным – это было следствием аграрного перенаселения и невозможности найти работу в городах.[1606]

При среднем урожае от промыслов и другой работы в чужих хозяйствах калужские крестьяне получали половину своих доходов.[1607] Однако даже с учетом промыслов средний доход крестьянского хозяйства в Калужской губернии был в 1,6 раза меньше, чем в Воронежской губернии; калужане расходовали меньше средств на одежду и жилище, расходы на пищу в деньгах были практически одинаковы, но цены на зерно в Калужской губернии были в полтора раза выше, чем в Воронежской. Налоги, как и в Воронежской губернии, отнимали примерно десятую часть чистого дохода крестьян (таблица 7.5).

Табл. 7.5. Сравнение душевых доходов и расходов крестьян в Калужской и Воронежской губерниях (в рублях).[1608]

Табл. 7.6. Уровень питания, смертности и заболеваемости в зависимости от размера надела в Козельском уезде Калужской губернии (1896 г.).[1609]

Существенно, что если в прежние времена крестьяне ходили в домотканой одежде и получали топливо, а также строительные материалы из ближайшего леса, то теперь им приходилось покупать одежду, обувь, дрова и некоторые продукты питания на рынке.[1610] Чтобы купить необходимые товары, крестьяне должны были зарабатывать деньги промыслами или продавать часть зерна. Таким образом, в новых условиях крестьянин должен был производить не только зерно, необходимое для пропитания, корма скоту и уплаты налогов, но и иметь некоторый излишек для продажи.

В промысловой Калужской губернии потребление хлеба в расчете на душу мало зависело от размера посева. Если не принимать во внимание самых богатых и самых бедных крестьян, то потребление остальных групп примерно соответствовало минимальной потребительской норме в 15,5 пуда. Более низкий средний уровень жизни обусловливал значительно более высокий уровень смертности, чем на Черноземье. Характерно также, что (как и в Воронежской губернии) размеры посева сильнее сказывались на уровне смертности, чем на уровне питания.

Таким образом, учет имущественной дифференциации показывает чрезвычайно существенную разницу в материальном положении и потреблении различных групп крестьянства. В соответствии с теорией ухудшение положения беднейшего крестьянства приводило к вспышкам волнений еще до начала революции 1905 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.