Деньги и денежный счет домонгольской Руси

Деньги и денежный счет домонгольской Руси

Кожаные деньги. Только в XIX в., благодаря успехам археологии и нумизматики, историческая наука получила некоторое представление о богатстве Древней Руси драгоценными металлами. «Не легко поверят, может быть, тому, что я теперь предложу. Оно слишком противоречит обыкновенному мнению о состоянии древнейшей России» — писал в 1805 г. нумизмат Ф. И. Круг, первым выступивший против привычных взглядов на древнерусскую экономику и доказывавший возможность существования металлического обращения и даже собственной русской монеты в X–XI вв.

В русском летописном своде середины XVII в. впервые и без малейшей опоры на древнее летописание появилось утверждение о том, что на Руси древнейшими деньгами были кожаные деньги. О кожаных деньгах как первых деньгах Древнего Рима говорилось в одном византийском лексиконе X в., который был знаком московским грамотеямXVII в.: русский перевод его имеется в списке второй половины века. В то время в Москве существовал повышенный интерес ковсякого рода «римским древностям», так как всерьез доказывалось, что московские государи — прямые потомки римских кесарей. Сообщения же о кожаных деньгах разных народов встречались в тогдашней западноевропейской историографии, находившей особый вкус в сообщениях более или менее анекдотического, поражающего воображение порядка. Отметим еще одну характерную особенность старинного историко-познавательного мышления: стремление возводить случайное (действительное или мнимое) в ранг всеобщего.

Чеканка древнейших русских монет и интенсивное обращение иноземной монеты и слитков серебра на Руси оставались совершенно неизвестными русским историкам второй половины XVIII в., когда они, пытаясь объяснить встречающиеся в летописях и древних актах многочисленные упоминания о различных платежных единицах древности, создали теорию о будто бы существовавших в качестве всеобщего платежного средства кожаных деньгах — начиная с глубокой древности и вплоть доначала чеканки русских монет в XIV в., и даже чуть ли не до конца XVII в. Утверждали, что это были различные лоскуты меха и штемпелёванные кусочки кожи, которые заменяли собой различные шкуры путного зверя, условно представляя их стоимость. Расцвету этой теории не мало способствовало то, что в 1769 г. в русском обращении впервые появились бумажные деньги — ассигнации.

В течение XIX в. теория русских всеобщих кожаных денег выросла в довольно внушительное, хотя и расплывчатое в части исторической и географической конкретности учение. По мере упрочения научных позиций археологии и нумизматики ему приходилось время от времени сдавать те или другие рубежи — главным образом в области сравнительно позднего денежного обращения XV–XVII вв. Но даже и во второй половине XIX в., когда миф о нищенской экономике Древней Руси усилиями нумизматов и археологов был основательно лишен доверия, теория кожаных денег выглядела еще прочной и проникала дажев западноевропейскую историографию, причем не всегда в лучших, наиболее осторожных своих версиях. Даже некоторые русские нумизматы пытались как-то примирить со своими данными ее положения.

Кожаные деньги — меха. Постоянным резервом, а временами и почти самостоятельным побочным течением этой теории было учение о платежной функции пушнины — «меховых деньгах». Само по себе оно не может вызывать возражений — пока, вопреки фактам, не начинает претендовать на единственность и всеобщность для всей Древней Руси с ее различными историко-географическимионами. В свете этого учения различные платежные термины летописей получали более или менее обоснованные или произвольные толкования. Куна — это во всех случаях только мех куницы, нагата — пушная шкурка с ногами, резана — обрезанная шкурка и т. п.

Кожаные деньги — «ассигнации». Сторонники кожаных ассигнаций часто обращались к этому резерву, допуская, правду сказать, большие натяжки товароведческого характера. Для них шкура, т. е. кожа животного, консервированная вместе с шерстным покровом, составляющим основную ценность, порою ничем не отличалась от кожи, т. е. совсем другого товара. Особенно охотно они вводили в ассортимент кожаных денег пушной лоскут. Мортка — была отрезанной от шкурки головкой, и даже не были обойдены уши: еще в XIX в. доказывалось происхождение названия монеты «полушка» от уха. Разумеется, помимо подобных чисто анекдотических толкований, приводились и достаточно серьезные доводы и ссылки на древние памятники письменности.

Главное направление теории и было долго «ассигнационным». Его убедительность крепко поддерживали дошедшие до нашего времени так называемые кожаные жеребья второй половины и конца XVII в., к которым мы возвратимся ниже, а основополагающее значение имело «историческое свидетельство» XIII в. — записки путешественника Рубрука на латинском языке. Перевод их на французский язык был сделан еще в XVII в. и гласил, что в южнорусских степях деньгами служили разноцветные кусочки кожи. Правильность перевода не вызывала сомнений до начала нашего века, пока новый перевод не показал, чтоРубруксал только о различных сортах пушнины. Историкам начала XIX в., хорошо знакомым с «синенькими» и «красненькими» (народное название ассигнаций), как-то удалось совершенно незаметно убедить себя, что на «разноцветных кусочках кожи» даже стояли печати.

Тем временем к «данным» Рубрука добавились очень трудные для истолкования латинские документы времен русско-ганзейской торговли, в которых в качестве платежной ценности фигурируют «capita martarorum» (буквально — «головы куниц») и ставшие известными в середине XIX в. записки Гильбераде Ланнуа, которыйв 1412 г. провел несколько дней в Новгороде и Пскове. В его сочинении говорилось, что у русских крупные платежи осуществляются серебряными слитками, а «монетами» служили «головки» куниц и белок. И в том и в другом случае основное, главное для нас, сводится, по-видимому, к специфическим значениям слова «caput».

Кожаные деньги — вытертая пушнина. В первой четверти XIX в. родилось третье течение теории кожаных денег, опиравшееся на все возраставший круг публикаций переводов сочинений арабских географов. Хорошо известной особенностью средневековой литературы был компилятивный принцип, возводивший в наивысшую заслугу ученого пересказ всего, что писалось по данному вопросу до него. Поэтому обилие однородных сообщений о Древней Руси нельзя переоценивать даже в том случае, если известно, что отдельные авторы сами встречались с теми, о ком писали, на рубежах загадочной северной страны или даже побывали на ее территории. Исторические факты и вымысел переплетаются в этих сочинениях самым причудливым образом.

Нужно еще сказать, что эти труды, копировавшиеся в древности писцами, дошли до нас в более или менее поздних списках труднейшего арабского письма, в котором достаточно такой описки, как пропуск точки или помарки в виде завитка, и т. п., чтобы совершенно изменить смысл. Без толкования и допущений перевод этих источников вообще совершенно невозможен. В интересующей нас области можно привести примеры, когда перевод разных списков одного сочинения дает диаметрально противоположные утверждения. Стоит подчеркнуть также, что представления немногих очевидцев, породившие всю эту литературу, фактически касались одной какой-то точки на карте Древней Руси, и по значению, а главное по всеобщности, их, конечно, не стоит приравнивать к таким всеобъемлющим трудам, как, скажем, географическое описание «Россия» П. П. Семенова-Тян-Шанского!

Нас интересует только одна тема: учитывая отмеченный выше компилятивный принцип этой литературы и пристрастие ко всему чудесному, диковинному, ее памятники следует разделить на первичные и вторичные, т. е. производные, и рассматривать только первые. К вторичным можно отнести, например, поэму «Искандер-намэ» Низами, в которой рассказывается о битвах Александра Македонского с русскими, и где пленные объясняют победителю, что у них дороже золота и серебра ценятся сшитые в огромные полотнища, сами по себе никуда не годные, ветхие и вытертые до полной потери шерстного покрова — так сказать «бывшие» — пушные шкурки.

Что касается наиболее важного для нас сообщения в основном фонде памятников письменности, то после критического сравнения всех редакций, отделив все спорное, вроде названий животных, вопроса о том, вывозятся ли или не могут вывозиться за границу шкурки и т. д., можно придти к наиболее краткой формуле, приемлемой для сторонников любых взглядов в данном вопросе: «у русских платежная роль принадлежит пушным шкуркам, имеющимв целости лапы, хвосты, головы и т. п., но без шерсти».

Многие и разновременные исторические источники содержат сведения чисто товароведческого характера о древнерусской пушнойторговле. Особенно большое внимание в них уделяется вопросу о подделке мехов, имевшей целью ввести покупателя в заблуждение относительно сортности товара. Среди различных приемов фальсификаторов особое внимание отводится выщипыванию небольшого количества шерстинок, присутствие которых в мехе снижает его ценность, так как свидетельствует об убое животного в период линьки. Это важное сообщение не может не привлечь внимания, если учесть, что в рассматриваемых арабских сочинениях русскому «шерсть» всегда соответствует слово

Таков — по необходимости в самых кратких чертах — вопрос о кожаных деньгах в нашей исторической литературе. Независимо от нынешних возможностей нумизматики и археологии, он и сегодня не может быть снят с обсуждения. Хотя и ослаблена аргументация сторонников теории всеобщих кожаных денег, все же остаются еще некоторые поддающиесятому или иному толкованию документы, за которыми могут стоять те или иные факты, вплоть до имевшего где-то и когда-то место платежного использования каких-то головок. Незачем говорить как важенв данном случае подход к вопросу о возможности сколько-нибудь широкого существования в древнем и средневековом обществе условных знаков денег с позиций учения о деньгах марксистской политической экономии.

Археология и нумизматика в настоящее время располагают обширными и достоверными данными об обращении в Древней Руси серебра как в виде иноземной и отчасти русской монеты, так и слитков, и до сих пор не знают каких-либо русских кожаных денег старее, чем «кожаные жеребья» XVII в. Тем не менеебезоговорочное и необоснованное утверждение о всеобщем обращении в течение многих веков кожаных денег на территории всей Древней Руси все еще встречается в нашей современной литературе [1].

[1] Например, в книге И. Я. Депмана «Меры и метрическая система», Учпедгиз, 1954

Рис. 15. Римские монеты. Денарийимп. Септимияевера (193–211) антонинианимп. Филиппа Старшего (244–249).

Римские монеты. Для территории средней полосы Восточной Европы, на которой к концу первого тысячелетия н. э. сложились крупные славянские государства, древнейшим монетным металлом, как и для всей территории Западной Европы, было серебро. В виде иноземной монеты, а также в виде весового металла серебро обращалось на этой территории задолго до возникновения первых государственных образований средневековья и стало наиболее привычным платежным средством. На нем же строились и первые местные денежные системы. Для славян словосребродолго было синонимом денег, подобно argent в современном французском языке. Золото, издавна известное как материал для драгоценных изделий, почти не появлялось здесь в виде иноземной монеты, и в силу его редкости могло лишь крайне ограниченно выступать в роли платежного средства.

Небольшие плотные серебряные монеты с изображением головы римского императора или императрицы на одной стороне, с какими-либо фигурами или группами — на другой и с четкими латинскими надписями были первыми монетами, с которыми познакомились древнейшие племена Восточной Европы, в том числе и славянские. В Западной Европе длительное обращение римской серебряной монеты оказало заметное влияние на становление первых монетных систем, оставив след, в частности, даже в языке. Название монеты в английском языке — сот и это же слово во французском (со значением «чекан», «штемпель») восходят к термину поздней латыни cuneus — кованый, сделанный из металла. Есть основания для поисков воздействий подобного рода и в славянской среде.

Находки отдельных экземпляров и кладов римских серебряных денариев и антонианов I–III вв. чрезвычайно обильны в Белоруссии и на Украине; не случайно на территории древнейшего русского города Киева и его ближайших окрестностей отмечено их так много. Редкие находки римских монет известны и дальше к северу, на территории РСФСР; много их в Прибалтике. Резкое падение качества серебра в монете Римской империи во время политического и экономического кризиса III в. обусловило почти полное прекращение притока римского серебра в Восточную Европу, однако в небольшом числе встречаются и монеты IV и даже V вв.

Римская золотая монета в ту же эпоху играла заметную роль в восточной торговле Рима, но на север, в Восточную Европу, совершенно не попадала. Большую редкость составляют находки на Украине римских золотых дарственных монетовидных медальонов II–IV вв. — своего рода медалей с ушками. Они свидетельствуют, вероятно, о непосредственных сношениях вождей местных племен с представителями администрации подвластных Риму смежных областей на юге. О таких медальонах шла речь в документах упоминавшегося выше судебного процесса из-за клада, найденного в 1610 г. на Волыни. В числе принадлежащих Эрмитажу медальонов находится медальон IV в. императоров Констанция из Лаврского клада и замечательный медальон IV в. императора Константина, найденный в 1915 или 1916 г. в земле при сооружении окопов на юго-западном фронте.

Рис. 16. Золотой медальон имп. Констанция II и Констанса (342–343). Из Лаврского клада.

Историки еще спорят о том, как долго продолжалось обращение римских монет после полного прекращения их притока, и даже о том, в какой мере римские монеты вообще могли служить платежным средством и средством внутреннего обращения для древнего населения Восточной Европы, в том числе и для ее древнейшего славянского населения. Чрезвычайное обилие находок и интенсивное образование многочисленных монетных кладов-сокровищ, преимущественно не очень крупных, само по себе говорит в пользу того, что однородные и равновесные кусочки серебра — римские монеты, в какой-то хотя бы и очень ограниченной уровнем экономического развития мере, уже являлись деньгами, т. е. выступали в той или иной, свойственной именно деньгам, роли. Функции накопления здесь, по всей вероятности, принадлежало основное место.

Сомневающиеся в возможности самого существования денег на столь раннем этапе общественного развития упускают из вида мощную роль контактов и внешних влияний, способных приводить к самым причудливым отступлениям от классических норм примитивного хозяйства и быта. Однако несомненно, что как бы медленно ни шло истощение накопленного ранее фонда монет и затухание их обращения, все же между последним и возникающим на пороге IX в. обращением восточных монет существует вполне определенный разрыв. Отдельные римские монеты встречались в позднейших кладах восточного серебра, но поскольку вовсе нет римских кладов с отдельными восточными монетами, первое приходится рассматривать только как случайность, вполне объяснимую.

Широкое и достаточно длительное знакомство древнейших славян Средней и Восточной Европы с римскими монетами позволяет предполагать зарождение у них уже тогда определенного круга элементарных представлений о счете и весе монеты и о качестве металла, а также и некоторых терминов, что могло получить дальнейшее развитие уже на Руси при возобновлении притока серебра в конце VIII в. Новейшие исследования и относят еще к римскому времени зарождение наиболее ранних общеславянских денежно-счетных и весовых понятий. Сохранению этих представлений и названий мог способствовать народный быт, в котором вполне могло длительно удерживаться какое-то количество монет, ставших уже только украшениями. Вещи требуют названий.

Куфические монеты. Изучение денежного обращения Киевской Руси находится в относительно более благоприятных условиях: мы располагаем не только материальными памятниками этого обращения, но и памятниками письменности, отразившими в себе эту область экономики. Исключительно большая роль в развитии денежного обращения принадлежит серебряным восточныммонетам — дирхемам арабского Халифата и других возникавших на его территории государств. Приток восточной монеты, начавшийся в конце VIII в., быстро приобрел очень интенсивный характер, а обращение ее протекало в разноплеменной среде на огромной территории, значительно перекрывавшей границы расселения славянских племен, образовавших древнерусское государство. Наиболее ранние из этих монет русских находок датируются концом VIII в.

Одной из наиболее неотложных по своей научной важности задач нашей нумизматики является создание новой топографии находок куфических монет. Со времени опубликования А. К. Марковым последнего такого обзора прошло 50 лет и с тех пор накоплен и в значительной части тщательно изучен огромный новый материал находок, введение которого в научный обиход стало совершенно необходимым. Если путь римского серебра в Восточную Европу можно назвать юго-западным, то путь дирхемов был юго-восточным. Основной поток их шел вверх по великому Волжскому пути, но едва ли от самого устья Волги. Топография находок кладов и некоторые письменные источники показывают, что важнейшим узловым центром, из которого поток серебра растекался по разным направлениям, был древний Болгар. Отсюда дирхемы шли даже и на юг — к Киеву, Переяславлю и Чернигову, а также проходили и более дальний путь — в Прибалтику и славянскую Пруссию. Слабо прослеживается более ранний путь дирхемов по Северскому Донцу и днепровский.

Рис. 17. Клад куфических монет IX–X вв. Находка 1934 г. в с. Подборовка Старорусского района Новгородской области. Среди монет — 10 весовых гирек.

Роль государства волжских болгар как «ворот», через которые вливался основной поток восточной монеты, подчеркивается тем обстоятельством, что в X в. здесь возникла самостоятельная чеканка подражательных монет, более или менее точно повторявших общий тип восточных дирхемов. Вместе с последними болгарские дирхемы уходили из Поволжья на запад и юго-запад. По-видимому, второй центр подобной же подражательной чеканки местных дирхемов существовал где-то на юге, в степях Хазарии. Большой клад таких подражательных монет, хранящийся теперь в Харьковском университете, добыт в 1930 г. близ села Безлюдовкископке дюны, у подошвы которой было случайно найдено несколько «просочившихся» сквозь песок монет. Вековое движение дюны повалило горшок и растянуло вытекшие из него монеты длинным шлейфом, конец которого пробился наружу!

Количество открытых на Руси кладов восточных монет огромно. В отличие от римского времени, они гораздо больше разнятся между собой в количественном отношении, за чем стоит значительная имущественная дифференциация общества. Известны пудовые клады из многих тысяч монет. Богато представлены превратившиеся в украшения дирхемы и в славянском погребальном инвентаре IX–XI вв. Временное превращение монеты в украшение не лишало ее потенциально-платежного значения. Поэтому и в кладах можно встретить монеты с отверстиями или следами ушка, вернувшиеся в обращение с уборов.

Без знания арабского языка и даже без умения читать то особое письмо, которым передавались надписи на дирхемах (так называемоекуфи, почему и монеты называются куфическими), многочисленные их типы трудно различать между собой. На тонких и довольно широких кружках этих монет в соответствии с некоторыми требованиями магометанской религии нет никаких изображений. Зато покрывающие обе стороны надписи особенно важны, так как, помимо благочестивых изречений, в них, как правило, содержатся указание года выпуска (по хиджре — магометанскому летосчислению) и места чеканки, а также имена правителей и других лиц.

Дирхемы, приходившие в русское обращение с Востока, чеканились на огромной территории — во множестве городов Средней Азии, Ирана, Закавказья, Месопотамии и Малой Азии, на африканских берегах Средиземного моря и даже в арабской части Испании. В течение двухвекового непрерывного притока их на Русь имели место различные династические перемены и политические перегруппировки на Востоке, происходил распад Халифата и образование новых государств на его территории, что сказывалось и на вновь выпускавшейся монете. По именам приходивших к власти династий различают группы омейядских, абассидских, саманидских, бувейхидских дирхемов и другие.

Рис. 18. Куфические дирхемы. 1 — Омейяды. Анонимный, г. Васит, 122 г.х. (739/40 г. н. э.). 2 — Аббасиды. ХарунРашид, г. Мединат-ас-Салам, 185 г. х. (401 г. н. э.). 3 — Саманиды. НухбнНаср, г. Бухара, 335 г. х. (946/47 г. н. э.). 4 — Бувейхиды. Рукнад-дауля Адудад-дауля, г. Арраджан, 347 г. х. (958/59 г. н. э.). 5 — Волжские болгары. МикаилбнДжафар, 918–921 г. н. э.

Куфические монеты составляют огромный фонд, освоение которого наукой далеко еще не закончено. То и дело за счет монет новых кладов расширяются хронологические рамки отдельных правлений — когда находятся монеты с датами более ранними или более поздними, чем на известных ранее; открываются новые названия городов, чеканивших монету, и новые имена правителей, выпускавших ее.

Редкими спутниками куфических монет, вместе с дирхемами попадавшими на Русь, были отдельные экземпляры серебряных драхм сасанидских царей Ирана IV–VII вв. На них находится с одной стороны погрудное изображение бородатого царя в пышном венце и с другой — жертвенника. Для Восточной Европы и Древней Руси они по существу являются памятниками времени куфического обращения. Но в ограниченном районе северо-востока, в Приуралье на Каме, эти монеты встречаются сравнительно чаще и в более ранних находках. Сюда они попадали непосредственно из Ирана еще до возникновения потока куфических монет. Возможно, что, постепенно притекая в Болгар и надолго оседая в нем, они в основном там и присоединялись к дирхемам, направлявшимся на Русь.

Рис. 19. Драхма сасанидского царя Хосроя II (590–628 г. н. э.), 15-й год правления.

Различается несколько периодов в обращении дирхемов на территории Восточной Европы и на Руси, в течение которых область их распространения, охватившая в целом огромную территорию от Верхней Волги до Украины, Белоруссии, Приладожья, южной и северной Прибалтики и Скандинавии, постепенно изменяласвои очертания и временами сокращалась (IX в.) за счет прекращения притока и угасания их обращения на юге (Украина) и западе (Белоруссия, Смоленщина). Временем максимального распространения дирхема на русских землях был X в. Но воследней его четверти уже снова происходило быстрое сокращение этого обращения за счет южных земель. В северной полосе от Волги до Прибалтики обращение дирхемов сохранялось всего дольше и закончилось в начале XI в., сомкнувшись с обращением приходивших им на смену западноевропейских монет.

Прекращение притока восточных монет не было порождено какими-либо внутренними причинами. Оно было результатом так называемого «кризиса серебра» на Востоке. Его объясняют как истощением и прекращением разработки наиболее богатых месторождений серебра, так и политическими событиями, распрями и войнами на Востоке. Чеканка серебряной монеты там почти повсеместно прекратилась в XI в.; ее место в обращении заняли имевшая кредитный, т. е. внутренний, характер медная монета и золото. Пригодной для вывоза на север монеты не стало.

Вес и качество серебра дирхемов не оставались неизменными в течение IX и X вв., когда они обращались в Восточной Европе. Возможно, что чеканка подражательных дирхемов в государстве волжских болгар в X в. была своего рода попыткой преодолеть расстройство весовых норм привычной монеты, необходимой для торговли с соседями на Западе, тем более, то при отсутствии собственных естественных запасов серебра в Поволжье сырьем для этой чеканки могли служить в основном сами восточные дирхемы. Трудно объяснить иначе эту переделку, не ставившую перед собой задачу создать новую монету, резко отличную от прежнего вида.

На Руси на перемены качества вновь приходившей монеты реагировали, изменяя определенным образом денежный счет, а временами и вовсе отказываясь от него и рассматривая монету как весовое серебро.

Рис. 20. Весы со складным коромыслом из могильника близ г. Люцина Витебской губ. Раскопки 1890–1891 г.

Здесь следует заметить, что было бы крайне неверным упускать из виду исторический характер развития денежного обращения, и для рассматриваемого периода русской истории видеть повсюду единый подход населения к монете и совершенно единообразное понимание ее платежной роли. Нет сомнения, что существовали не только зависевшие от уровня экономического развития местные (территориальные) различия и особенности в этой области, но и достаточно резкие различия социального порядка — в крупных центрах и на периферии, в городе и в деревне и т. д. Опираясь на доступный нам материал (клады, древние акты), мы имеем возможность отмечать лишь наиболее четко проявляющиеся существенные изменения в процессеформирования товарно-денежных отношений. В исторической литературе можно встретить утверждение, что в течение всего периода обращения дирхемов на Руси их рассматривали в основном не как платежные единицы — монеты, а лишь как одну из форм измельченного серебра и что платежи серебром-монетой производились только по весу. При этом указывают на ряд случаев, когда вместе с дирхемами в кладах находили миниатюрные чашечные весы (вроде так называемых «аптекарских») и гирьки. Пользуясь ими, несомненно, взвешивали монеты, но как и для чего? Ведь именно монета из драгоценного металла вообще немыслима без строгого учета и поверки ее веса — особенно в тех случаях, когда в обращении находятся сходные по внешнему виду, но разновесные монеты.

Дошедшие до нас вместе с древними монетами маленькие вески по своему виду и емкости ближе всего к хорошо известным монетным весам со специальными наборами гирек, которые имели широкое применение в торговой практике даже еще в XIX в. и предназначались исключительно для поверки веса монеты, но не для отвешивания ее. Кто-нибудь может возразить, что монетные весы XVII–XIX вв. располагали специальными наборами гирек — «экзагиев», т. е. весовых эталонов для монет различных достоинств, тогда как в кладах XI в. гирьки никогда не соответствуют весу единичных монет. Но поздние весы предназначались, в основном, для поверки высокоценной золотой монеты, юстировка (выверка веса) которой во все времена стояла очень высоко, а средневековая серебряная монета никогда не знала юстировки и чеканилась аль марко, т. е. в среднем, в расчете на выход определенного количества монет из определенного веса серебра; поэтому и поверять вес такой монеты можно только по навеске, т. е. по средней пробе, взятой из массы монет. Здесь подход такой же, как, скажем, при определении сортности зерна по навеске, в которой подсчитывается количество зерен. Прикинув, сколько монет уравновешивается той или иной гирькой, или двумя, тремя различными гирьками, поверяющий устанавливал, с какой монетой он имеет дело. Таким образом, присутствие весов и гирек в древних кладах по существу лишь служит лишним подтверждением того, что дирхемы для Древней Руси были монетами в основном смысле этого слова.

Рис. 21. Монетные весы менялы XVIII в. Голландия.

Высказывалось и такое мнение, что многочисленные клады дирхемов на Руси не являются в полном смысле памятниками ее экономики, а лишь служат свидетельством транзита через ее территорию, и что зарывание их «на торговых путях» имело будто бы чисто вынужденный характер в опасной обстановке путешествий через Русь восточных купцов, направлявшихся на Запад. Если сторонники этого странного мнения сравнят количество кладов, открытых на территории Руси и за ее западными рубежами, им ничего не останется, как признать, чтоо крайней мере, половина этих купцов зарывала свои сокровища по дороге, и весь вопрос сведется к тому, на какой день пути упрямым путешественникам предстояло это сделать… Однако в действительности дело обходилось без разбойничьих засад, погонь и прочей романтики, да и без самих восточных купцов; важная роль внутренней русской торговли в транзите восточной монеты на Запад бесспорна, а древние восточные авторы, хорошо знавшие Болгар, о подобных путешествиях почти ничего не сообщают.

Рис. 22. Монетные весы первой половины XIX в. Франция.

Если некоторая часть дирхемов, как считают, приходила в Прибалтику и Скандинавию даже своим путем, вовсе минуя Русь, то западные (польские, прусские) клады дирхемов приходится все-таки рассматривать в основном как прошедшие через Поволжье и собранные из монет, которые притекали непосредственно из русского обращения. Только таким образом эти монеты могли «захватывать» с собой на запад и редкие древнерусские монеты, болгарские дирхемысасанидскиедрахмы. Те и другие в данном случае играют роль своего рода «радиоактивных изотопов», позволяющих нам через века видеть, как перемещались некогда массы серебра на Руси. Клады русских находок нередко включают в себя типично русские предметы — монеты с ушками, обломки бытовавших здесь серебряных изделий, бусы и тому подобный местный материал. Нельзя исключать возможность и того, что некоторая часть восточных монет русских находок успела побывать в Западной Европе и уже оттуда вернулась на Русь. Ведь речь идет не о каком-то прямолинейном движении вроде полета пули, а об обращении монеты.

Византийские монеты. Очень редкими в денежном обращении Руси рассматриваемого периода были византийские серебряные монеты, чеканка которых в самой Византии была довольно ограниченной. Лишь в кладах конца периода обращения дирхема византийские серебряные милиарисии X — начала XI в. встречаются несколько чаще. На этих монетах чаще всего на одной стороне изображены два императора, другая занята надписью. Но известны довольно многочисленные находки кладов и отдельных экземпляров золотых византийских монет — номизм (солидов). Именно последние оказали влияние на создание типа древнейших русских золотых и серебряных монет периода наивысшего расцвета древнерусского государства, что после признания христианства господствующей религией на Руси и не удивительно. Но экономически этот замечательный раздел русской нумизматики теснейшим образом связан с длительным, периодом обращения восточной монеты на Руси.

Рис. 23. Византийские монеты. 1 — серебряныймилиарисий, 2, 3 — золотые номизмы (солиды) имп. Василия II и Константина VIII (976-1025).

Древнейшие русские монеты. В 1792 г. стала известна первая древнерусская монета — сребреник Ярослава, найденный собирателем в Киеве среди церковных привесок к иконе. Первая золотая монета князя Владимира была приобретена в 1796 г. тоже в Киеве, у солдата, хранившего ее как подарок матери. Она успела получить некоторую известность среди собирателей, прежде чем новый владелец потерял ее. Тем временем, еще в 1804 г. в Пинске нашли клад золотых византийских монет XI в. Среди двадцати монет, присланных находчиком в Эрмитаж, было несколько золотых монет Владимира. Никакого понятия о научном значении кладов тогда не существовало; отделив 8 «не представлявших интереса» дублетов, в коллекцию византийских монет вложили только 12, среди которых находились и 4 монеты Владимира. Принадлежность этих монет к Пинскому кладу удалось установить только недавно.

В конце 20-х гг. XIX в. появилось еще несколько монет: две серебряных монеты Владимира нашли в Борисполе на Украине, и по одной — на Цимлянском городище (древний Саркел — Белая Вежа) и в Польше — в составе Ленчицкого клада; еще несколько монет Владимира и одна Ярослава оказались у собирателей — без данных о происхождении. Они вызывали все больший интерес, и вскоре разгорелись споры относительно их принадлежности. Признанные авторитеты в области нумизматики считали их болгарскими или сербскими. В 1852 г. был найден ставший знаменитым Нежинский клад — около 200 серебряных монет, который и решил спор не в пользу «авторитетов». В настоящее время может быть установлена принадлежность к этому кладу около сотни сохранившихся монет. В 1876 г. разошелся по рукам собирателей еще один клад, найденный в Киеве. О последней крупной находке — Митьковской, сказано выше.

Попытка создать собственную монету за счет накопленного князьями запаса привозного металла была предпринята в конце X в., в то время, когда после первоначального широкогоспространения дирхемов приток их в Южную Русь резко сократился. Но в выпуске этих монет наряду со стремлением пополнить обращение несомненная и немаловажная роль принадлежала и чисто политическим мотивам, поскольку выпуск собственной монеты был своеобразным провозглашением суверенности восточно-славянской державы: об этом ярко свидетельствует сам вид этих монет и их оригинальные декларативные надписи. При несомненном общем влиянии типа византийских монет X в. древнейшие русские монеты с их славянскими надписями, портретами князей и с обязательным помещением так называемого «родового знака Рюриковичей», хорошо известного по многим другим памятникам Древней Руси, представляют очень своеобразноесамобытное явление.

Рис. 24. Златник Владимира I и его сребреник раннего типа. Конец X в.

В настоящее время известно примерно десять золотых и больше двухсот пятидесяти серебряных русских монет X–XI вв. По более или менее заметным особенностям композиции последние делятся нанесколько типов, но штемпели для чеканки (вероятно, бронзовые) были так нестойки, что их постоянно перерезывали заново, или почти заново. Отсюда и низкое качество чеканки многих монетмножество мелких разновидностей. Многократное копирование неопытными мастерами, которые зачастую забывали даже о том, что на штемпеле нужно все резать в зеркальном порядке, прежде всегосказывалось на надписях, которые становились просто неузнаваемыми. Наши монеты X и XI вв. составляют наиболее обильную древнейшую группу памятников русской письменности, но изучение их в этом отношении еще далеко не закончено и надписи многих монет остаются непрочтенными [1].

Монетные надписи по самому их назначению не могут давать большой простор для полета фантазии. Они всегда очень однообразны, особенно у средневековых монет. Поэтому, располагая многими вполне четкими надписями разновидностей наших монет, мы можем составить достаточно ясное представление об общей эволюции эпиграфической формулы и не опускать руки, если на той или иной монете надпись плохо отчеканилась, или даже и при хорошей сохранности представляет набор непонятных значков. Иное дело имена, входящие в эти надписи: их не угадаешь. Не вызывает никаких сомнений чтение имен: Владимир, Святополк и Ярослав. Но последнее имя находится на монетах особого вида, отличающихся и фактурой и содержанием надписи. Еще одну надпись читают и «Георгий Петрос», но и то и другое толкование далеки от полной убедительности.

В чеканке основной, наибольшей группы этих монет, принадлежащей собственно Киевской Руси, судя по составу кладов, эволюции монетного типа и некоторым другим наблюдениям, существовал небольшой перерыв. Они чеканились в конце X, а затем в начале XI в. Сперва чеканились золотые монеты — так называемые златники [2] и серебряные, которые принято называть сребрениками — те и другие с изображением на одной стороне Иисуса Христа, а на другой — князя, над плечом которого находится небольшой родовой знак. Надпись вокруг портрета имела две формулы: 1 — «Владимир, а се его злато» — для золотых монет и «Владимир, а се егосребро» — для серебряных и 2 — «Владимир на столе» (т. е. на престоле) — для тех и других. На другой стороне — «Иисус Христос». Позже, в начале XI в. золотые монеты уже не чеканились, а на серебряных одна сторона отведена портрету князя, сидящего на «столе», а другую целиком занимает знак — как печать или герб державы. Бросается в глаза четкое смысловое соответствие изображению надписи, получившей дальнейшее развитие: «Владимир (или Святополк) на столе, а се его серебро».

[1] В начале 1960 г. в газетах и передачах по радио неоднократно сообщалось о поразительных открытиях в области изучения надписей на древнерусских монетах. За этими сообщениями стоит одна из многих попыток с ходу справиться с загадками, которые ставит эпиграфика наших монет.

[2] Вес златника византийского солида X–XI вв. и русской золотой монеты (около 4 г) надолго стал русской единицей веса под названием золотник (4,266 г).

Многие монеты, принадлежащие к разновидностям описанного типа, как указывалось, имеют надписи или совершенно нечитаемые, или допускающие различные их толкования. Попыткам «разверстать» неясные монеты по нескольким центрам Древней Руси, опираясь на эпиграфические догадки, очень мешает слишком уж большая технико-производственная общность монет любых видов (кроме монет Ярослава). Все они чеканены сопряженными штемпелями, т. е. с применением щипцов, в которых штемпели крепились в постоянном положении, а кружки для чеканки не вырезывались, как обычно, из листа, а отливались в складных двусторонних формах; именно этим объясняется присутствие на многих кружках отверстий-«свищей».

Рис. 25. Сребреники Владимира I начала XI в. На монетах 4–5 видны дефекты, возникшие при отливке кружков.

Идейная насыщенность изображений и надписей первых русских монет делается особенно очевидной при сравнении их с любыми другими первыми монетами средневековых государств Европы. Выше говорилось уже о болгарских дирхемах, повторявших в основном привычный тип иноземной монеты. Точно так же и варварские государства Западной Европы начинали чеканку собственной монеты с простого копирования типа поздне-римской монеты, только постепенно приходя к пониманию пропагандистских возможностей собственной государственной монеты.

Некоторые ученые приписывали любые золотые и серебряные монеты с именем Владимира Владимиру Мономаху; другие предпочитали поделить их между Владимиром I и Мономахом, заполнив период между их правлениями остальными монетами с темными надписями. Но с точки зрения общих закономерностей развития денежного обращения Древней Руси чеканку всех видов этих монет едва ли можно уложить в срок больший, чем полстолетия, а метрология сребреников связана с метрологией дирхемов, сошедших на нет в X в. Последовательность чеканки монет разных типов твердо устанавливается благодаря находке нескольких перечеканенных монет: понятно, что наложенный сверху штемпель всегда моложе основного, а наиболее ранние типы композиционно накрепко связаны с византийскими монетами только X, но никак не XII в. Наконец, сам «державный» характер этой чеканки делает более убедительным отнесение ее к эпохе наивысшего расцвета Киевской державы, а не ко времени ее распада; состав всех кладов иноземных монет, в которых были встречены сребреники, только подтверждает это. В настоящее время можно считать твердо установленным, что чеканку начал Владимир I в X в. и продолжал в течение почти всего правления. В таком случае к его чеканке примыкает и кратковременная чеканка монет от имени Святополка Окаянного.

Рис. 26. Сопряженные штемпели в виде щипцов (римские).

Принадлежность Ярославу хотя бы части многих остающихся без точного определения монет этой группы казалась бы вполне естественной, поскольку ясно написанное его имя находится на особой разновидности древнерусских монет. Однако именно особенность этого монетного типа и его топографических данных и позволяет оставить попытки приписывать какие-либо из не поддающихсяточному определению монет киевской чеканке Ярослава, а относить их все ко времени княжения Владимира.

Ясная надпись «Ярославлесребро» на монетах Ярослава вокруг знака вовсе не упоминает о «столе». Только одна монета найдена в Киеве, да и то не в земле, а как подвеска к иконе, тогда как все остальные тяготеют к северо-западному краю древнерусского государства: одна найдена в земле поблизости от древнего Юрьева (Тарту), другая — на острове Саарема; есть указания и о находке в Петербургской губернии. Известно несколько подражательных монет, происходящих из Скандинавии. «Ярославле сребро» и относятоэтому к периоду княжения Ярослава в Новгороде — под рукой Владимира, занимавшего русский стол. Подобно тому, как на монетах описанного выше раннего киевского типа помещалось изображение Христа, здесь другая сторона занята изображением христианского покровителя Ярослава — святого Георгия.

Рис. 27. Сребреники XI в. со спорными надписями.

Рис. 28. Сребреник с именем Святополка, XI в. Рис. 29. Ярославлесребро. Новгород, начало XI в.

В монетном производстве всей Европы XI в. сребренники Ярослава представляют своего рода феномен по мастерству исполнения монетного штемпеля. Превосходный по сохранности экземпляр эрмитажного собрания, несмотря на наличие точных данных о находке в земле, способен вызвать даже подозрения: не поздняя ли это подделка? Но Берлинскому музею принадлежит обрезок совершенно такой же по сохранности монеты. Он происходит из клада.

Еще одну наиболее редкую группу дошедших до нас древнерусских монет представляют найденные только на Тамани и известные всего в нескольких экземплярах монеты тмутараканского князя Олега-Михаила (около 1078 г.). Их тип совсем особый. Изображение архангела Михаила сопровождается на другой стороне строчной надписью: «Господи, помози Михаилу». Чеканку этих собственных монет в Тмутараканском княжестве, по-видимому, подготовило изготовление подражательных монет по образцу некоторых византийских X–XI вв.

Рис. 30. Монета Тмутараканского князя Олега-Михаила (около 1078 г.)

Большая самобытность наших древнейших монет подтверждается и наблюдениями как в области стиля их изображений, так и техники изготовления. Штемпели для чеканки вырезались, без сомнения, русскими мастерами, имевшими свои художественные традиции и зачастую знавшими русскую грамоту.

Клады и отдельные находки древнейших русских монет обнаружены не территории Древней Руси (от Тамани до новгородских земель), а отдельные монеты — далеко за пределами Руси: в Скандинавии, Прибалтике, Польше, Германии. Они составляют очень важную группу памятников русской культуры и истории древнерусского государства. Но как экономическое начинание выпуск их был несостоятелен: возродить денежное обращение на юге они не смогли; в северной же Руси обращение дирхемов было сменено обращением западноевропейских монет X–XI вв.

Западноевропейские средневековые монеты. В кладах северной Руси (примерно от верхнего течения Днепра и выше) монеты Востока встречаются с первыми монетами, приходившими с Запада, и быстро уступают место последним. Серебряные денарии XI — начала XII в. многочисленных светских и духовных правителей феодальной Европы, главным образом германских государств и англосаксов, исключительно богато представлены в русских кладах, количество которых очень велико. Встречаются денарии и в погребениях — в качестве подвесок-украшений, или как деньги, необходимые умершему в загробной жизни. В южной Руси известны лишь единичные находки кладов с денариями.

Рис. 31. Западноевропейские денарии. 1 — Архиепископство Кельн, Оттон II (973–983). 2 — Англия, Этельред II (978-1013 и 1014–1016). 3 — Фрисландия, монетный двор Докум, граф Бруно III (1038–1057). 4 — Венгрия, Стефан I (1000–1038). 5 — Чехия, Бретислав I (1028–1055).

На денариях помещались разнообразные, но грубо выполненные изображения — креста, людей, зданий, разных предметов, буквенные монограммы и т. д. Трудно читаемые латинские надписи содержат имена правителей, а на некоторых монетах бывает и имя монетчика или чиновника, ведавшего выпуском монеты.

Обращение денариев на несколько более ограниченной, чем прежде, территории сменило обращение дирхемов. Монетные клады более или менее ярко отражают этот процесс. В качестве небольшой примеси во многих кладах денариев могут встречаться оставшиеся от прежнего обращения дирхемы, иногда даже обрезанные под размер новых монет, вес которых значительно уступал весу среднего дирхема, а также немногочисленные византийские серебряные монеты, появившиеся на Руси еще в конце периода обращения дирхема. В одном лодейнопольских кладов оказалась даже древнегрузинская монета царя Давида Куропалата. Во многих кладах отмечено присутствие гладких серебряных кружков, имеющих размер и вес денария, но вовсе не подвергавшихся чеканке. Высказывалось мнение, что они попадали в обращение только по недосмотру при чеканке на монетных дворах Западной Европы; но нельзя исключить возможность, что они представляют собой попытки местного производства монеты в Восточной Европе за счет случайных ресурсов серебра.