ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Возвращусь к упоминанию кое-чего, случившегося у нас с исмаилитами в крепости Шейзар [375].

В этот день один из моих двоюродных братьев, по имени Абу Абдаллах ибн Хашим, да помилует его Аллах, проходя мимо, увидел в башне дома моего дяди одного батынита, с которым были меч и щит. Дверь дома была открыта, и снаружи стояло много народа из наших товарищей, но ни один из них не осмеливался войти к исмаилиту.

Тогда мой брат сказал одному из стоявших: «Войди к нему». Тот вошел, но батынит немедля ударил его мечом и ранил. Наш товарищ вышел раненый, и Ибн Хашим сказал другому: «Войди к нему». Тот вошел, но батынит опять ударил его мечом и ранил, и воин вышел в таком же виде, как вышел его товарищ. Мой двоюродный брат воскликнул: «О начальник Джавад, войди к нему!» – «Эй, распорядитель, – сказал Ибн Хашиму батынит, – а ты сам почему не входишь? Посылаешь ко мне других людей, а сам стоишь на месте. Входи, распорядитель, чтобы самому посмотреть». И Джавад вошел к нему и убил его. [247]

А этот Джавад был нашим судьей а спорах и доблестным борцом, но над ним протекло только немного лет, и я опять увидел его в Дамаске в пятьсот тридцать четвертом году [376], он торговал фуражом и продавал ячмень и солому. Джавад стал стар, как протертый бурдюк, и не мог даже отогнать мышей от своего товара.

Чего только не делается с людьми! Я удивился тому, с чего начал Джавад, и тому, что с ним сталось в конце его дел и в какое состояние его привела долгая жизнь. Я не знал, что болезнь старости есть нечто общее всем и что она нападает на каждого, о ком забыла смерть, но когда я добрался до вершины девяноста, и течение лет и дней исчерпало мои силы, я сделался таким же, как Джавад, торговец фуражом, и стал непохож на щедрого [377] и расточительного. Слабость пригвоздила меня к земле, и одна часть моего тела вошла от старости в другую, так что я не узнал самого себя и стал вздыхать о том, чем я был вчера.

Я сказал, описывая свое состояние, такие стихи:

Когда я дошел до жизненного предела, которого раньше желал, я стал жаждать смерти.

Благодаря продолжительности жизни у меня не осталось силы, чтобы дать отпор превратностям судьбы, когда они на меня нападают.

Мои силы ослабли, и два моих верных союзника – мое зрение и мой слух – предали меня, когда я достиг этого предела.

Когда я встаю, мне кажется, что я подымаю гору, а при ходьбе я иду, как закованный в цепи.

Я тащусь, держа палку в той самой руке, которую я знал раньше несущей в сражении копье и меч из индийской стали.

Я провожу ночь на мягкой постели, но не сплю и ворочаюсь, словно я лежу на скалах.

Человека переворачивает жизнь, и, достигнув полного совершенства, он опять возвращается к тому, с чего начал. [248]

А в Мисре я сказал, проклиная в жизни покой и отдых, которые так быстро и поспешно оканчиваются:

Посмотри, как превратности судьбы приучили меня, после того как я поседел, к привычкам, не похожим на прежние.

В перемене воли судьбы заключается назидание, да и какое положение не меняется с течением дней?

Я был факелом войны, и всякий раз, когда она угасала, я разжигал ее, высекая белыми клинками огонь из головы врага.

Моей заботой было нападать на соперников, которых я считал добычей, отданной мне на растерзание, а они страшились меня.

В страшной схватке я двигался быстрее, чем ночь, я был стремительнее потока и тверже в бою, чем судьба.

А теперь я стал, как томная девушка, возлежащая на мягких подушках за покрывалом и пологом.

Я почти загнил от долгого отдыха, подобно тому как индийский меч ржавеет от продолжительного пребывания в ножнах.

После кольчуг войны я закутан в плащи из дабикских [378] материй. Горе мне и этим плащам!

Я не ищу довольства и не добиваюсь его, мне нет до благосостояния яи дела, ни заботы.

Я не хочу достигнуть славы в спокойствии или добиться высокого положения, не разбив в куски белых мечей и копий.

Я полагал, что в жизни новое не стареет и тот, кто силен, не слабеет, и что, когда я вернусь в Сирию, окажутся мои дни такими же, как раньше, и время их не изменит после меня. Но когда я вернулся, то лживыми оказались обещания моих надежд, и рассеялись эти предположения, словно блестящее марево. О боже, прости за эти случайные слова, вырвавшиеся вследствие заботы, которая меня постигла, а затем рассеялась!

Возвращусь же к тому, что меня занимает, и сброшу с себя гнет мрачной ночи. [249]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.