ПОЕЗДКА В СИРИЮ

ПОЕЗДКА В СИРИЮ

Везир аль-Малик аль-Адиль, да помилует его Аллах, приказал мне приготовиться, чтобы ехать к аль-Малик аль-Адилю Нур ад-Дину [33], да помилует его Аллах. Он сказал мне: «Ты возьмешь с собой денег и отправишься к нему, чтобы он осадил Табарию [34] и отвлек от нас франков. Тогда мы выйдем отсюда и опустошим Газу [35]». А франки, да покинет их Аллах, уже начали укреплять Газу, чтобы затем осадить Аскалон [36]. Я сказал тогда: «О господин, а если он будет отговариваться или какие-нибудь обстоятельства помешают ему, что прикажешь мне?» – «Если он осадит Табарию, – сказал аль-Адиль, – дай ему деньги, которые будут с тобой, а если что-нибудь помешает, собери сколько можешь воинов и ступай в Аскалон. Ты останешься там, воюя с франками, и напишешь мне о своем прибытии, чтобы я мог приказать тебе, что делать дальше». Он вручил мне [54] шесть тысяч египетских динаров и целый вьюк платьев из дабикских [37] материй, золототканых шелков, мехов серых белок, дамиеттской парчи и тюрбанов и отправил со мной нескольких бедуинов в качестве проводников, и я поехал, причем аль-Малик аль-Адиль избавил меня от тягостей пути, щедро снабдив всем необходимым, в большом и в малом.

Когда мы приблизились к аль-Джафру [38], проводники сказали мне: «Вот место, где, наверное, есть франки». Я приказал двум проводникам сесть на махрийских [39] верблюдов и отправиться впереди нас к аль-Джафру. Прошло немного времени, и они вернулись, а верблюды точно летели под ними. Они кричали: «Франки у аль-Джафра!» Я остановился и собрал верблюдов, везших мою поклажу, и попутчиков, которые были со мной, и отвел их к западу. Затем я отобрал шестерых всадников из моих рабов и сказал им: «Поезжайте впереди, а я поеду за вами следом». Они поскакали, а я ехал за ними; один из них возвратился ко мне и сказал: «Никого нет у аль-Джафра; может быть, они увидели бедуинов?» Проводники стали с ним препираться. Я послал людей вернуть верблюдов и двинулся дальше.

Когда я прибыл к аль-Джафру, то нашел там воду, луга и деревья. Из травы вдруг поднялся человек в черной одежде, и мы его забрали. Мои спутники рассыпались и захватили еще другого мужчину, двух женщин и двух детей. Одна из женщин подошла ко мне, схватила меня за платье и сказала: «О шейх, я под твоей защитой!» – «Ты в безопасности, – успокоил я ее. – Что с тобой?» Она сказала: «Твои товарищи взяли у меня материю, ревущего, лающего [40] и драгоценность». Я приказал слугам: «Кто взял у нее что-нибудь, пусть отдаст». Один из слуг принес кусок ткани длиною, может [55] быть, в два локтя, и она сказала: «Вот материя!» Другой слуга принес кусок сандарака. «Вот драгоценность!» – сказала женщина.

«А осел и собака?» – спросил я. Мне ответили: «Ослу связали передние и задние ноги и бросили его на лугу, а собака отпущена и бегает с места на место».

Я собрал всех захваченных и увидел, что они в крайне бедственном положении. Кожа высохла у них на костях. «Кто вы такие?» – спросил я их. Они отвечали: «Мы из рода Убейя», – а это один из родов бедуинов племени Тай. Они ничего не едят, кроме падали, и говорят про себя: «Мы – лучшие из арабов. У нас нет ни слоновой болезни, ни прокаженного, ни хворого, ни слепого». Когда у них останавливается гость, они закалывают для него животное и кормят его не своей пищей. Я спросил: «Что привело вас сюда?» Они сказали: «У нас в Хисме [41] зарыто несколько куч проса; мы пришли, чтобы его взять». – «Сколько же времени вы здесь?» – спросил я. «С праздника рамадана [42] мы здесь, – отвечали они, – и глаза наши не видели с той поры никакой пищи». – «Чем же вы живете?» – спросил я. Они ответили: «Истлевшим, – разумея гнилые, брошенные кости. – Мы толкли их и прибавляли к ним воду и листья лебеды (растение в той местности) и питались этим». – «А ваши собаки и ослы?» – спросил я. Они ответили: «Собак-то мы кормим нашей пищей, а ослы едят траву». – «Почему же вы не пошли в Дамаск?» – продолжал я. Они ответили: «Мы боялись чумы», – а чума не ужаснее того положения, в котором они находились. Все это происходило после праздника жертвоприношения [43]. Я не двигался с места, пока не подошли верблюды, и дал им часть припасов, которые были с нами. Потом я разрезал кусок полосатой материи, бывшей у меня на голове, и дал ее женщинам; они едва не сошли с ума от радости при виде пищи. «Не оставайтесь здесь, – сказал я им, – франки возьмут вас в плен». [56]

Во время пути с нами случилась удивительная вещь. Под вечер я сделал привал, чтобы совершить вечерние молитвы, сокращая их и соединяя [44]. Верблюды мои ушли дальше, а я остановился на пригорке и сказал слугам: «Поезжайте в разные стороны искать верблюдов и возвращайтесь ко мне, а я не сойду с этого места». Они разъехались и поскакали туда и сюда, но не видели их. Вскоре они вернулись ко мне и сказали: «Мы не нашли их и не знаем, куда они направились», – «Призовем на помощь Аллаха, да будет он превознесен, – сказал я, – и пойдем по звездам».

Мы двинулись вперед. Наше положение оттого, что мы были далеко от верблюдов в пустыне, стало очень затруднительным. Среди проводников был один человек по имени Джиззия, отличавшийся бойкостью и сообразительностью. Когда мы задержались в пути, он понял, что мы от них отбились. Тогда он вытащил кремень и стал высекать огонь, сидя на верблюде. Искры из огнива разлетались туда и сюда, так что мы увидали их издали и шли на огонь, пока их не догнали. И если бы не милость Аллаха и не то, что он внушил этому человеку, мы бы погибли.

По дороге со мной случилось следующее. Аль-Малик аль-Адиль, да помилует его Аллах, сказал мне: «Пусть проводники, которые будут с тобой, ничего не знают о деньгах». Тогда я положил четыре тысячи динаров в мешок на седло мула, которого вели на поводу, и поручил его слуге, а две тысячи динаров, золотую уздечку и деньги, на путевые расходы и магрибинские [45] динары положил в мешок на седло лошади, которую вели за мной, и отдал ее другому из слуг. Во время привала я клал мешки на ковер и набрасывал сверху его концы, а поверх я клал другой ковер и спал на мешках. Когда надо было ехать, я поднимался раньше своих спутников, шел к слугам, которые охраняли мешки, [57] и отдавал их им. Когда же они привязывали их к животным, я садился на коня, будил моих спутников, и мы приготовлялись к отъезду.

Как-то мы остановились на ночь в пустыне Сынов Израиля [46]. Когда я поднялся, чтобы выезжать, пришел слуга, который вел на поводу мула, взял мешок и бросил его мулу на спину. Сам он обошел кругом животного, желая затянуть подпруги, но мул вырвался и поскакал с мешком на спине. Я вскочил на коня, которого уже подвел мой стремянный, и крикнул одному из слуг: «Поезжай, поезжай!» Сам я поскакал за мулом, но не догнал его. Он был силен, как дикий осел, а моя лошадь уже устала от дороги. Мой слуга догнал меня, и я сказал ему: «Поезжай за мулом вон туда!» Он поехал, возвратился и сказал: «Клянусь Аллахом, господин, я не видел мула, а нашел вот этот мешок и поднял его». Я сказал ему: «Мешок-то я и искал, а мул – не велика потеря!» Я вернулся к стоянке, и оказалось, что мул уже прискакал, он вошел в стойло лошадей и встал на свое место. Он хотел только погубить четыре тысячи динаров.

На нашем пути мы достигли Босры [47], и оказалось, что аль-Малик аль-Адиль Нур ад-Дин, да помилует его Аллах, у Дамаска. В Босру уже прибыл эмир Асад ад-Дин Ширкух [48], да помилует его Аллах. Я отправился с ним к войску и прибыл туда в ночь на понедельник. Наутро я уже беседовал с Нур ад-Дином о том, для чего приехал к нему. Он сказал мне: «О Усама, жители Дамаска – враги, и франки – враги, и я не спасусь от них, если войду между ними». Я попросил его: «Позволь мне набрать отряд из воинов, которым нет доступа в регулярное войско, я возьму их с собой и возвращусь, а ты пошли со мной кого-нибудь с тридцатью всадниками, чтобы все было от твоего имени». – «Делай так», – сказал он. До следующего понедельника я набрал восемьсот шестьдесят всадников. Я взял их с собой и отправился [58] в земли франков. Мы делали привал по сигналу трубы и по сигналу же отправлялись снова в путь. Нур ад-Дин послал со мной эмира Айн ад-Даула аль-Ярукия с тридцатью всадниками.

По пути я проехал мимо аль-Кахфа и ар-Ракима [49]. Я сделал там остановку и вошел помолиться в мечеть, не входя в находящийся там узкий проход; один из бывших со мной турецких эмиров по имени Бершек захотел войти в эту узкую щель. Я сказал ему: «Что тебе там делать, молись снаружи». – «Нет бога, кроме Аллаха! – воскликнул он. – Порождение греха я что ли, чтобы не войти в эту теснину?» – «Что ты такое говоришь?» – спросил я. Он отвечал: «Это такое место, что в него не войдет сын прелюбодеяния, не сможет войти». Его слова заставили меня встать и войти в это место. Я помолился там и вышел, хотя Аллах знает, что я не верил тому, что он сказал. Потом подошло много солдат, и все входили туда и молились.

Со мной в войске находился Барак аз-Зубейди, у которого был черный раб, очень набожный и много молившийся; это был самый тощий и худой человек. Он подошел к этому месту и старался изо всей мочи войти туда, но не оказался в состоянии это сделать. Бедняга плакал, печалился и убивался, но принужден был вернуться, не смогши войти.

На заре, едва мы достигли Аскалона и сложили свою поклажу в месте общественной молитвы, как на нас напали франки. К нам вышел Насир ад-Даула Якут, правитель Аскалона, и крикнул: «Уберите, уберите вашу поклажу!» Я спросил его: «Ты боишься, что франки у нас ее отымут?» – «Да», – сказал он. «Не бойся, – возразил я, – они видели нас в пустыне и шли с нами рядом, пока мы не достигли Аскалона, и мы их не боялись. Станем ли мы бояться их теперь, когда мы у своего города!»

А франки постояли в отдалении некоторое время и вернулись в свои области. Они собрали против нас войско и двинулись на нас с конницей, пехотой и палатками, [59] желая осадить Аскалон. Мы выступили против них. Пехота из Аскалона также пошла с нами. Я объехал отряд пехотинцев и сказал им: «О товарищи, возвращайтесь к своим стенам и оставьте нас с франками! Если мы победим, вы присоединитесь к нам, а если одержат верх франки, вы останетесь в целости за своими стенами». Они не пожелали вернуться, и я оставил их и отправился к франкам. Те уже разложили свои палатки, чтобы разбить их и стать лагерем, но мы окружили их и не дали им даже времени снова свернуть полотнища. Они бросили их так, как они были, развернутыми, и стали отступать. Когда они отошли на некоторое расстояние от города, за ними погнались отряды жителей, у которых не было ни стойкости, ни численности. Франки повернули назад, напали на них и убили некоторых из них. Пехотинцы, которых я отсылал и которые не желали вернуться, обратились в бегство и побросали свои щиты. Мы настигли франков, повернули их назад, и они возвратились в свою область поблизости от Аскалона. Бежавшие пехотинцы вернулись, упрекая друг друга и говоря: «Ибн Мункыз оказался опытнее нас. Он говорил нам: „Возвратитесь“. Но мы не пожелали это сделать и обратились в бегство и покрыли себя позором».

Мой брат Изз ад-Даула Абу-ль-Хасан Али [50], да помилует его Аллах, был со своими товарищами среди тех, кто отправился со мной из Дамаска в Аскалон. Он принадлежал к числу славных мусульманских всадников, да помилует его Аллах, и сражался за веру, а не за земные блага. Однажды мы вышли из Аскалона, желая сделать набег на Бейт-Джибриль [51] и сразиться с жителями. Мы прибыли туда и сразились с ними, но, возвращаясь в город, я увидел что-то очень неладное. Я остановился со своими спутниками; мы высекли огонь и бросили его на гумно. Потом мы стали переходить с места на место. Войско шло впереди меня. Франки, да [60] проклянет их Аллах, собрались сюда из всех крепостей, которые были расположены вблизи. Там было много конницы франков, и они намеревались осаждать Аскалон и днем и ночью. Они двинулись на наших товарищей, и один из всадников подскакал ко мне, крича: «Пришли франки!» Я направился тогда к товарищам, к которым уже подходили передовые отряды франков. А франки, да проклянет их Аллах, самые осторожные люди на войне. Они взобрались на пригорок и остановились там, а мы поднялись на другой пригорок, расположенный напротив. Между возвышенностями лежала равнина, где проходили наши отбившиеся солдаты и сторожа запасных животных, под самыми франками, но ни один всадник не опустился к ним, страшась засады или военной хитрости. А если бы они спустились, то могли бы захватить всех до последнего человека. Мы стояли против них в малом числе, так как наше войско ушло вперед, спасаясь бегством. Франки тоже стояли на пригорке, пока не закончился переход наших товарищей; потом они пошли на нас, и мы отступили перед ними, ведя бой. Они не особенно упорно преследовали нас, но того, чья лошадь останавливалась, убивали, а кто падал, того брали в плен. Затем они ушли от нас. Аллах, да будет ему слава, предопределил наше спасение из-за их осторожности. Если бы мы были в таком же числе и победили их так, как они победили нас, то мы бы уничтожили их.

Я оставался в Аскалоне, воюя с франками, четыре месяца. Мы напали тогда на город Ябне [52], убили там около ста человек и захватили пленных. В конце этого времени пришло письмо от аль-Малик аль-Адиля, да помилует его Аллах, призывавшее меня к нему. Я отправился в Миср, а мой брат Изз ад-Даула Абу-ль-Хасан Али, да помилует его Аллах, остался в Аскалоне. Войско Аскалона выступило в поход на Газу, и он принял смерть на поле битвы, да помилует его Аллах. А был он одним из ученых среди мусульман и благочестивейшим из их витязей. [61]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.