Глава 5. ПИКИРОВКИ НА СЕКРЕТАРИАТАХ

Глава 5. ПИКИРОВКИ НА СЕКРЕТАРИАТАХ

Сравнивая, как вели заседания Секретариата Дзасохов и Шенин, сразу скажу, что Дзасохов пытался исходить из той новой роли, которая отводилась КПСС после отмены шестой статьи Конституции СССР. Александру Сергеевичу все более-менее удавалось. Может быть, потому, что на практической партийной работе он пробыл недолго и над ним не висел груз прежних представлений. Другим членам Секретариата, которые длительное время руководили обкомами, это давалось труднее. Не был здесь исключением и Олег Семенович. Ведь он привык решать все. А тут предлагаются какие-то странные формулировки: просить коммунистов, работающих, к примеру, в Министерстве культуры, обратить внимание на то-то и то-то. Непривычно.

Первое заседание Секретариата, которое вел Шенин в отсутствие Ивашко, состоялось седьмого августа 1991 года. Как всегда, за день до заседания, из общего отдела принесли материалы к повестке дня. Вопросы, которые предполагалось рассмотреть, удивили своей технологичной направленностью. О тревожном положении дел в энергетике. Об обеспечении политики ценового паритета между сельским хозяйством и другими отраслями экономики страны. Третий еще куда ни шло — о направлениях работы КПСС с ветеранскими организациями. Я недоумевал: какое отношение имеют к ЦК первые два вопроса? Они должны рассматриваться в Кабинете министров, а не в ЦК КПСС.

Мое волнение объяснялось предчувствием сложности отражения того, что произойдет на Секретариате, в сообщении для печати, подготовка которого вменялась в мои обязанности. Чутье не обмануло меня. Перейдя из своего шестого подъезда в первый по внутреннему коридору, на четвертом этаже возле кабинета Шенина столкнулся с одним из его помощников.

— Хорошо, что я вас встретил,— обрадованно сказал он. — Набирал ваш номер, но вы уже, наверное, вышли. Вы, конечно, обратили внимание, на характер вопросов, вынесенных на Секретариат? Давайте условимся так: при всей их кажущейся технологичности это политические вопросы. С этих позиций следует исходить при подготовке сообщения в печать. Делайте упор на политические аспекты проблем. Поняли?

— Да. У меня вот только вопрос: на заседание приглашена большая группа крупных хозяйственных деятелей. Министры, даже заместитель главы Кабинета министров Рябев, по-моему, есть. Наверняка они будут выступать. Их называть в сообщении?

— Конечно. А какие есть сомнения?

— С одной стороны, присутствие специалистов и руководителей при обсуждении проблемы придаст ему веса, деловитости, практической направленности. А с другой, начнутся упреки: партия, мол, опять в управление народным хозяйством полезла. Сколько уже у меня таких случаев было. А кто виноват? Пишущий сообщение.

Помощник потрепал меня меня по плечу:

— Не беспокойтесь. Пусть это вас не волнует. Творческого вам успеха. Пока. Извините, я тороплюсь. Значит, мы условились? Поняли, как надо писать?

Понять-то я понял, только вот не ясно, как сами приглашенные отнесутся к тому, чтобы их имена упоминались в газетном отчете с заседания Секретариата ЦК. Придется ведь кратко излагать их выступления. В последнее время я все чаще сталкивался с нежеланием выступающих видеть свои фамилии в таких материалах. Сами они, разумеется, мне об этом ничего не говорили. Просто заходил ко мне в кабинет кто-либо из соседнего отдела, раньше ведавший делами этого министерства, и передавал просьбу руководства. «Нельзя подставлять наших людей, — убеждали меня ходоки-ведомственники, — иначе им худо будет в своих организациях. Ага, скажут, вот куда они ходят— на Старую площадь!»

Поначалу мне эти ходатайства представлялись дикими. Чего бояться? Ведь люди об общем деле пекутся. Дожили — скрывать надо, что человек в ЦК пришел. А потом привык. Мало ли из каких соображений это делается? Не исключено, что высшего порядка. И только после пришло прозрение. Какие там высшие соображения! Самые элементарные шкурные интересы — как бы с демократами не рассориться и старые связи с ЦК КПСС не потерять. Кто его знает, всякое может быть в нашей стране. Как бы не пролететь невзначай. Московские чиновники многомудры и многоопытны, для них главное— удержаться на плаву при любых переменах. А я-то, наивный провинциал, тоже делал значительную мину. Мол, как же, как же, посвящен...

Зал заседаний Секретариата находился на пятом этаже, рядом с кабинетом Горбачева. В просторной комнате перед входом в зал толпилось немало народу. Я подошел к группе главных редакторов газет и журналов. Поприветствовали друг друга, обменялись новостями. Поодаль стояла группа заведующих отделами. В дальнем углу комнаты виднелись незнакомые лица — явно приглашенные. На двух столиках, стоявших в разных концах «предбанника», выстроились батареи бутылок с минеральной водой и хрустальные стаканы. Обычно за время работы Секретариата бутылки меняли несколько раз, особенно летом.

У секретарей был свой вход, и они, как правило, пользовались им. Правда, некоторые нарушали установившуюся традицию. Тех, кто опускался до уровня простых заведующих отделами, было не много — Купцов, Шенин, Дзасохов, Лучинский.

На фоне строгих мужчин в темных костюмах, застегнутых на все пуговицы, выделялись двое молодых людей в непривычных для этого помещения одеждах. Все оборачивались на них, спрашивали друг у друга: кто это? Незнакомцы сидели за столом, предназначенном для секретарей ЦК. Любопытство взяло верх, и я подошел к столику, за которым находились представители общего отдела. Мне разъяснили, что молодой человек в светлом костюме без галстука — новый секретарь ЦК КПСС Валерий Калашников. Другой молодой человек, без пиджака и в тенниске— член Секретариата Мальцев. Он в Нижнем Новгороде возглавляет горком партии.

На Мальцева смотрели с интересом. Одни осуждающе: это же надо, додумался прийти на заседание Секретариата ЦК КПСС в тенниске. Другие — с одобрением. Знать, смелый парень. Без предрассудков. Третьи— с надеждой. Вот оно, новое пополнение Секретариата ЦК. Может, у этих ребят что-то получится?

Я смотрел на Мальцева и думал: жаль, что нет в этом зале недавнего заведующего идеологическим отделом Капто. Как-то он пригласил к себе в кабинет заведующего сектором Бакланова. А тот возьми и зайди к нему, в чем был — без пиджака, в рубашке с короткими рукавами. Правда, при галстуке.

— Ты бы еще в плавках зашел, — недовольно бросил взгляд в его сторону Александр Семенович.

Виктор Николаевич Бакланов, фронтовик, отработавший в ЦК более двадцати лет, трудяга, каких поискать, молча сглотнул обиду. Не знаю, кто и когда ввел в правило, чтобы работники партийного аппарата одевались во все темное или серое и чтобы все пуговицы на пиджаке были застегнуты. Особенно мучались в жару. Обливались потом, но аппаратную форму не снимали.

И вот вызов многолетним цековским традициям. Да еще на каком уровне!

Почему я так подробно остановился на этом эпизоде? Честно скажу: увидел в бросившейся в глаза детали начало перемен. Уж больно приелись постные лица начальников. Казенно-скучные слова, унылость. И вдруг нечто, не вписывающееся в привычную атмосферу заседаний — тенниска на одном из членов Секретариата ЦК! Вспомнился художественный кинофильм эпохи Никиты Сергеевича Хрущева. В одном из кадров он широко распахивает окна кремлевского кабинета Сталина, которые никогда не открывались при жизни прежнего хозяина, и свежий воздух наполняет мрачное помещение. Так и мне в тенниске молодого члена высшего партийного руководства увиделся добрый знак перемен в верхнем эшелоне ЦК. Пора, давно пора давать дорогу молодежи.

Увы, надежды мои не оправдались. Первая фраза, которую произнес Мальцев, звучала так: «Я не компетентен в этом вопросе, но хочу сказать следующее». И говорил почти десять минут. Мы переглянулись с коллегами. Это было первое выступление нового члена Секретариата на первом в его жизни заседании высшего руководящего органа партии. Если ты не компетентен, то о чем можно говорить? Тем более, твои слушатели — крупнейшие специалисты в области атомной энергетики, руководители этой отрасли, а также других ведомств, занимающихся обеспечением городов и сел теплом и электроэнергией. Союзные министры Коновалов, Анисимов, Семенов. Председатель комитета Верховного Совета СССР по энергетике Бушуев. Заместитель председателя Кабинета министров страны Рябев. Всех не перечесть, это заняло бы слишком много места.

Не смутившись присутствием компетентных людей, имея представление о проблеме по коротким сообщениям приглашенных, новый партийный лидер продолжал свою речь. Что ценного мог сказать о проблеме электроэнергетики в масштабах страны оратор, глядя с колокольни Нижегородского горкома партии? Лишь бы не сидеть молча, лишь бы что-то говорить — как комсомольские работники встарь, а иные депутаты сейчас.

Не знаю, как бы развивалась партийная карьера оратора дальше, если бы деятельность ЦК не была приостановлена. Допускаю, что первое выступление могло быть неудачным, что по нему опрометчиво судить в целом о человеке. Но ведь важен стиль, подход. А он не отличался от прежних секретарей ЦК. Стремление всех и по любому поводу поучать, чувствовать себя выше и умнее, наверное, еще долго будет проявляться в начальниках. Глядя на оратора, подумал с горечью: эти люди как политики обречены на неуспех. Хотя в этом их вины нет.

Не отличалась от прежней, доперестроечной, и манера вести заседание Секретариата у Шенина. Все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Выступали министры, обрисовывали положение в отраслях. Оно представлялось катастрофическим. Уже более пяти лет страна не имеет стратегии развития энергетики. Сроки разработки новой Энергетической программы СССР снова сорваны. И уж совершенно необъяснимы с точки зрения здравого смысла участившиеся попытки расчленить Единую энергетическую систему СССР. Ведь только благодаря ей пока еще удается удержать энергоснабжение на приемлемом уровне.

После выступлений министров Шенин обратился к секретарям: давайте обменяемся мнениями по поводу услышанного. О выступлении Мальцева я уже говорил. Примерно так же высказывались и другие. Конечно же тема обсуждения была непростая, она требовала специальных знаний, а представления у большинства не отличались профессионализмом. Отделывались дежурными фразами, общими словами*. Многие из выступавших никогда не были на объектах энергетики, некоторые имели смутное представление. Толклись в основном вокруг тех вопросов, которые лежали на поверхности. Особенно напирали на роль средств массовой информации. Буквально каждый отмечал: печать должна то-то и то-то, надо обязать средства массовой информации, поручить им развернуть кампанию и т. д. По мнению секретарей, печать должна убеждать население, что атомная энергетика — это хорошо.

Присутствующие на заседании главные редакторы центральных партийных изданий недоуменно переглядывались: кто будет читать газеты, в которых утверждается о преимуществах развития атомных электростанций? Синдром Чернобыля крепко сидел в людях, общественность клеймила бездушных чиновников, не учитывавших экологические последствия принимаемых технологических решений.

Понуро молчали и министры. Им было откровенно скучно. Они никак не предполагали, что Секретариат ЦК уже давно не тот, каким был раньше. Горбачевым были отправлены на пенсию люди, более-менее разбиравшиеся в их проблемах — Долгих, Слюньков, Рыжков. Кстати, Долгих присутствовал на этом Секретариате, его тоже пригласили, но совсем по другому поводу. Его вопрос был третьим в повестке дня, однако в зал пригласили всех сразу, и они оказались невольными свидетелями того, как ЦК «решает» острейший вопрос, от которого в значительной мере зависит жизнеобеспечение миллионов людей, удовлетворение их насущных потребностей.

На Владимира Ивановича Долгих было больно смотреть. То и дело его лицо покрывалось багровыми пятнами. Глубина проработки вопроса этим составом Секретариата потрясала. Так и хотелось воскликнуть: о чем вы толкуете, мужики? О проблемах топливно-энергетического комплекса или о журналистике?

Самое грустное было в том, что ЦК не мог реально влиять на положение дел не только в энергетике, но и в журналистике.

Увы, это было горькой реальностью. Ну не парадокс ли: до избрания на февральском Пленуме в 1991 году секретаря ЦК КПСС в ранге члена Политбюро, который специально занимался только средствами массовой информации, они как-то еще прислушивались к просьбам со Старой площади. Дзасохов умел ладить даже с альтернативной КПСС печатью. Стоило появиться на этом поприще другому, как прочные и, казалось бы, надежные связи начали рваться одна за другой. А ведь их в перестроечное время создавало новое поколение партийных работников, пришедших в ЦК с практики. Первым в ряду этой талантливой молодежи, известной в кругу журналистов, был, вне всякого сомнения, Георгий Пряхин. Именно он возглавил в конце 1988 года подотдел средств массовой информации, в процессе реформирования аппарата ЦК обновил это подразделение авторитетными, знающими людьми. В редакциях к ним прислушивались, потому что знали их высокие профессиональные качества.

Дзасохов полностью полагался на Пряхина, который блестяще реализовывал политические установки в той форме, которая наиболее подходила моменту. Пряхин в вопросах работы с печатью пользовался максимальной автономией в рамках своих полномочий.

Лучинского, едва он переселился на четвертый этаж первого подъезда, охватил нестерпимый зуд администрирования. Совещания главных редакторов газет и журналов партии следовали одно за другим. Петр Кириллович всегда был словоохотлив и красноречив. Иногда он забывал, что перед ним не многочисленная аудитория, как в прошлые времена, а всего лишь десяток человек, и они разбираются в обстановке не хуже его самого. Расходясь, редакторы недоуменно пожимали плечами: в чем надобность таких встреч? Информации никакой, помощь — нулевая, одни общие рассуждения. Постепенно интерес к этим «посиделкам у Лучинского», как окрестили их сами редакторы, пропал. Все чаще они начали посылать вместо себя своих заместителей. Это был тревожный симптом, но Петр Кириллович перемены в настроениях не заметил. Многие редакторы не реализовывали его рекомендаций по той причине, что значительная их часть была невыполнима. Газета есть газета, она функционирует по своим законам, которые диктуются читательским интересом.

Среди самых молодых из них началось роптание. Старые формы работы выглядели диссонансом на фоне процессов, связанных с зарождением новой, демократической печати. Наслышавшись о заведенных там порядках — высоких денежных окладах, немыслимых гонорарах и, главное, независимости журналистов от учредителей — талантливая молодежь из газет КПСС валом повалила в новые издания. Надоели постоянные одергивания со Старой площади, телефонное право, нищенское существование, диктат аппарата, постоянное привлечение к написанию речей и брошюр для руководства ЦК. Надо в корне менять отношения ЦК со своими изданиями, взывали редакторы, предоставить финансовую самостоятельность, отказаться от мелкой опеки за содержанием. Напрасно! Человек, не написавший ни одной строчки за всю свою жизнь, не представлявший, что такое законы и психология творчества, осуществлял руководство этими процессами.

Когда-то Петр Кириллович работал заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Снова возвратившись в Москву после недолгого пребывания в Таджикистане и Молдавии уже в новом качестве, он не понял, что газетная Москва далеко не та, которой она была до 1985 года. Дзасохов это, кажется, понял. Не могу не привести один эпизод, из которого Александр Сергеевич сделал правильные выводы.

Дело происходило летом 1990 года. После XXVIII съезда КПСС заместитель генерального секретаря Ивашко заболел и отсутствовал почти два месяца. И вот, подлечившись, Владимир Антонович приступил к исполнению своих обязанностей. Дзасохов тоже практиковал встречи с главными редакторами. Сначала он рьяно взялся за дело. Кому не нравится поруководить прессой? Однажды, собрав в своем кабинете редакторов, он пригласил на встречу Ивашко.

Это была первая встреча заместителя генсека с журналистами в Москве. Владимир Антонович встал из-за стола и начал говорить. Обо всем. Об экономике и межнациональных конфликтах. О кооперативах и работе народных депутатов в Верховном Совете СССР. Вспоминал разные байки и притчи, забавные истории, которые приключались с его знакомыми. Ивашко вообще был любителем поговорить, а тут такая возможность— говорить перед говорунами, да еще после двухмесячного пребывания в больнице. Там он кто был? Пациент. А здесь — при исполнении, перед подчиненными. Замри и ляг!

Совещание началось, если мне не изменяет память, около половины первого. Я всегда поражался страсти руководства к проведению разного рода совещаний в самое неудобное для людей время. Наши начальники, видно, полагали, что проблем с обедом ни у кого нет. При этом они, конечно, исходили из собственных представлений о режиме дня. Владимир Антонович до того увлекся, что совсем потерял счет времени. Отдельные участники совещания начали посматривать на часы, перешептываться, а более молодые — откровенно зевать. Владимир Антонович не унимался. Дзасохов несколько раз выразительно посмотрел на оратора — бесполезно. Заместитель генсека витал в стратосферных высях.

Его выступление продолжалось более полутора часов. Как у Ильфа и Петрова, помните? Речь на митинге по поводу открытия трамвайной линии каждый оратор непременно начинал с характеристики международного положения. Так и здесь. Наконец Владимир Антонович сделал короткую паузу и, посмотрев на редакторов, спросил:

— Я вас случаем не утомил? Не слишком долго говорю?

Он явно рассчитывал услышать верноподданнические заверения: ну что вы, Владимир Антонович, как можно, все очень интересно, никогда не слышали подобных выступлений. Продолжайте, пожалуйста, дальше, мы будем записывать. Так, видимо, и было бы, случись эта встреча годами двумя-тремя раньше.

Но произошло вот что. В мертвой тишине раздался голос:

— Вообще-то длинновато...

Сцена, напоминавшая финал комедии «Ревизор», длилась несколько мгновений. Народ оторопел. Вот это финт отмочил кто-то! Кто? Тогдашний главный редактор «Учительской газеты» Геннадий Николаевич Селезнев. С ума сойти...

Владимир Антонович — сразу видна многолетняя аппаратная школа — на реплику не отреагировал, обиду подавил и, продолжив речь еще минут на пятнадцать, покинул зал.

Мне кажется, именно тогда Дзасохов понял: пресса, даже партийная, уже далеко не та, она жаждет свободы. Времена гласности проходят, наступает эра свободы печати. А это уже качественно новый виток в развитии. Реплика редактора «Учительской газеты», будущего председателя Государственной думы России, прозвучавшая на встрече с Ивашко, не случайна. Нужны новые формы работы с партийными журналистами, которые уже порядком раскрепостились и не видят больше кумиров в высших руководителях ЦК. С ними даже можно спорить и не соглашаться.

Прозрели, к сожалению, далеко не все. Многие все еще испытывали легкое головокружение, неожиданно оказавшись на самой верхотуре партийного Олимпа. Особенно те, кто прошел выучку на комсомольской работе. Предлагая записать в постановление по вопросу о развитии энергетики пункт, обязывающий партийные издания развернуть кампанию в поддержку АЭС, выступающие в прениях не подозревали, что этим они вбивают осиновый кол в могилу газет КПСС. Новая печать потому и набирала тиражи, стремительно приобретала популярность, что подыгрывала общественному мнению, для которого атомная энергетика ассоциировалась прежде всего с Чернобылем. Лишенный какой бы то ни было реальной власти, Секретариат ЦК обрекал на верную смерть последние свои массовые средства — партийную печать. Должен же он кому-нибудь что-либо предписывать! Запущенный когда-то механизм крутился по инерции.

Я слушал прения и в отчаянии ломал голову: как отразить это все в газетном сообщении? Драматизм ситуации заключался в том, что многие искренне были уверены в своем особом предназначении. Им казалось, что они и только они спасают отечество. Никто, кроме них, не способен подумать об обеспечении населения в предстоящий осенне-зимний период теплом и электроэнергией. Правда, время внесло некоторый поправки. Вместо прежних императивных глаголов «обязать», «поручить», «разработать» в недрах партийного аппарата придумывали новые, более гибкие формулировки. Но суть от этого не изменилась.

Как в той аппаратной притче, имевшей хождение среди рядовых работников. Невольно у ее истоков стоял автор этой книги. Профессора по партстроительству в своих печатных трудах долго убеждали нас в том, что центральной, ключевой фигурой партийных комитетов являются инструкторы. У меня накопилось много солидных томов и тонких брошюрок с одноименными названиями. В жизни все было иначе. Кто, как не сами инструкторы, знали свое подлинное место в аппарате? «Ко мне, Мухтар!» — горько иронизировали они над своим незавидным положением в партийной иерархии. В этой должности довелось пребывать и мне, правда, непродолжительное время. Но меткость остроумной шутки оценил вполне.

И вот ваш покорный слуга выдал следующую притчу. Встречаются два аппаратчика. «Слышал? — спрашивает один. — Секретари-то наши тоже перестроились». «Да ну?» — удивляется другой. «Точно, перестроились, — убеждает первый. — Сначала преобразовали должность инструктора в должность старшего референта. И обращение соответственно изменилось. Раньше как говорили? «Ко мне, Мухтар!» А сейчас? «Дружок, зайди ко мне, пожалуйста».

Мухтара заменили на Дружка. Только и всего. Однажды мне позвонила член Политбюро, секретарь ЦК Галина Владимировна Семенова. Накануне заслушивался вопрос по ее ведомству. Ей захотелось посмотреть отчет, написанный мной для прессы.

— Дружок, — услышал я в трубке ее голос, — принеси-ка мне свой отчет с Секретариата.

«Дружку» было сорок семь лет, он имел двоих детей и написал полку книг. Но для члена Политбюро он оставался все тем же Мухтаром.

Это к слову. Что же касается конкретной ситуации — подготовки сообщения с заседания Секретариата, рассматривавшего вопрос об атомной энергетике — я нашел выход из положения, прибегнув к спасительной формуле, выручавшей меня не один раз. «Что могут и должны сделать в этом плане партийные комитеты и организации?»— задавался я риторическим вопросом. И далее следовала палочка-выручалочка: говоря о месте и роли коммунистов в предотвращении возможных крупных сбоев в энергоснабжении народного хозяйства и населения предстоявшей зимой, секретари ЦК КПСС Е. С. Строев, Г. В. Семенова, члены Секретариата ЦК В. А. Гайворонский, А. Н. Мальцев и другие нацелили партийные организации, коммунистов-руководителей держать в центре внимания все, что связано с оказанием содействия коллективам энергетиков и энергостроителей. И многозначительность соблюдена, и ничего не сказано.

Поскольку итоги рассмотрения первого вопроса подводил председательствовавший, полагалось пару абзацев посвятить его заключению. Шенинское выступление тоже страдало обилием общих слов: ЦК ведь не мог давать указания по конкретным хозяйственным вопросам. Снова пришлось применять журналистскую уловку. Я написал, что секретарь ЦК КПСС О. С. Шенин отметил важность широкой разъяснительной работы среди населения о приоритетной роли электрификации в повышении производительности труда и улучшении условий жизни. Единственное, что удалось выудить из заключительного слова Шенина — это то, что коммунисты должны инициативно проявлять себя и в обсуждении проектов региональных и союзной энергетической программ на длительную перспективу. Как это делать практически, никто толком не знал. Звучит красиво. Но что надо предпринимать в первую очередь, неизвестно.

Никаких практических результатов не дало и обсуждение второго вопроса — об обеспечении политики ценового паритета между сельским хозяйством и другими отраслями экономики страны. Сама по себе проблема, конечно, требовала неотложного решения. Ведь впервые после нэпа к концу 1990 года в аграрной сфере начало складываться ценовое несоответствие между реализуемой сельскохозяйственной и промышленной продукцией. Крестьяне с доверием восприняли политический вывод о том, что аграрный сектор ближе других к рынку. И вот — горькое разочарование. От достигнутого в 1990 году паритета цен мало что осталось — он разрушился в мгновение ока. У разбитого корыта опять остался крестьянин. Размеры дополнительного удорожания поставляемых селу материально-технических средств уже в 1991 году составили свыше 80 миллиардов рублей. Как можно хозяйствовать, если при переходе к рынку для покрытия только складывавшихся удорожаний вряд ли хватит всей запланированной годовой прибыли сельскохозяйственных предприятий?

На Секретариате выступили такие авторитеты, как министр сельского хозяйства СССР Черноиванов, заместитель министра финансов страны Чернопевцев, вице-президент Всесоюзной сельскохозяйственной академии имени Ленина Прошкус, председатель Крестьянского союза СССР, будущий член ГКЧП Стародубцев и другие. Они убедительно показали, что нарушение ценового паритета между реализуемой сельскохозяйственной и промышленной продукцией стало одной из главных причин нарастания кризисных явлений в аграрной экономике, ухудшения в целом социально-политической ситуации в стране. В самом начале перехода к рынку оказались подорванными стартовые условия для продвижения села по пути аграрных реформ.

Очень эмоционально выступал обеспокоенный Стародубцев. У меня сохранился краткий конспект его речи. Моральный дух крестьянства упал, сказал он. Несколько лет подряд идет настоящая война против колхозов и совхозов. Меня обвиняют в антирыночной позиции. Но ведь переход к рынку в том виде, в каком он осуществляется сейчас, самоубийство. Нет рыночного механизма, а то, что создано, — самый настоящий грабеж населения. Вот почему он воюет против сумасшествия, подчеркнул Василий Александрович. Фермерство — это очередная кампания, которых в России было не счесть. В ближайшие десять-пятнадцать лет фермеры страну не накормят. Горбачев отмахивается от Стародубцева: ты меня совсем затерроризировал. Не хочет слушать президент ни о промышленном рэкете — за паршивый насос завод требует с колхоза мяса в пятнадцать раз больше стоимости этого насоса, биржевая цена УАЗика в десять раз раз превышает его стоимость, ни о создании Агроснаба, без которого крестьянину не продохнуть. Он задыхается от отсутствия минитехники. Если президент не хочет выслушать радетеля за интересы кормильцев народа, то он надеется, что это сделает Секретариат родного Центрального Комитета.

Министр сельского хозяйства Черноиванов возмущенно говорил о том, что подскочившая цена на «Кировец» (86 тысяч рублей при прежней стоимости 46 тысяч) — это грабеж, что из-за неконтролируемого роста цен только в 1991 году разорились пятнадцать процентов колхозов. Замминистра финансов Краснопевцев подчеркнул, что отпуск на свободу цен в сельском хозяйстве приведет его к краху, что нужно сохранить государственное регулирование цен хотя бы на основные виды сельскохозяйственных машин— тракторы, комбайны, автомобили, что все ведущие страны мира имеют целевые государственные фонды поддержки сельского хозяйства. Вице-президент ВАСХНИЛ Прошкус тоже приводил примеры из практик» других стран, которые, сначала отпустив цены на свободу в сельском хозяйстве, через некоторое время вынуждены были снова возвращаться к их регулированию. И уж совсем мрачную картину развала аграрного сектора и всеобщего хаоса нарисовал седой, спортивного вида человек — заведующий отделом аграрной политики ЦК КПСС Иван Иванович Скиба. Он представил проект постановления по обсуждаемому вопросу, а также прилагаемую к нему докладную записку.

Выслушав мнения специалистов, председательствовавший Шенин обратился к секретарям: «Давайте, товарищи, выскажем свое отношение к услышанному». Я посмотрел в сторону Строева. Ему бы задать тон в прениях. Но Егор Семенович слова не попросил. Может быть, потому, что прекрасно понимал: и это высокое собрание ничего не решит.

Новички, видно, еще не потеряли веру во всесилие ЦК КПСС. Секретарь ЦК Валерий Калашников, еще полмесяца назад занимавший скромный пост доцента в Ленинграде, попросил слова и решительно прошелся по проекту постановления, не оставив на нем живого места. Его речь сводилась в основном к стилистическим погрешностям документа, рожденного -в отделе аграрной политики.

Галина Семенова предложила: может, разработать серию постановлений ЦК по крестьянскому вопросу? Она еще верила в силу постановлений, хотя было ясно, что они уже не срабатывают, что нужен принципиально новый механизм доведения до первичных парторганизаций мнения Центрального Комитета. Не исключено, что в Галине Владимировне проснулся бывший главный редактор «Крестьянки», когда она, руководитель журнала, благословляла робкого литературного сотрудника на цикл материалов о социальном обустройстве села.

У меня вдруг возникла ассоциация. Шестидесятые годы, время славы Константина Симонова. Неимоверный успех романа «Живые и мертвые». Сцена, когда начальник авиации Западного фронта, сбитый в небе, лежит во ржи в полубессознательном состоянии. И вдруг он отчетливо понял, что никакой он не генерал и не командующий авиацией, а всего-навсего розовощекий лейтенантик, командир экипажа одного-единственного самолетика. Получив немыслимые полномочия и громадную власть над подчиненными, он остался в душе подчиненным, не поднявшись до высот государственного мышления.

Неловкое положение попытался спасти Егор Строев:

— Если потребуется, мы сочиним золотую бумагу. Я имею в виду постановление. Поверьте, они не выполняются. Можно редактировать сколько угодно. Поэму сочинить, в конце концов. Если бы крестьянам стало от этого легче...

Строев подавил закипавшую злость, перешел на деловой тон:

— По отношению к жителям села допущена очередная несправедливость. В результате непомерного, не контролируемого государством роста цен на промышленные товары финансово-хозяйственная деятельность большого числа колхозов и совхозов оказалась парализованной, часть их находится на грани банкротства. Идет сокращение объемов производства, сворачиваются программы социального развития села. Разрыв в доходах крестьянских семей по отношению к другим категориям населения не только не сокращается, но еще больше усиливается. Сельский труженик все чаще лишается возможности своевременно получать зарплату за уже вложенный труд.

Егор Семенович приводил конкретные примеры того, как ослабление социальной защищенности порождает у крестьян неудовлетворенность своим положением и может стать причиной дальнейшего разорения деревни. Все это ставит под угрозу выполнение программы неотложных мер по стабилизации продовольственного снабжения населения и вывода экономики из кризиса. Нужны реальная государственная политика цен, протекционизм в отношении сельского производителя, действительно новые рыночные подходы.

Кто-то из приглашенных называл в своем выступлении принятое Кабинетом министров СССР 31 мая 1991 года постановление «О компенсации в 1991 году дополнительных затрат предприятий и организаций агропромышленного комплекса в связи с реформой ценообразования». Постановление вроде неплохое. Но если разобраться, оно лишь несколько ослабляет финансовую напряженность в аграрном производстве, не обеспечивая при этом необходимые экономические условия для его нормального функционирования.

Коснулся этого постановления и Строев. Оно не единственное, сказал Егор Семенович. Таких постановлений два. Кроме того, по этому вопросу вышло три указа президента СССР, заседал Совет безопасности. Ничего не выполняется. Во многих колхозах по два-три месяца не выдают зарплату. Главная причина — расстроилась финансовая система страны, и крестьянин, как всегда, оказался крайним. Мы еще не осознали всего трагизма положения в сельском хозяйстве. Хотя умные люди это видят. На последнем заседании Кабинета министров Щербаков сказал, что он уйдет в отставку, ибо его роль — это роль камикадзе. В 1918 году, когда ввели военный коммунизм, в село пришли люди с винтовками, выгребали последний хлеб. Войну с крестьянами вели в 1932 году, возобновили ее в сорок пятом. Сегодня снова идем в атаку на крестьян — экономическим разбоем, разорением села. Против кого воюем? Там же матери наши остались, больше никого. На Украине биржи скупают хлеб урожая 1992 года. Еще на корню. Наивно полагать: если отпустить цены, то вопросы решатся сами собой. Крестьянин перестанет продавать зерно государству за бесценок. Он же владелец валюты. Это мы уже проходили — во время коллективизации. Не исключено, что могут возникнуть бунты. Терпение у крестьян тоже не беспредельное.

Строев был неузнаваем. Я никогда таким его не видел. Откуда только брались меткие сравнения, смелые формулировки. Егор Семенович обычно был сдержанным, молчаливым, хотя и не поддакивал, как большинство. Яркая речь произвела впечатление.

Я тоже мысленно поблагодарил Строева за его защиту рода крестьянского, поскольку сам родился и вырос в деревне, притом в глухой белорусской глубинке. Но потом подумал: а почему мысленно? И быстро набросал на блокнотном листке несколько строк: «Егор Семенович, смею предложить вам идею — вместо скучного отчета с заседания полностью опубликовать ваше выступление. Со ссылкой, где оно было произнесено. Пусть народ знает, что думает ЦК». Через несколько минут записка вернулась ко мне. В левом верхнем углу стоял большой вопросительный знак. Досадно, что Егор Семенович не согласился с предложенным вариантом, поскромничал.

— Мало ли кто как выступил,— сказал он мне в перерыве, — читателям важнее узнать о коллегиальном решении Секретариата.

Что мог отстраненный от власти ЦК, если не работали указы президента, постановления Кабинета министров, распоряжения Совета безопасности? Секретариату оставалось только констатировать факты. И он выполнял роль коллективного статиста, записав в постановлении, что было бы крупной политической ошибкой по отношению к крестьянству продолжать декларировать необходимость ценового паритета вместо конкретных мер по восстановлению и поддержанию эквивалентности обмена между городом и деревней. Требуются не взаимные призывы одних руководителей к другим, а конкретные действия по обеспечению выплат компенсаций сельскохозяйственному производителю. Куда пошло это, в общем-то правильное, постановление? В ЦК компартий союзных республик, обкомы и крайкомы партии. Как будто там не знали, что творится в их колхозах и совхозах.

Высказанное в заключительном слове Шенина предложение обратиться от имени Секретариата ЦК к партии о помощи селу осталось пустым звуком. Никакого обращения не было. Причины мне неизвестны. Не исключено, что помешала попытка августовского путча.

Знаете, сколько времени ушло на обсуждение первых двух вопросов? Пять часов. Заседание началось в три, а когда наконец приступили к последнему вопросу, было уже восемь часов вечера. И все это время приглашенные пожилые люди сидели в зале, дожидаясь своей очереди. Среди них было немало таких, имена которых знала вся страна. Например, председатель Всесоюзного совета ветеранов войны, труда и Вооруженных Сил СССР Маршал Советского Союза Огарков, председатель Советского комитета ветеранов войны маршал авиации Силантьев, другие фронтовики. Казалось бы, вопрос о направлениях работы КПСС с ветеранскими организациями надо рассматривать прежде других, тем более что партия всегда призывала окружить ветеранов теплом и заботой.

Пять часов ждал маршал Огарков, интеллигентнейший, с прекрасно поставленной речью человек, чтобы поведать о своих трудностях и бедах. Уставшие секретари, израсходовав силы при обсуждении проблем развития атомной энергетики и паритета цен, с трудом воспринимали, о чем говорит состарившийся военачальник. Огарков с болью рассказывал, что в ветеранской среде нарастает беспокойство в связи с попытками зачеркнуть историческое прошлое страны, идеалы и ценности, которым это поколение посвятило свою жизнь. Перед ними встает вопрос: не окажутся ли они в связи с переходом к рыночным отношениям заложниками этого процесса, ибо уже сейчас, в условиях резкого повышения цен и всеобщего дефицита, они поставлены в наиболее тяжелое положение. В ряде регионов ветеранов лишают заслуженных ими элементарных льгот и помощи, проявляют черствость и равнодушие к их нуждам. А между тем общество в большом долгу перед ветеранами войны, тружениками тыла фронтовых лет, солдатскими вдовами, которым требуется всесторонняя помощь.

Пять часов томился маршал авиации Силантьев, прежде чем поведал секретарям ЦК ужасающие факты. Не выполняется указ президента СССР об увековечении памяти погибших в годы Великой Отечественной войны. На его веку это двадцать первое постановление о захоронении останков воинов. Первое было подписано Сталиным ранней весной сорок второго года, когда государственная санэпидемслужба предупредила Верховного Главнокомандующего: таяние снегов и половодье могут привести к вспышкам эпидемии на громадных пространствах. Трупы защитников Родины не были убраны повсеместно. Сталин издал жесткий приказ, но и последующие девятнадцать грозных постановлений, подписанные его преемниками, результата не дали. Каждой весной на полях, в придорожных кюветах обнажаются черепа и кости безвестных российских солдат. Незахороненных.

— Мы не имеем морального права праздновать День Победы, — со слезою на глазах говорил маршал Силантьев. — По древним обычаям война считается незаконченной до тех пор, пока не захоронен последний погибший солдат. Кто мы — цивилизованные люди или варвары?

Посмотрите, что делается, взывал к присутствовавшим престарелый военачальник. В Минске, где он недавно был. материалы тридцати шести школьных музеев боевой славы выброшены на свалку. За ненадобностью. И это в Белоруссии, где каждая пядь земли полита кровью советских людей. Молодежь становится манкуртами, процветают нигилизм и откровенный цинизм.

Если мы не спохватимся и не возьмемся за ум, сказал заместитель председателя комиссии Верховного Совета СССР по делам ветеранов и инвалидов Васильев, быть большой беде. Молодежь предоставлена сама себе. Комсомол, пионерская организация разваливаются. Раньше были кружки, клубы по интересам, детское и юношеское творчество. Сейчас этого и в помине нет. Куда пойдут юноши и девушки? На чердаки и в подвалы? Посмотрите, сколько у нас нищих, калек, убогих. Количество людей, которых государство безжалостно выбрасывает на улицу, растет с каждым днем. Нельзя пренебрегать старшим поколением. Мы оплеваны, оклеветаны. Чуть ли не каждого старого человека считают сексотом, стукачом. Не дай бог быть престарелым. Нужен закон о социальной защите пожилых людей. Хотя ни одно, даже самое строгое предписание, не может внушить молодежи уважение к старости. Над старостью в нашей стране издеваются. Самые бесправные люди — это пенсионеры и инвалиды. Нет лекарств, нет элементарной пищи, даже минеральной воды не найти. Бутылка «боржоми» у кооператоров стоит сто рублей. При минимальной стотридцатидвухрублевой пенсии.

Выступавшие говорили все, что наболело на душе, что не давало спать по ночам. А тут еще поднялся Николай Иванович Шляга, генерал-полковник, начальник Главного военно-политического управления Вооруженных Сил СССР. Ладно, Васильев провинциал, из Пскова, никогда в партийном аппарате не работал, но ты уж, Николай Иванович, тертый калач. Не видишь, что ли: все устали. Разве можно столько сразу информации переварить? Ее даже записать не успевают.

Не понял Шляга, всегда строптивым характером отличался, снова на речь потянуло. Знаете, сказал он, сколько в стране ветеранов-афганцев? Шестьдесят восемь тысяч. А других воинов-интернационалистов, воевавших в Египте, на Кубе, в Анголе? Четыре тысячи. Никто ими не занимается. Создают свои коммерческие организации, перебиваются с хлеба на квас — увечные, больные, обманутые, брошенные страной и партией. Нельзя так обращаться со своими сыновьями. Вот пятидесятилетие рождения советской гвардии приближается. Хороший повод для всплеска патриотической волны. Предложения на сей счет поданы лично товарищу Горбачеву. В ответ— молчание. Может, все это уже не нужно?

Документ для истории

В феврале 1991 года, в канун 73-й годовщины Советской Армии и Военно-Морского Флота в пресс-центре состоялась встреча советских и иностранных журналистов с членами ЦК КПСС, начальником Главного военно-политического управления Вооруженных Сил СССР— первым заместителем министра СССР генерал-полковником Н. И. Шлягой и впервые избранным секретарем Всеармейского партийного комитета генерал-майором (впоследствии членом Политбюро, генерал-лейтенантом) М. С. Сурковым. Разговор шел об итогах первой Всеармейской партийной конференции и реформировании партийно-политических структур в Вооруженных Силах.

«Первая Всеармейская партийная конференция Вооруженных Сил СССР стала важным событием в жизни армейских коммунистов, — сказал, открывая встречу, генерал-полковник Николай Иванович Шляга.— Она завершила процесс создания самостоятельных структур армейских организаций КПСС, приведения их в соответствие с государственным законодательством, Уставом КПСС, как это было предусмотрено XXVIII съездом партии».

На конференцию было избрано 1026 делегатов, которые представляли весь социальный состав коммунистов армии и флота. В ее работе приняли участие Генеральный секретарь ЦК КПСС, Президент СССР М. С. Горбачев, выступивший с речью, а также делегации от центральных комитетов компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии.

Конференция избрала Всеармейский партийный комитет и Контрольную Комиссию организации КПСС в Вооруженных Силах. Секретарем Всеармейского партийного комитета избран член ЦК КПСС генерал-майор М. Сурков, председателем Контрольной Комиссии организации КПСС в Вооруженных Силах — генерал-майор П. Григорьев.

Конференция стала завершающим этапом на пути разделения партийных и государственных функций, которые ранее совмещались в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Вопросы информационного агентства «Новости». Выступая на Всеармейской конференции, М. С. Горбачев говорил о том, что департизация в армии означала бы подрыв и развал единых Вооруженных Сил страны. Как бы вы прокомментировали это утверждение и в какой форме проявились бы негативные стороны департизации?

Второй вопрос. Проведение первой за 73 года Всеармейской партийной конференции означает, мне представляется, перевод жизни армейских коммунистов как бы в новое качество. Что, по-вашему, может и должна дать Вооруженным Силам и ее партийным организациям демократизация партийной работы в армии?

Я. Шляга. Коммунисты армии и флота, делегаты конференции целиком и полностью поддержали мнение президента, высказанное в отношении департизации армии и флота. Этот вопрос поднимается в средствах массовой информации не первый раз. Речь скорее идет о том, что деструктивные силы, которые предлагают департизировать Советские Вооруженные Силы, ставят, наверное, иную цель — перепартизировать их.

Относительно департизации существует ряд точек зрения. Одни предлагают: в Вооруженных Силах имеет право на создание своих структур только правящая партия. Такой партией в настоящее время является КПСС. Если говорить о численности армейских коммунистов, то их свыше миллиона. Согласно второй точке зрения, в Вооруженных Силах право на создание своих структур должны иметь все партии и общественные движения, действующие в рамках Советской Конституции и Союзного законодательства. Есть и третья точка зрения: в армии и на флоте не должно быть никаких партийных структур, и тот, кто находится на государственной службе, должен приостанавливать свое членство в партии.

В Вооруженных Силах придерживаются первой точки зрения. Принятый Верховным Советом СССР Закон об общественных объединениях не запрещает воинам Советских Вооруженных Сил иметь право на создание своих политических структур в системе Вооруженных Сил СССР.

Коммунисты армии и флота многое делают для того, чтобы уровень боевой готовности, воспитания людей соответствовал требованиям, которые сейчас предъявляются советским народом к Вооруженным Силам. Буквально на всех ответственных участках находятся члены КПСС. Я мог бы сослаться на выступление делегата конференции, командира атомного подводного крейсера, который сказал, что если убрать из экипажа атомной подводной лодки членов КПСС, то он не представляет, как можно обеспечить выполнение тех задач, которые решаются на корабле. Он высоко оценил действия коммунистов, вокруг которых сплачиваются экипажи кораблей, лодок.

М. Сурков. Мне представляется, что демократизация партийной работы в армии— это прежде всего наибольший коллективизм, учет различных мнений, оказание помощи командирам в создании благоприятного микроклимата в воинском коллективе. Безусловно, мы будем стремиться к тому, чтобы партийные организации ушли от той функции, которая одно время им предназначалась. Я имею в виду раздражавшие людей одергивания, угрозы взысканий, персональных дел. Хотя вместе с тем демократизация предусматривает и поддержание соответствующей партийной дисциплины в рамках Устава КПСС. Конечно, партийные организации в армии будут взаимодействовать самым тесным образом со всеми общественными движениями и организациями, которые действуют в рамках сегодняшней Конституции СССР.

Вопросы радио «Свобода». Во-первых, вы, Николай Иванович, сказали о том. что на конференции речь шла о неких проблемах, волнующих Вооруженные Силы. Хотелось бы знать характер этих проблем.