ЗАПИСКИ» ДЖЕРОМА ГОРСЕЯ

ЗАПИСКИ» ДЖЕРОМА ГОРСЕЯ

Иностранные авторы — военные, дипломаты, торговцы, монахи, врачи — смотрели на Россию совсем не так, как русские историографы Смуты. Они не обладали счастливым даром беспристрастности, потому что служили разным русским господам или для большей убедительности перелицовывали историю в соответствии с противоречивыми ев-ропейскими толками о далекой России, отделенной от стран Западной Европы «восточным барьером» (Швеция — Речь Посполитая — Крымское ханство — Оттоманская порта). Но иностранные наблюдатели обладали и важными достоинствами, в первую очередь, более выработанным европейским опытом политического сознания, подсказывающим им верные оценки отдельных лагерей Смуты и их лидеров. Записки иностранцев, как заметил Ю. М. Лотман, отличаются и другим свойством: русские никогда не загромождали литературы тем, что в их жизни было неизменным и казалось им вечно присущим жизни — детали быта, привычки, обряды; чтобы записать их, нужен был посторонний, чужак.

Англичанин Джером Горсей впервые появился в России через год после отмены опричнины — в 1573 году, когда он был направлен в Москву компанией лондонских купцов. Эта компания называлась Московской и возникла в 1555 году после головокружительной экспедиции англичан, сумевших пройти вокруг Скандинавского полуострова от рейда Дет-форда до устья Северной Двины и получивших от Ивана IV грамоту на право свободной торговли с Московским государством. Горсей представлял в Москве интересы компании, но выполнял также дипломатические поручения царей Ивана и Федора, английской королевы Елизаветы Тюдор, уезжал из России северным морским путем или сушей через Гамбург, вновь возвращался в столицу великой северной державы и окончательно покинул Московию лишь летом 1591 года, вскоре после убийства царевича Дмитрия в Угличе.

Горсей написал три сочинения о России, составивших ему немалую литературную славу — «Торжественная и пышная коронация Федора Ивановича» (1587—1589), «Трактат о втором и третьем посольствах мистера Джерома Горсея» (1592—1593) и «Путешествия сэра Джерома Гор-сея», часто называемые также «Записками». Последний труд наиболее интересен — он основывается на путевых заметках Горсея второй половины 80-х годов, которые были переработаны в 90-х годах XVI века и пополнялись и редактировались автором вплоть до издания «Записок» в увлекательной книге Самюэля Перчеса «Наши пилигримы» (Лондон, 1626). Горсей умер на следующий год после выхода этой книги.

Записки агента лондонской Московской компании помимо благородных просветительных целей преследовали и некоторые меркантильные: например, Горсей продолжал длительную тяжбу с теми, кому прежде служил. В 1585—1586 годах на Горсея поступил донос некоего Финча, обвинявший будущего писателя в различных злоупотреблениях, Московская компания подавала жалобу на своего агента лорду-казначею Сесилю-Берли, поэтому Горсей в «Записках» с прежним пылом стремился доказать безупречность своих намерений и привести доказательства беспорочной службы.

Горсей не упускал случая польстить самолюбию англичан, покоривших к этому времени полмира — так русский Грозный царь начинает превозносить «храброго короля Англии Генриха VIII». Некоторые страницы «Записок» мало отвечают духу путевого дневника и становятся похожими на памфлет. Однако в отличие от многих памфлетистов Европы и авторов «летучих листков», жалящих Московита без всякого понятия об истории и географии неизвестной им державы, Горсей не раз доверительно разговаривал с монархами и еще чаще почтительно слушал царей Ивана Грозного и Федора, не отходил от своего покровителя «лорда-протектора» Бориса Годунова, знался со многими русскими вельможами и купцами, видел принесенного с предсмертной пытки царского лекаря Елисея Бомелия, дивился сокровищам кремлевской казны, в ночь после убийства царевича Дмитрия передавал бальзам и венецианский териак дяде убитого Афанасию Нагому. Эти выхваченные из самой быстрины истории факты ставят «Записки» агента Московской компании в исключительное положение среди прочих иностранных известий о России исхода XVI столетия.

«Записки» Горсея отличаются сложной структурой, нередко в изложении нарушена хронология событий, однако благодаря усилиям современных ученых А. А. Севастьяновой и Р. Кроски удалось примерно восстановить подлинное место каждого эпизода. Не имея возможности опубликовать сочинение Горсея целиком, помещаем здесь наиболее важные страницы его труда.

(...) Царь жил в постоянном страхе и боязни заговоров и покушений на его жизнь, которые он раскрывал каждый день, поэтому он проводил большую часть времени в допросах, пытках и казнях, приговаривая к смерти знатных военачальников и чиновников, которые были замешаны в заговорах. Князь Иван Куракин был найден пьяным, как рассказывали, будучи воеводой, в Вендене, далеком городе в Ливонии, когда король Стефан осадил его; он был раздет донага, брошен в телегу и засечен до смерти на торговой площади шестью проволочными кнутами, которые изрезали его спину, живот и конечности. Другой, насколько я помню, Иван Обросимов, конюший, был подвешен на виселице голым за пятки, четыре палача резали его тело от головы до ног; один из них, устав от этой долгой резни, ткнул нож чуть дальше, чтобы скорее отправить его на тот свет, но сам он за это был тотчас же взят в другое место казней, где ему отрезали руку, а так как ее не залечили как следует, он умер на другой день. Многие другие были убиты ударами в голову и сброшены в пруды и озера около Слободы, их трупы стали добычей огромных, переросших себя щук, карпов и других рыб, покрытых таким жиром, что ничего, кроме жира, на них нельзя было разглядеть. Это место было долиной Геенны и Тофета, где язычники-египтяне приносили в жертву своих детей мерзским дьяволам.

Князь Борис Тулупов, большой фаворит в те времена, будучи уличен в заговоре против царя и сношениях с опальной знатью, был посажен на кол, заостренный так, что, пройдя через все тело, он вышел у горла; мучаясь от ужасной боли и оставаясь живым 15 часов, князь разговаривал со своей матерью, княгиней, которую привели посмотреть на это ужасное зрелище. И она, почтенная добрая женщина, за тот же проступок, была отдана на поругание сотне стрельцов. Ее раздувшееся, нагое тело было приказано отдать псарям, бросившим его голодным псам, растащившим его на куски, валявшиеся повсюду. Царь при виде этого сказал: «Кого жалую, тех содержу в чести, а кто мне изменил, тому воздам такую же казнь». Друзья и слуги князя горько оплакивали это несчастье и перемену судьбы. Я мог бы назвать многих из тех, кто на себе почувствовал жестокость тяжелой в гневе руки царя, однако поберегу скромность и христианское терпение моих читателей.

Царь наслаждался, купая в крови свои руки и сердце, изобретая новые пытки и мучения, приговаривая к казни тех, кто подвергался его гневу, а особенно тех из знати, кто был наиболее предан и любим его подданными. В то же время он всячески противопоставлял им, поддерживал самых больших негодяев из своих военачальников, солдат, все это на деле привело к росту враждующих и завистников, не осмелившихся даже один другому доверять свои планы свержения царя (что было их главным желанием). Он видел это и знал, что его государство и личная безопасность с каждым днем становятся все менее надежными. Беспокоясь о том, как бы избежать участи своих жертв, он подробно расспрашивал Элизиуса Бомелиуса, как указано выше, лживого колдуна, получившего звание доктора медицины в Англии, искусного математика, мага и т.д.,— о том, сколько лет королеве Елизавете, насколько успешно могло бы быть его сватовство к ней. И хотя он имел причины сомневаться в успехе, т.к. две его жены еще были живы, а кроме того, королева отказывала в сватовстве многим королям и великим князьям, однако он не терял надежды, считая себя выше всех других государей по личным качествам, мудрости, богатству и величию. Он решился на эту попытку, с этой целью он постриг в монахини царицу, свою последнюю жену, обрекая ее жить как бы умершей для света.

И, как я уже сказал ранее, с давнего времени имея мысль сделать Англию своим убежищем в случае необходимости, он построил множество судов, баржей и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на эти суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости — на английских кораблях. Своего старшего сына, царевича Ивана, он оставлял управлять и усмирять свое беспокойное государство. С этой целью он задумал изыскать новые богатства, чтобы упрочить власть своего наследника, и теперь привел в исполнение свое давнее намерение. Он потребовал к себе главное духовенство, аббатов, архимандритов и игуменов всех наиболее влиятельных, богатых и известных монастырей и обителей своего царства, которых было великое множество, и сказал, что им самим лучше известно то, что он хочет им сообщить. (...)

Высокий поместный собор был созван в великой консистории св. Духа; присяга на верность была принесена в городе Москве. Некоторые боялись, что он потребует у них все; после долгих обсуждений и совещаний, они подробно изложили свои рассуждения в грамоте, представленной на царскую аудиенцию.Царь имел наушников, державших его в известности обо всем происходившем. Он медлил с ответом, метал угрозы, которые доносились лазутчиками до совещавшихся. Наконец, он призвал 40 наиболее значительных и знаменитых духовных особ и сказал им:

«Мы знаем из ваших обсуждений и решений, что вы — главные у ваших порочных единомышленников. Кроткая мольба расстроенного государства и жалкое положение моих людей, а также плохое состояние моих дел не могли ни тронуть вас, ни возбудить в вас сочувствие. Чем воздадим вам за ваши жертвы? Знатные люди и простой народ стонут от ваших поборов, которыми вы поддерживаете свое сословие; вы захватили все богатства, вы торгуете всеми товарами, выторговывая себе доходы из предприятий других людей, имея привилегию не платить ни налоги в казну, ни пожертвования на войну, вы запугиваете благороднейших, лучших и состоятельнейшнх из наших подданных, принуждая их отдавать вам свои имения за спасения души: вы получили, по достоверным подсчетам, третью часть всех городов, аренд, деревень нашего государства своим колдовством и уговорами. Вы покупаете и продаете дух и плоть наших людей. Вы живете праздной жизнью в удовольствиях и лакомствах, совершая самые ужасные прегрешения, вымогая деньги, пользуясь взяточничеством и лихоимством свыше возможного. Вы погрязли во всех вопиющих грехах, обжорстве, праздности, содомском грехе, худшем из худших, с животными. Скорее всего ваши молитвы не приносят пользы ни мне, ни моим подчиненным.

Мы в большом ответе перед Богом за то, что сохраняем вам жизнь, смерть гораздо более вас достойна, Бог да простит мне мое к вам пристрастие. Разве не старался недавно папа настоятельными представлениями своего нунция убедить нас отдать вас в его власть, а ваши должности, привилегии и доходы — в его распоряжение? Разве не упрашивала нас неоднократно Греческая церковь через патриарха Александрийского отменить вашу митрополию? Именно так, и всякий раз я пытался, по справедливости, уничтожить ваше сословие, чтобы восстановить тысячи моих обедневших древнейших знатных родов, предкам которых вы обязаны большинством своих доходов, принадлежащих, по справедливости, только им, ибо они жертвовали своими жизнями, почестями и средствами, сохраняя вашу безопасность и богатства. Мой богатый народ обеднел из-за вашей алчности и дьявольских искушений, уничтожение такого порядка восстановило бы цветущее положение государства, чему хорошим примером служит храбрый король Англии Генрих VIII. Кроме хранящихся у вас сокровищ, одних ваших доходов более чем достаточно на ваш расточительный и роскошный образ жизни. Оттого беднеют моя знать и мои слуги, истощается казна, тогда как бесчисленные сокровища лежат у вас, как схороненный талант, не употребляемый на дела благочестия, вы же говорите, что они принадлежат не вам, а святым угодникам и чудотворцам.

Именами духов ваших покровителей и жертвователей я заклинаю вас и приказываю: в назначенный день вы принесете нам точный и правдивый список тех богатств и ежегодных доходов, которыми обладает каждая из ваших обителей, иначе все вы будете карой и праведным наказанием Божьим преданы свирепым диким зверям, которые совершат над вами казнь более лютую и свирепую, чем смерть, постигшая лживых Анания и Сапфиру. Необходимость делает непростительной какую-либо отсрочку или исключение. К этому времени мы созовем парламент или царский совет из всех наших князей и бояр, митрополитов, епископов, священников, архимандритов и игуменов, чтобы они не только рассудили по правоте душевной, насколько необходимо в настоящий момент большое количество средств на защиту нашего государства от короля и князей Польши и Ливонии, от короля Дании, объединившихся с нашими мятежниками, сносившимися с Крымом, но также видели и слышали наше выполнение долга перед Богом и его ангелами и чтобы их именем и именем бедствующего народа помочь всем несчастьям и спасти всех, за кого мы вынуждены так усиленно просить, и хотя положение государства бедственно, но есть еще время его спасти, на что мы уповаем и во что верим». 

Я так многословен в этом рассказе потому, что вы видите, с каким трудом проводилось это дело, надеюсь, последующее вознаградит терпеливость читающих все эти подробности. Главные епископы, духовенство, аббаты собирались и расходились много раз. Сильно ошеломленные и обескураженные, они старались придумать вместе с опальными, как бы повернуть дело и начать мятеж, но для этого нужен был вождь, у которого хватило бы мужества повести за собой эти силы против могущественной власти царя, а кроме того, у них не было ни лошадей, ни оружия. Между тем царь воспользовался этим заговором и извлек из него для себя пользу. Он объявил изменниками всех, возглавлявших эти обители. Чтобы сделать их еще более ненавистными, он послал за двадцатью главными из них, обвинил их в самых ужасных и грязных преступлениях и вероломстве с такими неоспоримыми и явными уликами, что виновность их была признана всеми сословиями. Теперь мы переходим к рассказу о веселой трагедии, которая вознаградит ваше терпение. В день св. Исайи царь приказал вывести огромных, диких и свирепых медведей из темных клеток и укрытий, где их прятали для его развлечений и увеселений в великой Слободе. Потом привели в специальное, огражденное место около семи человек из главных мятежников, рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и четки в одной руке и пику в 5 футов длины в другой, эти пики дали каждому по великой милости от государя. Вслед за тем был спущен дикий медведь, который, рыча, бросался с остервенением на стены; крики и шум людей сделали его еще более свирепым, медведь учуял монаха по его жирной одежде, он с яростью набросился на него, поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот, ноги и руки, как кот мышь, растерзал в клочки его платье, пока не дошел до его мяса, крови и костей. Так зверь сожрал первого монаха, после чего стрельцы застрелили зверя. Затем другой монах и другой медведь были стравлены, и подобным образом — все семь, как и первый, были растерзаны. Спасся только один из них, более ловкий, чем другие, он воткнул свою рогатину в медведя очень удачно; один конец воткнул в землю, другой направил прямо в грудь медведю, зверь побежал прямо на нее, и она проткнула его насквозь; монах, однако, не избежал участи других, медведь сожрал его, уже раненный, и оба умерли на одном месте. Этот монах был причислен к лику святых остальной братией Троицкого монастыря. Зрелище это было не в такой степени приятным для царя и его приближенных, в какой оно было ужасным и неприятным для черни и толпы монахов и священников, которых, как я уже говорил, собрали здесь всех вместе, причем семь других из них были приговорены к сожжению и пр. Митрополиты, епископы, священнослужители всех обителей, имевших свою казну и доходы, прибегли к челобитию и поверглись ниц перед царем, чтобы утих его гнев и недовольство; они не только соглашались удовлетворить его своими страданиями и отпущениями грехов, но также обещали выдать ему тех, кто участвовал в заговоре и ужасных преступлениях против него, так явно доказанных, тех, кто заслужил кару за свои злые умыслы; они же уповают, что пример с изменниками послужит к исправлению всех других лиц, отрекшихся от света. Упомянутые митрополиты, епископы, настоятели, архимандриты и игумены, начальники, казначеи и все другие чины главных монастырей и обителей, от имени всего духовенства и от душ святых угодников, своих покровителей, чудотворцев, которым они обязаны своими жизнями и существованием, вместе с его величеством проникнувшись самыми священными и милосердными соболезнованиями и по его воле (ведь за его успехи и за него самого возносят они свои молитвы и прошения к Св. Троице), они представляют его царской милости и повергают к престолу его милосердия точный список всех богатств, денег, городов, земель и других статей дохода, принадлежавших различным святым, которые были отданы им для хранения и сбережения, а также для содержания святых обителей и храмов на вечные времена. Причем они надеялись и непоколебимо верили в то, что святая душа царя в память всех прежних времен и царствований не допустит свершения преступного — изменения прежнего порядка в его царствование,— за которое он будет держать ответ, подобно его предшественникам, перед Св. Троицей. Если же царь придерживается других мыслей об этом, то они просят его соблаговолить освободить их от ответственности за содеянное перед грядущими поколениями.

Я приложил все свое умение, чтобы составить перевод как можно лучше, слово в слово по подлиннику. Своими стараниями духовенство избежало уничтожения своего сословия, но не могло повлиять на непоколебимое требование царя отдать ему 300 тысяч марок стерлингов, которыми он таким образом овладел. Кроме этого, он получил многие земли, города, деревни, угодья и доходы, пожалованиями которых он усмирил недовольство своих бояр, многих из них он возвысил, поэтому большинство его доверенных лиц, военачальников, слуг лучше исполняли все его намерения и планы. Многие осуждали и называли преступным такой образ действий, но другие находили его более извинительным и, во всяком случае, менее опасным из всех поступков за время его тирании.

Таким образом, было приобретено основательное богатство для его сына без уменьшения его собственного, однако царь не оставлял своего намерения относительно Англии. И хотя его имущество и решение были готовы, но ни его посол Андрей Совин не смог выполнить его поручения (т.к. не понял этого поручения из-за неясности устного наказа, не написанного на бумаге, как это обычно делается), ни мистер Дженкинсон, ни мистер Томас Рандольф в своих переговорах, хотя и досконально понимаемых, не смогли ни продвинуть, ни окончить это дело, как он того ожидал. Сам он не смел сохранить дело в тайне, и вскоре его старший сын царевич Иван и его любимцы и бояре узнали об этом. Заметив это, царь решил успокоить их и женился опять, на пятой жене, дочери Федора Нагого, очень красивой девушке из знатного и высокого рода, от нее родился его третий сын по имени Дмитрий Иванович. Царь занялся усмирением своих недовольных бояр и народа, держал в готовности две армии, хотя и с малыми издержками, т.к. его князья и бояре находились, большей частью, на своем собственном содержании, а дворяне и простые сыны боярские имели участки земли, получая ежегодно деньги и зерно из специально отведенных на это доходов с конфискованного имущества, налогов, пенных сборов; это содержание платилось им независимо от того, шли они на войну или нет, без уменьшения доходов царя и его казны. (...)

В это время царь был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа Новгородского и некоторых других, выданных их слугами. Их пытали на дыбе, им было предъявлено обвинение в сношениях письмами, написанными шифром по-латыни и гречески, с королями Польши и Швеции, причем письма эти были отправлены тремя путями. Епископ признал все под пыткой. Бомелиус все отрицал, надеясь, что что-то переменится к лучшему с помощью некоторых его доброжелателей, фаворитов царя, посланных посетить царевича Ивана, занятого пыткой Бомелия. Его руки и ноги были вывернуты из суставов, спина и тело изрезаны проволочным кнутом; он признался во многом таком, чего не было написано и чего нельзя было пожелать, чтобы узнал царь. Царь прислал сказать, что его зажарят живьем. Его сняли с дыбы и привязали к деревянному шесту или вертелу, выпустили из него кровь и подожгли; его жарили до тех пор, пока в нем, казалось, не осталось никаких признаков жизни, затем бросили в сани и провезли через Кремль. Я находился среди многих, прибежавших взглянуть на него, он открыл глаза, произнося имя Бога; затем его бросили в темницу, где он и умер.

Он жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр было радо его падению, т. к. он знал о них слишком много. Хотя обучался он в Кембридже, но родился в Везеле, в Вестфалии, куда и пересылал через Англию большие богатства, скопленные в России. Он был всегда врагом англичан. Он обманул царя уверениями, что королева Англии молода и что для него вполне возможно на ней жениться; теперь царь потерял эту надежду. Однако он слышал об одной молодой леди при дворе королевы и королевского рода, по имени леди Мэри Гастингс, о которой мы расскажем позднее.

Епископ Новгородский был обвинен в измене и в чеканке денег, которые он пересылал вместе с другими сокровищами королям Польши и Швеции, в мужеложстве, в содержании ведьм, мальчиков, животных и в других отвратительных преступлениях. Все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице на хлебе и воде с железами на шее и ногах; занимался писанием картин и образов, изготовлением гребней и седел. Одиннадцать из его доверенных слуг были повешены на воротах его дворца в Москве, а его ведьмы были позорно четвертованы и сожжены.

Наконец царь не пожелал больше разбираться между сообщниками этой измены, он окончил дело увещеваниями и объявил свое желание женить второго своего сына, царевича Федора, т. к. его старший сын не имел потомства.(...) Царь выбрал ему прекрасную молодую девицу из известной и богатой семьи, наиболее ему преданной, дочь Федора Ивановича Годунова Ирину. Затем после торжественных празднеств царь отпустил всех бояр и священников с добрым словом и более ласковым обращением, что указывало на общее примирение и забвение всего дурного. <...>

Его величество переехал в Москву (из Александровской Слободы.— Перев.), обрушил свое недовольство на некоторых своих знатных людей и начальников. Выбрав одного из своих разбойников, он послал с ним две сотни стрельцов грабить Никиту Романовича, нашего соседа, брата доброй царицы Анастасии, его первой жены; забрал у него все его вооружение, лошадь, утварь и товары, ценой на 40 тысяч фунтов, захватил его земли, оставив его самого и его близких в таком плачевном и нуждающемся положении, что он на следующий день послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и детей, а также просить у нас хоть какую-нибудь помощь. Другое орудие зла — Семена Нагого царь послал разорить Андрея Щелкалова — важного чиновника и взяточника, который прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом. Нагой убил его верного слугу Ивана Лоттыша и выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей деньгами.

В это же время царь разгневался на приведенных из Нарвы и Дерпта немецких или ливонских купцов и дворян высокого происхождения, которых он расселил с их семьями под Москвой и дал свободу вероисповедования, позволив открыть свою церковь. Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев. Да! Бог не оставил безнаказанной эту жестокость и варварство. Вскоре после этого царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без ведома короля. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, т. е. его подданные, как он думал, больше его любили царевича. В порыве гнева он метнул в него острым концом копья, царевич не выдержал удара, заболел горячкой и умер через три дня. Царь в исступлении рвал на себе волосы и бороду, стеная и скорбя о потере своего сына. Однако государство понесло еще большую потерю; надежду на благополучие, мудрого, мягкого и достойного царевича, соединявшего воинскую доблесть с привлекательной внешностью, двадцати трех лет от роду, любимого и оплаканного всеми. Его похоронили в церкви Михаила Архангела, украсив его тело драгоценностями, камнями, жемчугом, ценой в 50 тысяч фунтов. Двенадцать граждан назначались каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Иоанну и Михаилу Архангелу.

Теперь царь более, чем когда-либо, был озабочен отправкой в Англию посольства для переговоров о давно задуманном браке. Оно было поручено Федору Писемскому, благородному, умному и верному ему дворянину, который должен был совещаться с королевой и просить у нее руки леди Мэри Гастингс, дочери лорда Генри Гастингса, пэра Гантингтона. Царь слышал об этой леди, что она доводится родственницей королеве и, как он выразился, принадлежит к королевской крови. Послам было приказано просить ее величество прислать для переговоров об этом какого-нибудь знатного посла. Посольство царя отправилось в путь. Сев на корабль у св. Николая, они прибыли в Англию, где их приняли с почетом, имели прием у королевы, где представили свои верительные грамоты. Ее величество приказала предоставить им возможность увидеть леди, которая, в сопровождении назначенного числа знатных леди и девушек, а также молодых придворных, явилась перед послом в саду Йоркского дворца. У нее был величественный вид. Посол в сопровождении свиты из знати и других лиц был подведен к ней, опустил глаза в землю, пал ниц к ее ногам, затем поднялся, отбежал назад, не поворачиваясь спиной, что очень удивило ее и всех ее спутников. Потом он сказал через переводчика, что для него достаточно лишь взглянуть на этого ангела, который, он надеется, станет супругой его господина, он хвалил ее ангельскую наружность, сложение и необыкновенную красоту. Впоследствии ее близкие друзья при дворе прозвали ее царицей Московии.

В посланники ее величества к царю был назначен сэр Вильям Рассел, третий сын пэра Бедфорда, умный и благородный джентльмен. Но он и его друзья, после серьезного обсуждения этого назначения, отклонили его. Тогда компания купцов выпросила это назначение для сэра Джерома Бауса, который и был хорошо снаряжен за счет компании. Впоследствии общество расплатилось за свои хлопоты, т. к. этот посол не имел никаких других достоинств, кроме приятной наружности и обхождения. Оба посланника — королевы и царя,— получив отпуск и письма, были отправлены на хороших кораблях и благополучно прибыли в бухту Св. Николая. Русский посол отправился к царю сушей и вскоре вручил свои письма и посольский отчет, которые были с радостью приняты. Сэр Дж. Баус на купеческих судах пустился медленно вверх .по реке Двине за тысячу миль от Вологды. Царь послал навстречу ему пристава Михаила Протопопова, чтобы он приготовил для посланника провизию, подводы и лошадей на всем пути для него и его спутников. В Ярославле его встретил другой слуга царской конюшни с двумя прекрасными иноходцами на тот случай, если посол захочет ехать верхом. У самой Москвы он был с большим почетом встречен князем Иваном Сицким, выехавшим к нему навстречу с 300 хорошо снаряженных верховых, которые сопровождали сэра Бауса до места его остановки. Царский дьяк Савелий Фролов был послан царем поздравить посла с благополучным прибытием, неся ему на ужин множество мясных блюд и обещая ему хорошее содержание. На следующий день царь прислал знатного человека Игнатия Татищева навестить сэра Дж. Бауса и узнать, как он чувствует себя, не нуждается ли в чем-либо, а также сказать, что если он не слишком устал с дороги, то может быть принят через два дня, в следующую субботу, т. к. царь очень ждет встречи с ним. Баус отвечал, что надеется быть в состоянии представиться его величеству.

Как было назначено, в 9 часов в этот день улицы заполнились народом, и тысячи стрельцов, одетых в красные, желтые и голубые одежды, выстроенных в ряды своими военачальниками верхом с блестящими самопалами и пищалями в руках, стояли на всем пути после его двери до дворца царя. Князь Иван Сицкий в богатом наряде верхом на прекрасной лошади, богато убранной и украшенной, выехал в сопровождении 300 всадников из дворян, перед ним вели прекрасного жеребца, также богато убранного, предназначенного для посла. Но он, недовольный тем, что его лошадь хуже, чем лошадь князя, отказался ехать верхом и отправился пешком, сопровождаемый своими слугами, одетыми в ливреи из стамета, хорошо сидевшие на них.

Каждый из слуг нес один из подарков, состоявших в основном из блюд. У дворца их встретил другой князь, который сказал, что царь ждет его; Баус отвечал, что он идет так быстро, как может. По дороге народ, отчасти угадав цель его посольства, которая была всем неприятна, кричал ему в насмешку: «Карлик!», что означает «журавлиные ноги». Переходы, крыльцо и комнаты, через которые вели Бауса, были заняты купцами и дворянами в золототканых одеждах. В палату, где сидел царь, вначале вошли слуги посла с подарками и разместились в одной стороне. Царь сидел в полном своем величии, в богатой одежде, перед ним находились три его короны; по обе стороны царя стояли четверо молодых слуг, называемых «рынды», в блестящих кафтанах из серебряной парчи с четырьмя скипетрами или серебряными топориками. Царевич и другие великие князья и прочие знатные вельможи сидели вокруг него. Царь встал, посол сделал свои поклоны, произнес речь, предъявил письма королевы. Принимая их, царь снял свою шапку, осведомился о здоровье своей сестры королевы Елизаветы. Посол отвечал, затем сел на указанное ему место, покрытое ковром. После короткой паузы, во время которой они присматривались друг к другу, он был отпущен в том же порядке, как пришел. Вслед за ним был послан дворянин высокого звания, доставивший ему к обеду две сотни мясных блюд; сдав их и получив награду, он оставил сэра Дж. Бауса за трапезой.

Если я и далее буду так подробно описывать ход дела, и без того продолжительного, это займет у меня слишком много времени; состоялось несколько секретных и несколько торжественных встреч и бесед. Король чествовал посла; большие пожалования делались ему ежедневно во всех видах снабжения; все ему позволялось, но, однако, ничто его не удовлетворяло, и это вызвало большое недовольство. Между тем было достигнуто согласие относительно счетов между чиновниками царя и компанией купцов; все их жалобы были услышаны, обиды возмещены, им были пожалованы привилегии и подарки, и царь принял решение послать к королеве своего приближенного послом. Если бы сэр Дж. Баус знал меру и умел воспользоваться моментом, король, захваченный своим сильным стремлением, пошел бы навстречу всему, что бы ни было предложено, даже обещал, если эта женитьба с родственницей королевы устроится, закрепить за ее потомством наследование короны.

Князья и бояре, особенно ближайшее окружение жены царевича — семья Годуновых, были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения. Царь в гневе, не зная, на что решиться, приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привести их из того места, где их больше всего, между Холмогорами и Лапландией. Шестьдесят из них было доставлено в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу, и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Вельский, который был единственным, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, о чем он хотел знать. Этот его любимец, утомившись от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса, негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день; но Вельский не осмелился сказать царю все это; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в тот день все они будут сожжены. У царя начали страшно распухать половые органы — признак того, что он грешил беспрерывно в течение пятидесяти лет; он сам хвастал тем, что растлил тысячу дев, и тем, что тысячи его детей были лишены им жизни.

Каждый день царя выносили в его сокровищницу. Однажды царевич сделал мне знак следовать туда же. Я стоял среди других придворных и слышал, как царь рассказывал о некоторых драгоценных камнях, описывая стоявшим вокруг него царевичу и боярам достоинства таких-то и таких-то камней. И я прошу позволения сделать небольшое отступление, изложив это для моей собственной памяти.

«Магнит, как вы все знаете, имеет великое скрытое свойство, без которого нельзя плавать по морям, окружающим землю, и без которого невозможно узнать ни стороны, ни пределы земли. Гроб персидского пророка Магомета из стали чудесно висит над землей в его Мавзолее в Дербенте». Он приказал слугам принести цепочку булавок и, притрагиваясь к ним магнитом, подвесил их одну на другую. «Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза, которые вы видите, возьмите их в руку, их природный цвет ярок; а теперь положите их на мою ладонь. Я отравлен болезнью, вы видите, они показывают свое свойство изменением цвета из чистого в тусклый, они предсказывают мою смерть. Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога с великолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценными камнями, богатыми в цене; этот жезл стоил мне семьдесят тысяч марок, когда я купил его у Давида Гауэра, доставшего его у богачей Аугсбурга. Найдите мне несколько пауков». Он приказал своему лекарю Иоганну Ейлофу обвести на столе круг; пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали, другие подыхали. «Слишком поздно, он не убережет теперь меня. Взгляните на эти драгоценные камни. Этот алмаз — самый дорогой из всех и редкостный по происхождению. Я никогда не пленялся им, он укрощает гнев и сластолюбие и сохраняет воздержание и целомудрие; маленькая его частица, стертая в порошок, может отравить не только человека, но даже лошадь». Затем он указал на рубин. «О! Этот наиболее пригоден для сердца, мозга, силы и памяти человека, очищает сгущенную и испорченную кровь». Затем он указал на изумруд. «Этот произошел от радуги, он враг нечистоты. Испытайте его; если мужчина и женщина соединены вожделением, имея при себе изумруд, то он растрескается. Я особенно люблю сапфир, он сохраняет и усиливает мужество, веселит сердце, приятен всем жизненным чувствам, полезен в высшей степени для глаз, очищает взгляд, удаляет приливы крови к ним, укрепляет мускулы и нервы». Затем взял оникс в руку. «Все эти камни — чудесные дары божьи, они таинственны по происхождению, но, однако, раскрываются для того, чтобы человек их использовал и созерцал; они — друзья красоты и добродетели и враги порока. Мне плохо; унесите меня отсюда до другого раза».

В полдень он пересмотрел свое завещание, не думая, впрочем, о смерти, т. к. его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог. Он приказал главному из своих врачей и аптекарей приготовить все необходимое для его развлечения и ванны. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца, тот пришел к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьем за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. «Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится, только когда сядет солнце». Вельский поспешил к царю, который готовился к ванне. Около третьего часа дня царь вошел в нее, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, он сел на свою постель, позвал Родиона Биркина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Федоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — к аптекарям за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем царя охватил приступ удушья, и он окоченел. Некоторая надежда была подана, чтобы остановить панику. Упомянутые Богдан Вельский и Борис Федорович, который по назначению царя был главным из тех четырех знатных людей, назначенных в правительство (он был назначен, как брат царицы, жены теперешнего царя Федора Ивановича), вышли на крыльцо в сопровождении своих родственников и приближенных, которых вдруг появилось такое великое множество, что было странно это видеть. Приказали начальникам стражи и стрельцам зорко охранять ворота дворца, держа наготове оружие, и зажечь фитили. Ворота Кремля закрылись и хорошо охранялись. Я, со своей стороны, предложил людей, военные припасы в распоряжение князя-правителя. Он принял меня в число своих близких и слуг, прошел мимо, ласково взглянув, и сказал: «Будь верен мне и ничего не бойся».

Митрополиты, епископы и другая знать стекалась в Кремль, отмечая как бы дату своего освобождения. Это были те, кто первыми на Св. писании и на кресте хотели принять присягу и поклясться в верности новому царю, Федору Ивановичу. Удивительно много успели сделать за шесть или семь часов: казна была вся опечатана и новые чиновники прибавились к тем, кто уже служил этой семье. Двенадцать тысяч стрельцов и военачальников образовали отряд для охраны стен великого города Москвы; стража была дана и мне для охраны Английского подворья. Посол, сэр Джером Баус, дрожал, ежечасно ожидая смерти и конфискации имущества; его ворота и окна были заперты, слуги заключены в тюрьму, он был лишен всего того изобилия, которое ему доставалось ранее. Борис Федорович — теперь князь-правитель и три других главных боярина вместе с ним составили правительство, по воле старого царя: князь Иван Мстиславский, князь Иван Васильевич Шуйский и Никита Романович. Они начали управлять и распоряжаться всеми делами, потребовали отовсюду описи всех богатств, золота, серебра, драгоценностей, произвели осмотр всех приказов и книг годового дохода; во всех судах были сменены казначеи, служители и адвокаты, так же как и все воеводы, начальники гарнизонов в местах, особо опасных. В крепостях, городах и поселках, особо значительных, были посажены верные люди от царской семьи; и таким же образом было сменено окружение царицы, его сестры. Этим средством князь-правитель значительно упрочил свою безопасность. Велика была его наблюдательность, которая помогала ему быть прославляемым, почитаемым, уважаемым и устрашающим для его людей, он поддерживал эти чувства своим умелым поведением, так как был вежлив, приветлив и проявлял любовь как к князьям, так и к людям всех других сословий. (...)

Государство и управление обновились настолько, будто это была совсем другая страна; новое лицо страны было противоположно старому; каждый человек жил мирно, уверенный в своем месте и в том, что ему принадлежит. Везде восторжествовала справедливость. Однако Бог еще приберег сильную кару для этого народа; что мы здесь можем сказать? По природе этот народ столь дик и злобен, что, если бы старый царь не имел такую тяжелую руку и такое суровое управление, он не прожил бы так долго, т. к. постоянно раскрывались заговоры и измены против него. Кто мог думать тогда, что столь большие богатства, им оставленные, будут вскоре истреблены, а это государство, царь, князья и все люди так близки к гибели. Плохо приобретешь — скоро потеряешь.

Царь Иван Васильевич правил более шестидесяти лет. Он завоевал Полоцк, Смоленск и многие другие города и крепости в семистах милях на юго-запад от города Москвы в областях Ливонии, принадлежавших польской короне, он завоевал также многие земли, города и крепости на восточных землях Ливонии и в других доминионах королей Швеции и Польши; он завоевал царства Казанское и Астраханское, все области и многочисленные народы ногайских и черкесских татар и другие близкие к ним народы, населявшие пространства в две тысячи миль по обе стороны известной реки Волги и даже на юг вплоть до Каспийского моря. Он освободился от рабской дани и поборов, которые он и его предшественники ежегодно платили великому царю Скифии, хану крымских татар, посылая ему, однако, небольшую мзду, чтобы защищаться от их ежегодных набегов. Он завоевал Сибирское царство и все прилежащие к нему с севера области, более чем на пятьсот миль. Таким образом он расширил значительно свою державу во всех направлениях и этим укрепил свою населенную и многочисленную страну, ведущую обширную торговлю и обмен со всеми народами, представляющими разные виды товаров своих стран, так что не только увеличились его доходы и доходы короны, но сильно обогатились его города и провинции. Столь обширны и велики стали теперь его владения, что они едва ли могли управляться одним общим правительством и должны бы были распасться на отдельные княжества и владения, однако под его единодержавной рукой монарха они остались едиными, что привело к его могуществу, превосходившему все соседние царства. Именно это было его целью, а все им задуманное осуществилось. Но безграничное честолюбие и мудрость человека оказываются лишь безрассудством в попытке помешать воле и власти Всевышнего, что и подтвердилось впоследствии. Этот царь уменьшил неясности и неточности в их законодательстве и судебных процедурах, введя наиболее ясную и простую форму письменных законов, понятных и обязательных для каждого, так что теперь любой мог вести свое дело без адвоката, а также оспаривать незаконные поборы в царском суде без отсрочки. Этот царь установил и обнародовал единое для всех вероисповедание, учение и богослужение в церкви, согласно, как они это называют, учению о трех символах, или о православии, наиболее согласного с апостольским уставом, используемого в первоначальной церкви и подтвержденного мнением Афанасия и других лучших и древнейших отцов на их Никейском соборе и на других наиболее справедливых соборах. Он и его предки приняли первоначальные правила христианской религии, как они верили, от греческой церкви, ведя свое древнее начало от св. апостола Андрея и их покровителя св. Николая. Эта греческая церковь с тех пор, по причине их отступлений и распрей, подверглась упадку и заблуждениям в наиболее важном как в существе доктрин, так и в отправлении богослужений.

Из-за этого царь отделил Московское духовное управление от греческой церкви и, соответственно, от необходимости посылать в эту церковь пожертвования и принимать оттуда грамоты. С помощью Троицы он убедил нестойкого патриарха Иеремию отречься от патриаршества в Константинополе и на Хиосе в пользу Московской митрополии. Царь резко отклонял и отвергал учение папы, рассматривая его как самое ошибочное из существующих в христианском мире; оно угождает властолюбию папы, выдумано с целью сохранить его чиноначалие, никем ему не дозволенное, сам царь изумлен тем, что отдельные христианские государи признают его верховенство, приоритет церковной власти над светской. Все это, только более пространно, он приказал изложить своим митрополитам, архиепископам и епископам, архимандритам и игуменам, папскому нунцию Антонию Поссевино, великому иезуиту, у дверей собора Пречистой в Москве. За время своего правления этот царь построил свыше сорока прекрасных каменных церквей, богато убранных и украшенных внутри, с главами, покрытыми позолотой из чистого золота. Он построил свыше шестидесяти монастырей и обителей, подарив им колокола и украшения и дав вклады, чтобы они молились за его душу.

Он построил высокую колокольню из тесаного камня внутри Кремля, названную Благовещенской колокольней, с тридцатью великими и благозвучными колоколами на ней, которая служит всем тем соборам и великолепным церквам, расположенным вокруг; колокола звонят вместе каждый праздничный день (а таких дней много), а также очень заунывно во время полуночной службы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.