Тразименское озеро (21 июня 217 года)

Тразименское озеро (21 июня 217 года)

Из болот Арна Ганнибал выбрался в районе Фьезоле, но весть об этом дошла до Фламиния, расположившегося вместе со своим войском близ Ареццо, слишком поздно. В результате римский консул упустил свой единственный шанс напасть на ослабленную переходом армию карфагенян, подкараулив ее либо при спуске с гор, либо на выходе из болот (В. Diana, 1987). Дав своим людям, измученным перенесенными испытаниями, отдых, Ганнибал, учитывая численное превосходство своего войска, в частности конницы, мог не опасаться внезапного нападения консульских легионов, во всяком случае, до того, как они объединят свои силы. Он не только отлично изучил сложившуюся обстановку, но и успел навести справки о характере Фламиния, человека гордого и слишком падкого до славы, и теперь рассчитывал извлечь из этого свою пользу. Для начала он совершил несколько набегов на богатые земли области Кьянти, расположенные к югу от Фьезоле, разграбив, опустошив и предав огню несколько тамошних селений. Все это проделывалось с таким расчетом, чтобы римский консул мог хорошенько видеть, как со стороны этрусских деревень в небо поднимается дым пожарищ, в которых горят амбары с запасами хлеба. Если кто и сумел бы сохранить при виде этой картины хладнокровие, то только не Фламиний, строивший всю свою карьеру на аграрной политике. Так и случилось. Фламиний снялся с места и пустился вдогонку армии Ганнибала, поджидая удобного момента для нападения. Когда карфагеняне вступили в долину Кьянти, делая вид, что направляются в сторону Рима, Фламиний двинулся к Кортоне, однако пунийцы неожиданно свернули на восток, к Перузии, обойдя гористую Кортону слева. И вот однажды июньским вечером Фламиний своими глазами увидел, как вражеская армия устремилась к узкому ущелью, лежащему к востоку от Боргетто между северным берегом Тразименского озера и предгорьями Гуаландро.

Сразу за ущельем Боргетто взору открывается небольшая прибрежная равнина Туоро, лежащая на глубине двух-трех километров. На востоке, немного не доходя до Пассиньяно, ее перекрывают хребты Монтиджетго. В наши дни уровень воды в Тразименском озере сильно понизился, тогда как в древности между прибрежными холмами и озером оставался только узкий проход, примерно той же ширины, что и ущелье Боргетто, тянувшийся до селения Торичелла, откуда дорога сворачивала к юго-востоку и шла дальше, к Перузию. Здесь-то и соорудил Ганнибал свою «мышеловку», которую мы попытаемся реконструировать, руководствуясь согласованными, но, к сожалению, слишком краткими указаниями Полибия (III, 83) и Тита Ливия (XXII, 4).

Пройдя ущельем Боргетто, Ганнибал пересек равнину Туоро и разбил лагерь за массивом горы Монтиджетто. Здесь он надежно укрыл в засаде свои лучшие силы — африканцев и иберов. Легкая пехота — балеарские пращники и копейщики — рассыпалась по холмам, глядящим прямо на озеро, со стороны Вернаццано. Наконец, на пятачке Туоро разместились галлы, а возле самого выхода из ущелья Боргетто — конные отряды, и те и другие надежно спрятанные. Ловушка была готова, и оставалось только ждать, когда римский консул вместе со своей армией в нее пожалует. Описанная реконструкция принадлежит Г. Де Санктису (G. De Sanctis, III, 2, 1917, pp. 109–115), и мы считаем, что в ней наилучшим образом учтены все данные наших письменных источников, поэтому мы отдаем ей предпочтение перед вариантом, предложенным Дж. Кромайером (J. Kromayer, 1912, pp. 150–193; см. также J. F. Lazenby, 1978, р. 63), который сдвигает всю диспозицию к востоку от Монтиджетто и всю гигантскую «ловушку» располагает в промежутке между этой горой и селеньем Торичелла. Не так давно возникла и еще одна гипотеза, в соответствии с которой все поле битвы уместилось в «раковине» Туоро, то есть в западной части той маленькой равнинки, центр которой занимает селенье Туоро. Но если согласиться с этой гипотезой, то придется признать, что тысячи пеших солдат, не говоря уже о всадниках, сражались на крохотном пятачке — тогда им наверное пришлось буквально толкать друг друга локтями. Впрочем, в пользу этого предположения говорит то обстоятельство, что именно в этом месте найдены остатки кострищ, на которых, по всей видимости, сжигали трупы погибших (G. Susini, 1960 et 1964).

Итак, в тот же вечер, когда Фламиний увидел, как армия Ганнибала скрывается в ущелье Боргетто, он двинулся следом и успел до наступления ночи разбить лагерь на берегу озера. Ранним утром следующего дня — 21 июня, если верить Овидию («Фасты», VI, 767–768), то есть в день летнего солнцестояния (мы склоняемся именно к этой дате, хотя высказывались предложения сдвинуть ее ближе к весне, исходя из потребностей пунийской армии в продовольствии летом 217 года; см. Ph. Desy, 1989), он, даже не подумав выслать вперед разведчиков, со всей своей армией устремился в ущелье Боргетто. Было, как мы уже говорили, раннее утро, и озерные берега окутывал густой туман. Когда большая часть римской армии уже вступила на прибрежную равнину, а ее авангард достиг места, где прятались в засаде африканцы и иберы, Ганнибал дал общий сигнал к атаке. Плохая видимость не позволяла римским командирам — центурионам и трибунам — выстроить свои отряды в боевой порядок и, разумеется, усугубляла всеобщую растерянность. За три часа полегло 15 тысяч солдат Фламиния. Погиб и сам консул, сраженный галльским копьем. Тит Ливий (XXII, 6, 3–4) уточняет, что римского военачальника убил инсубр по имени Дукарий, отомстивший Фламинию за гибель своих сородичей, уничтоженных на берегах Адды в 223 году. Но еще более страшная участь ожидала арьергард римской армии, только-только вступивший в ущелье Боргетто и еще не успевший выйти на равнину Туоро. Карфагенская конница буквально сбросила этих людей в озеро, где одни под тяжестью доспехов мгновенно шли на дно, а других добивали пунийские всадники. Вырваться из страшной ловушки удалось только римскому авангарду, вернее, его части в количестве примерно шести тысяч человек, которые пробили живую стену, образованную африканцами и иберами, и, добежав до ближайших вершин, смогли своими глазами, поскольку туман к этому времени уже рассеялся, убедиться в масштабах катастрофы. Кое-как построившись, они двинулись в одну из соседних деревушек, раскинувшихся на берегу озера Плесция, где их и «накрыл» Магарбал, посланный чуть погодя во главе отряда иберов и копейщиков, так что и эти избежавшие смерти римские воины оказались в плену (N. Alfieri, 1986).

Кстати, эпизод с этими пленниками дал Титу Ливию (ХХИ, 6, 12) еще один повод возмутиться «пунийским вероломством», но мы обязаны вернуть автору его же обвинение. Вопреки тому, что пишет Тит Ливий, Магарбал вовсе не обещал римским солдатам свободу в обмен на сдачу оружия, он всего лишь гарантировал им жизнь. И когда их доставили в карфагенский лагерь, Ганнибал, смешав их с остальными пленными — в общей сложности таковых оказалось 15 тысяч человек, — объявил им, чтобы рассеять последние сомнения, что никаких обещаний его помощник в принципе им давать не мог, поскольку это просто не в его власти [61]. Затем, по-прежнему верный себе, он приказал разделить пленных на две группы. Римских граждан отправили под надзор отдельных карфагенских отрядов, а их союзников без выкупа отпустили на все четыре стороны. Ганнибал еще раз повторил перед ними речь, с которой уже обращался к пленным врагам после сражений на Тицине и Требии: он пришел не воевать с италиками, а вернуть им свободу, попранную Римом [62].

Карфагенский полководец озаботился также и тем, чтобы воздать посмертные почести погибшим — не только своим (потери пунийцев были невелики; всего около полутора тысяч человек, главным образом галлов), но и командирам вражеской армии. На поиски тела Фламиния он отрядил специальную команду, но, как пишет Тит Ливий, все ее старания остались тщетны. Это выглядит тем более странно, что по приказу Ганнибала его воины всегда собирали на поле сражения все брошенное оружие. Как мы вскоре убедимся, его африканские соединения в дальнейшем воевали преимущественно римским оружием. Поэтому можно предположить, что поиски велись очень тщательно, притом на ограниченном и скорее небольшом пространстве. Неожиданное решение загадки исчезновения тела Фламиния предложил недавно один из современных исследователей. Известно, что консула убил галльский воин, но также известно, что у галлов существовал обычай хранить в качестве трофея голову убитого врага. А разве можно представить себе трофей более ценный, чем голова римского консула? Если же допустить, что, отрубив у мертвого Фламиния голову, галл снял с его тела и богатые доспехи, становится вполне понятным, почему среди тысяч убитых тело консула осталось неопознанным (G. Brizzi, 1984, pp. 35–43).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.