Я сделал все, что мог. Иван Цветаев Людмила Киричек

Я сделал все, что мог. Иван Цветаев

Людмила Киричек

«Звонили колокола по скончавшемуся императору Александру III, и в это же время отходила одна московская старушка. И, слушая колокола, сказала: „Хочу, чтоб оставшееся после меня состояние пошло на богоугодное заведение памяти почившего государя“… С этих-то старушкиных тысяч и начался музей», – так, по воспоминаниям Марины Цветаевой, начинал ее отец, Иван Владимирович Цветаев, рассказ о Музее изящных искусств. Мечта о нем родилась намного раньше, возможно, в ту минуту, когда в 1875 году Иван Владимирович Цветаев, недавний выпускник Петербургского университета, 27-летний магистр римской словесности и доцент Варшавского университета, впервые ступил на землю Италии, «той благословенной страны, видеть которую для человека, занимающегося изучением античного мира, всегда составляет венец желаний».

Но еще раньше, в 20-е годы XIX столетия, мысль о таком музее увлекла княгиню Зинаиду Волконскую. Проведшая большую часть жизни в Италии, воспитанная в духе энциклопедистов XVIII века, широко и разносторонне образованная, она мечтала создать в Москве эстетический музей – в те времена он мог бы стать одним из первых в мире музеев такого рода. Вместе с Шевыревым и Погодиным княгиня Волконская даже представила докладную записку в Совет Московского университета, но ей отказали, и «прекрасная греза» княгини тихо угасла…

Иван Владимирович Цветаев

«Думала ли красавица, меценатка, европейски известная умница, воспетая поэтами и прославленная художниками, княгиня Зинаида Волконская, что ее мечту о русском музее скульптуры суждено будет унаследовать сыну бедного сельского священника, который до 12 лет и сапогов-то не видал…» – скажет Иван Владимирович 31 мая 1912 года на открытии Музея изящных искусств имени Александра III.

Но до этого счастливого дня еще долгие, долгие годы. А пока молодой филолог занимается научной работой, защищает докторскую диссертацию, преподает. В 1890 году занимает кафедру теории и истории изящных искусств Московского университета. Авторитет профессора Цветаева в научном мире высок – он действительный член Московского археологического общества и почетный член Петербургского университета, Российская Академия наук наградила его медалью «За усердный труд на пользу и славу Отечеству».

К этому времени все помыслы Ивана Владимировича уже сосредоточены только на одном – на создании при университете Музея античного искусства, который представил бы «в историческом порядке судьбы скульптуры, зодчества и живописи у древних и новых народов» и через это дал бы «учащемуся юношеству и публике необходимые средства к изучению искусств, к облагораживанию их вкусов и развитию в них эстетических понятий».

И. В. Цветаев говорит о музее и его задачах с кафедры, в дружеских беседах, на страницах различных изданий, выпускает брошюры. Ища благотворителей, он скажет на открытии Первого съезда российских художников: «Может ли Москва – духовный центр России, центр ее колоссальной торговли и промышленности, Москва – родина и местожительство старых и славных аристократических фамилий… Москва, покрывшая себя славой широких христианских и просветительных благотворений, – может ли такой город, в котором бьется пульс благородного русского сердца, допустить, чтобы в его всегда гостеприимных стенах остались без подобающего крова вековечные создания гениального искусства, собранные сюда со всего цивилизованного света, и притом такие создания, которые в очень большом числе впервые вступают в Россию и двойников которым нет в нашем отечестве нигде? Может ли Москва это потерпеть?» Москва этого потерпеть не могла, и молодой профессор принимается за дело.

Для строительства музея Городская дума предоставляет участок на Воробьевых горах. Но это далеко от университета, и Цветаев обращается к самому Великому князю Сергею Николаевичу. При его содействии музей получает землю бывшего Колымажного двора на Волхонке. (Великий князь был избран председателем Комитета по устройству музея и до своей трагической гибели всемерно поддерживал начинания Цветаева.) По предложению Ивана Владимировича Императорская академия художеств проводит конкурс на лучший проект фасадов здания музея. Были отмечены семь проектов, среди них – проект Романа Ивановича Клейна, который и стал главным архитектором.

Но самое трудное и необходимое – найти средства. Казна выделила всего 200 тысяч рублей. Остальное надо было искать у частных лиц, и эту труднейшую задачу взял на себя Иван Владимирович. Он просит, доказывает, убеждает и своей несокрушимой верой приобретает все новых и новых сторонников. «В таком деле, как наше, без веры в лучшие стороны людей обойтись нельзя. Со скептицизмом ничего нового, ничего большого не сделаешь.

Это чувство разрушает, а не созидает. Скептицизм удобное свойство для осторожного чиновника, а в нашем созидательном деле главный рычаг – вера, которая, по Писанию, горами ворочает… И я буду держаться этой веры, при всяких обстоятельствах дела. Обманут ее ныне, она восторжествует завтра. Побьет ее сегодня какой-нибудь Иван, зато приголубит и укрепит ее своей симпатией и щедростию завтра какой-нибудь Петр».

Главным жертвователем музея становится владелец заводов в Гусь-Хрустальном Юрий Степанович НечаевМальцев. Благородное дело, за которое взялся Цветаев, стало близким и ему. Постепенно деловые отношения переросли в искреннюю дружбу, их даже так и называли «Цветаев-Мальцев».

31 декабря 1898 года Иван Владимирович записывает в дневнике: «Доходят последние часы 1898 года, этой великой эпохи в истории создания нашего музея. Этот год принес мне такие радости и музею такие благодеяния, о которых не было и грез. Завершение грандиозного плана здания, открытие действий Комитета, лучезарный день 17 августа, превративший никому не известный факт закладки во всероссийское событие, получение земли от города – все это пришлось на этот незабвенный год… Такое возвышение действительности над возможностью самых необузданных грез, конечно, уже не повторится в истории создания моего милого музея».

Строительство началось и, несмотря на огромность сделанного, главное было впереди. Надо было думать не только о постройке здания, но и о наполнении его экспонатами. Иван Владимирович ведет обширнейшую переписку со многими музеями мира, заказывает копии, покупает подлинники античных скульптур. Привлекает к работе известных российских художников – Поленова, Васнецова, Верещагина, Айвазовского, Серова… Сам выезжает в экспедицию на Урал для отбора отделочного камня. Едет в Италию, Германию, Египет…

Музей изящных искусств перед открытием 31 мая 1912 года. Фотография К. А. Фишера

Один из залов музея сегодня

Из письма к Нечаеву-Мальцеву, 1907 год: «Вы сетуете на меня за сделанные приобретения памятников искусств для музея. В свое оправдание могу сказать, что разыскивание их по всей Европе стоило мне больших самопожертвований и больших трудов, принесенных мною благу музея. Бог знает кто и когда проделал бы этот многолетний путь безвозмездно для нашего учреждения. Я вынес много лишений и всяческих неудобств ради этой высокой цели и нашел для музея много такого, что долго-долго туда не поступило бы. Без любви, без увлечения, без стремления к этому специальному знанию в нынешнем мире коллекции не собрать бы. Как-нибудь выкарабкаемся из долгов. А приобретенное навсегда будет украшать музей».

Нечаев-Мальцев дает на музей сотни тысяч, но иногда упирается из-за какой-нибудь мелочи: «Что Вы, голубчик, вконец разорить хотите? Да это же какая-то прорва, наконец! Пусть государь дает, его же родителя – имени…» Да и нельзя же все расходы переложить на Нечаева-Мальцева, и Цветаев ищет новых благотворителей. Снова просьбы, уговоры, увещевания… И при этом ни одной жалобы, раздражения или обиды на непонимание и холодность к его детищу. «Надо быть готовым ко всему, считаться со всем. Не заставишь думать всех, как ты хочешь, думаешь, веришь сам. Необходимы терпение и уважение права чужой собственности, равно как и права других на свои убеждения… Нельзя каждый отказ твоей мечте, твоему излюбленному делу объяснять исключительно грубостью вкусов, недостатком умственного и сердечного развития и одним скряжничеством. Недавний скряга на Музей искусств завтра или перед своим смертным часом, в духовном завещании, явится устроителем целого филантропического учреждения… Надо быть терпеливым», – записывает он.

Своей тактичностью, уважительным отношением к людям, пониманием их слабостей Иван Владимирович располагал к себе многих. «Это прирожденный министр финансов, потому что так искусно добывать деньги из совершенно неожиданных источников, как это Иван Владимирович умел, да еще настраивать дающих деньги к благодарности, – они его благодарили за то, что он деньги от них получал, это никакому графу Витте никогда не удастся», – говорил профессор Московского университета историк Любавский.

Все свои свободные деньги Иван Владимирович также отдает на музей – и приводит в ужас сына Андрея просьбой дать адрес портного, который мог бы перелицевать костюм. «Да проще новый купить!» – «Это вам проще…»

Судьба не была так уж благосклонна к Цветаеву…

В 1904 году в музее вспыхнул пожар. Пострадало здание и часть коллекции. Иван Владимирович тяжело переживал это несчастье, но не отчаялся сам и старался подбодрить Клейна: «Оправляйтесь духом и нервами и Вы, дорогой Роман Иванович. Работы еще много и без ниспосланного нам горя… Будем стараться быть молодцами и философами… Нуждаясь в укреплении сам, говорю Вам: мужайтесь!»

Волнения 1905 года поставили под угрозу продолжение строительства: обсуждался вопрос о консервации здания. В это трудное для всех время Цветаев пишет Клейну: «Что ждет в ближайшие два года наше с Вами дело? Я не считаю его погибшим ни в коем случае. Слишком много сделано…» И в другом письме: «Неокончание так широко веденного предприятия равносильно нашему бесславию в глазах современников, равносильно их праву упрекать нас в легкомыслии расчетов, в неуменье соразмерить средства с целью и в неисполнении обязательств, принятых относительно университета… Но независимо от этих соображений наше общее дело должно двигаться потому, что оно привлекло всю нашу с вами любовь, все увлечение, перед которым все иные дела померкли в их значении. Успехи музея стали равносильны нашей жизни последних лет.

И мы не можем не напрячь всех сил, чтобы он додвигался до благополучного конца…» В июле 1906 года умерла от чахотки Мария Александровна Цветаева (в девичестве Мейн), жена Ивана Владимировича, его незаменимый помощник во всех делах. «Она вела всю его обширную… переписку, – вспоминала Марина Цветаева, – и, часто, заочным красноречием своим, какой-то особой грацией шутки или лести (с французом), строкой из поэта (с англичанином), каким-нибудь вопросом о детях и саде (с немцем) – той человеческой нотой в деловом письме, личной – в официальном, иногда же просто удачным словесным оборотом, сразу добивалась того, чего бы только с трудом и совсем иначе добился мой отец. Главной же тайной ее успеха были, конечно, не словесные обороты, которые есть только слуги, а тот сердечный жар, без которого словесный дар – ничто. И, говоря о ее помощи отцу, я прежде всего говорю о неослабности ее духовного участия, чуде женской причастности вхождения во все и выхождения из всего – победителем. Помогать музею было прежде всего духовно помогать отцу: верить в него, а когда нужно, и за него».

Смерть жены подорвала здоровье Ивана Владимировича – он тяжело заболел. Врачи запретили ему читать и писать, но быть оторванным от музея он не мог и, ведя переписку через помощника, оставался в курсе происходящего.

Чуть только Цветаев почувствовал себя лучше, он с головой ушел в работу, в музейные дела. Он снова обсуждает с Клейном отделку залов и парадной лестницы, хлопочет об отоплении здания, ищет специалистов-мозаичников, благотворителей, заказывает новые экспонаты, договаривается о покупке голицынской коллекции, снова уговаривает Нечаева-Мальцева оплатить очередные расходы, следит за доставкой экспонатов и даже сам распаковывает коробки. А проблемы все появляются и появляются, и решить их может только Цветаев. При этом он занимается делами Румянцевского музея, директором которого был, продолжает научную работу, преподает в университете.

Занятость и усталость не сделали его раздражительным. Он был добродушен и ласков с детьми – Валерией и Андреем от первого брака, Мариной и Асей от второго. «Помню его седеющим, слегка сутулым, в узеньких золотых очках, – напишет потом Ася, Анастасия Цветаева. – Простое русское лицо с крупными чертами; небольшая редкая бородка, кустившаяся вокруг подбородка. Глаза – большие, добрые, карие, близорукие, казавшиеся меньше через стекла очков. Его трогательная в быту рассеянность создавала о нем легенды. Нас это не удивляло, папа всегда думает о своем музее. Как-то сами, без объяснений взрослых, мы это понимали». Дети выросли вместе с музеем и называли его «наш младший брат». Через много лет, в эмиграции, Марина Цветаева напишет: «Музей Александра III есть четырнадцатилетний бессеребреный труд моего отца и три мальцевских, таких же бессеребреных миллиона».

Наконец наступил долгожданный день открытия музея – 31 мая 1912 года. «Белое видение музея на щедрой синеве неба». На открытии – сам государь и все высшие сановники Москвы и Петербурга. Профессор Цветаев сопровождает царскую семью по залам музея. «И было тихое торжество радости: не папе дарят что-то сейчас сильные мира сего, а он дарит всем, кто сейчас здесь, всей России – созданный им музей!» (А. Цветаева).

«Чуть склонив набок свою небольшую седую круглую голову – как всегда, когда читал или слушал (в эту минуту читал он прошлое, а слушал будущее), явно не видя всех на него глядящих, стоял он у главного входа, один среди белых колонн, под самым фронтоном музея, в зените своей жизни, на вершине своего дела», – писала Марина.

Год спустя, незадолго до смерти, он скажет одному из своих учеников: «Я сделал все, что мог…»

Литература:

И. В. Цветаев создает музей. М., 1995.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.