ЗУША — ЭТО НЕ МААС

ЗУША — ЭТО НЕ МААС

Батальон капитана Гусева, единственный батальон, укомплектованный еще под Сталинградом, заканчивал разгрузку эшелона на станции Кубинка. При слабом свете фонарей танки съезжали с железнодорожной платформы. Работа шла без лишнего шума и суеты. Раздавался спокойный и уверенный голос капитана, подававшего механикам—водителям команды: «Левее! Так держать! Пошел!» Создавалось впечатление, что комбат всю жизнь работал в морском порту докером и для него погрузка—выгрузка дело привычное. К утру батальон стоял в боевой готовности и ждал приказа.

2 октября на станцию прибыл офицер связи с пакетом. Взломав печать, Катуков извлек небольшой листок. Это был приказ Главного автобронетанкового управления, подписанный Яковом Федоренко. В нем говорилось о необходимости снова погрузиться на платформы и следовать в район города Мценска, чтобы закрыть дорогу танковым колоннам Гудериана, шедшим на Тулу.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — проговорил комбриг, передавая приказ Кульвинскому.

Прочитав его, начальник штаба положил листок в нагрудный карман:

— Что бы это значило, Михаил Ефимович?

Катуков потянулся за папиросой, не торопясь, закурил, задумчиво произнес:

— Это значит только то, что говорится в приказе: прикрыть Тулу, а следовательно, и Москву.

Не надо быть провидцем, чтобы правильно оценить обстановку на фронте и понять, что там происходило. Враг рвался к Москве. Гитлер значительно усилил группу армии «Центр» танками и авиацией, поставил перед ней задачу — окружить и разгромить войска Западного и Брянского фронтов, затем развить наступление на советскую столицу с трех сторон: с запада — через Вязьму, с северо—запада — через Калинин и с юго—запада — через Орел — Тулу.

Особенно опасным было южное направление со стороны Орла, на котором действовала 2–я танковая группа Гудериана, имевшая в своем составе около 600 бронированных машин.

Гитлеровское командование было уверено, что наступление пойдет по намеченным планам. Уже заняты были города Дмитровск, Карачев, Вязьма, германские войска продвигались к Орлу и Брянску.

В успехе был уверен и Гудериан. Он писал: «По мнению главного командования сухопутных войск, создавшаяся выгодная обстановка благоприятствовала дальнейшему развертыванию операций в направлении на Москву. Германское командование хотело помешать русским еще раз создать западнее Москвы глубоко эшелонированную линию обороны. Главное командование сухопутных войск носилось с идеей, чтобы 2–я танковая армия[37] продвинулась через Тулу до рубежа Оки между Коломной и Серпуховом. Во всяком случае, это была очень далекая цель! В соответствии с той же идеей 3–я танковая группа должна была обойти Москву с севера. Этот план главнокомандующего сухопутными войсками встретил полную поддержку со стороны командования группы армий «Центр».[38]

Направление ударов германских войск позволяло Ставке Верховного Главнокомандования определить, откуда противник предпримет наступление в ближайшие дни. По оценкам военных специалистов — южное направление становилось самым опасным. Его надо было укреплять новыми частями, подходившими из Сибири и Заволжья. В срочном порядке решено было в районе Мценска развернуть 1–й гвардейский стрелковый корпус генерал—майора Д.Д. Лелюшенко. В состав корпуса входила и 4–я танковая бригада.

Тихий районный городок Мценск встретил танкистов Катукова холодным моросящим дождем. Пока бригада разгружалась, нужно было выяснить обстановку на этом участке фронта. Комбриг оставил штабной автобус и, пригласив с собой помощника начальника штаба капитана И.И. Лушпу, отправился на шоссе Орел — Мценск.

Недалеко от полуразрушенного после бомбардировки здания стоял Кондратенко с машиной. «Эмка» с места взяла разбег и вскоре выскочила на шоссе, по которому в беспорядке двигались грузовики, по обочинам шли пехотинцы. Тыловые повозки то и дело создавали огромные пробки на дороге. В темноте слышался раздраженный начальственный голос: «Куда прешь? Пропустить санитарные машины!»

Неразбериха на дорогах — тревожный признак. Значит, противник где—то прорвал фронт, и наши части отступают на новые оборонительные рубежи. В одном из остановленных грузовиков оказался командующий Орловским военным округом генерал—лейтенант А.А. Тюрин. Он сообщил, что еще днем 3 октября Орел занят танковыми войсками противника, который с минуты на минуту может двинуться на север.

Догадка Катукова о прорыве немцами фронта подтвердилась, он лишь понял, что недавно произошла страшная катастрофа. Об этом говорило и поспешное отступление наших войск.

Германское командование сосредоточило в районе Орла мощный танковый кулак. После того как Гудериан занял Кромы, он бросил всю 4–ю танковую дивизию на захват важнейшего шоссейного и железнодорожного узла. 2–я полевая армия, прорвав наши оборонительные рубежи на реках Судость и Десна, открыла танкам дорогу к Орлу.

Орел был захвачен почти без боя. Гудериан сообщает об этом так:

«Захват города произошел для противника настолько неожиданно, что когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи. Эвакуация промышленных предприятий, которая обычно тщательно подготавливалась русскими, не могла быть осуществлена. Начиная от фабрик и заводов и до самой железнодорожной станции, на улицах повсюду лежали станки и ящики с заводским оборудованием и сырьем».[39]

Полученная информация от генерала Тюрина и увиденная своими глазами картина отступления наших войск по Орловскому шоссе произвели на Катукова удручающее впечатление. Но несмотря ни на что, надо было действовать, причем действовать незамедлительно. Возвратившись на станцию, в штаб, он застал там приземистого, широкоплечего человека в плащевой накидке и каске, который, если судить по мокрой одежде, только что здесь появился.

— Генерал Лелюшенко, — представился он.

— Полковник Катуков.

Лелюшенко отстегнул на подбородке ремешок, снял каску, плащ—палатку сбросил прямо на сиденье штабного автобуса.

— Вы—то мне и нужны, полковник. Обстановку на фронте знаете?

— Не совсем, товарищ генерал, но видел, что происходит на Орловском шоссе. Там же встретил командующего Орловским военным округом генерала Тюрина. Со своим штабом он переместился сюда, в Мценск. Командующий сообщил: Гудериан занял Орел.

Командир корпуса попросил у Кульвинского карту. Расстелив ее на столе, пригласил всех подойти поближе.

— Дело скверное, — начал Дмитрий Данилович. — Скорее всего, Гудериан ударит своими танками по Мценску, а основные силы нашего корпуса еще на подходе. Только ваша бригада может противостоять противнику на этом участке фронта. Чем располагаете, полковник?

— В строю танковый полк трехбатальонного состава. Танки — «Т–34» и «БТ–7». Всего 49 боевых машин. Неплохо укомплектованы мотострелковый батальон и зенитный дивизион, транспортная, разведрота и другие подразделения.

— Не густо, — Лелюшенко потер небритый подбородок и продолжал: — У Гудериана многократное превосходство в технике и людях. Но нам надо его задержать, задержать любой ценой. Надеюсь, что в ближайшие дни к Мценску подойдут другие соединения корпуса и приданные нам части — 5–я и 6–я гвардейские стрелковые дивизии, 11–я танковая бригада, курсанты Тульского оружейно—технического училища и мотоциклетный полк пограничников. Сумеете, танкисты, выполнить задачу? Родина вас не забудет!

Командир корпуса простился с катуковцами и уехал в штаб Орловского военного округа. В штабном вагоне остались Катуков, Кульвинский, Никитин и командир танкового полка Еремин. Все какое—то время молчали, не решаясь заговорить.

— Что, танкисты, приутихли, отчего загрустили? — Катуков посмотрел на своих боевых друзей. — Аль задача не по плечу? Аль не знаем, что делать?

Поднялся начальник оперативного отделения капитан Никитин:

— Все как раз очень ясно, товарищ полковник. Мне кажется, надо начать с разведки, выяснить силы противника. В каком направлении он поведет наступление?

— Верно, Матвей Тимофеевич, — одобрительно отозвался комбриг. — Разведка сейчас самое главное.

В сторону Орла направляются две разведывательные группы. Им поставлена конкретная задача: узнать о противнике как можно больше, по возможности захватить «языка». Группы возглавили капитан В.Г. Гусев и старший лейтенант А.Ф. Бурда.

Катуков не стал ждать возвращения разведки. В полдень, 4 октября, оставив в Мценске начальника штаба Кульвинского для руководства разгрузкой прибывших эшелонов, он вместе с Никитиным, сев в броневик, направился в сторону Орла, чтобы определить линию обороны. Фактор времени сейчас решал все. Успеет бригада к ночи закрепиться, можно будет считать — полдела сделано.

Броневик пересек дорогу Москва — Симферополь, выскочил на пригорок и остановился. С высоты хорошо просматривалось село Ивановское, внизу, теряясь в кустарнике и камышах, текла небольшая речка Оптуха. Катуков вышел из машины, взобрался на крутой склон, сверил высоту с отметкой на карте. Положив карту в полевую сумку, заметил Никитину:

— Эту высотку надо будет иметь в виду. С нее превосходно обозревается вся окрестность. Если тут поставить батарею, то Орловское шоссе окажется под прицелом, а танки свои разместим в рощице, близ Ивановского — и скрытно, и удобно бить по врагу. Откуда, Матвей Тимофеевич, противник начнет наступление, как думаешь?

Никитин ответил не задумываясь:

— Гудериан может нанести удар с двух направлений: вдоль шоссе Орел — Мценск и с юго—восточной окраины Орла по грунтовым дорогам. Предпочтительнее, конечно, направление удара — по шоссе.

Оба направления комбриг считал в одинаковой мере опасными, и не столь важно, на каком из них появятся танки Гудериана, их предстояло встретить огнем.

А пока от разведчиков не поступало никаких сведений, укреплять предстояло всю линию фронта. Бездействовать нельзя: риск немалый. Неизвестно ведь, когда немцы начнут наступление — через час или через три, а может быть, и на следующий день.

По возвращении на станцию Катуков отдал распоряжение капитану Рафтопулло, заканчивавшему разгрузку батальона, занять боевые позиции у села Ивановское. Только что прибывшие в район Мценска 32–й пограничный полк полковника И.И. Пияшева и сводный батальон Тульского оружейно—технического училища также были поставлены на линию обороны.

Мучил единственный вопрос — надолго ли немцы задержатся в Орле? Если начнут наступление утром, то за ночь можно сделать многое. На берегу Оптухи уже шли работы по созданию оборонительной линии, бойцы рыли окопы полного профиля, по соседству, на пригорке, артиллеристы устанавливали две батареи 76–мм орудий.

Поступили наконец первые сведения от разведчиков. Капитан Гусев несколько раз выходил на связь, сообщал, что немцев на шоссе Орел — Мценск не обнаружено. Орел горит, в его юго—западной части слышна артиллерийская канонада. Видимо, какие—то наши части ведут бой. Бурда же не подавал о себе никаких известий, и всякие попытки штаба связаться с ним по радио ничего не давали. Невольно возникала мысль — уж не попали ли разведчики в беду?

Время перевалило за полночь, а комбригу не спалось Вместе с адъютантом Иваном Ястребом он обошел позиции, побеседовал с командирами танковых рот, пехотинцами. Убедившись в том, что люди накормлены, настроены по—боевому, знают свою задачу, Катуков вернулся в штаб. До рассвета оставалось несколько часов.

Его разбудил Кульвинский: из разведки вернулась группа капитана Гусева. Через несколько минут капитан докладывал о своем рейде. Танкисты побывали на окраине Орла, вели бои с противником. Не зная системы его огня, натолкнулись на мощный артиллерийский обстрел. При отходе потеряли четыре машины. Компенсируя неудачу, разгромили по дороге на Волхов немецкую колонну танков и автомашин.

Давать оценку действиям капитана Гусева Катуков не спешил, а вот потерю четырех машин переживал болезненно: на счету каждый танк.

— Какие экипажи не вернулись из Орла? — спросил он раздраженно.

— Старшего лейтенанта Ракова и младших лейтенантов Овчинникова, Дракина и Олейника.

— Ладно, капитан, зайди к Никитину, он укажет, где твое место на линии обороны.

Комбриг считал, что главную задачу эта разведгруппа все—таки не выполнила. По—прежнему полная неясность, какие силы Гудериана в Орле? Сколько дивизий? Видимо, придется исходить из того, что немецкая танковая дивизия имеет более 200 боевых машин.

Обрадовал старший лейтенант Александр Бурда. Его группа возвратилась далеко за полночь. Танкист он опытный, с начала войны сражался на западных границах, подбил более десятка танков и автомашин. Ведя разведку в сторону Орла, Бурда не ринулся в город сломя голову, а, замаскировав машины в кустарнике, ночью направил к городу небольшие разведгруппы, имевшие задание выяснить систему огневых средств противника и номера воинских частей. Удалось многое выяснить, но, как на грех, передать информацию разведчики не могли: на головной машине вышла из строя радиостанция, а на других станций не было. Связь со штабом оборвалась.

Теперь, когда о противнике хотя бы что—то стало известно, можно было принимать определенные меры по укреплению наиболее опасных участков линии обороны.

Утром, как и следовало ожидать, из Орла по направлению к Мценску вышла колонна гитлеровских войск. Ее сопровождали танки и бронетранспортеры. Танки Бурды притаились в засаде, готовые открыть огонь. Старший лейтенант не торопился отдавать команду. Но как только колонна длинной змеей вытянулась вдоль шоссе, в дело вступили танки—разведчики, а затем и основная группа машин, сосредоточившая огонь по мотопехоте противника.

В результате боя группа Бурды уничтожила 10 средних и малых танков, 2 тягача с двумя противотанковыми орудиями и расчетами, несколько автомашин с мотопехотой, 2 ручных пулемета и 90 солдат и офицеров противника.[40]

Были добыты ценные документы, которые позволили установить номера новых вражеских частей, действующих на мценском направлении. Это были 3–я и 4–я танковые и одна мотодивизия Гудериана, имевшие целью прорваться главными силами вдоль шоссе в направлении Мценск — Тула.

Проанализировав ситуацию, Катуков облегченно вздохнул. Сказал Кульвинскому:

— Замысел гитлеровского командования нам теперь ясен. Будем готовиться к отражению врага!

А в книге боевых действий 4–й танковой бригады появляется запись: «В результате умелых и инициативных действий танковых групп было установлено, что противник спешно подтягивает свои резервы, главными силами стремится развить успех по наикратчайшему пути вдоль шоссе Орел — Мценск — Тула и с южного направления обеспечить выход к Москве».[41]

5 октября Гудериан ударил по Мценску, но уже большими силами. С утра несколько звеньев немецких самолетов прошли над Оптухой и сбросили бомбы на село Ивановское. Спустя некоторое время из—за пригорка показались танки. Их было так много, что наблюдатели сбились со счета. Катуков, стоя на наблюдательном пункте, спокойно отдавал приказы, то и дело подносил к глазам бинокль, обозревая панораму предстоящего боя. Что предпримет противник в ближайшие минуты? Тактика у него прежняя, знакомая с первых дней войны. Впереди идут танки, за ними, на небольшом расстоянии, — пехота. Только бы не проскочили на фланги, тогда дело может обернуться бедой: сомнут.

Спустившись с пригорка на равнину, вражеские машины, выбрасывая черные столбы дыма, развернулись в боевые порядки и открыли стрельбу. Ответные выстрелы последовали тотчас же: наши танкисты били из засад. Огонь их был точен. Задымили несколько вражеских машин. Противник усилил артиллерийский обстрел нашего переднего края. Над селом появился разведывательный самолет «Хеншель», корректируя огонь.

С переднего края Катуков перебрался на свой командный пункт, разместившийся на окраине села Ивановского. Начальник оперативного отделения капитан Никитин доложил:

— Товарищ полковник, немецкие танки прорвались на позиции мотострелкового батальона. Разбиты артиллерийские батареи!

— Где комбат Кочетков?

— Не знаю, связь с ним прервана. Отправил в батальон двух бойцов. Положение там критическое!

С командного пункта в бинокль хорошо просматривались позиции мотострелкового батальона. В дыму разворачивались немецкие танки, утюжа окопы наших пехотинцев. «Кочеткову сейчас туго приходится, если еще жив, — подумал комбриг. — Пора вводить в бой танковые засады, сосредоточенные на левом фланге». По рации он отдал приказ, и несколько «тридцатьчетверок» устремились в атаку. Юркие, быстроходные машины, извергая языки пламени, сразу же внесли замешательство в неприятельские боевые порядки. Из горящих немецких танков выскакивали фашисты и попадали под кинжальный огонь наших пулеметчиков.

Бой длился несколько часов. Кругом стоял страшный грохот. Гудериан бросил к селу Ивановскому еще один моторизованный полк, решив, что против него действуют значительные танковые силы Красной Армии.

Катуковцы отбили еще несколько танковых атак, но дальше держать позиции было бессмысленно. Чтобы сохранить личный состав бригады и боевые машины, Катуков отдал приказ отойти несколько севернее, к селу Первый Воин, где закрепиться и дать новый бой. Такое решение диктовалось складывавшейся обстановкой. Хотя Гудериан потерял 18 танков, 8 орудий и несколько сот солдат и офицеров, сил у него было достаточно, чтобы продолжать наступление на этом участке фронта.

Штабной автобус двигался по раскисшей от осенних дождей дороге, буксуя в промоинах и ямах, выбитых гусеницами танков и бронетранспортеров. Его неудержимо кидало из стороны в сторону, словно утлое суденышко в разбушевавшемся море. Валившийся с ног от усталости комбриг, выпив походную кружку горячего чая, решил немного отдохнуть, разместившись прямо на сиденье. Кутаясь с головой в шинель, попросил Никитина:

— В случае чего, разбудишь, Матвей Тимофеевич.

Начальник оперативного отделения в знак согласия кивнул головой. Он знал, что комбриг в эти дни почти не смыкал глаз.

На одном из поворотов водитель притормозил. Приоткрыв дверцу, увидел подполковника Кульвинского:

— Комбриг здесь?

Никитин приложил палец к губам, давая понять, чтобы начальник штаба разговаривал на полтона ниже.

Кульвинский положил на стол составленный отчет об итогах прошедшего боя. Противник остановлен, но бригада понесла потери: есть убитые и раненые, подбито несколько танков. Правда, Дынеру удалось эвакуировать с поля боя три машины, танки «БТ–7». Была надежда, что после ремонта они вступят в строй. Это, видимо, единственное пополнение, на которое можно было рассчитывать в ближайшее время.

Остаток дня и всю ночь части бригады укрепляли свои позиции. После кратковременного отдыха комбриг был снова полон сил и энергии. Он спокойно и буднично, как на учениях, отдавал распоряжения, уточнял на карте расположение танковых засад, определял места для установки артиллерийских батарей. Очень обрадовался, получив сведения, что полк пограничников Пияшева и дивизион противотанковой артиллерии готовы поддержать бригаду в предстоящем бою.

Прибыв на позиции у села Первый Воин — там готовились к обороне мотострелки, — Катуков потребовал от комбата Дмитрия Кочеткова и комиссара Семена Волошко проследить за тем, чтобы бойцы зарывались в землю как можно глубже:

— Надеюсь, учтете опыт прежнего боя. Кто сидит в земле, тому и танк не страшен. И чтобы обязательно были отрыты ложные окопы, установлена «бутафория» — пулеметы, минометы, пушки, словом, все, что напоминало бы огневые средства.

Сооружаемая оборонительная линия в районе Нарышкино — Первый Воин давала некоторые преимущества перед противником: с высот хорошо просматривалась местность, кустарник, небольшие рощи и стога сена на лугах позволяли замаскировать танки и пушки. Шесть танковых засад были установлены у небольшой деревеньки Константиновка. Укреплены фланги бригады.

Наступило утро 6 октября. Погода резко изменялась, стало подмораживать, потом выпал первый снег. Катуков был уже на командном пункте, оборудованном в небольшой роще, рядом с шоссе Орел — Мценск. Только что вернулся с переднего края комиссар Бойко. Он побывал у танкистов, расположившихся у речки Лисицы.

— Как там экипажи? — обратился к нему комбриг. — Выдержим напор Гудериана?

— Бойцы настроены по—боевому. Верят, что противника можно бить даже ограниченными силами.

— Значит, выдержим! — успокоился Катуков.

Ждать противника долго не пришлось. Гудериан вначале бросил против 4–й танковой бригады авиацию. Звено за звеном шли «юнкерсы» и «мессершмитты» и, ложась на боевой курс, сбрасывали бомбы вдоль шоссе на окопы мотострелкового батальона. К счастью, бомбардировке подверглись в основном ложные укрепления, над которыми к небу поднимались черные столбы грязи и порохового дыма. «Не зря старались бойцы, — с удовольствием отметил про себя Катуков. — Потери от такой бомбардировки будут невелики».

Когда воздушные стервятники набросились на село Первый Воин, в бой вступили зенитные батареи отдельного дивизиона под командованием старшего лейтенанта Ивана Афанасенко. Два фашистских самолета были сбиты зенитчиками, их остатки догорали на правом берегу речки Лисицы. Через некоторое время появилась новая волна самолетов, и несколько тяжелых бомб упало на 1–ю батарею. Взрывом повредило два орудия, погибли их расчеты.

Дозоры передали на КП бригады: со стороны Орла показалась гитлеровская колонна танков и мотопехоты. Бой вот—вот вступит в новую фазу. Каким будет его исход? Этот вопрос не давал покоя Катукову. За свои фланги на этот раз он не беспокоился. Там стояли танкисты Гусева и Бурды. Надеялся, что и в центре рота старшего лейтенанта Самохина не дрогнет. Вызывал тревогу лишь 2–й батальон капитана Анатолия Рафтопулло. У него большая часть — легкие танки, и противостоять новейшей технике Гудериана будет не просто.

И комбриг помчался во 2–й батальон. Увидев комбата, прохаживавшегося вокруг своей машины, спросил:

— Волнуешься, Анатолий Анатольевич?

— Есть маленько, — откровенно признался Рафтопулло. — Любой бой неизвестность. Выстоим ли на этот раз?

— Обязаны выстоять, комбат!

Из—за поворота в долину речки Лисицы стали спускаться немецкие танки. Их было больше сотни. За ними шли бронетранспортеры с пехотой, тягачи с орудиями, мотоциклы с автоматчиками. Танки сразу же открыли огонь по позициям мотострелков. Комбату Кочеткову пришлось принять на себя очередной удар немецкой армады.

Гитлеровские войска, перейдя речку, пытались с ходу прорваться через наши позиции. Мотострелки ответили ударом из противотанковых ружей, дружно била по врагу и противотанковая артиллерия. С НП Катуков видел, как новая лавина немецких танков двинулась вперед, открыв ураганный огонь. Пехотинцы нуждались в поддержке. Комиссар Бойко нервничал:

— Товарищ полковник, пора вводить в бой группу Лавриненко!

— Вижу, что пора. Но пусть все немецкие танки перейдут речку, тогда и ударим из засады.

Комбриг еще раз поднял бинокль, провел им по долине. Вот он уловил момент, которого ждал. Затем по радио отдал приказ старшему лейтенанту Дмитрию Лавриненко выводить из укрытия свои машины. В одно мгновение из рощи выскочили четыре «тридцатьчетверки» и открыли огонь.

Немецкие танки не успели даже развернуться, чтобы принять боевой порядок. Некоторые из них уже горели. По всплескам орудийных выстрелов немцы засекли наши машины и открыли по ним ответный огонь. Лавриненко умело сманеврировал, исчез из поля зрения. Минут через пятнадцать—двадцать его группа появилась в новом месте, причем вышла настолько удачно — невдалеке, урча моторами, взбирались на высоту несколько немецких танков. Борта открыты — только стреляй. И Лавриненко воспользовался моментом. Новая атака увенчалась полным успехом.

— Молодец, танкист! — восхищался Катуков, считая горящие немецкие машины. Их было ровно пятнадцать.

Отлично сражались в этот день все танковые подразделения и экипажи, делая по три—шесть атак. Особенно отличился экипаж «тридцатьчетверки» старшего сержанта Ивана Любушкина, в прошлом скромного тамбовского колхозника. Когда немецкие танки прорвались через позиции мотострелкового батальона, намереваясь зайти в тыл бригаде, Любушкин, спрятавшись за стогом сена, поразил сначала один вражеский танк, затем еще четыре. Немцы обнаружили его машину, открыли огонь. Несколько снарядов ударили по броне. Два члена экипажа были ранены, сам командир получил тяжелый ушиб ноги. Но танкисты не покинули поле боя, маневрируя, пользуясь короткими остановками, они подбили еще четыре танка противника.

Вечером, узнав о подвиге славного экипажа, подбившего девять вражеских машин, Катуков приказал начальнику штаба Кульвинскому:

— Любушкина и его товарищей представить к правительственным наградам!

Потеряв значительную часть своей техники, Гудериан, однако, не успокоился. Мысль о прорыве к Мценску не покидала его ни на минуту. Ведь он сам отдал приказ взять город к 9 октября. Снова и снова немцы бросались в атаку. Наткнувшись на наши засады в одном месте, откатывались, перегруппировав силы, начинали наступление в другом.

С передовой прибыла разведка с тревожной вестью: вдоль шоссе Орел — Мценск противник сосредоточил до 200 танков и большое количество мотопехоты. Готовится новая атака. Еще раньше Катуков доложил комкору Лелюшенко о ходе боев за последние дни и попросил оказать помощь — подбросить противотанковый дивизион.

— Как бы теперь пригодились противотанковые пушки, — сказал комбриг стоявшему рядом комиссару Бойко. — Забыл, что ли, о нас комкор?

Лелюшенко не забыл о просьбе комбрига, понимал, в каком положении находится танковая бригада, поэтому и прислал для ее поддержки дивизион гвардейских минометов под командованием капитана Чумака. Представляясь Катукову, капитан торопливо доложил:

— Приказано ударить на самом танкоопасном направлении!

— Спасибо, дорогой, — Михаил Ефимович с радостью пожал руку артиллеристу. — У нас тут любое направление самое—самое…

— Хорошо, — согласился командир дивизиона, — вы мне покажите место сосредоточения немецких войск, дальше уже, как говорят, дело техники.

Кульвинский принес карту. Катуков жирным полукругом обозначил участок за рекой Лисицей, куда Гудериан стягивал танки, артиллерию и другую военную технику.

Многие в бригаде никогда не видели установок с реактивными снарядами. Вид неказистый, обычные грузовые машины, только вместо кузова имели несколько рядов направляющих рельсов. Послышались разочарованные возгласы:

— Тоже мне грозное оружие!

Капитан Чумак размеренно делал свое дело, не обращая внимания на критические реплики, то и дело поторапливал подчиненных. Когда реактивные установки были приготовлены для открытия огня, он попросил всех присутствующих спрятаться в окопы. Вмиг рядом никого не оказалось. Катуков посмотрел на часы:

— Можно начинать!

Вдруг ночное небо пронзили ослепительные молнии, снаряды с воем устремились куда—то вдаль, оставляя за собой светящиеся хвосты, подобно падающим на землю метеоритам. Через несколько минут лощина, в которой немцы сосредоточили свою наступательную технику, была объята пламенем. Можно было себе представить, что там творилось!

Капитан Чумак увел свои установки в тыл — таков был приказ. Но он оставил по себе добрую память. Спустя час Катуков направил разведку к месту огневого налета. Она зафиксировала потери немцев: 43 танка, 16 противотанковых орудий, 6 автомашин, до 500 солдат и офицеров.[42]

Эффект огневого налета был впечатляющим. Такого Катуков не видел с самого начала войны. Побольше бы таких установок!

Удар почувствовал и Гудериан. Когда барон фон Лангерман, командир 4–й танковой дивизии, доложил ему о потерях, тот сразу и не поверил, решил сам выехать вместе с комдивом на поле боя и все проверить. Проверил и записал: «Потери русских были значительно меньше наших потерь».

Это будет не последняя запись танкового генерала. А Катуков понимал, что Гудериан не остановится ни перед чем, будет продолжать наступление. Немцам теперь хорошо известна местность, расположение наших танковых засад и артиллерийских батарей. Если не поменять позицию, при очередной вражеской атаке можно понести большие потери. Посоветовавшись со своими помощниками, в ночь на 7 октября он отводит бригаду на рубеж Ильково — Головлево — Шеино.

Не раз во время войны Катуков удивлялся солдатской стойкости, выносливости и мужеству. Вот и теперь уставшая, измотанная за несколько дней непрерывных боев бригада, получив приказ, снялась с оборудованных позиций и потянулась на север. Погода не баловала, шел дождь вперемешку со снегом — ни обсушиться, ни обогреться. Но каждый боец понимал сложность задачи, поставленной перед бригадой, лично перед ним, верил в правоту своего дела, в конечном итоге — в победу.

Бригада вгрызалась, в полном смысле этого слова, в землю на новом месте. Снова решено было возводить систему настоящих и ложных окопов. Она ни разу не подвела. При этом учитывалось все — и рельеф местности, и наличие сил и средств, и даже возможности инженерно—технического персонала. Ложные окопы старались рыть преимущественно ночью, чтобы скрыть от противника систему огня. Но основные работы велись, конечно, на главных позициях, на главной линии обороны, которая протянулась теперь на 15 километров.

Удар, полученный у села Первый Воин, видимо, на какое—то время отрезвил Гудериана. Он не стал бросать в бой огромные массы войск и техники, а лишь отдельными небольшими группами танков прощупывал нашу оборону. Об этом тяжелом времени генерал вспоминал так: «Южнее Мценска 4–я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков «Т–34». Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить».[43]

Гудериан уже начинал понимать, что, несмотря на все старания верховного командования и самого Гитлера, война в России приобретает затяжной характер, что Москву в ближайшее время не взять, что воевать придется в русских снегах, а это чревато серьезными последствиями. Он уже дважды запрашивал командование группы армий «Центр» о доставке теплого обмундирования. Ему отвечали, что «оно будет получено своевременно и нечего об этом излишне напоминать».

А тем временем сопротивление Красной Армии нарастало с каждым днем.

Дни 7 и 8 октября стали для бригады Катукова небольшой передышкой, словно награда за упорство и мужество ее бойцов.

В эти дни у танкистов побывал комкор Лелюшенко. Он похвально отозвался о действиях бригады, сообщил, что докладывал об этом в Ставку Верховного Главнокомандования.

Катуков доложил о наиболее отличившихся бойцах и командирах, вкратце рассказал о совершенных ими подвигах, передал списки людей, представленных к награждению.

— Еще одна просьба, товарищ генерал, — продолжал Михаил Ефимович. — Бригада понесла потери: нужны подкрепления.

— Конечно, конечно, — согласился комкор. — Будут вам подкрепления. Если полк пограничников Пияшева раньше прикрывал только ваши фланги, теперь он поступает в полное ваше распоряжение. В ближайшее время постараюсь поскрести по сусекам и пополнить батальон мотострелков.

— За пограничников спасибо, они хорошо воюют!

Катуков вышел проводить Лелюшенко до машины. Перед тем, как уехать, комкор вдруг спросил:

— А скажи—ка, Михаил Ефимович, почему Гудериан, этот «быстроходный Гейнц», приостановил наступление? Уполз в Орел зализывать раны? Собирать новые силы?

— И то и другое, — комбриг стал высказывать свои соображения. — Скорее всего, он в ближайшее время начнет более мощное наступление. Об этом говорит наша разведка. Об этом же говорят и сами немцы. На разных участках фронта мы захватили несколько «языков». Характерно еще и вот что: противник считает, что против него действуют крупные танковые силы, по меньшей мере танковая дивизия. Значит, Гудериан введен в заблуждение.

— Что ж, пожалуй, вы правы. — Комкор сел в машину. — Так и действуйте!

4–я танковая бригада продолжала жить трудной походной жизнью. Пока не было боев, бойцы отдохнули, привели в порядок оружие, технику. Политотдел бригады во главе с Иваном Деревянкиным выпустил несколько «боевых листков», в которых рассказывалось о подвигах мотострелков и танкистов, зенитчиков и пехотинцев. Днем 7 октября Катуков побывал в мотострелковом батальоне. Хотелось узнать, как чувствуют себя бойцы и командиры после жарких боевых схваток. Ему представилась такая картина: на бруствере окопа сидел комбат Дмитрий Кочетков, рядом с ним стоял фотограф политотдела Ваня Панков, балагур и весельчак, и читал собравшимся бойцам стихотворение Александра Твардовского «Танк»:

Взвоют гусеницы люто,

Надрезая снег с землей,

Снег с землей завьется круто

Вслед за свежей колеей.

И как будто первопуток

Открывая за собой,

В сталь одетый и обутый

Танк идет с исходной в бой.

Увидев подъехавшего командира бригады, бойцы вскочили.

— Продолжайте, — сказал Катуков и подошел к Кочеткову.

А Панков вдохновенно закончил:

И уже за взгорьем где—то

Путь прокладывает свой,

Где в дыму взвилась ракета,

Где рубеж земли,

Край света —

Бой!..

Комбриг смотрел на мотострелков и удивлялся. Настроение бойцов говорило само за себя: батальон боеспособен. Это ли не радость для командира!

9 октября передышка закончилась и возобновились бои. Как и ожидалось, Гудериан бросил против 1–го гвардейского корпуса крупные силы, намереваясь несколькими фланговыми ударами взять его в «клещи». И снова катуковцы встали на пути вражеских танковых колонн.

С утра авиация противника начала бомбардировку передовых позиций 4–й танковой бригады. В течение пятнадцати минут она «обрабатывала» в основном ложные окопы. Зенитчики Афанасенко не остались в долгу, сбили шесть самолетов. Но вот показались танки. Они шли с разных направлений. Гитлеровцы на этот раз изменили свою шаблонную тактику, не осмелились направить танковые колонны по одной дороге, предпочли пробиваться к Илькову и Шеину отдельными группами по 15–20, а то и по 50 машин. Только на участке, занимаемом 4–й танковой бригадой, Гудериан бросил до 100 танков.

Замысел врага Катуков раскрыл сразу: ударом на Шеино немцы планировали прорваться к Мценску и захватить его. Развивая наступление, они натолкнулись на упорное сопротивление на огневом рубеже бригады. Несколько часов подряд отбивались от наседавших фашистов танковые засады Лавриненко. У села Шеино они подбили до десятка вражеских машин. Экипаж под командованием Петра Воробьева, спрятавшись в кустарнике, ждал, когда немецкая колонна из 14 танков, выйдя из деревни Азарово по направлению к Шеину, окажется на узкой проселочной дороге, ведущей через овраг. Настал удачный момент, и командир открыл огонь. В результате скоротечного боя было подожжено 7 танков и 3 бронемашины. Остальные обратились в бегство.[44]

Все надеялись на благополучный исход боя. Но бой есть бой, в котором смерть находит свои жертвы. Сначала о потерях сообщил полковник Пияшев, затем комбат Кочетков, из строя выбыло также несколько танковых экипажей. Поступили тревожные сведения и из 2–го танкового батальона — тяжело ранен комбат Рафтопулло. Катуков приказал немедленно отправить его во фронтовой госпиталь. Командование батальоном принял комиссар Фрол Столярчук.

Бои у сел Ильково и Шеино были на редкость упорными. Немецкие танки то приближались к ним, то под напором огня обороняющихся откатывались назад. Неудачи на левом фланге заставляли немцев искать слабые места на правом. Они ударили у села Думчино. Но Катуков успел перебросить туда танковый взвод лейтенанта Кукаркина. И здесь атака была отбита.

Близилась ночь, а бой гремел не затихая. В 22 часа комбриг получил приказ Лелюшенко отвести бригаду на новый рубеж: немцы прорвались на Волховское шоссе, и корпусу грозило окружение.

Любой приказ — неожиданность, а такой — тем более, и реакция на него должна быть мгновенной. Бригада еще могла держаться, хотя немцы на отдельных участках вклинились в ее оборону, остервенело лезли на высоты, которые по нескольку раз переходили из рук в руки.

Под диктовку Катукова начальник штаба написал приказ об отводе бригады к Мценску под прикрытие более сильных танковых и мотострелковых групп.

— Вот, сволочь, прет без роздыху, — ругался Кульвинский. — Когда только у Гудериана иссякнут силы?

— Когда выбьем у него танки, — произнес комбриг. — Постарайся, Павел Васильевич, как можно скорее довести приказ до командиров частей и подразделений.

— Будет сделано!

Катуков торопился укрепиться на новых оборонительных позициях, на постройку которых была отпущена только одна ночь: утром противник может ударить еще более крупными силами.

И точно. Едва рассвело, как ожил фронт. Немцы повели наступление, стараясь в первую очередь сковать действия 4–й танковой бригады. Особенно упорно ломились они к деревне Фарафоново, где держала оборону рота легких танков и мотострелки. Как бы нужна была сейчас авиация для прикрытия! Увы, ее не было. Противник же группами до 17 самолетов бомбил наши боевые порядки. Зенитный дивизион не в состоянии был обеспечить всю глубину обороны с воздуха.

И все же, получив достойный отпор, немцы в середине дня 10 октября прекратили атаки.

— Выдохлись фрицы, что ли? — высказал предположение Бойко. — Что—то у них не клеится?

Катуков не разделял оптимистического тона своего комиссара. Немцы атаковали, но их атаки были лишь видимостью, отвлекающим маневром. Комбриг прищурил глаза:

— Сто против одного: противник где—то замышляет новую каверзу.

Погода ухудшалась с каждым днем. Распутица затрудняла продвижение войск, но Гудериану все же удалось протолкнуть 4–ю танковую дивизию Лангермана к Мценску. 2–я танковая армия за последние недели боев потеряла значительную часть своей техники. Русские «тридцатьчетверки» успешно жгли немецкие «Т—III» и «T—IV». Генерал Гудериан вынужден был признать, что борьба с русскими танками «Т–34» складывалась не в его пользу, подбить этот танк сложно, надо поразить мотор через жалюзи с тыльной стороны, а «для этого требовалось большое искусство». Да и пехота, наступая с фронта, при поддержке танков «наносила массированные удары по нашим флангам. Они кое—чему уже научились».

Выезжая к месту боев, командующий 2–й танковой армией не раз мог убедиться в превосходстве «тридцатьчетверок». Убедился он и в другом — «исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех».

Генерал даже написал доклад командованию группы армий «Центр» о сложившейся обстановке, предложил направить на фронт комиссию, в состав которой должны войти представители Министерства вооружения и танкостроительных фирм, конструкторы танков, с тем чтобы, осмотрев на поле боя русские и немецкие танки, решить вопрос об изменении конструкции танков «T—IV» и об ускорении производства крупных противотанковых пушек, способных пробивать броню танка «Т–34». Такая комиссия прибыла из Берлина во второй половине ноября 1941 года.

Неудачи на фронте безусловно сказывались на настроении не только немецких солдат, но и офицеров, многие из которых воевали в Польше, Франции, Бельгии, Голландии. Они помнят, как без особых хлопот прорывали «линию Мажино», как форсировали реку Маас. Это была своего рода прогулка по Франции. Сам Гудериан об этих боях писал так:

«Наступление 1–го пехотного полка и слева от него пехотного полка «Великая Германия» протекало, как на инспекторском смотре в учебном лагере. Французская артиллерия была почти полностью подавлена постоянным воздействием пикирующих бомбардировщиков. Бетонированные сооружения на берегу Мааса выведены из строя огнем противотанковых и зенитных пушек, пулеметы противника подавлены нашим тяжелым оружием и артиллерией. Пехота наступала на совершенно открытой местности, которая представляла собой широкий луг, однако, несмотря на это, потери были весьма незначительны. До наступления темноты удалось глубоко вклиниться в полосу укреплений противника. Войска получили приказ продолжать наступление всю ночь, и я был уверен, что они выполнят этот важнейший приказ».[45]

А теперь у какой—то небольшой русской речки Зуша, к которой с большим трудом по раскисшим дорогам удалось подтянуть 3–ю и 4–ю танковые дивизии, наступление снова задерживается. Проклятая русская зима!

Потеснив батальон Тульского оружейно—технического училища, танковые войска Гудериана при поддержке мотопехоты двинулись по левому берегу Зуши к Мценску, до которого было немногим более четырех километров. На этом участке фронта главной целью стал Мценск.

На КП комбрига Катукова, расположенном в Подмонастырской Слободе, передали сообщение: немцы бросили по шоссе большое количество танков и пехоты, имея намерение окружить бригаду. Вражеский натиск возрастал с каждым часом. Подошел Кульвинский:

— Товарищ полковник, части сражаются в полуокружении. Надо отходить, промедлим — плохо придется!

— Знаю, — спокойно произнес Катуков, глядя в бинокль на автомобильный мост через Зушу, у которого то и дело рвались снаряды. — Приказа об отступлении у нас нет, к тому же противник не даст нам времени на планомерный отвод своих частей. Пока есть возможность, будем драться!

Сдерживать немцев становилось все труднее. Неожиданно танки противника прорвались к Мценску — создалась угроза тылу бригады. Надо было срочно сообщить об этом в штаб корпуса. Михаил Ефимович вызвал начальника связи капитана Г.Е. Подосенова:

— Григорий Ефимович, организуй—ка мне радиосвязь с Лелюшенко, и как можно быстрее.

Выслушав Катукова, комкор приказал продержаться до темноты, приказ на отход бригада получит позже.

Каждый фронтовик знает, что означает слово «продержаться». Если отдается такой приказ, значит, на каком—то участке фронта дела совсем плохие и, чтобы исправить положение, кто—то должен принять на себя неприятельский удар. В данном случае это должна была сделать 4–я танковая бригада.

Разведка донесла, что немцы уже находятся на окраинах Мценска. Вытеснить их небольшими танковыми группами — по три—четыре машины — не удалось. В одном из боев погиб политрук 1–й танковой роты И.А. Лакомов. Его танк сгорел. Зато два других танка, подавив артиллерийские точки врага, дали возможность капитану Дынеру эвакуировать за реку всю материальную часть бригады, находившуюся в Мценске в ремонте.

В течение дня противник подтянул к городу новые танковые и артиллерийские силы, занял отдельные городские кварталы. Катуков понял: прорваться к автомобильному мосту уже невозможно. Нужно было искать другие пути, чтобы переправиться через реку. Зуша в районе Мценска не так широка, но полноводна и стремительна, ее крутые, обрывистые берега могут помешать переправе.

Продумывались разные варианты переправы — наведение моста и поиски брода. В нескольких километрах от города разведчики нашли брод. Однако там находились немцы. Оставалось одно — прорываться через узкий железнодорожный мост. Люди по нему пройдут, а вот как быть с техникой?

На размышление не оставалось времени. Катуков передал по радио донесение комкору: «Занимаю прежнее положение, веду бой в окружении. Выручайте».[46]

Надежда переправить технику по железнодорожному мосту появилась после того, как вернулся с правого берега политрук Завалишин. На своей «тридцатьчетверке» он благополучно прошел по шпалам, беда случилась позже — свалилась гусеница, и он вынужден был пешком идти обратно.

Побеседовав с политруком, Катуков отдал распоряжение саперам сделать на мосту настил из досок, бревен и другого подручного материала, чтобы не застревал между шпалами колесный транспорт. И работа закипела. Правда, работать пришлось вскоре в сплошной темноте — наступила ночь, и качество настила оказалось скверным.

Прикрываясь арьергардами, к переправе стягивались вышедшие из боя батальоны и роты, шли обозы, походные кухни, машины с ранеными. Вначале решено было пропустить колесные машины и артиллерию, затем мотострелковые подразделения. Отход прикрывали танкисты.

Немцы вскоре поняли, что припертые к Зуше советские войска ускользают на глазах, усилили натиск. У моста стали рваться артиллерийские снаряды, отряды вражеских автоматчиков при поддержке танков атаковали непрерывно. Над мостом висели сброшенные на парашютах самолетом—разведчиком осветительные ракеты.

Переправа уже шла несколько часов подряд. Вряд ли кто обращал внимание на погоду, хотя вовсю хлестал холодный дождь. Все стремились попасть на противоположный берег. Настил на мосту, сделанный саперами в темноте и второпях, все же подвел, доски, плохо прикрепленные к шпалам, разъезжались, застревали грузовики. Люди бросались на помощь водителям, почти на руках выносили машины — только бы не останавливаться, иначе гибель.

К Катукову то и дело подходили разведчики, командиры подразделений, докладывали о том, что у железнодорожного вокзала немцы сосредоточили пехоту и артиллерию.

— Бить по станционным помещениям! — приказал комбриг командиру танка сержанту Капотову. — Когда разделаетесь с противником, не забудьте поджечь деревянные здания. Дымовая завеса помешает вести прицельный огонь по мосту.

У переправы рвались снаряды. Разрывы поднимали фонтаны воды в реке на десятки метров, а группы бойцов все шли и шли. Значительная часть техники уже была на правом берегу, успешно переправился полк Пияшева, проследовали мотострелки Кочеткова, пошли, наконец, танковые группы прикрытия. Комиссар Бойко поторапливал зазевавшихся:

— Быстрее, быстрее, не задерживаться!

Потом, подойдя к Катукову, произнес:

— Попади хоть один снаряд в опору моста, рухнут в воду пролеты. Вот и отвоевались тогда.

— Гляди, накличешь беду, комиссар, — отозвался комбриг.

— Я присматриваюсь к каждому всплеску, если снаряд проносится мимо, готов перекреститься.

Бойко неожиданно расхохотался в темноте:

— Может, и впрямь креститься начнем?

— Перекрещусь, как только переправимся.

К утру вся бригада была на правом берегу Зуши. Сделано, казалось, невозможное: из окружения выведены люди, техника, сохранена боеспособность частей и подразделений. Постепенно стало спадать страшное напряжение восьмидневных боев. Присев на камень, Катуков закурил и, глядя на горящий Мценск, сказал Бойко:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.