Одетые в страны света

Одетые в страны света

Что подумал бы каждый из нас, встретив на улице столичного или вообще любого города совершенно обнаженного мужчину, шествующего гордо и невозмутимо? А какое впечатление произвела бы толпа таких обнаженных мужчин, торжественно шагающих в праздничной процессии? Нетрудно догадаться, какие слова пришли бы нам на ум. Но для Индии подобное зрелище привычно, и там оно никого, кроме туристов, не повергает в шоковое состояние. У индийцев в самом деле нет никаких оснований для удивления, тем более что сами нагие мужчины таковыми себя не считают: это – джайны-дигамбары, то есть «одетые в страны света», представители третьей по значению религии Индии после индуизма и буддизма.

Другой расхожий образ джайна – человек с марлевой повязкой, закрывающей рот, и с метелкой, которой он тщательно метет дорогу перед собой, чтобы, не дай Бог, случайно не проглотить какую-нибудь мошку или не наступить на зазевавшегося червяка; с наступлением темноты он вообще избегает выходить из дому. Заметим между прочим, что джайны, бережно относящиеся к жизни бактерий, не порицали, например, некоторых средств религиозного самоубийства.

Впрочем, эту религию представляют не только экзотические образы. Джайны – это и глубокие интересные философы, и незаурядные ученые, и крупнейшие финансисты, и промышленные магнаты из семейства Бирла, и менее удачливые и известные, но не менее энергичные предприниматели в разных сферах хозяйства. Их наиболее заметный вклад в культуру – строительство великолепных, богатых храмов, таких как, например, прославленные мраморные храмы на горе Абу. В современной Индии они живут главным образом в Раджастане и Гуджарате, составляя влиятельную в финансовом отношении прослойку населения. Кстати, Махатма Ганди, родившийся в Гуджарате, испытал воздействие джайнизма и находился под сильным влиянием идеи ненасилия как высшего этического принципа. Зажиточная и сплоченная община джайнов всегда отличалась особой приверженностью своей религии; ее членов никогда не удавалось обратить в другую веру, хотя они охотно финансировали войны, которые вели местные князья на религиозной почве.

О джайнизме на Западе известно меньше, чем об индуизме или буддизме, тем более что в современной Индии адепты этой религии едва ли составляют один процент населения. Главной причиной тому – сдержанность самих джайнов, никогда не поощрявших назойливого любопытства европейцев. Многие древние джайнские рукописи из индийских и других библиотек до сих пор не опубликованы, а большая часть религиозно-философских текстов не переведена на европейские языки. Вследствие этого наши знания об этой интереснейшей религии страдают удручающей неполнотой и, возможно, неадекватностью; некоторые исследователи даже склонны рассматривать джайнизм как черновой вариант буддизма, оттесненный на периферию духовной жизни страны после того, как буддизм стал в ней господствовать, да так и оставшийся на вторых ролях. По укоренившемуся общепринятому мнению, джайнизм менее интересен, чем буддизм, с точки зрения разнообразия и насыщенности догматики и философии, а разрыв его с ведийской традицией менее категоричен. Но его реальное значение в жизни многих поколений людей было не менее определяющим, чем значение буддизма, и без него общая архитектоника индийской духовной жизни будет неполной. К тому же джайнизм всегда играл заметную роль в индийской культуре, создавая особую динамику форм. Наконец, с точки зрения религиоведческой он выделяется особым, ни с чем не сравнимым жизненастроением, представляя собой настоящий апофеоз аскетизма. Основоположник религии Джина Махавира был старшим современником Будды или даже его предшественником, и сомневаться в историчности обоих вероучителей нет никаких оснований.

Им выпало жить в особый период в духовной истории Индии. Будда в дошедших до нас сутрах не раз сетовал на настоящую «манию полемики», которая, подобно моровому поветрию, охватила индийское общество той поры. Индия тогда и в самом деле бурлила, как кипящий котел. Ее раздирали отнюдь не политические страсти и не экономические недовольства, что нам было бы понятно и близко. Нет, главным, что окрашивало ту эпоху, был яркий и неповторимый колорит бурной интеллектуальной жизни, увлечение вопросами метафизики и глубокий интерес к проблемам человеческой жизни и смерти. Все это вызывало в конечном итоге расширение духовного горизонта традиции, а «броуновское движение» умов привело к качественным сдвигам в способах мышления.

Это было новое, «осевое» (в терминологии К. Ясперса) время, когда уходила в прошлое прежняя мифологическая эпоха и возникали вопросы, связанные со смыслом и пределом человеческого существования. Мудрецы того времени решали их не только умозрительно, но и практически, всей своей жизнью, претворяя ее в главный аргумент своей философии. Прочное и, казалось, выстроенное на века здание брахманской ортодоксии давало заметные трещины, грозящие развалить все строение. Появились многочисленные «диссиденты», предлагающие новые идеи и целые учения и уверенно ощущающие себя «миссионерами» новых религиозных взглядов, они торопились продемонстрировать их преимущества, и самой подходящей площадкой для этого оказались «дискуссионные клубы».

Да, именно так. Современное слово «клуб» применительно к древнеиндийской жизни – отнюдь не преувеличение. Правители государств действительно строили специальные залы для полемики и вместе со своими царственными супругами присутствовали на захватывающих полемических схватках, получая от этого удовольствие не меньшее, если не большее, чем европейские средневековые рыцари и их дамы от рыцарских турниров. Новые духовные веяния той поры подталкивали к очень непростому и, видимо, порой мучительному выбору: оставаться ли в лоне брахманской ортодоксии, соглашаться ли с диссидентами (и с кем из них?) или искать другие духовные пути. Как и во все времена, рядом с искренними искателями истины подвизались и честолюбцы всех пород, и снедаемые тщеславием краснобаи, и коварные интриганы. Можно представить себе, как все это сплелось в один клубок: сила и слабость, низость и благородство, искренность и лукавство. И все-таки именно этому времени Индия, а с ней и немалая часть человечества, обязана лучшими достижениями уникально богатой духовной традиции.

Вот в таких условиях жили, творили и действовали два великих современника, Будда и Джина Махавира, что значит «Победитель», «Великий герой». Буддисты, предпочитавшие его называть Нигантха Натапута (первое имя означает «Разорвавший узы», а второе указывает, что он принадлежал к роду Натов, входившего в союз племен личчхавов), причисляли его к так называемым еретическим учителям и посвятили ему больше строк, чем другим представителям этого ряда, не пожалев для его описания едких пародийных колкостей, которые напоминают обыкновенные пропагандистские трюки, использовавшиеся во все времена. Так, например, ничего, кроме недоумения и скепсиса, не может вызвать рассказ буддистов о том, что Джина без всяких на то оснований претендовал на сверхзнание и обладание сверхсилами, но что, когда хозяин сандаловой чаши предложил ее любому, кто сможет снять ее с жерди, будущий «Великий герой» попытался сделать это с помощью недостойных уловок, но оказался неспособным перехитрить владельца чаши и был посрамлен.

По всей вероятности, причина такого заинтересованного и повышенного внимания буддистов к Джине заключается в том, что он был весьма искусным и популярным проповедником и создателем стабильной общины, успешно конкурировавшей с буддистами вплоть до «ухода» буддизма из Индии в эпоху средневековья, то есть в течение почти полутора тысячелетий. Как пишет французская исследовательница К. Кайя, «джайнское движение, вероятно, многим обязано миссионерскому рвению и одаренности Махавиры, равно как и его умению организовать сплоченное общество „духовных" и мирян… С течением времени это движение доказало свою достаточную динамичность, способность к продолжению деятельности Махавиры и даже, подобно ему самому, к завоеванию симпатий и поддержки многих правителей». Джайны и в самом деле имели весьма влиятельных покровителей в разных странах Северной Индии. Достаточно сказать, что одним из учеников Джины был Абхаяраджакумара, побочный сын знаменитого Бимбисары, царя Магадхи.

Илл. 86. Джина Махавира. Бронзовая статуэтка Гангского периода (ок. X в.) из Манджарабада

О конкретных обстоятельствах жизни Махавиры известно немногое: практически ни одна дата и ни одно событие из его жизни не могут быть установлены с исчерпывающей исторической достоверностью. Как и в случае с буддизмом, адептов джайнизма это мало беспокоит: для них важнее легендарный образ основателя религии, воплотивший определенное сверхличное жизнепонимание, нежели сухой, беспристрастный и мало говорящий сердцу язык достоверно выверенных научных фактов. Биография Джины отчасти напоминает жизнеописание Будды, хотя кажется менее яркой и привлекательной.

В легенде повествуется о том, как Тришала, сестра одного из вождей личчхавов по имени Четака увидела несколько чудесных снов: ей являлись то белый слон, то белый бык, то лев, то восходящее солнце, то полная луна, то богиня счастья Шри – и так 14 (по другой версии – 16) раз. Нетрудно догадаться, что сны предсказывали рождение сверхъестественного сына, отцом которого стал Сиддхартха, а зародился он в лоне брахманки Девананды, но боги во главе с самим всемогущим Индрой перенесли зародыш в лоно Тришалы, так как он должен был родиться в царской, а не жреческой семье, что и произошло в деревушке Кундаграма, недалеко от Вайшали, то есть к северу от современной Патны в северном Бихаре. Сейчас там воздвигнут мемориал, а в 1956 г. создан Институт пракрита, ахимсы и джайнологии.

Ахимсу – непричинение вреда всем живым существам – Махавира начал практиковать, еще не родившись. Всеми силами он старался уберечь свою мать от боли и, предвидя свою судьбу, уже в материнском лоне дал клятву заботиться о родителях и не оставлять их до самой смерти. На 12-й день после рождения младенец получил имя Вардхамана, что значит «Процветающий», якобы потому, что ко дню его рождения государство Вадджи, правителем которого был его отец, достигло наивысшего процветания. Как и подобает индийскому принцу, Махавира получил превосходное воспитание и образование. Нанятые для него родителями учителя в первый же день обнаружили, что царевич с самого рождения сведущ во всех науках, и потому учить его нечему.

Все варианты биографии будущего «Победителя» воспроизводят эпизод, в котором описывается, как восьмилетний мальчик проявил недюжинную смелость: во время игр со сверстниками он оказался единственным, кто не испугался змеи, притаившейся в ветвях дерева, схватил ее и отбросил подальше, в то время как его товарищи по играм разбежались в страхе кто куда.

В положенное время Махавира женился на прекрасной царевне Яшодхаре. У них родилась дочь; в будущем ее супругу Джамали была уготована неблагодарная роль стать инициатором первого раскола в джайнской общине.

Когда родители нашего героя состарились и покончили с собой, следуя предписаниям Паршвы, которого они почитали (о нем будет сказано ниже), 30-летний Махавира роздал все свое имущество, покинул дворец, пожертвовал волосы богу Индре и стал вести образ жизни подвижника-скитальца. 12 лет он бродил по дорогам гангской долины, живя подаянием. Он почти не спал, обходился без одежды и усердно постился: считается, что во время этих странствий он провел шести– и пятимесячную голодовки. Большую часть времени он посвящал медитации, и все его помыслы были заняты только одним: он размышлял, как можно освободиться от гнетущих тягот этого бренного мира. Он не давал себе никаких поблажек и постоянно, даже ежемгновенно, совершал усилия самопревозмогания. Эти усилия были целиком определены обстоятельствами его времени, и потому неудивительно, что через шесть лет после начала странствий он встретился с одним из еретических учителей по имени Макхали Госала, главой школы адживиков, и эта встреча дала повод для споров о том, кто у кого учился. Как бы то ни было, пути двух подвижников скоро разошлись, причем расстались они отнюдь не миролюбиво настроенными друг к другу соперниками.

Еще через шесть лет после этой встречи с Госалой Махавира, сидя летней ночью под деревом на берегу реки Риджупалика, обрел то высшее знание, к которому стремился, – кевала-джняна, всеведение, полное знание о мире (и о не-мире, как считают сами джайны, с неискоренимым индийским пристрастием к всеохватной системности и классификации). Ему приписывают слова: «Хожу ли я, стою ли, сплю или бодрствую, мое знание и видение всегда без перерыва предо мною».

Однако, по индийской традиции, Махавира был в нашей эпохе лишь последним, 24-м, провозвестником вероучения, так называемым тиртханкаром, то есть «создателем брода», пути освобождения в океане сансарного бытия. Истинное же зарождение джайнизма относится к незапамятно далеким временам и приписывается первому тиртханкару по имени Ришабха: тем самым джайнизм претендует на роль едва ли не древнейшей религии мира. В пуранах говорится, что Ришабха жил неизмеримо давно и совершал йогические действия, непонятные народу, за что и подвергался несправедливым гонениям. Образ Ришабхи вполне вписывается в мифологический канон героя-демиурга: он обучил людей искусствам и ремеслам, установил социальную структуру и обычаи, его сын Бхарата стал первым правителем страны, названной его именем (Бхарата – одно из названий Индии), а его дочь Брахми изобрела письменность, также названную ее именем (брахми – одна из систем индийского письма).

Тот Паршва (или Паршванатх), которому поклонялись родители Джины и по заветам которого вел аскетический образ жизни сам вероучитель, был 23-м тиртханкаром, основавшим общину ниргрантхов, то есть «свободных от уз», мирских привязанностей, в которую принимали равным образом и женщин, и мужчин. Махавира следовал четырем его главным предписаниям: во-первых, воздерживаться от нанесения вреда всем живым существам; во-вторых, воздерживаться от присвоения чужого имущества; в-третьих, не нарушать целомудрие; в-четвертых, не лгать и соблюдать строгую правдивость. Махавира ужесточил правила аскезы и ввел новые предписания: обходиться без одежды; часто и строго поститься; рассказывать обо всем своему наставнику и т. п. Важным добавлением было и требование полного целомудрия для монахов.

Первыми учениками Джины стали 11 жрецов (по другой версии, первая же его аудитория была весьма обширной), которые собирались совершить большое жертвоприношение и попытались обратить его в свою брахманскую веру, но Джина обезоружил их силой своего всеобъемлющего знания, попутно обнаружив их собственные сомнения в правильности брахманистского учения. Этих первых учеников позже назвали ганадхарами, то есть «вождями общины»; наиболее известные среди них, Индрабхути и Судхарма, пережили своего учителя. Примечательно, что 12-й ученицей стала женщина по имени Чанданабала, позже возглавившая женскую общину.

Опираясь на ганадхаров, Джина еще при жизни заложил основы джайнской общины, создав специальные уставы для монахов и монахинь, а также для мужской и женской групп мирян. Община эта, хотя и пережившая расколы, все же выдержала суровую проверку временем. В результате одного из расколов, случившегося еще при жизни Махавиры, с конца I в. стали существовать два основных направления, иногда называемых сектами, каждое из которых, в свою очередь, разделилось на ряд более мелких групп: дигамбаров, то есть «одетых в страны света», и шветамбаров, «одетых в белое». Как явствует из названия, дигамбары не признают для монахов никакой одежды, в то время как шветамбары настаивают на ношении ими белых одеяний. Есть и другие расхождения по некоторым частным вопросам теории и практики джайнизма, хотя относительно основ вероучения серьезных разногласий между разными направлениями в джайнизме нет.

Сам же Джина на 72-м году жизни в 527 г. до н. э. ушел в нирвану, хотя разные источники называют разные даты рождения и смерти Махавиры. Это случилось, по легендам, в конце муссонного периода в городке Пава, близ Паталипутры на берегу Ганга. Последние годы перед уходом из жизни он много и усердно медитировал, отказывался от пищи и непрерывно проповедовал. Так он и умер, «произнося 35 наставлений, в которых подробно излагались результаты кармы». Его образ не стерся из народной памяти: пять узловых, или «благословенных», моментов его жизни – зачатие, рождение, уход из дома, просветление и уход в нирвану – отмечаются джайнами как праздники и сегодня, причем во всенародный праздник – день рождения Махавиры, как и во время дня рождения Ганди, – в стране закрыты все скотобойни, так как основатель джайнизма считал нанесение вреда живым существам самым тяжким из всех проступков.

Проповеди Махавиры, его заветы и наставления бережно хранились и передавались из уст в уста его главными учениками, ганадхарами, которые и оформили его поучения в виде 14 лекций. Считается, что впоследствии каждый из 11 учеников составил по одному тому наставлений учителя; они-то и составили ядро джайнского канона: в него вошли 11 книг, именуемых анга. В V в. эти и другие тексты, составившие джайнский канон (всего около сотни произведений), называемый «Агама» или «Сиддхантха», были записаны на языке ардхамагадхи. Кодификация канона произошла довольно поздно, спустя девять веков после смерти Махавиры. При этом дигамбары и шветамбары имеют разногласия по поводу происхождения канона. Дигамбары в отличие от шветамбаров утверждают, что подлинные тексты не сохранились и весь первоначальный священный канон, авторство которого они приписывают Ришабхе, безвозвратно утерян, а потому наиболее авторитетным изложением учения для них является группа более поздних трактатов, содержащих не только религиозно-философские знания, но и космологические, этико-ритуальные и так называемые исторические сведения. Собрание текстов представляет собой трудновоспринимаемые краткие афористические высказывания, и потому вскоре возникла дополняющая их обильная комментаторская литература. Позже появились теологические философские трактаты и целый ряд специальных научных и художественных текстов.

В центре учения Джины Махавиры, разделявшего традиционные общеиндийские религиозно-философские постулаты, – та же проблема бытия человека, что и в буддизме. И хотя джайнизм не отрицает существования богов, в общей картине мироздания им отводится весьма скромное и незначительное место. Согласно этому учению, понимающему и определяющему себя как путь, освободиться от уз сансары можно путем обретения так называемых триратна, то есть «трех сокровищ». Первый афоризм одного из основополагающих философских джайнских трактатов говорит: «Путь к освобождению: правильные воззрения – самьягдаршана, познание – самьягджняна, поведение – самьягчаритра».

Первое из них – правильное воззрение или видение – предполагает взгляд на мир в соответствии с джайнским каноном, то есть восприятие мира через призму семи или, реже, девяти категорий, таттв, среди которых едва ли не центральной является джива – душа: это духовные, бестелесные, живые, вечные существа, великое множество которых наполняет весь мир и которыми обладают не только люди, боги и животные, но и скалы, камни, растения, звезды и другие сущности и природные явления. Вторая основная категория – неодушевленная вещь, аджива; остальные же указывают на связь между этими двумя сущностями. Как свет лампы, заполняющий помещение, джива может занимать определенное пространство, в зависимости от того, с каким телом она связана, – тезис, за который джайны нередко подвергались резкой критике, особенно со стороны ведантистов. Со временем дживы развиваются от состояния «связанных» сансарой до состояния совершенства – сиддхи, а то или иное состояние связанных джив в иерархии живых существ зависит от числа органов, которыми они наделены, начиная от растений, обладающих лишь осязанием, и кончая людьми, богами и демонами, имеющими не только пять органов чувств, но и так называемый манас, их интегратор.

Все дживы находятся под воздействием кармы, которая в джайнизме описывается натуралистически, как некое вещество, в отличие от других религиозно-философских систем Индии, понимающих ее иначе. Карма как бы «налипает» на дживы и загрязняет их в связи с предыдущими деяниями и которая в конечном итоге определяет формирование стереотипов тела, речи и ума, в то время как очищение от кармы, то есть уничтожение загрязнений, ведет к освобождению. Разные фазы этого отношения описываются в категориях «правильного воззрения».

Связь с кармическим веществом обусловливает у дживы наличие нескольких тел, шарира. Первое из них состоит из основных стихий, то есть земли, воды, огня и т. д.; оно складывается из съеденной пищи и потому именуется пищевым; ему принадлежат пять органов чувств. Второе тело именуется изменчивым (оно меняется по желанию владельца, каковым в этом случае является неземное существо божественной или демонической природы), третье – выделяемым, то есть способным к эманации, например, аскетом или иным подвижником, четвертое – огненным, а пятое – кармическим; причем каждое последующее тоньше предыдущего. Кроме тел джива имеет ауру, лешья, то есть ореол, невоспринимаемый обычным человеком, цвет и другие свойства которого зависят от нравственных качеств личности: чем они выше, тем светлее ореол.

Джива с кармическим и огненным телами образует постоянную составляющую каждого живого существа и переходит из одного воплощения в другое. Сочетание ее с другими телами образует все многообразие видимого мира, в то время как смерть понимается как отделение этих дополнительных тел от основной триады, а рождение – как соединение с ними. Как и буддисты, джайны делают акцент на значении времени как сущностной основы для развития сознания и считают, что рано или поздно всякая душа придет к освобождению от тягот сансарного бытия.

Вторая драгоценность в джайнизме: правильное познание-джняна предполагает правильные средства познания, прамана, и методы, найя. Джайнская теория эпистемологии не может не вызвать восхищения: так тонко, виртуозно и изощренно она разработана. Среди видов знания джайны выделяют непосредственные и опосредованные; к первым они относят ясновидение, телепатию и абсолютное познание, а ко вторым – чувственно-логическое и авторитетное. Чувственно-логическое познание требует вмешательства материального носителя информации; его можно получить через органы чувств – индрия, ум – манас и импульсы – огха, причем процесс восприятия проходит несколько этапов, подробно рассматриваемых в джайнских трактатах. В некоторых текстах упоминается 336 видов чувственно-логического познания: джайны даже на фоне индийского пристрастия к классификациям отличались исключительной детализацией этих классификаций, охватывавших все мыслимые стороны религиозной жизни адептов.

Причудливое сочетание постоянства субстанции с многообразием ее различных сочетаний не нравилось буддистам, и один из них, Шантаракшита, писал, что «надобно признать одно из двух: либо что все уничтожается, либо что все вечно». Пытаясь соединить постоянство мира с его изменчивостью, джайны выдвинули представление об относительности, неоднозначности всего сущего – теорию анэкантавады, которая формулируется в виде двух самостоятельных положений: сьявады, то есть доктрины «некоторым образом», и наявады, «доктрины отношений».

Согласно им, любые определения реальности могут быть истинными лишь в ограниченном смысле, с какой-нибудь одной точки зрения, а потому все утверждения могут быть истинными только «некоторым образом», «сьяд», с определенной точки зрения, «ная», и должны содержать некий модальный значок, слово «может быть», «возможно». Полная же, абсолютная истинность вне дискурса и потому достижима лишь на уровне абсолютного знания, кевала. Таким образом джайны надеялись и примирить, и исчерпать все возможные суждения о реальности, выдвинутые другими учениями, полагая, что каждому из них доступна лишь какая-то крупица истинного знания и абсолютизация ее – недостойный порок. Махатме Ганди глубоко импонировала эта джайнская теория. Он говорил: «Мне очень нравится доктрина многостороннего характера реальности. Именно эта доктрина научила меня судить о мусульманине с точки зрения мусульман, а о христианине – с точки зрения христиан».

Джайны верят, что уничтожение кармы может быть достигнуто через суровое подвижничество, а предотвращение нового притока «кармического вещества» обеспечивается строгой дисциплиной, которая и составляет суть третьей драгоценности – правильного поведения. В общих чертах оно сводится к соблюдению основных обетов: ненасилия, ненанесения вреда всем живым существам – ахимса, правдивости – сатья, неприсвоения чужого – астея, целомудрия – брахмачарья, а также отказа от собственности и воздержанности от суетных привязанностей – апариграха.

Эти обеты понимались буквально и строго. Было много и других запретов, влиявших на уклад жизни приверженцев этой религии. Джайнам, например, не разрешалось заниматься сельским хозяйством, так как это было связано с уничтожением растений и убийством насекомых и мелких животных в почве. Джайнизм всегда поощрял честность и бережливость – полезные коммерческие добродетели, и потому торговля стала преимущественным занятием джайнов-мирян с очень ранних времен. Разумеется, им предписывалась строгая вегетарианская диета, и любое употребление в пищу мяса было абсолютно запрещено. Всякое насилие, невольное или преднамеренное, вообще считалось причиной притока кармы, и потому его старательно избегали. Монахам даже запрещалось зажигать огонь, так как он уничтожал жизнь и в топливе, и в окружающем воздухе. Но и тушить огонь тоже запрещалось, так как это уничтожало жизнь самого огня. Словом, в следовании принципу ахимсы джайнизм превзошел все другие индийские религии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.