Древние мудрены, мистиии и асиеты

Древние мудрены, мистиии и асиеты

Самые древние священные книги Индии, веды («священное знание») совсем не похожи ни на библейское повествование, ни на Тору или Коран, ни на греческие или иные мифы древнего мира. Большинство индийцев не сомневаются в том, что веды созданы не людьми, что они божественны, апаурушея, и это составляет их самое яркое отличие от других священных писаний. Веды существуют изначально, их никто и никогда не сотворял. Как писал индийский ученый Р.Н. Дандекар, «веды – это та музыка бесконечности, которая звучит извечно. Древние мудрецы слышали ее и передавали своим потомкам как самое драгоценное наследство. Веды – это шрути в том смысле, что это „ритм бесконечного, услышанного душой"».

Веды, понимаемые в широком смысле, представляют собой четыре самхиты (собрания), к которым примыкают брахманические разъяснения – брахманы, лесные трактаты для отшельников – араньяки, а также упанишады – ритуально-мифлогические и философские сочинения. Все эти произведения рассматриваются как шрути – буквально «услышанное» или «откровение». Они разнородны по языку, времени создания, жанрам и стилям, но тем не менее их принято объединять под общим названием «ведийский канон». Главным основанием для объединения служит то, что внутри индийской традиции они были и остаются «авторитетными текстами» по преимуществу.

На это «священное писание» – в оговоренном выше смысле – опиралось «священное предание», смрити: эпические произведения «Махабхарата» и «Рамаяна», исторические произведения пураны, содержащие по преимуществу теогонические и космогонические мифы, и сутры – основополагающие трактаты по экзегезе, философии, поэтике, грамматике и т. п. По древним правилам, читать веды, точнее, рецитировать их наизусть могли только «дваждырожденные», двиджа, то есть родившиеся духовно, прошедшие обряд посвящения, – представители высших каст. В этой связи эпос и пураны часто определяют как «пятую веду для женщин и шудр». Предполагается, что в них передаются основы того же ведийского знания, но упрощенного и приспособленного для несовершенного понимания.

Итак, веды не читали и не записывали, их заучивали наизусть и рецитировали. «Владели» знанием вед несколько жреческих кланов; они же передавали эти знания из поколения в поколение, сохраняя его в устной традиции даже тогда, когда появилась письменность. Именно благодаря этому обстоятельству веды сохранились в первозданном виде. Известно, что пропуски, искажения и добавления попадают в тексты как раз при их переписывании; устная же традиция сохраняет их более бережно, тем более что с глубокой древности индийцы знали хитроумные мнемонические приемы, облегчающие запоминание больших объемов текстов. Результаты оказались впечатляющими. «Ригведа», например, состоящая из 1028 гимнов, в которых содержится 74 тысячи слов, за несколько тысячелетий осталась практически неизменной.

Что же представляют собой веды? Это не одна книга, а, по сути, целая библиотека. Создавалась она веками и не одним поколением ариев, пришедших в долину Инда, когда протоиндийская цивилизация клонилась к упадку. А поскольку это был кочевой народ, то и местом создания вед оказалась огромная территория: от степной полосы Евразии, где, как предполагают, жили предки индоевропейцев в период их единства, до Индии – конечного пункта странствий ариев. Многовековая «история создания» привела и к неизбежному образованию разнородных напластований, и к столь же неизбежной утере некоторой части «литературной продукции». Какова была ее доля к общему объему текстов, сказать трудно. Ведийскую или даже всю санскритскую словесность иногда вполне оправданно сравнивают с айсбергом: видимая, дошедшая до нас часть значительно меньше той, которая канула в Лету.

Древнейший слой в текстовой ведийской «археологии» относится к эпохе индоевропейского единства, которое распалось в III тысячелетии до н. э. После этого предки индийцев и иранцев странствовали вместе, поклонялись одним и тем же богам и совершали общие ритуалы: этот слой так же запечатлен в ведийских текстах, как и в священной книге иранцев «Авесте». И, наконец, последний слой – собственно арийский – относится ко времени заселения ариями северо-запада Индостана.

Все исследователи ведийской словесности отмечают космический характер ее мифопоэтической мысли. Текучие, подвижные образы богов; восторг и преклонение перед чудом и тайной бытия; удивление огромностью, щедростью и красотой природы – вот что содержится в ведийских гимнах. Р. Тагор в предисловии к изданию избранных священных текстов писал: «Быть может, самое сильное впечатление, охватывающее читателя собранных здесь гимнов, – это то, что они совсем не похожи на заповеди… Скорее это поэтическое свидетельство коллективного отклика народа на чудо и трепет бытия. Народ с сильным и нерафинированным воображением пробудился на самой заре цивилизации с чувством неисчерпаемой тайны, заложенной в жизни. Это была простая вера, приписывающая божественность каждой силе природы, но в то же время вера мужественная и радостная, в которой страх перед богами был уравновешен доверием к ним, в которой чувство тайны только прибавляло очарования жизни, не придавливая ее своей тяжестью…»

Самой древней и самой авторитетной среди вед признается «Ригведа». К ней примыкают три другие самхиты: «Самаведа» (веда ритуальных напевов), по большей части повторяющая ригведийские гимны; «Яджурведа» (веда жертвенных формул), описывающая детали ведийских ритуалов, и «Атхарваведа» – сборник заклинаний и магических формул, по древности почти не уступающая «Ригведе», но сложившаяся в целом позднее, впитавшая в себя верования местных, не арийских народов Индии и стоящая в каноне особняком: первоначально в индуистских сочинениях говорилось о трех, а не о четырех ведах.

До сих пор знание наизусть гимнов «Ригведы» признается обязательным для каждого образованного индуса. В большинстве случаев эти гимны воспроизводят ситуацию обмена, типичную для древних культур: человек обращается к богу, восхваляет его могущество и восславляет его подвиги, рассчитывая получить за это определенные блага, причем подобные отношения кругового обмена наподобие потлача предполагали, что за дар можно получить ответный дар большего размера.

Что же рассчитывали древние арии получить в обмен на жертвенные дары, о чем просили они своих богов? Все их просьбы – посюсторонни: молили о богатстве и славе, о помощи в повседневных делах и о защите от сил зла, просили даровать благосостояние, здоровое потомство, долгие годы жизни и, конечно, победу над врагом. Молитва, возносимая богам, сопровождалась жертвоприношением: жертва, часто в виде заколотого животного, отправлялась к божеству в качестве своеобразного «посла». Считалось, что подобный обмен, производимый по определенным ритуальным правилам и необходимый для обеих сторон, должен способствовать не только процветанию племени, но и сохранять упорядоченный, истинно арийский мир. Обе стороны, участвующие в таком обмене, были необходимы друг другу: почитание богов, принесение им жертв и восславление их в гимнах приводило, как полагали, к укреплению богов и к наполнению их энергией, а это, в свою очередь, могло оказаться полезным в критические периоды борьбы между силами хаоса и космоса.

Не все тексты «Ригведы» связаны с ритуалами, но все же большую их часть жрецы рецитировали именно во время ритуала. Со временем гимны закрепились за определенными родами поэтов-жрецов, так что вся «Ригведа» разделена на 10 родовых, или фамильных, книг, называемых «мандала» и созданных в разное время. Самые ранние были сложены еще за пределами Индии, а самыми поздними являются первая и десятая мандалы; гимны последней иногда именуют «философскими». Внутри каждой из мандал существует определенный порядок расположения гимнов в зависимости от того, какому божеству посвящен тот или иной гимн и каким размером он написан.

Наибольшее число гимнов – около 250 – посвящено «царю богов» Индре, богу-громовержцу, владычествующему в воздушной сфере. Этот молодой «варварский» бог вытеснил с первых ролей некогда могущественного Варуну, в доиндийский период возглавлявшего пантеон индоиранцев, а в послеведийское время превратившегося во второстепенное морское божество. Облик Индры вполне антропоморфен: это гигантское, могучее, воинственное и неистово жадное существо. Только целое озеро ритуального напитка сомы способно утолить его жажду, а трапезу его составляют триста быков. Вооруженный громовой палицей ваджрой, он разъезжает по небу на колеснице, влекомой могучими конями; ею правит бог Ваю, «Ветер», а сопровождает его дружина Марутов, божеств бури.

Главный подвиг Индры, составляющий основной сюжет ведийской мифологии, – борьба с Вритрой и подобными ему злокозненными змееобразными демонами. Вритра, буквально «Препятствие», рисуется как огромный змей или дракон, лежащий на горе, и из чрева или из брюха Вритры, пронзив его ваджрой-молнией, Индра высвобождает воду и солнце – важнейшие стихии и элементы космоса. Он действует при этом как демиург, и ведийский гимн звучит как миф о сотворении мира. В мире неорганизованной материи Индра выявляет сущностно важные противоположности и как бы заставляет их сгруппироваться по двум полюсам бытия, организуя пригодный для жизни людей дуальный космос. Благодаря ему мир потенциальный разворачивается как мир реальный, явленный: в нем возникают свет и тьма, верх и низ, жизнь и смерть – словом, то, что в науке называется бинарными оппозициями.

Индра периодически вновь и вновь совершает убийство дракона, и жрецы снова и снова повторяют свою просьбу освободить воды, которые иногда выступают в образе коров. Таким образом, в мифе об Индре выявляется и второй план – природный, календарный. И, наконец, есть еще третий аспект мифа и еще одна грань образа Индры, которую можно назвать эпической: Индра, называемый «Разрушителем вражеских крепостей», выступает как предводитель боевой дружины, и возглавляемая им борьба богов против демонов отчасти отражает, вероятно, борьбу ариев с местным населением.

Варуна, потесненный Индрой с первых ролей, славится в гимнах прежде всего как вседержитель мирового закона круговращения вселенной, называемого «рита». Закон этот – норма всего, что есть истинного в мире; этим законом все приводится в движение в космосе и в жизни человека. В образе Варуны исследователи обычно видят божество неба, хотя его принадлежность к небесной сфере далеко не всегда очевидна.

Гораздо более прозрачна небесная природа другого божества, Дьяуса-питара, «Неба-отца», имеющего отчетливые индоевропейские параллели в образах греческого Зевса-отца («патер») и латинского Юпитера. Но индийский Дьяус в отличие от своих «собратьев» главенствующей роли в ведийском пантеоне не играл, так как время его былого величия, видимо, миновало еще в период индоевропейского единства далеких арийских предков. К нему обращено всего лишь несколько гимнов, в которых он упоминается неизменно в паре с Притхиви, богиней земли. До начала творения они были слиты воедино; бог-творец разъединил их и поместил между ними воздушное пространство, создав таким образом три необходимых «этажа» мироздания. Эта обычная космогоническая схема является общей и для других мифологий. В послеведийский период Дьяус превратился в типичного «отдыхающего» бога и его культ практически угас.

В небесной сфере обитают и солнечные божества, связанные с разными проявлениями солнечного света: Савитар – «Побудитель», Сурья – Солнце, Пушан, олицетворяющий солнце в его путеводительном аспекте, Ушас – богиня зари, Ашвины – «Всадники» и т. д.

Среди богов другой, земной, сферы самым значительным был Агни, бог Огня. По количеству посвященных ему в «Ригведе» гимнов он занимает второе место после Индры; почти каждая из ее 10 книг начинается с восхваления Агни. Но его облик расплывчат и слабо антропоморфизирован. По большей части гимны обращены к жертвенному огню – божественному жрецу, который должен вознести жертву богам, и потому его называют «Пожирателем жертвы», а также «Принадлежащим всем людям». Действительно, огонь постоянно связан с жизнью каждого человека. Это прежде всего – огонь домашнего очага, и потому одно из имен бога – «Хозяин дома». Ритуальный же огонь отмечает все самые важные, ответственные моменты в жизни людей, так называемые ритуалы перехода: молитвы ему возносят и при рождении ребенка, и при других семейных событиях; он связан со свадебным и с похоронными обрядами; он защищает от злонамеренных сил, и он же исцеляет.

Илл. 31. Летящий Индра. Деталь композиции «Летящий Индра с апсарами». Роспись вихары в Аджанте, VI–VII вв.

Третье место по популярности после Индры и Агни занимает другое божество земной сферы – Сома, обожествленный ритуальный напиток наркотического действия. Получаемый людьми напиток – копия небесного прототипа; его принес с небес на землю орел Индры. Как в ритуале Агни и Сома присутствуют вместе, так и в гимнах их имена часто соседствуют, образуя одну из божественных пар.

Именно с этими тремя сферами – небесной, земной и воздушной – соотносят мифические образы богов поздние комментаторы. В самой же «Ригведе», как и в других ведах, эти образы далеко не всегда явно и безусловно относятся к одной из трех сфер, да и сами образы не всегда выявлены четко, как не всегда ощутима и их природная основа, и их общее число. Приводят разные цифры: от 33 до 3000 и даже более.

Как бы мы ни интерпретировали мифорелигиозное, или, как его часто называют, мифопоэтическое, сознание ариев ведийской эпохи, в божествах которых видят чаще всего олицетворения природных феноменов, создается впечатление, что количеством богов и прочих мифических персонажей, как, впрочем, и их характеристиками, озабочены главным образом западные исследователи. Для самих же индийцев важнее, видимо, другое: соотнесенность богов и людей с тем, что М. Элиаде назвал идеей «вечного возвращения» – краеугольной в индийской мифологии и метафизике.

Суть ее в следующем. Все, что обретает жизнь при творении, становлении космоса, все эти обособленные сущности, будь то бог, человек или растение, тяготеют к бесконечному умножению и размножению, повторяя при этом в настоящем изначальные мифические архетипы, имевшие место «во время оно», когда создавался мир, в котором происходит это круговращение жизней и смертей разных существ. Вот почему мир ведийских ариев ориентирован на космос, на порядок, и жизнь каждого человека была сопряжена прежде всего с ним посредством всемогущего закона – риты. По логике древних ариев, для того, чтобы понять, как действует этот закон и как устроен мир, нужно знать миф о его творении, то есть прежде всего об Индре и Вритре. По замечанию Ф.Б.Я. Кейпера, этот миф, бесспорно, имеет ключевое значение, так как «всякий важный момент в жизни рассматривался как повторение этого изначального процесса». Вот почему этот миф относится к числу основных и бесконечно повторяется на протяжении всего собрания «Ригведы», производя впечатление монотонности на западного читателя, находящегося совсем в другой историко-культурной ситуации.

Не было не-сущего, и не было сущего тогда,

Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним…

Дышало, колебля воздух, по своему закону Нечто Одно,

И не было ничего другого, кроме него…

Мудрецы-риши прекрасно осознают ограниченность человеческих познаний, и потому в космогонических гимнах встречаются целые серии вопросов без ответов, например: «Что было мерой, образцом, что основанием?» Происхождение мира сопряжено с тайной, и не дано людям постичь ее:

Откуда это творение появилось:

Может, само возникло, может, нет —

Тот, кто надзирает над этим (миром) на высшем небе,

Только он знает или же не знает.

Как бы то ни было, сотворение мироздания – прототип циклически повторяемого обновления жизни, и потому для индийского сознания не так уж важно, сколько и каких существ пребывает в этом океане живых форм в течение того или иного периода, гораздо важнее их нерушимое всеединство, отраженное в становлении дуального мира.

Эта же идея «проигрывается» в разделении ведийского пантеона на два больших класса, богов-Эееа и демонов-асурое, которые были богами изначального мира. В известном смысле некогда они были «братьями», детьми Праджапати, бога всего сущего. Затем они разделились, отпав от единой реальности, но между ними так много точек соприкосновения, что их связь нерасторжима. В качестве наиболее драматического примера их столкновения обычно приводится миф о пахтании океана, во время которого был добыт напиток бессмертия, амрита. В схватке за него победили дэвы, и, как отмечает Ф.Б.Я. Кейпер, «то, что группа молодых оказалась выше старых, – известная модель в системах социальной организации».

Однако, постоянно противоборствуя, обе группы этих сверхъестественных персонажей восходят к общему источнику. «Складывается впечатление, – пишет М. Элиаде, – что в ведийских учениях сделано все возможное, чтобы установить своеобразную двойную перспективу: хотя в данной нам непосредственной реальности, этом образе мира, что явлен нашему взору, боги и асуры имеют различную природу и обречены сражаться друг против друга, при этом они – до сотворения мира или до того, как мир принял свою настоящую форму, – были единосущны друг другу».

Едва ли не самое интересное здесь – не имена и эпитеты богов и демонов, не их подвиги и сюжетные коллизии, а индийский вариант дуализма и его преодоление монистической интуицией. Как отметил Элиаде, «в Индии стремление человеческого духа преодолеть противоположности более очевидно, чем в любой другой культуре». И, видимо, главное, что мешает воспринимать реальность в ее целостности, – ограниченность наших знаний и опыта.

Это прекрасно понимали мудрецы-риши, которым приписывается авторство вед, – легендарные провидцы, фигуры которых кажутся туманно-мифологическими и условными. Да и авторство их понимается весьма своеобразно: они не сочиняли ведийские гимны, не складывали и не придумывали их. Они только увидели внутренним взором, интуитивно те божественные картины, которые были им явлены, и постарались выразить их в слове, открыв тем самым то, что существовало с незапамятных времен, подобно тому как Колумб открыл Америку, а не создал ее. Таким образом, веды внутри традиции считаются результатом непосредственного видения, а не опосредованного знания; при этом хотелось бы подчеркнуть, что знание имело визуальную природу. Все это определило особые условия последующей жизни «Ригведы»: ригведийская традиция утвердила необычайно высокий статус слова с его самостоятельным сакральным значением и проложила дорогу для последующего лингвофилософского развития.

В «Ригведе» провидцев-риши называют кави, «мудрец», «поэт», а также випра, «вдохновенный», «певец». Главное, что лежит в основе их наименований, – понятия мудрости и вдохновения. Поэты-визионеры в ведийском обществе и в самом деле считались мудрецами, теми избранными, владевшими Священной Речью, кому боги открывали истину, скрытую от обычных людских взоров. Именно мудрецы-риши обеспечили бессмертие ведийским богам, воспев их в гимнах и тем самым сохранив обожествленную память традиции всего коллектива. Их особая роль – посредников между богами и людьми, «переводчиков» божественного послания на человеческий язык – непререкаемо обосновывала их превосходство над другими и высокие достоинства. «Поэт, славословящий бога, – писал русский индолог И.П. Минаев, – был в то же время вождем и священнодействующим в своей семье или роде. Его словам внимали с верой, и толпа, повторяя все изречения и песни, видела в нем существо необыкновенное, высшее и более близкое к богам».

Как уже было отмечено в первой части, поэты-мудрецы действовали как демиурги, творя в словах и звуках и создавая особый мифопоэтический мир, и не случайно в связи с ними употребляется вполне ремесленная терминология: слова и гимны выковываются и вытесываются, текст прядется и выплетается, а поэт действует как ткач, кузнец, плотник. Виртуозно владея поэтическим языком, провидцы-риши создали изумительную поэтическую технику. Так, еще Ф. де Соссюр писал об анаграммах: расчленяя слово на звуковые сегменты и выбирая те из них, которые в сумме составляли имя божества, они разбрасывали эти звуки по стиху, а потом собирали их в анаграмматический комплекс, который тайно указывал на зашифрованное имя. Они умели виртуозно играть словами, употребляя разные значения одного слова в заданных контекстах, используя приемы неожиданности, несовпадения, парадоксальности и т. п.

Риши были наделены тем, что обозначается в санскрите словом дхи. По определению Я. Гонды, это понятие представляет собой способность охватить мыслью все вещи, причины и связи, как они есть, увидеть божественные силы и их влияние на человека.

Когда Митра-Варуна увидели,

Как ты выскакиваешь из молнии,

То это (одно твое рождение), а другое, о Васиштха,

Когда Агастья принес тебя пламени.

И ты, о Васиштха, происходишь от Митры-Варуны,

(И) рожден из мысли Урваши, о брахман.

Каплю, пролитую под божественное священное слово, —

Тебя все боги удержали в лотосе…

Эти необыкновенные обстоятельства рождения отличают Васиштху от других ведийских мудрецов. Некогда Варуна сделал его риши посредством своей сверхъестественной силы, наделив его магической коровой-речью и показав ему чудеса мироздания. Складывается впечатление, что после того, как Васиштха узрел Варуну в мистическом переживании, он мог потом в любой момент снова обрести видение божества, бывал частым гостем в его огромном тысячевратном чертоге, плыл с ним в лодке по океану и т. п. Варуна же явил Васиштхе вселенскую тайну мрака и света, а мистика света в духовной культуре Индии всегда была очень важна и сложна.

Богоравные мудрецы, такие как Васиштха, Вишвамитра или Атри, положившие начало традиции создания «родовых» книг «Ригведы», позже были включены в число «Семи провидцев», отождествляемых со звездами Большой Медведицы, которые и носят это название в индийской астрономии. Иногда великие мудрецы выступают группами, как, например, роды Ангирасов, Атхарванов или Бхригу. Но в любом виде мудрецы, поэты, мифохранители и мифотворцы, мистики и визионеры, а кроме того, наследственные жрецы были важнейшими фигурами в ведийском обществе и славились вровень с богами.

По мнению многих исследователей, мифоритуальный сценарий, воспроизводивший борьбу Индры и Вритры, был приурочен к празднованию Нового года. Как писал М. Элиаде, «любой Новый год – это возобновление времени с его начала, то есть повторение космогонии». И в конце каждого года Индра снова и снова символически создавал мир, одерживая победу над силами хаоса, а миф-образец служил моделью для подражания в других видах деятельности, в том числе и в слагании гимнов мудрецами-риши. Поэт уподоблялся демиургу и сравнивал себя с Индрой: «Я – убийца моих соперников, целый и невредимый бог Индра».

Я спрашиваю тебя о крайней границе земли.

Я спрашиваю, где пуп мироздания.

Я спрашиваю тебя о семени племенного жеребца.

Я спрашиваю о высшем небе речи.

Этот алтарь – крайняя граница земли.

Это жертвоприношение – пуп мироздания.

Этот сома – семя племенного жеребца.

Брахман этот – высшее небо речи.

От участников подобных словесных состязаний требовалась глубокая осведомленность в космологических тонкостях, а победа в поединке подтверждала его знания.

Помимо мудрецов, в Индии всегда особое место занимали и аскеты. Что же такое аскеза по-индийски? Среди разных космогонических версий «Ригведы» есть одна, допускающая, что у истоков мира лежит жар, или энергия тапас, из которой постепенно возникают закон, истина, ночь, волнующийся океан и год. Но несмотря на то, что в некоторых гимнах «Ригведы» тапас и выступает как космогонический фактор, все же он больше известен как элемент послеведийской народной религии, связанный с системой аскезы, хотя ее истоки в Индии иногда возводят ко времени существования протоиндийской древности. Как один из элементов тапас включен в восьмизвенную индуистскую йогу; его цель – преодолеть расслабленность и изнеженность и подготовиться к переходу на более высокий уровень самосовершенствования. Аскетическая практика как угодная божеству или необходимая для обретения сверхъестественных способностей не утратила своего значения и сейчас. На индийских дорогах, в городах и селениях нередко можно встретить странствующего аскета-садху.

Представления о накоплении внутреннего, мистического жара встречаются у многих народов и чаще всего связаны со сферой магии. В Индии они, кажется, достигли своего предельного воплощения. В самом деле, как можно расценить практику нагревания или, точнее, иссушения тела в форме, скажем, «стояния между пяти огней» или сидения между четырех костров под палящим тропическим солнцем? А что можно сказать об аскете, который держит руки над головой до тех пор, пока они не омертвеют, или сжимает кулак, пока ногти не прорастут сквозь ладонь? На этом фоне обычные аскетические средства: не двигаясь стоять или сидеть годами на одном месте, голодать, питаться навозом – священным продуктом, лежать на гвоздях, не разговаривать или не носить одежду – кажутся просто детскими забавами.

Чаще всего высшей целью подвижников-аскетов является достижение посмертного блаженства и пребывание в одном из небесных миров. Аскет, накапливающий «сокровища тапаса», мог надеяться даже на достижение в будущем лучшего положения, чем брахман. В результате суровых упражнений аскеты могут достичь сверхъестественных способностей, недоступных простым смертным: они могут перемещаться в пространстве, подниматься в небеса и общаться с богами; видеть прошлое, настоящее и будущее; вызывать дождь и останавливать его; обрушивать в море горы и скалы; насылать неурожай или голод и т. п. Во множестве легенд повествуется о том, как тот или иной аскет, накопив неустанным подвижничеством внутренний жар или пыл, обретает такое могущество, что окружающие страшатся его, так как он может соперничать даже с богами. Так, в легенде о неразлучных братьях-царевичах Сунде и Упасунде повествуется о том, как они задумали подчинить себе небо и землю и решили совершить для этого суровое подвижничество. Они ушли в горы, поросшие густым лесом, сбросили с себя царское облачение и, надев грубое рубище, предались суровому истязанию плоти. Много дней они питались только плодами и кореньями, а потом и вовсе отказались от пищи и воды. Год шел за годом, тела их истощились, покрылись коростой, а они все стояли, вытянувшись во весь рост и воздев руки к небу, опираясь лишь на большой палец ноги. Наконец горы, раскаленные жаром их подвижничества, окутались паром. И это не единственный впечатляющий случай.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.