Глава 34 ТРИУМФ ИМПЕРАТОРА (1516–1530)

Глава 34

ТРИУМФ ИМПЕРАТОРА

(1516–1530)

Будучи другом обоих монархов, я могу только повторить вслед за Апостолом: я радуюсь с тем из них, кто в радости, и печалюсь с тем, кто в печали.

Дож Андреа Гритти, услышав о пленении Франциска I при Павии

Если Нуайонский договор и не принес Италии долговременного мира, то, несомненно, дал желанную передышку. 1517 год был самым спокойным из всех, что помнило большинство людей. Это не значит, что в это время ничего не происходило: год, который начался с захвата турками Каира и закончился написанием девяноста пяти тезисов Мартина Лютера, которые он прибил к двери церкви в Виттенберге, нельзя сбрасывать со счетов. Но оба этих важных события не сразу оказали влияние на политическую ситуацию, и жители Ломбардии и Венето смогли за эти двенадцать месяцев восстановить свои разрушенные дома, снова засеять разоренные поля и ночью спокойно спать, не думая о мародерствующих армиях, насилии, грабежах и реках крови.

Пятилетнее перемирие, подписанное в июле 1518 между империей и республикой, еще больше стабилизировало ситуацию, и сложно предположить, сколько продлилось бы затишье, если бы 12 января 1519 года в своем замке в Вельсе, что в Верхней Австрии, не умер Максимилиан Габсбург. Немало усилий он приложил к тому, чтобы империя непременно досталась его внуку Карлу, который благодаря последовательности династических союзов, а также череде неожиданных смертей в возрасте девятнадцати лет оказался повелителем Испании (вместе с Сицилией, Сардинией и Неаполем, не говоря уже о новых американских колониях[240]), Австрии, Тироля, большей части Южной Германии, Нидерландов и Франш-Конте. Однако сами размеры этого гигантского наследства, вместе с опасением, что империя, если позволить ей долгое время находиться в руках одной-единственной семьи, может превратиться в наследственную монархию, стали причиной того, что выборщики склонялись в пользу другого серьезного кандидата, Франциска I.

Но и европейский государь Франциск I вовсе не был безусловным кандидатом на имперский трон. Если говорить о владениях, он не мог соперничать с Карлом; с другой стороны, французский трон был гораздо более устойчив, его могущество имело более глубокие корни, его возможности были гораздо шире. Более того, в год вступления Франциска на престол победа при Мариньяно принесла ему Милан, а вместе с Миланом контроль над всей Северной Италией вплоть до границ Венеции. Несметное богатство французского короля также представлялось фактором, благодаря которому его кандидатура была предпочтительней, нежели кандидатура Карла, так как все семеро избирателей ясно дали понять с самого начала, что для получения их голосов самым убедительным был бы финансовый аргумент. Кроме этого, у Франциска была поддержка английского короля Генриха VIII и кардинала Вулси, которые тоже были озабочены сохранением баланса сил, и папы Льва X, у которого была самая веская причина — от Рима до границ королевства Неаполь, владения Карла, было всего сорок миль, и папа не хотел такого близкого соседства с императором.

В течение первых двух месяцев после смерти Максимилиана казалось, что соперники равны; но в конце концов деньги, которые Карл сумел получить в долг у крупных немецких банкирских домов — особенно у дома Фуггеров из Аусбурга, — оказались слишком серьезной силой. В последний момент папа Лев изменил решение; и 28 июня 1519 года во Франкфурте Карл был избран на трон своего деда. Для Франциска, который сам выплатил немалые суммы в золотых монетах, поражение стало серьезным ударом его личному и политическому авторитету. Однако противоборство на этом не закончилось. Первый этап, прошедший в канцеляриях Европы, был проигран. Теперь настало время следующего, судьба которого должна была решиться на поле боя.

Тем временем Венеция, в отличие от папы, осталась верна своему французскому союзнику. Со времени своего вступления на престол Франциск доказал, что является надежным другом Венеции; ведь главным образом ему она была обязана возвращением своих владений на материке. Республика была бессильна оказать ему существенную помощь в борьбе за императорскую корону, но не видела причин изменить свою политику только потому, что эта борьба окончилась неудачей. Поэтому, когда послы Карла V летом 1521 года обратились к ней с просьбой позволить имперской армии свободно пройти через ее владения, они получили вежливый, но твердый отказ. Договор Венеции с Францией не позволяет дать такое разрешение; республика только может надеяться, что его императорское величество согласится отправить своих воинов другой дорогой, так что она не будет вынуждена выказывать противодействие тем, с кем хотела бы жить в мире.

Этот ответ был одним из первых важных заявлений, сделанных Антонио Гримани, который 6 июня был избран семьдесят четвертым дожем Венеции после Леонардо Лоредано. Старый Леонардо не был блестящим правителем и не оказал особенно сильного влияния на судьбы Венеции, но его правление пришлось на самый тяжелый период ее истории, из перепетой которого она вышла практически невредимой; следовательно, в глазах своих подданных он неизбежно ассоциировался со спасением республики. Дож Лоредано скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет, и его смерть искренне оплакивали, его похороны и погребальная процессия в церкви Санти Джованни э Паоло отличались даже большей величественностью и торжественностью, чем обычно; его надгробие, находящееся справа от алтаря, должно было быть великолепным — несмотря на то, что пришлось прождать еще полстолетия, прежде чем работы по его сооружению были окончательно завершены.

Надо сказать, избрание Антонио Гримани был необычным выбором. Начать с того, что ему было восемьдесят семь лет — старейший дож, которого когда-либо возводили на престол в Венеции; во-вторых, его репутация была крайне запятнана, когда в 1499 году, заслуженно или нет, он был обвинен из-за захвата Лепанто турками.[241] После трех лет изгнания в Далмации он нашел убежище в Риме, где кардинальская шапка его сына, купленная много лет назад за 30 000 дукатов, без сомнения, оказалась весьма полезной, благодаря этому Гримани получил доступ к папскому двору и возможность оказывать республике небольшие дипломатические услуги. Таким образом он постепенно снова вошел в милость и в 1509 году большинством голосов в Большом совете (1365 против 100) был призван обратно в Венецию и удостоен должности прокуратора собора Сан Марко, в качестве которого на свои личные средства организовал восстановление кампанилы, и именно при нем колокольня впервые приобрела зеленую пирамидальную крышу и, соответственно, свои нынешние формы.[242]

Однако настоящая причина избрания старого Антонио дожем, скорее всего, заключалась в очевидном желании сохранить поддержку весьма влиятельного в Риме кардинала. Меньше чем месяц назад папа заключил новый союз с императором, и хотя венецианцы не считали, что находятся в непосредственной опасности, с их стороны было бы глупостью в такой момент отважиться на противодействие своему наиболее ценному союзнику при папском дворе, которого многие довольно оптимистично рассматривали в качестве возможного преемника Льва X на престоле святого Петра.

К несчастью для Венеции, события развивались слишком быстро, чтобы она могла извлечь хоть какую-то выгоду из избрания Гримани. Ранней осенью 1521 года объединенная армия папы и императора выступила в поход. В отсутствие какого-либо сопротивления со стороны французов она легко прошла через Ломбардию, 19 ноября захватив Милан, а затем стремительно захватив подряд Лоди, Парму, Павию и Пьяченцу почти без единого выстрела. После этого 1 декабря 1521 года папа Лев X скончался от внезапной лихорадки, которой заболел, возвращаясь с охоты. Будучи флорентийцем и членом семейства Медичи, Лев всегда сохранял традиционную враждебность по отношению к Венеции: венецианцы в ответ от всей души его ненавидели, и новость о смерти папы весь город воспринял с восторгом. Сануто описывал это как «miraculosa е optime nuova» («чудесную добрую весть»); он писал, что праздник был такой, как если бы республика одержала великую победу или как если бы умер турецкий паша, так как Лев был погибелью христианства. Но веселье закончилось достаточно быстро, когда стало известно имя преемника: им стал не их соотечественник кардинал Доменико Гримани, как надеялись венецианцы, но человек, который не мог быть никем иным, как императорской марионеткой, — голландец Адриан Утрехтский, который был наставником императора и в то время даже являлся императорским наместником в Испании. Надежда появилась снова, когда в следующем году Адриан умер; но поводов для ликования стало еще меньше, когда последовавший в ноябре 1523 года конклав отдал голоса еще одному Медичи — двоюродному брату Льва X, Джулио, который принял имя Климента VII.

К тому времени дож Антонио Гримани тоже сошел со сцены — хотя успел дать своим подданным серьезный повод сожалеть, что они вообще его избрали. Это неудивительно, ведь он оказался нерешительным, медлительным и вскоре стал откровенно дряхлым. К сожалению, он также оказался упрямым, отказавшись от пожизненной пенсии в 2000 дукатов в год и пышных похорон, предложенных ему нетерпеливым сенатом в обмен на отказ от занимаемой должности. Единственным утешением было то, что, скорее всего, Гримани оставалось недолго; и весь город испытал чувство облегчения, когда 7 мая 1523 года венецианцы услышали, что он наконец испустил последний вздох. Он был похоронен как приличествовало его заслугам, в скромной церкви Сан Антонио ди Кастелло, которая почти три столетия спустя была разрушена Наполеоном, чтобы освободить место для общественных садов.[243]

Преемник Примани, Андреа Гритти, был значительно более впечатляющей фигурой. Высокий и красивый, он легко нес бремя своих шестидесяти восьми лет и похвалялся, что ни дня в жизни не болел. В молодости он сопровождал своего деда во время дипломатических миссий в Англию, Францию и Испанию, он свободно владел языками этих стран, а также латинским, греческим и турецким. Это последнее достижение было результатом затянувшегося пребывания в Константинополе, во время которого Гритти был арестован по обоснованному обвинению в шпионаже и заключен в тюрьму, избежав казни на колу только благодаря протекции визиря Ахмеда, своего близкого друга. Говорят тем не менее, что он был необыкновенно популярен как среди турок, так и среди европейской колонии, причем нескольких дам видели стоящими в слезах у ворот тюрьмы, когда Гритти туда вошел. Позднее он преуспел как на дипломатической, так и на военной службе — на гражданской должности — во время войны Камбрейской лиги. Он являлся действующим проведитором армии, когда 20 мая 1523 года его избрали дожем. Возможно, это удивительно ввиду его заслуг, но ему так и не удалось расположить к себе народ Венеции, который надеялся, что изберут его главного соперника, Антонио Трона, а потому толпа глухо и недружелюбно гудела: «Ум, ум, трум, трум», когда Гритти совершал церемониальный обход пьяццы Сан-Марко. Но ни тогда, ни потом его непопулярность не имела особого значения.

По-видимому, избиратели предпочли Андреа Гритти главным образом из-за его дипломатического опыта, поскольку его возвышение произошло в то время, когда республика была вовлечена в крайне деликатные переговоры с империей. Оказалось, что Карл V в качестве правителя очень отличался от своего деда — отличался не только богатством и огромностью владений, но характером и политическими устремлениями. «Господь поставил вас на путь, ведущий к всемирной монархии», — сказал его великий канцлер Меркурино де Гаттинара во время восшествия Карла на престол, и он никогда не забывал об этом. Дело было не в личном тщеславии императора, он полагал эту задачу священным долгом, исполнением божественного замысла, согласно которому христианский мир должен быть объединен политически и духовно под знаменем его империи. Тогда и только тогда христиане смогут изгнать вторгнувшихся неверных и, когда благополучно справятся с турками, направят объединенные силы против Мартина Лютера и его шайки еретиков.

Такова была цель, которой Карл посвятил свою жизнь, и по крайней мере в тот момент всемогущий Господь был на его стороне. За те четыре года, что Карл был на троне, его позиции неизменно усиливались за счет его главного соперника, короля Франции. Карл не только вернул Милан и Ломбардию; с помощью дипломатии ему удалось заручиться поддержкой английского короля Генриха VIII. Соглашение должно было быть скреплено его обручением с дочерью Генриха Марией — девочка, хотя ей было всего шесть лет, ранее была обручена с Франциском — и затем было подтверждено в Виндзоре, когда Карл лично приехал в Англию в 1522 году. В том же году войска Карла отразили новые атаки французов в Италии и захватили Геную. Тем временем в Риме один удобный папа сменился другим, который, будучи близким другом императора, обладая тесными связями с империей, обещал быть еще более податливым.

Венеции пришло время пересмотреть свою позицию. Ее союз с Францией все больше становился обузой, особенно с тех пор как недавняя триумфальная кампания императора прошла под громко звучащим повсюду лозунгом «освобождения Италии от тирании французов». С другой стороны, разногласия республики с империей было нелегко урегулировать. Даже колеблющийся, медлительный старый Максимилиан с большим трудом шел на компромисс в вопросах, касающихся владений, которые он считал принадлежащими империи. Карл, взойдя на престол, немедленно поднял несколько старых спорных вопросов, которые, как надеялись венецианцы, были благополучно забыты в Брюсселе в 1516 году. Переговоры упорно продолжались, и наконец 29 июля 1523 года, меньше чем через три месяца после избрания Гритти. Венеция заключила в Вормсе официальное соглашение с империей, в соответствии с которым в обмен за уплату 200 000 дукатов в течение восьми лет она могла сохранять все бывшие имперские земли в своем владении. Каждая из сторон согласилась защищать итальянские владения друг друга, кроме того случая, когда в роли агрессора выступал папа; каждая из сторон обещала обеспечить охранные грамоты подданным друг друга, со свободой торговли и проживания. Сверх того Венеция взяла на себя обязательство послать в любое время, если потребуется, двадцать пять галер для защиты Неаполя, за исключением того случая, когда эти галеры понадобятся республике для войны с турками. Поручителями для соглашения — которое было также подписано Франческо II Сфорца, сыном Лодовико иль Моро, которому император обеспечил трон Милана, — должны были совместно выступить папа и Генрих VIII, они оба были лично приглашены присоединиться к нему.

Затем, возможно не без некоторого смущения, дож написал королю Франции. Венеция, объяснял он, была вынуждена заключить соглашение, потому что не прибыли французские войска, без которых она не может надеяться выстоять в одиночку. Она также хотела уважить неоднократно повторяемые пожелания папы о всеобщем мире в Европе. Поэтому Франциск ни в коем случае не должен понимать это новое развитие событий как враждебный акт; наоборот, дружба между двумя странами осталась неизменной, во всяком случае со стороны Венеции. Самое последнее, чего может желать республика, так это любого возобновления военных действий между силами христианского мира в то время, когда воинство неверных становится сильнее и с каждым часом все более угрожает Восточной Европе.

По крайней мере здесь Андреа Гритти не погрешил против истины. В течение сорока двух лет со смерти Мехмета Завоевателя Венеция находилась в состоянии войны с Османской империей только четыре года — с 1499 по 1503 — и в значительной степени потому, что миролюбивый султан Баязет ощущал угрозу. Даже после того, как Баязет уступил трон своему сыну Селиму Жестокому в 1512 году, временное затишье продолжалось — насколько это касалось Европы — так как Селим, к счастью, посвятил большую часть своей немалой энергии задаче объединения своих мусульманских владений на Востоке. Через восемь лет Селиму наследовал его первенец Сулейман — который вскоре стал известен как Великолепный — и ситуация сразу же изменилась. Сулейман не терял времени. В 1521 году он успешно осадил крупную венгерскую пограничную крепость Белград и в следующем году направил многочисленные войска на Родос, где более двух столетий рыцари ордена Святого Иоанна сохраняли государственную независимость и где постоянно воевали с турецким флотом. Однажды, сорок лет назад, рыцари уже пережили турецкое нападение и после героического сопротивления в конце концов изгнали захватчиков обратно на материк; но на этот раз их старые враги были слишком сильны. 21 декабря 1522 года после затяжной осады и только ради гражданского населения рыцари капитулировали в обмен на обещание, что им будет позволено безопасно уйти с острова — обещание, о котором позднее Сулейман имел основания пожалеть, так как это дало рыцарям возможность в течение десяти лет создать новое государство на Мальте, — и к концу года родоссцы покинули остров.

С политической и стратегической точки зрения падение Родоса имело не слишком большое значение для Европы в целом. Рыцари никогда не являлись главной силой Средиземноморья. Действуя со столь малой базы, они никогда не были в состоянии снарядить флот, по масштабу сопоставимый с мощными флотами Венеции, Генуи или Османской империи. Большую часть своих сил и средств рыцари так или иначе отдавали медицине — в течение более чем столетия госпиталь на Родосе считался лучшим в христианском мире, — а их военные операции по большей части ограничивались набегами на турецкие порты и нападениями на турецкие суда: скорее легкое раздражение, чем серьезная угроза. Если бы у рыцарей не было неприступного острова, они не продержались бы столь долгое время. Тем не менее рыцари-иоанниты были благочестивы, решительны и потрясающе отважны; они были собраны из всех уголков Европы; и вести об их падении были повсюду восприняты со смятением, совершенно не соответствующим их политическому значению. Возможно, лишь среди венецианцев отклик был не только эмоциональный. Для них поражение рыцарей было знаком. Родос пал, а насколько дольше удастся республике удержать свои оставшиеся колонии на Южных Спорадах? Или на Крите, или на Кипре? Как долго амбиции Сулеймана будут ограничиваться Эгейском морем? Венецианцы знали, что скоро он обратит свой взор на Адриатику.

Но Венеция не могла сражаться с турками в одиночку, и Карл V тоже не мог сражаться с ними, пока не был разрешен его спор с королем Франции. Этому конфликту суждено было продолжаться до 1529 года, хотя в дальнейшем Венеции и другим итальянским государствам отводилась в этом вопросе только относительно второстепенная роль. К тому времени ситуация в Европе стала полярной: осталось место только для двух главных действующих лиц в центре политической арены. Венецианские войска не участвовали в великой битве при Павии в феврале 1525 года, когда Франциск I был взят в плен и отправлен в Испанию: и когда после его освобождения в следующем году папа Климент создал профранцузскую Священную лигу Коньяка в попытке сдержать растущее испано-германское могущество, Венеция поставила под ней свою подпись, и ничего больше. В мае 1527 года, когда мстительный Карл послал двадцатитысячную армию, состоявшую главным образом из немцев и испанцев, против самого Рима и город подвергся трехдневной резне, грабежу и крупномасштабному разорению памятников культуры, причем такой жестокости не видывали со времен нашествий варваров, Венеция даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь папе, своему союзнику. Действительно, настолько очевидно было ее безразличие, что она едва ли могла выразить недовольство, когда Франциск вследствие измены генуэзцев, которыми командовал знаменитый адмирал Андреа Дориа и которые перешли на сторону империи, согласился на сепаратный мир. Соглашение было заключено в Камбри в августе 1529 года, и, поскольку о нем договаривались французская королева-мать и Маргарита Австрийская, тетка императора, оно именуется в истории Paix de Dames (Дамский мир). По условиям этого соглашения король Франции официально отказывался от всех своих притязаний в Италии, а также от суверенных прав на Артуа и Фландрию. В обмен он получал обещание от Карла не добиваться силой Бургундии. Союзники Франции по Священной лиге Коньяка совершенно не принимались в расчет и, таким образом, впоследствии были вынуждены принять условия, которые в конце того года Карл им навязал — в частности, Венеция по этим условиям должна была отказаться от всех своих оставшихся владений в Апулии в пользу испанского королевства Неаполь.

Это было горькое и постыдное соглашение для тех, кто считал, что король Франции предал их. Но зато оно восстановило мир в Италии и положило конец долгому и трудному периоду ее истории — периоду, который фактически начался с вторжения Карла VIII в 1494 году и не принес итальянцам ничего, кроме разорения и разрушения. Еще дважды, ненадолго, в 1536–1537 и 1542–1544 годах, два великих соперника вступали в конфликт; но к тому времени борьба была уже не столь яростной, и уже не могло быть сомнений, что император вышел победителем.

Но не только он один. Сулейман Великолепный в полной мере извлек пользу из разногласий в стане его врагов, чтобы продолжить безжалостный натиск на Европу. В 1526 году, пока папа Климент угрожал Карлу V Священной лигой Коньяка, а Франциск I договаривался об условиях своего освобождения из испанского плена, огромная турецкая армия надвигалась на Венгрию; и 29 августа того года близ Мохача она нанесла венграм самое тяжелое поражение в их истории. Двадцатитрехлетний король Лайош II пал на поле боя, и писатель-современник описывал, как день и ночь спустя воды Дуная вышли из берегов из-за многочисленных людских и лошадиных тел. Дальнейшее сопротивление было невозможно; не прошло нескольких дней, как знамя с турецким полумесяцем развевалось над Будой. Эрцгерцог Фердинанд, брат Карла и императорский наместник в Австрии, действовал быстро: венгерская знать избрала его королем, и он сумел сохранить примерно треть бывших венгерских владений. Остальные достались Сулейману.

Теперь Вена была в серьезной опасности: и три года спустя, в мае 1529 года, Сулейман возобновил наступление во главе еще большей армии. Тем временем Фердинанд готовил город к самой страшной осаде за всю его историю. Стены были укреплены, ветераны вновь созваны под знамена, чтобы усилить гарнизон; постоянные потоки повозок и телег, груженных зерном, оружием и боеприпасами, стекались в Вену из всех уголков Австрии и Германии. И тем не менее, пока турки продвигались в глубь Европы, немногие христиане верили, что эти меры хоть как-то помогут сдержать османский натиск.

Но Вена устояла благодаря погоде. Лето 1529 года в Центральной Европе оказалось наихудшим на памяти живущих. Из-за непрекращающихся дождей реки вышли из берегов и затопили дороги и мосты, уничтожили урожай, на который турки рассчитывали во время долгого похода. В результате путь из Константинополя занял на шесть недель больше, чем предполагалось, и только 27 сентября султан наконец разбил лагерь под стенами города. В лучшем случае ему оставался всего лишь месяц подходящего для войны времени — месяц, чтобы заставить сдаться один из самых укрепленных городов Европы. На деле оказалось, что у него было даже еще меньше времени. Вместо мягкого бабьего лета погода все более ухудшалась; на вторую неделю октября дожди сменились снежными бурями; и 14 октября Сулейман отдал приказ отступить на зимние квартиры в Белград. Следующей весной он решил, вопреки всем ожиданиям, не возобновлять наступления и вместо этого вернулся на Босфор.

В то время как султан двигался на Вену, Карл V был на пути в Италию, чтобы заключить необходимые формальные мирные договоры, вытекающие из условий Дамского мира, и короноваться императорским венцом. Коронация не была обязательной церемонией; несколько предшественников, включая его деда Максимилиана, вполне обошлись без нее, да и сам Карл вот уже десять лет занимал трон без этого окончательного подтверждения своей власти. Тем не менее оставалось фактом, что до тех пор, пока папа не возложит корону на его голову, формально Карл не мог называть себя императором. Для человека, одержимого идеей, что он выполняет божественную миссию, и титул, и церковное таинство были одинаково важны.

По обычаю императоры короновались в Риме; однако после высадки в Генуе в середине августа Карл получил известия о турецком нашествии и сразу же решил, что в такое время путешествовать настолько далеко в глубь полуострова было бы неразумно. Дело было не только в продолжительности поездки, но и в том, что, уехав слишком далеко, он мог бы оказаться опасно отрезанным в случае турецкого наступления. К папе Клименту поспешили гонцы, и было решено, что в подобных обстоятельствах церемония должна быть проведена в значительно более доступной Болонье, которая все еще оставалась под сильным папским контролем. Даже тогда сохранялась неопределенность: на пути в Болонью в сентябре Карл получил срочный призыв от Фердинанда и почти отказался от своих коронационных планов, чтобы мчаться на помощь брату. Только после долгих размышлений он наконец решил, что поступать таким образом не имело смысла. Он мог достичь Вены лишь к тому моменту, когда город был бы уже взят, или султан отступил бы на зиму; и в любом случае тех небольших сил, что были с ним в Италии, было бы недостаточно, чтобы перетянуть чашу весов.

Итак, 5 ноября 1529 года Карл V официально вступил в Болонью, где перед собором Сан Петронио его встречал папа Климент. После короткой церемонии приветствия оба удалились в палаццо дель Подеста, через площадь. Для них были приготовлены апартаменты по соседству; слишком много надо было сделать, много нерешенных вопросов надо было обсудить и разрешить, прежде чем могла бы состояться коронация. В конце концов прошло всего два года, с тех пор как Рим был разграблен имперскими войсками, а сам Климент был фактически пленником Карла в замке Сант-Анжело; так или иначе, дружеские отношения нужно было восстановить. Затем нужно было составить отдельные мирные договоры со всеми бывшими итальянскими врагами империи, самыми значительными из которых, помимо самого Климента, являлись Венеция, Флоренция и Милан. Только когда повсюду на полуострове установился бы мир, Карл счел бы справедливым преклонить колени перед папой, чтобы получить императорскую корону. Дата коронации была назначена на 24 февраля 1530 года, и приглашения были разосланы всем христианским правителям. Карл и Климент отвели себе чуть менее четырех месяцев на урегулирование будущего Италии.

Император имел преимущество. Безусловно, ни одно из итальянских государств не было в состоянии отклонить любые условия, какие он пожелал бы навязать. Однако его целью было установить мир не временный, но продолжительный, чтобы только иметь возможность сосредоточить внимание, как свое, так и всего христианского мира, на турецкой угрозе. И Карл был полон решимости идти на уступки где только возможно. По договору, который он заключил с Венецией 23 декабря, республика была обязана — вполне ожидаемо — вернуть Трани, Монополи и другие города и земли в Апулии Неаполитанскому королевству, принадлежавшему Карлу; и, в качестве подачки папе Клименту, вернуть бывшие папские города Равенну и Червию святейшему престолу. Однако эти территориальные потери не нанесли серьезного ущерба благополучию республики. В областях, которые действительно имели значение, — в Ломбардии, Фриули и Венето — все ее владения были подтверждены; но она с некоторой горячностью протестовала, когда Карл предложил возвести на миланский трон Алессандро де Медичи, и император фактически согласился восстановить на троне Франческо Сфорца (несмотря на то, что тот доблестно сражался на стороне французов), настояв лишь, чтобы в замке в центре города по-прежнему находились испанские войска.

Столь же успешно были заключены соглашения со всеми остальными государствами Италии, с которыми империя имела разногласия, — за исключением одного. Два года назад, в 1527 году, флорентийцы в очередной раз подняли восстание против Медичи и изгнали их из города. Это было отважным, если не безрассудным, решением — поступить таким образом в то время, когда представитель этой всем ненавистной семьи занимал папский престол, и папа Климент, твердо намеренный не оставлять мятеж безнаказанным, не оставил Карлу никаких сомнений, что без твердого обещания послать войска, чтобы вернуть Флоренцию под контроль Медичи, император может забыть обо всех своих планах насчет коронации. Сначала Карл надеялся мирным путем убедить флорентийцев капитулировать; но воспоминания о Савонароле были еще слишком свежи в их умах, за их защитные укрепления отвечал Микеланджело, и они были полны решимости сражаться. Со вздохом Карл принял неизбежное; если для успеха его политики в Италии нужно было пожертвовать Флоренцией, значит, эта жертва будет принесена.

Все остальные проблемы оказались вполне разрешимыми, и задолго до дня, назначенного для великой церемонии, Карл заложил основы общеитальянского союза — союза, который свидетельствовал о том, что имперское могущество, не имеющее себе равных за прошедшие века, простирается на всю Италию. Правда, этот союз базировался скорее на добровольном дипломатическом объединении, чем на феодальном праве; но тем не менее он был реален. Итак, мир был подписан;[244] Священная лига Коньяка, созданная папой Климентом, и разграбление Рима, устроенное Карлом, были забыты или, по крайней мере, о них перестали говорить; и 24 февраля 1530 года в соборе Сан Петронио Карл был сначала миропомазан, а затем принял из рук папы меч, державу, скипетр и, наконец, корону Священной Римской империи. Церемония была немного омрачена, когда временный деревянный мост, соединяющий храм с палаццо Подеста, обрушился, пока его пересекала императорская свита. Правда, быстро выяснилось, что из множества пострадавших никто не получил серьезных увечий, и праздничное настроение быстро восстановилось, а торжества продлились до поздней ночи.

Это была великолепная церемония, но она была бы более торжественной, если бы хоть кто-нибудь из участников знал, что подобное действо было последним в своем роде.

Священная Римская империя была основана, когда на Рождество 800 года н. э. папа Лев III возложил императорскую корону на голову Карла Великого. С тех пор идея папской коронации была неотъемлемой частью самой империи, и много римских королей рисковали своей жизнью, чтобы получить это последнее подтверждение их притязаний. Для некоторых из них сложное путешествие оказалось слишком рискованным в существующих политических условиях; но эти короли, хотя и занимали трон де-факто, никогда не могли называться императорами де-юре. Теперь, с коронацией Карла V, семисотлетняя традиция подошла к концу. Империя еще не прекратила своего существования; но никогда более корона империи не будет получена, даже символически, из рук наместника Христа на земле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.