Аэроклуб

Аэроклуб

В 1939 году я проходил обучение в Москве, в Электромеханическом техникуме им. Красина. В конце ноября во время перерыва между занятиями ко мне подошел один из студентов и сказал, что меня хочет видеть какой-то мужчина. Он ждал меня в коридоре у преподавательской комнаты.

Мужчина оказался представителем аэроклуба Ленинградского района Москвы. Он попросил собрать студентов курса, с которыми хотел побеседовать по вопросу набора курсантов в аэроклуб. Я в то время был председателем курсового совета Осоавиахима. Ребят собрал. Они его внимательно выслушали, но желающих учиться на летчика не нашлось. Видя, что дело не идет, он стал меня укорять: «Что же у вас на курсе такая плохая активность? Никто не хочет летать. Записались бы хоть вы, а там, глядишь, вслед за вами и другие пойдут». Я, как и остальные, тоже отказался, но сделал это не потому, что, как говорили мои однокашники, еще жить хочется. Видимо, некоторые из них действительно находились под впечатлением недавних похорон Валерия Чкалова, в которых мы приняли участие. Кроме того, оставался еще в памяти случай пропажи Сигизмунда Леваневского, полетевшего через Северный полюс в Америку. Я же не записался, чтобы не оказаться в одиночестве – решил поступить так, как и все.

Мой отказ крайне не понравился вербовщику. Он стал упрекать меня в плохой организаторской работе, говорить еще что-то неприятное. В конце концов я не вытерпел и согласился. Подумал про себя: «Черт с тобой, запишусь, но летать все равно не буду. Главное, чтобы он отстал от меня. А может, и слетаю разок любопытства ради». Его предположение, что моему примеру последуют другие, не оправдалось. В списке записавшихся оказался я один. Вскоре я об этом забыл. Считал, что основной моей общественной работой является подготовка значкистов ГТО, ПВХО, ГСО, «Ворошиловский стрелок». Сам я уже с гордостью носил на груди эти значки.

Зимние месяцы прошли в учебе и занятиях в кружках. Наступил март. По свежевыпавшему снежку в Краснопресненском парке Москвы техникум проводил свои последние в этом сезоне зимние лыжные соревнования. После прохода дистанции ко мне подошел неизвестный и спросил, тот ли я Лазарев, которого он разыскивает. Убедившись, что нашел меня, передал, чтобы я немедленно шел на медицинскую комиссию. Без медицинского допуска в аэроклубе заниматься будет нельзя.

На комиссию я решил не ходить. Сел в трамвай и поехал в общежитие. Доехав до стадиона Юных пионеров, стал делать пересадку. Нужного трамвая долго не было, и, зная, что недалеко отсюда находится поликлиника им. Лесгафта, решил все же туда сходить. Что такое медкомиссия, я тогда еще не представлял, к врачам ни разу не обращался, поэтому решил ради интереса сходить туда и посмотреть, что и как.

Там было много ребят примерно моего возраста и старше. Все они проходили такую же комиссию. Врачи быстро меня отпускали, делая отметку в листке – здоров, годен к летной работе без ограничений, но когда очередь дошла до терапевта, то он, вернее, она нашла что-то ненормальное в работе сердца, стала подробно расспрашивать меня о самочувствии, а потом обратилась к врачу, полковнику, который, как я понял, был старшим. Он спросил у меня, чем я сегодня занимался, не выполнял ли какой-нибудь физической работы. Как только я сказал, что только что пришел с лыжных соревнований, он сразу пояснил врачу, что с сердцем у меня все нормально.

Примерно через неделю я все-таки пошел в аэроклуб. Там нас ознакомили с порядком обучения, показали учебные классы. В одном из них стоял со снятым перкалем самолет У-2. Посидел в кабине. Рядом на стеллажах лежали детали мотора М-11. Все казалось интересным. Неужели мне доведется управлять таким самолетом? Подумал: «Настоящим авиатором я вряд ли стану, а походить в аэроклуб на занятия можно, посмотрю, что из этого выйдет. Может, и полетаю».

По дороге домой стал почему-то вспоминать, где и когда я впервые увидел самолет. А произошло это в те времена, когда была еще жива моя бабушка по матери. Умерла она летом 1926 года. Хорошо помню, как самолет появился над Каширой. Шел он на небольшой высоте со стороны Москвы. Примерно через год мы с дядей видели разбившийся самолет, обломки которого валялись внутри Городищенской крепости, находившейся в окрестностях Каширы. Летчик того самолета, видимо, погиб. Вспомнилось, как в 1927–1928 годах над Каширой появилось одновременно большое количество самолетов. Их было не менее трех десятков. Самолеты летали на малой высоте, снижаясь чуть ли не до крыш домов. Они подняли такой шум, что взбудоражили не только людей, но и животных, которые попрятались кто куда. Взрослые говорили, что летчики готовятся к боям с авиацией Чан Кайши. Что это были за бои, я узнал много позже.

Мне вспомнились не только те самолеты, которые видел в детстве, но и другая авиатехника тех времен. Это были воздушные шары и дирижабли. Дирижабли тогда довольно часто появлялись над Каширой. А воздушный шар мне довелось даже потрогать руками. Как-то он приземлился на окраине города. Мы с дядей Петей с большим трудом добрались до него по глубокому снегу. С оболочки уже стравили газ, стали ее сворачивать и укладывать в корзину.

Осенью 1934 года, в погожий солнечный день, с северо-восточной окраины города в лучах солнца был хорошо виден стратостат – гордость нашего воздухоплавания. Месяца через два, поставив мировой рекорд высоты, он разбился при спуске вместе с экипажем. В мае 1935 года разбился самолет «Максим Горький». Весь наш народ тяжело переживал гибель гиганта. По всей стране началась кампания сбора средств на постройку нового гиганта. Кто-то бросил клич: «Построим вместо одного самолета несколько». Запланировали что-то около двадцати. Все они должны были носить имена наших вождей. В связи с увеличением количества самолетов больше намеченного сбор проводился в два этапа. В этой акции принял участие и я. В первый раз внес 20 копеек, а во второй уже рубль.

По всей стране проводились агитационные полеты. Ведущую роль в них играла агитэскадрилья «Крокодил» с флагманом во главе. Это был двухмоторный АНТ-9, выкрашенный в красный: цвет. Нос самолета был раскрашен в виде раскрытой пасти крокодила с громадными белыми зубами. Из агитэскадрильи в район Каширы прилетел У-2. Сделав несколько кругов, он приземлился в пяти километрах от города в районе деревни Крутышки. Увидев, что он сел, я, не раздумывая, бросился к нему. Мне еще не было и 13 лет, но это расстояние я пробежал без остановок и успел застать самолет. Пробравшись сквозь толпу, я протиснулся поближе к нему. Рядом с У-2 стоял летчик. На него смотрели примерно так, как сейчас смотрят на космонавтов после их возвращения из полета. С неменьшим интересом смотрел на него и я. Дома во время ужина с восторгом рассказал домашним обо всем увиденном.

После того как я побывал в аэроклубе и посидел в кабине У-2, у меня появилось желание начать систематическое обучение и постараться его закончить. Два или три раза сходил в вечернее время на занятия и понял, что учиться одновременно в двух местах для меня трудновато. Денег отец давал мало, стипендия небольшая. Приходилось голодать. Как правило, последнюю неделю до получения стипендии питался только сухарями и кипятком. Жил во Всесвятском студгородке, на помощь товарищей рассчитывать не приходилось – стеснялся. Систематическое недоедание привело однажды к обмороку в трамвае. Пришлось подрабатывать, устроившись контролером у входа в зрительный зал техникума. Создавшаяся обстановка вынудила меня принять решение бросить аэроклуб и продолжить учебу в техникуме.

Прошел почти месяц. И вновь аэроклуб напомнил о себе. Сразу после первомайских праздников ко мне в техникум пришел мужчина в форме аэроклубовского работника. «Я – Любушин, ваш аэроклубовский инструктор. Почему вы не ходите на занятия? Ваша группа уже приступила к полетам, а вас нет. Мне приходится за вас отчитываться, а я не знаю, что говорить», – недовольным голосом проговорил он. На мои доводы, что нет времени, он, сменив тон, стал просить меня, как только представится возможность, прийти в летный день на полеты. При расставании дал мне адрес аэродрома. Пришлось дать ему обещание прийти.

Слово свое я сдержал и 9 мая 1940 года с Ярославского вокзала отправился поездом до платформы Соколовская. Сойдя с электрички, я увидел взлетавшие и садившиеся самолеты. За большим полем виднелась деревня, возле которой, видимо, и находился аэродром. Поэтому я не стал наводить справок и по проселочной дороге пошел к деревне. Пройдя через нее, вышел на поле. Над ним на малой высоте, чуть не касаясь колесами земли, часто пролетали самолеты.

Пройдя над полем, они набирали высоту, разворачивались, делали круг и снова повторяли такой же проход. После нескольких заходов садились ближе к противоположной его стороне. Здесь же располагалась стоянка. Невдалеке от нее я увидел группу людей. Туда и направился, не обращая внимания на низко летящие самолеты. Выбрав момент, когда над площадкой только что пролетел самолет, а до следующего, заходившего на нее, как мне показалось, было далековато, я быстро побежал в направлении этой группы.

Несмотря на быстрый бег, самолет, заходивший на площадку, все же опередил меня. Из передней кабины совсем близко пролетавшего самолета я отлично видел махавшего мне рукой летчика. Радуясь тому, что летчики меня тоже видят, помахал им рукой. Тогда я еще не знал, что это означало. На самом деле он не приветствовал меня, а гнал с поля. Как только я перебежал через опасное место, от группы людей отделился человек и побежал ко мне, делая руками какие-то знаки. Задыхаясь, он быстро проговорил: «Бежим отсюда в квадрат. Здесь находиться нельзя, можно попасть под самолет».

В квадрате он подвел меня к какому-то сердитому начальнику. Тот, посмотрев на меня сверху вниз, негромко произнес: «Вам что, жить надоело? Вы кто?» Немного оробев от сердитого тона, ответил, что я курсант и пришел на полеты. Как я потом узнал, это был командир нашего отряда Недашковский, отличный летчик. Смягчив тон, спросил: «Вы что, зачета по НПП не сдавали? А как же собираетесь летать без знания основного документа, который должен отлично знать каждый летчик?» Я промолчал, а сам подумал: «Какой зачет? Я вообще на занятиях не был». «Сегодня вашего инструктора нет, он болен. Чтобы ваш приезд не прошел впустую, слетаете в ознакомительный полет с инструктором Куликовой. Она сейчас вон у того самолета».

Куликова была студенткой 3-го курса МГУ. Она оказалась симпатичной девушкой немного старше меня. Показалась мне приветливой и симпатичной. Мне и в голову не могло прийти, что свой первый полет я буду выполнять с девушкой. Подошли к самолету. Улыбаясь, Куликова сказала: «Садитесь в заднюю кабину». Она показала, как надо привязываться ремнями, и предупредила, чтобы в полете я не трогал ручку управления и педали, а просто сидел в кабине и наблюдал, как она управляет самолетом. Я приготовился и с нетерпением стал ждать момента взлета. Вижу, как один из ребят проворачивает винт и делает рывок руками с одновременной командой «контакт».

Самолет задрожал, и тут же послышались громкие хлопки из выхлопных патрубков двигателя. Подрулили к стартеру. Взмах белым флажком. Чувствую, как спина стала вдавливаться в спинку сиденья. Земля под самолетом замелькала. Он несколько раз подпрыгнул, затем толчки прекратились, и тут же я почувствовал, что меня отрывает от сиденья. По необычному ощущению понял, что мы уже летим. Неприятные толчки из стороны в сторону иногда вынуждали хвататься руками за борта кабины. Они были вызваны резкими порывами ветра. Я с интересом наблюдал за землей. Вижу под собой узкую ленту реки Клязьма, маленькую, словно детскую, электричку, совсем маленькие дома.

На высоте 800 метров Куликова выполнила простой пилотаж, о котором я, конечно же, никакого представления не имел. Пилотирование она закончила перепугавшей меня фигурой, при которой почувствовал, что вываливаюсь из самолета. Повиснув на привязных ремнях, я крепко схватился руками за борта кабины. Одновременно почувствовал на лице какую-то жидкость, которая, как потом выяснилось, оказалась горячим маслом из двигателя. Им же частично забрызгало лобовое стекло кабины. Остались его следы и на приятном лице инструктора.

Позже, когда я уже летал со своим инструктором в зону на отработку пилотажа, понял, какую фигуру показала мне Куликова. Переворот через крыло у нее получился с большим зависанием, при котором масло выбросило через дренажное устройство наружу. После посадки Куликова, улыбаясь, спросила: «Ну как, понравилось летать?» Особого удовольствия я не получил, но, переборов себя, сказал: «Понравилось. Все было очень интересно». Уезжая с аэродрома, подумал: «Слетал раз, и хватит». Но все получилось наоборот. О полете рассказал ребятам по Всесвятскому общежитию. На следующий день о моем полете знала вся наша группа.

Через две недели, в конце мая, ко мне в общежитие пришел Любушин и снова напомнил о полетах. Сделал это деликатно, но при этом заметил, что знает о моем полете с Куликовой. Поинтересовался моим настроением, попросил по возможности почаще наведываться на аэродром. Мне стало перед ним неудобно за свое поведение. Сказал инструктору, что как только закончится учебный год, то сразу приеду на аэродром и буду там находиться до окончания летной программы. Свое обещание я сдержал. О своей учебе в аэроклубе рассказал отцу и дядьям. Они одобрили мое желание продолжить занятия в аэроклубе.

На следующий день после успешной сдачи сессии я, как и обещал инструктору, сразу же поехал на аэродром. Курсанты нашей группы приняли меня приветливо, но смотрели как на новичка. У каждого из них было уже по нескольку десятков полетов. Любушин, видя, что я смущаюсь, подбодрил меня словами: «Не робей. Ты не только нагонишь их, но еще и перегонишь кое-кого, если серьезно отнесешься к полетам и не будешь пропускать их». Слова инструктора о том, что я могу нагнать группу, воодушевили меня. Понимая, что без знания материальной части самолета и мотора я не смогу овладеть летным делом, пошел в походную библиотеку, находившуюся при полевом штабе аэроклуба. Там по рекомендации Любушина я взял необходимую литературу и в свободное от полетов время с большим старанием стал ее изучать. Неясные или непонятные вопросы разбирались тут же, на месте.

Прислушавшись к совету инструктора, решил не пропускать ни одного летного дня, и вскоре дела пошли на лад. Я нагнал и даже стал обгонять большую часть курсантов своей группы, которые начали летать еще осенью 1939 года. Их отставание объяснялось пропусками полетов. У некоторых они длились по месяцу и более. После этого инструктору приходилось вновь отрабатывать ранее пройденное упражнение для восстановления утраченного навыка. Получалось, таким образом, топтание на месте. У меня же перерывов в полетах не было. Каждый летный день я все ближе продвигался к заветной мечте – самостоятельному вылету. И наконец долгожданный момент наступил. Самостоятельно я вылетел вторым после Ершова, который к началу моих полетов был уже почти полностью подготовлен к нему.

В летной группе нас было семь человек. Вылететь самостоятельно вторым, начав летать последним, на восемь месяцев позже всех остальных, для меня что-то да значило. В то время мне шел восемнадцатый год. Радости моей не было предела. До настоящего летчика было еще далеко, но мечта, о которой я всего несколько месяцев назад и не помышлял, осуществилась. В моей жизни самостоятельный полет явился событием. Не забылся он и до сего времени. Хорошо помню, как инструктор перед самостоятельным полетом представил меня на контрольную проверку сначала командиру звена, а затем командиру отряда.

После проверки Недашковский, не сделав ни единого замечания, спросил, не боюсь ли я лететь? Затем дал мне несколько дельных советов, в частности, не теряться на случай, если откажет мотор, и что при этом необходимо сделать. Для сохранения центровки в переднюю кабину вместо инструктора положили мешок с песком. Перед вылетом Любушин еще раз осмотрел кабину, спросил, не боюсь ли я лететь, и сказал: «Не дрейфь, ну, пошел!» Оставшись один, я сразу почувствовал, что исход полета теперь зависит только от меня. С уверенностью, что справлюсь, спокойно увеличиваю обороты двигателя, выруливаю на старт и прошу разрешения на взлет. Стартер дает отмашку.

Взлетаю. На разбеге бросаю взгляд на переднюю кабину, где обычно перед глазами была видна голова инструктора. Теперь она пуста. Вот тот момент, когда я сам себе хозяин, лечу один. Набираю высоту, строю «коробочку». Все идет, как надо. В воздухе спокойно. Идет шестой час утра, ясная погода, воздух еще не прогрелся, вертикальных порывов не чувствуется. Летать в такую погоду одно удовольствие. Сделал проход над стартом. После повторного захода произвожу посадку на три точки. Подруливаю к квадрату. Любушин показывает большой палец. Поднялся ко мне и сказал: «Давай еще один полет. Делай его так же, как и первый».

Второй полет был выполнен также без замечаний. Выйдя из самолета, я подошел к Любушину. Он пожал мне руку и сказал, чтобы я доложил командиру отряда о выполнении двух самостоятельных полетов. Тот без всяких замечаний пожал мне руку и пожелал успеха. Незадолго до окончания летной программы я на один день съездил в Каширу повидать отца. Как только встретились, он сразу стал интересоваться учебой в техникуме и не бросил ли я аэроклуб. Когда я стал говорить о полетах, то почувствовал, что отец внимательно слушает меня, задает вопросы. На некоторые из них, касающиеся большой авиации, я, конечно, ответить не мог, но сущность пилотирования самолета уже схватил, а это главное. Давно мы с ним так откровенно не говорили, словно чувствовали, что после этой беседы расстанемся надолго.

Оставшуюся часть летной программы я закончил быстро, почти на одном дыхании, обогнал всех в группе и первым был представлен на проверку техники пилотирования представителю ВВС Красной Армии, который прибыл в аэроклуб для отбора кандидатов в военно-авиационные школы пилотов. Буквально перед зачетным полетом я летал в зону, где отрабатывал пилотаж. Во второй кабине находился пассажир – курсант-моторист. В воздухе немного болтало, особенно под кучевой облачностью. Парня стошнило. После посадки он начал убирать за собой кабину, а я направился в квадрат.

Навстречу идут Любушин и военный, старший лейтенант, на гимнастерке которого прикреплен новенький орден Красного Знамени. «Наверное, получил за бои на Финском фронте», – подумал я. После моего доклада Любушин бросил взгляд на военного и сказал: «Сейчас полетишь на проверку со старшим лейтенантом в зону. Он посмотрит, как ты летаешь». Подойдя ко мне, он дал несколько советов по выполнению элементов полета и закончил словами: «На этом твоя учеба заканчивается, смотри, не подведи меня. Я дал о тебе хороший отзыв». Неожиданную проверку я воспринял спокойно. Чувствовал себя уверенно. Перед посадкой в кабину уточнил у старшего лейтенанта порядок выполнения задания.

За весь полет проверяющий не проронил ни слова, молча взял управление на себя и стал создавать различные сложные положения для самолета, из которых я стал выводить его в нормальное положение. Проверку в зоне я закончил срывом самолета в штопор. Проверяющий после срыва в штопор придержал управление в своих руках и отпустил его только после трех витков. Как только я почувствовал, что оно стало легким, сразу же поставил рули на вывод. Выйдя из штопора, получил команду заходить на посадку.

По окончании полета проверяющий, не сделав замечаний, пожал мне руку и сказал, что полет я выполнил отлично. Оставшись у самолета, стал терпеливо ждать, что скажет Любушин. Подойдя ко мне, он улыбнулся и произнес: «Ну вот, Лазарев, на этом все. Ты больше не мой курсант, давай пожму тебе руку в связи с успешным окончанием обучения. Теперь ты стал летчиком, смотри, не зазнавайся. Помни, кто тебя учил, а то станешь начальником, небось и руки потом не подашь». Я сам был удивлен, что так быстро овладел управлением самолета. Никаких сложностей в этом деле для себя не видел.

Для многих курсантов это оказалось весьма непростым делом, а для некоторых – неосуществимой мечтой. Пришлось им расстаться с аэроклубом, не сумев одолеть летной программы из-за неумения своевременно схватить необходимые тонкости, о которых не скажешь и без овладения которыми невозможно безопасно управлять самолетом. Для меня летная программа, которую я одолел на одном, как говорят, дыхании, явилась следствием большого желания научиться управлять самолетом. Это я делал с большим желанием, без перерывов в обучении, всецело и беззаветно отдавшись осуществлению заветной мечты. Быстрое усвоение летной программы вселило в меня уверенность в полетах. Летать я не боялся, в полете получал удовольствие и наслаждение. С самолетом, как говорят летчики, обращался на «ты», всегда верил в успешное завершение полета, не боялся появления различных вводных, таких, как отказ мотора, пожар в воздухе, отказ управления и т. п.

Я всегда был уверен в себе. Забегая вперед, замечу: уверенность в полетах, приобретенная еще в аэроклубе, сказалась на всем периоде моего пребывания на летной работе и особенно пригодилась во время выполнения вылетов на боевое задание. Чувство уверенности при выполнении полетов я прививал и молодым летчикам, с которыми часто приходилось иметь дело.

Полет со старшим лейтенантом стал завершающим. На этом закончилась длившаяся немногим более месяца учеба в аэроклубе. Кроме зачетного полета, никаких других экзаменов я больше не сдавал и сдать не смог бы – ведь теоретического курса я не проходил. Не знал даже, что существует такой предмет, как аэродинамика, без знания которой нынешнего курсанта, собирающегося стать летчиком, никогда не посадят в пилотское кресло.

Через несколько дней закончивших обучение на У-2 собрали на небольшие сборы, где мы прошли мандатную комиссию, а чуть позже сообщили, что скоро всех нас отправят в военную авиационную школу. Долго ждать не пришлось. Через два или три дня нам предложили к середине дня прибыть в аэроклуб. Чувствуя, что в моей жизни должны произойти серьезные перемены, не знал, что предпринять. В общежитии я жил один, так что поделиться было не с кем. С нетерпением ждал явки в аэроклуб, чтобы узнать новости. Наконец все прояснилось. Не думал, что нас так быстро отправят в авиашколу. Какой-то аэроклубовский начальник зачитал список отправляемых. В их числе оказался и я. Всем упомянутым в списке приказали к 18.00 явиться на Киевский вокзал. Какое-то чувство подсказывало мне, что покидаю Москву навсегда и жить в ней больше не буду. Дальнейшие события подтвердили мои предчувствия.

По дороге на вокзал купил в дорогу 300 граммов охотничьей колбасы и одну маленькую французскую булочку. Кроме этого крохотного свертка с едой, у меня никаких вещей не было. Я точно выполнил указание не брать с собой ничего, кроме продуктов. У вокзала на месте сбора я увидел знакомых товарищей в окружении провожавших. После переклички поступила команда на посадку. В поезде забрался на свободную полку. Убаюканный стуком колес потихоньку задремал. Проснувшись, стал размышлять. В голове вертелась навязчивая мысль: что меня там ждет? Правильно ли поступил, отправившись туда, не посоветовавшись с отцом. Решил: если не понравится, вернусь и продолжу учебу в техникуме.

Тогда я еще не понимал, что из армии просто так не уйдешь. Там свои порядки. Еще не верилось, что я навсегда покидаю стены техникума, с окончанием которого связывались большие надежды. Он давал мне неплохую специальность. Аэроклуб привлек меня по нескольким причинам. В то время у молодежи было сильное увлечение авиацией. Не обошло оно и меня. Самолетами я увлекался с детских лет. С большим интересом наблюдал за всеми, пролетавшими над Каширой. Строил модели, которые неплохо летали. Для молодежи того времени считалось своего рода шиком ходить в полувоенном костюме.

Нередко в Москве, особенно в метро, можно было встретить парней и девушек в синих комбинезонах с летными шлемами на голове. Многие ребята завидовали им. Военная форма мне нравилась. Влекла военная романтика. В то время патриотизм, любовь к Родине, готовность пойти на ее защиту были среди молодежи повсеместным явлением. Это показала Великая Отечественная война. Молодежь активно откликалась на призывы: комсомол – в Военно-Морской Флот, комсомол – в Военно-воздушные Силы. Я тоже не мог оставаться в стороне. В конечном счете это и привело меня в аэроклуб.

Наутро мы были в Брянске. Сопровождающий предупредил, что скоро на другом поезде тронемся в путь. Пункта конечного назначения он не назвал. Примерно в двух часах езды от Брянска нас высадили на небольшой станции. На фасаде деревянного домика вокзала белыми буквами было написано: «Олсуфьево». Построились в колонну по четыре и отравились в гарнизон. Как только мы оказались за проходной, я сразу почувствовал, что попал в иной, неведомый мне мир.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.