Глава 3 Дмитрий Углический МОЖЕТ ЛИ СВЯТОЙ БЫТЬ ЭПИЛЕПТИКОМ?

Глава 3 Дмитрий Углический МОЖЕТ ЛИ СВЯТОЙ БЫТЬ ЭПИЛЕПТИКОМ?

Когда младшего сына Ивана Грозного после смерти отца выслали в Углич (далеко не последний по тем временам город России), никто и не думал, что все закончится через семь лет смертью мальчика. Не было еще такого в русской истории, чтобы царских детей резали в открытую. Это потом Софья у Алексея Толстого в романе, задумываясь о судьбе Петра, говорить будет: «В уши мне бормочут, бормочут про Димитрия, про Углич…» Не те стали после Смуты люди на Руси. А до того подобного прецедента не было. И в голову никому прийти не могло…

Или могло? Тогда кому?

Многочисленный род Нагих представлял реальную опасность для царского шурина и правителя государства Бориса Годунова. И потому, когда 15 мая 1591 года мальчик погиб, на вопрос «кому выгодно?» ответ нашелся сразу – Годунову. Но по официальной версии, у восьмилетнего царевича, страдавшего эпилепсией [35] , начался припадок, и он упал во время игры «в тычку» на ножик. Правила игры состояли в том, что на земле проводилась черта, через которую бросали нож или большой кованный четырехгранный гвоздь, стараясь, чтобы он воткнулся в землю как можно дальше. Побеждал тот, кто сделал самый дальний бросок. Компанию царевичу составляли дети дворцовых служителей «маленькие робятка жильцы» Петруша Колобов и Важен Тучков – сыновья постельницы и кормилицы, а также Иван Красенский и Гриша Козловский. Существует и иной вариант случившегося, записанный со слов некоего Ромки Иванова «со товарищи», которые утверждали, что царевич метал сваю (так и неизвестно точно, что это было – нож или гвоздь) не в землю, а в кольцо. Третий интересный момент – уже при обретении мощей, то есть, во время вскрытия могилы перед канонизацией 1606 г., в руках пролежавшего в гробу 15 лет царевича обнаружили зажатые в одной руке – окровавленные орешки, в другой – платок, как сообщают нам благостные, но не обремененные наличием логики церковные писатели: «В левой руке Дмитрий сжимал расшитый золотом платочек, с которым вышел во двор в день убийства; правая рука царевича была сжата в кулачок, в котором находились орешки, которые дала ему кормилица на крыльце за несколько минут до его смерти…» [36] Видимо, надо понимать это так, что похоронили ребенка не обмывая, не переодевая и даже не разжав кулачков – as is, так сказать. Но предмета, которым царевич, якобы, себя смертельно ранил, при этом не сохранилось. Странно, что сохранились орешки и платок, потому что при эпилептических припадках у больного разжимаются пальцы и все падает из рук . Да и до этой трагедии никто и нигде не говорил о том, что мальчик эпилептик. Это уже после смерти ребенка комиссия стала записывать всякие страшилки о том, как Дмитрий бился в припадках и кому-то «обгрызал руки». Вот и кормилица Арина Тучкова призналась следственной комиссии, что «она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножом покололся, и она царевича взяла к себе на руки, и у нее царевича на руках и не стало». Это же говорил и один из братьев царицы Марии, Григорий Федорович Нагой. Зато другой ее брат, Михаил, утверждал, что царевич был зарезан Осипом Волоховым (сыном мамки царевича), Никитой Качаловым и Данилой Битяговским (сыном дьяка Михаила, присланного надзирать за опальной царской семьей). Но мамка Василиса Волохова свидетельствовала прямо противоположное Михаилу Нагому и соответствующее показаниям кормилицы: «Пришла опять тажь черная болезнь, и бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, да туто его и не стало». Видимо, царевич оказался исключением из правил, и нож у него из рук не выпал.

Назначенная Годуновым следственная комиссия в составе митрополита Геласия, главы Поместного приказа думного дьяка Близ ария Вылузгина, окольничего Андрея Петровича Луп-Клешнина и будущего царя Василия Шуйского прибыла в Углич 19/29 мая 1591 года, через четыре дня после смерти царевича. Прибывших из Москвы не смутило наличие очевидных разногласий в показаниях свидетелей. Вывод комиссии был быстрым и однозначным – царевич погиб из-за несчастного случая.

Само собой, через 14 лет, при воцарении на Москве Дмитрия I [37] было объявлено, что все произошло совсем не так, царевичу в Угличе удалось спастись от козней шайки Годуновых, а и врать членам комиссии приходилось из страха перед кровожадным Борисом. После убийства Дмитрия I официально была утверждена уже третья история – о том, как по проискам Годунова был убит царевич. То есть, восторжествовала версия Михаила Нагого (кстати, он был в день убийства пьян и прибежал на двор когда ребенок был уже мертв), что во время прогулки Дмитрия подкупленные Годуновым Волохов, Битяговский и Качалов убили ребенка. Волохов перерезал ему горло, а остальные добили царевича ножами. Именно Василий Шуйский, которому приписывают основную роль в прогодуновских выводах следствия 1591 г., распорядился канонизировать Дмитрия Углического, чтобы подтвердить, что царевич погиб в Угличе в 1591 г. и, следовательно, свергнутый Шуйским с престола Дмитрий – самозванец.

Затем, уже при Романовых, эта версия стала аксиомой, не требующей доказательств. Лишь в начале XIX века профессор М.П. Погодин попытался отойти от нее и объявил Годунова невиновным, а царевича Дмитрия – жертвой несчастного случая. Быть может, интерес российских историков [38] начала XIX в. к Дмитрию Углическому связан, не в последнюю очередь с тем, что именно тогда император Николай Первый, решил проверить, а не пуст ли гроб (интересно, что натолкнуло его на данную мысль?), и повелел вскрыть раку. H.H. Засолов, анатом и лекарь, активно участвовавший в процедуре, рассказывал монарху: «Тело ребенка не было тронуто разложением, словно погребено вчера. Одеяния оказались целыми и яркими. При поднимании гробовой крышки по приделу разлилось благоухание розового масла. Также отходило изрядное свечение. Все присутствующие изумились. Преклонили колена». Тогда Николай Первый, как он сам признавался, «имевший материалистическую струнку», в истинности сказанного убедился лично. Распорядился с подобающими почестями перенести останки в Архангельский Кремлевский собор и наречь царевича Дмитрия Святым. Сразу возле раки начались чудотворения «с исцелением от слепоты, глухоты, хромоты, падучей и чахотки». Некоторые даже говорили, что временами надгробие делается прозрачным, а лежащий ниже пола великомученик отчетливо виден.

Таким образом, до нынешнего дня существует три версии случившегося в Угличе:

1) царевич убит по приказу Годунова, желавшего избавиться от наследника престола;

2) царевич сам закололся ножом в припадке эпилепсии;

3) царевича пытались убить, но он спасся (такую возможность допускали К.Н. Бестужев-Рюмин, И.Д. Беляев и др.).

Было ли преступление и свершилось ли оно по приказу Бориса – мы уже никогда не узнаем. Некоторые справедливо указывают на то, что Шуйским и Романовым смерть в Угличе была на руку не меньше, чем Годунову. Борис не мог рассчитывать на то, что убийство Дмитрия автоматически принесет ему царский венец. Не было и никакой уверенности в том, что Федор и впредь останется бездетным, особенно после того, как в 1592 г. у царя родилась дочь (впрочем, вскоре умершая [39] ). Шуйские с Романовыми имели больше чем Годунов прав сесть на царский престол. Патриарх Иов на Освященном соборе 16 февраля 1607 г. отказался признать, что Годунов виновен в смерти Дмитрия Углического, и в принятом собором документе было записано, что царевич «прият заклание неповинно от рук изменников своих».

Все это так, но, с другой стороны, если для Романовых или Шуйских смерть Дмитрия означала возможность получить доступ к высшей власти, то для клана Годуновых это был вопрос жизни и смерти. К этому времени они вознеслись столь высоко, что при воцарении Дмитрия Углического новое правительство разделалось бы с Борисом в считанные часы. Австрийский посол Варкоч докладывал своему правительству: «Случись что с великим князем (т. е. с царем Федором – В.М. ), против Бориса вновь поднимут голову его противники… а если он и тогда захочет строить из себя господина, то вряд ли ему это удастся». По меткому выражению Ключевского, Борису приходилось бить, чтобы не быть побитым.

Вопреки расхожему представлению, что царевич Дмитрий Углический был последним препятствием властолюбию Годунова, в середине 80-х годов XVI столетия существовали еще два законных наследника русского престола: племянница Ивана Грозного, ливонская королева-вдова Мария [40] и ее маленькая дочка, принцесса Евдокия [41] . Еще в 1586 году Борис, будучи правителем при царе Федоре, поручил близкому к нему купцу, авантюристу и английскому агенту влияния в России Дж. Горсею вести с Речью Посполитой переговоры о выдачи царских родственников на Русь. Горсей великолепно выполняет свое задание: льстит, лжет, сыплет золотом, намекает на интимные отношения с Марией и, наконец, добивается возвращения королевы и принцессы на историческую родину. Здесь их сначала с почетом принимают, но вскоре Борис, даже не поставив в известность царя Федора, отправляет его сестру вместе с дочерью в Подсосенский монастырь, находящийся в 7 верстах от знаменитого Троицкого монастыря. Инокиня Марфа (Мария) стала не опасна Годунову, но восьмилетнюю Евдокию еще нельзя было постричь, чтобы лишить права на престол: несчастная девочка неожиданно умирает 18 марта 1589 г., и современники винят Годунова в ее смерти.

Тогда же Борис совершает неслыханное дотоле дело: уничтожает завещание Ивана Грозного, которое определяло статус царевича Дмитрия, как наследника престола. Одновременно с исчезновением завещания умирает единственный человек, который мог бы восстановить его текст – переписчик завещания и бывший личный секретарь Ивана IV, дьяк Савва Фролов. Он скоропостижно скончался при невыясненных обстоятельствах. Примерно в это же время Годунов разослал указ, запрещающий упоминать на богослужении имя Дмитрия на том основании, что он рожден якобы в шестом браке, незаконном по церковным канонам. Смерть Дмитрия в этом ряду выглядит как логическое завершение череды событий.

Утвердись на престоле династия Годуновых – и этот эпизод русской истории выглядел бы так, как было угодно Борису. А, скорее всего, – все упоминания о нем попросту вычеркнули бы из летописей и учебников. Как вычеркнули из народной памяти такие события в истории династии Романовых, как казнь «воренка» Вани у Серпуховских ворот или убийство Петром Первым царевича Алексея. Вроде бы кто-то где-то об этом и упоминает, но вот, поди ж ты! – можно окончить и школу, и институт, но так и не узнать об этих «скелетах» в семейном шкафу Романовых. Не «педалируется» эта тема, и все. Не то что гипотетическое «убийство Иваном Грозным своего сына», о котором трезвонят во все колокола уже четыре века. И языки этим колоколам никто не отрезает…

Ну а что если мальчика-то и не было? Вернее, был, но не тот. Какие есть свидетельства в пользу версии о том, что царевичу Дмитрию удалось спастись? Свидетельства косвенные, но интересные.

Начнем с событий в Угличе. Вот царевича якобы убивают (или он сам наткнулся на нож). Что делает выбежавшая во двор царица-мать? Бросается к сыну? Ведь это естественное движение материнской души, которая не может поверить в страшное, которая должна убедиться в смерти единственного ребенка, в том, что ему уже невозможно помочь.

Нет, царица вместо этого берет в руки полено (ведь успела найти!) и начинает бить им мамку Волохову, выкрикивая, что та не уберегла царевича, а сын ее Осип Волохов вместе с сыном Битяговского Данилой и племянником Никитой Качаловым зарезали Дмитрия. И следствия никакого не надо – сидела в тереме, а все видела, все фамилии знает. Тут звонарь, удачно зашедший на звонницу (а служба в церкви давно закончилась, царевич с царицей с нее уже вернулись, поели, переоделись), увидев на царском дворе какой-то непорядок, ударил в набат. Ударить в набат – дело серьезное, если что – можно и головой поплатиться. Но – сидел на колокольне, дождался, ударил. Прибежали братья Нагие, царица передала им полено (ценное, видимо, нет чтобы бросить – передала с рук на руки, мертвый или умирающий ребенок, между тем, все еще на руках у кормилицы и мать не интересует). Наконец, приходит дядя царицы Андрей Александрович, старший и видимо самый разумный в роду: он берет ребенка и уносит его в церковь. Врача не приглашали. Действительно, зачем? Царица, так и не посмотрев на сына, на пару с крепко выпившим (а выпившим ли?) братом Михаилом, тем самым, который стал основоположником версии об убийстве ребенка наймитами Годунова, призывает расправиться со всеми, причастными, по ее мнению, к убийству царевича.

И началось. Убили Битяговского, Волохова и Качалова, убили дьяка Третьякова, убили их слуг, убили человека, который просто дал опростоволошеной избитой мамке Волоховой свою шапку– волосы прикрыть. Три дня слуги Нагих патрулировали вокруг города на телегах, убивая тех, кто пытался бежать от погромов. Убили всех, кто был не согласен с версией Нагих о причастности Годунова к убийству.

Икона св. Дмитрия Углического. Москва, XVIII в. Сцены из жития, в которых изображены события Углического погрома. Справа побиение камнями убийц царевича. Слева царица, мамка и кормилица благолепно склонились над убитым ребенком. Полена не видно…

Однако когда приехала следственная комиссия из Москвы, все Нагие, кроме упертого, хотя и протрезвевшего Михаила, признали, что царевич сам виноват в своей смерти, закололся во время припадка. Марию постригли в монастырь, Нагих, а вместе с ними и всех оставшихся в живых жителей Углича сослали, видимо, решив что все лояльные правительству граждане в городе были вырезаны за три дня. Колокол, в который звонарь ударил в набат, высекли кнутом и тоже отправили в ссылку в Тобольск. Целый год ссыльные угличане тянули его до Сибири, а там тобольский воевода приказал написать на колоколе «Первоссыльный неодушевленный с Углича» и запер его в приказной избе (здании местной администрации). Странное равнодушие царицы Марии Нагой к смерти сына объясняется одной ее фразой, прозвучавшей через 13 лет. Когда «названный Дмитрий» объявился открыто, неспокойная совесть заставила Годунова в марте 1604 года, при первых известиях о благосклонности Польши к претенденту на русский престол, допросить с пристрастием бывшую царицу, ставшую монахиней. Сначала она говорила, что ничего не знает о судьбе своего ребенка, но наконец, когда жена Годунова – женщина суровая и решительная – пригрозила выжечь инокине свечкой глаза, если та не разговорится, Мария Нагая призналась: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.