Глава III Когда заговорила клинопись

Глава III

Когда заговорила клинопись

Созданная за несколько тысячелетий до нашей эры, клинопись явилась выдающимся явлением в культурной жизни человечества, в истории человеческой цивилизации. Благодаря клинописи люди смогли зафиксировать свои достижения в различных областях знаний. Клинопись изобрели шумеры, жившие в южной части Месопотамии, а развили вавилоняне, ассирийцы, хетты, эламиты, персы. Завоевательные войны ассирийцев прокладывали пути для клинописи в другие страны мира — в Финикию, страну хеттов, Сирию, Палестину, Египет, где она использовалась для обычной и дипломатической переписки, в банковском деле, для военных нужд, в науке.

Клинопись, хотя и единообразная на первый взгляд, использовалась в разных странах с соответствующими модификациями. Ею пользовались вплоть до первого века до нашей эры, но затем она была полностью вытеснена алфавитами, созданными народами стран Ближнего и Среднего Востока.

Историки древности Геродот и Страбон называли клинопись «ассирийскими буквами», Афенет и Евсевий — «халдейскими буквами».

Памятники с клинописью у города Персеполя в Иране в 1472 году видел венецианец Иосафат Барбаро. В своей книге, вышедшей лишь в 1543 году, он упоминает клинопись.

Полвека спустя руины города Персеполя посетил португальский посол в Иране Антонио де Гувеа. О своей жизни посла в Иране и при дворе шаха Аббаса I и поездках по этой стране он рассказал в книге, вышедшей в 1611 году. В ней он также упоминает клинописные надписи, которые видел в Иране.

Позже развалины Персеполя заинтересовали англичанина Джона Картрайта и испанца Гарсиа де Сильва Фигероа. Последний писал о клинописи: «Все письменные значки треугольные, но удлиненные, напоминают по форме пирамиду или маленький обелиск… так что их можно отличить друг от друга только по их расположению».

Первым европейцем, не только обратившим свое внимание на клинопись, но и опубликовавшим ее образец, был итальянец Пьетро делла Валле. Во время своего почти двенадцатилетнего путешествия по Востоку он побывал в Турции, Египте, Палестине, Ираке, Сирии и Иране и привез в Италию несколько глиняных таблеток с клинописью, которые подарил одному из римских музеев. В книге о своем путешествии он поместил клинописную строку.

В 1700 году появилась работа «Религиозные истоки персов» англичанина Томаса Хайда, где впервые названа эта письменность клинописью.

У немецкого ученого Энгельберга Кемпфера в книге «Прелести чужих стран» мы находим также клинописную строку.

В 1714 году голландец Корнелиус де Бруйн, побывавший в Иране, опубликовал «Путешествия», где поместил древнеперсидскую надпись и впервые сделал предположение, что клинопись читается горизонтально.

Среди многих других путешественников, посетивших Ближний Восток и писавших о клинописи, следует упомянуть немецкого инженера Карстена Нибура, возглавившего по воле датского короля Фридриха в 1761 году экспедицию для изучения стран этого района. Судьба ее сложилась трагично. Уже несколько месяцев спустя после отъезда экспедиции почти все ее члены погибли от болезней.

К. Нибур путешествует один, посещает Аравию, Месопотамию, Иран и другие страны. В Иране он перерисовал несколько надписей во дворце ахеменидских царей в Персеполе. При этом он совершенно правильно определил, что они сделаны тремя видами клинописи.

Он избрал один из видов, сравнил знаки, систематизировал их, выделил 42 знака и высказал предположение, что это алфавит.

Образцы письма и отчет о своем путешествии К. Нибур опубликовал в работе «Описание путешествия в Аравию и окружающие страны», Копенгаген, 1774–1778. Выход в свет труда К. Нибура послужил сильным толчком для европейских ученых, которые стали делать попытки дешифровать клинопись.

Немецкий востоковед Олаф Герхард Тихсен (1731–1815 гг.), изучив материалы, опубликованные К. Нибуром, высказал мнение, что знак, повторяющийся так часто и стоящий наискось, является «словоразделителем» и что каждая из трех надписей представляет какой-то новый язык. Датский ученый и теолог Фридрих Христиан Карл Генрих Мюнтер (1761–1830 гг.) сделал предположение, что язык ряда строк близок к языку Авесты — священной книги парсов. Имена, встречающиеся в этой книге, были близки по звучанию к древнеперсидским, и текст трех форм клинописи идентичен. Кроме этого, Мюнтер правильно выделил слово «царь» в группе из семи знаков. Однако дальше этого Мюнтер не смог двинуться. «И вот приходит Гротефенд. Неспециалист! Всего лишь незаметный учителишка гимназии, — пишет о нем немецкий ученый Э. Добльхофер. — Никакого понятия об ориенталистике, но парень с огоньком. Однажды заключает пари и расшифровывает клинопись». Полностью его имя звучало Георг Фридрих Гротефенд.

Но путь к открытию тайны, к дешифровке был труден. Не сразу Гротефенд пришел к своему открытию. Он изучил различные образцы нескольких письмен, прочитал работы путешественников, ученых, побывавших на раскопках. В этой связи Гротефенд писал, что «одна и та же надпись сделана тремя различными способами. На первом месте стоит самая простая, фонетическая, состоящая из ряда знаков для отдельных звуков. Нибур их насчитал сорок два. Вторая надпись сложнее, в ней гораздо больше знаков. Нибур насчитывает их сто тринадцать и думает, что наряду с фонетическими знаками здесь есть много знаков для целых слогов. Наиболее сложной является третья надпись, — вероятно, Кемпфер был прав, что в этой надписи встречаются знаки для целых слов, для целых понятий. Объясняется эта странность просто. Судя по всему, надписи были высечены при древнеперсидских царях. Персидское царство занимало очень большое пространство, в состав его входило много разных народов. Все они говорили на разных языках. Ясно, что особо важные надписи приходилось делать на главнейших языках огромного государства». Далее Гротефенд полагает, что «надписи, сохранившиеся во дворце, могли иметь отношение только к царям. К каким? Да вот к тем самым Ахеменидам, имена которых знает всякий школьник, читавший на уроках греческого языка сочинение Геродота: Кир, его сын Камбис, завоевавший Египет, Дарий и Ксеркс, которые вели войны».

4 сентября 1802 года 27-летний Гротефенд опубликовал результаты своей работы по дешифровке клинописи.

Каким путем шел дешифровщик к своему открытию?

Он тщательнейшим образом изучил известные ему клинописные надписи и обнаружил, что многие слова периодически повторяются. Зная хорошо классическую историю и греческий язык, он отметил, что точно так же Геродот повторяет в своей книге титул персидских царей Ахеменидов — «царь великий, царь царей». Гротефенд знал, что эти надписи были срисованы в городе Персеполе, столице ахеменидских царей, и что согласно Геродоту титулы должны были заканчиваться словом «Ахеменид». Исследователь помнил, что Мюнтер выделил семь знаков. На надписи они указаны цифрами 2, 4 и 7. Эта группа встречается еще раз под номером 5. Гротефенд делает предположение, что несколько дополнительных знаков означают, что слова поставлены в родительном падеже множественного числа «царей».

Э. Добльхофер так описал историю дешифровки. «Вглядимся внимательно в эти надписи и увидим, что слово, стоящее под номером 1 в верхней надписи, повторяется под номером в нижней надписи. Но при этом обнаруживается, что оно стоит с прибавлением знака 

Это слово номер 1 в верхней надписи поставлено перед титулом и, очевидно, означает царское имя. В нижней надписи, увеличенное на один знак, оно идет за титулом «царь царей». На основании сасанидских надписей на пехлеви^[1] Гротефенд заключил, что эта удлиненная форма во второй надписи должна выражать родительный падеж какого-то слова, за которым (после слова «царь») идет слово «сын». Исходя из этого, он истолковал более короткую надпись следующим образом (слова перевода снабжены цифрами, указывающими на соответствующие группы знаков в клинописном тексте):

«Это было и много и мало. Вопросительным знаком помечены предположительные значения слов: кроме того, оставался недоказанным титул «царь царей». Разрешение загадки могла принести только расшифровка X и У. Это не смутило Гротефенда. Он взялся за Геродота и нашел у него ответ. В VII книге Геродот описывает, как Артабан, дядя Ксеркса, отговаривает последнего от задуманной им войны против греков». Далее Добльхофер писал, что в отрывке из Геродота Гротефенд встретил много имен родственников и царей из персидской династии Ахеменидов. Из них ему предстояло выбрать подходящие слова X и У. При этом он учитывал важное обстоятельство, вытекавшее из сравнения обеих надписей:

У сообщал во второй надписи, что он «Х-а, царя, сын». Автор первой надписи X был, следовательно, царем и отцом У-а. Но в первой надписи группа знаков, по-видимому, обозначавшая «сын» (номер 9), не шла за словом «царь»! Значит X, хотя был сам царем, не был сыном царя (в отличие от своего сына У-a). Оба имени почти одинаковой длины, но начинаются они, как показывают надписи, с разных знаков.

Так замкнулась цепь доказательств: все указывало на то, что У обозначает Ксеркса, а X — Дария I, отец которого Гистасп не был царем. Теперь требовалось найти лишь правильную форму имен. Нужно было установить их древнеиранское произношение, отличное от греческого «Даренос» и «Ксерксес». Гротефенд отождествил первые семь знаков первой надписи с именем «Дареуш» — d-a-r-h-e-ush — так оно звучало в Ветхом завете и в Авесте.

То же он сделал с именем Ксеркса и с именем Гистаспа — они должны были находиться в группе номер 8 первой надписи. В итоге Гротефенд получил звуковое значение 13 клинописных букв; лишь четыре значения, как выяснилось позднее, нуждались в некоторой модификации, ибо древнеиранский язык не полностью совпадает с языком Авесты».

На фото 3 (см. фототетрадь) еще раз даны обе надписи, ставшие вехой в дешифровке клинописи. Они снабжены транскрипцией и переводом, соответствующими современному уровню науки.

Научный труд Георга Гротефенда продолжили другие ученые — датский профессор Расмус Христиан Раск, который смог определить в титуле «царь царей» окончание родительного падежа множественного числа, француз Эжен Бюрнуф, норвежец Христиан Лассен, датчанин Нильс Людвиг Вестергаард, англичанин Генри Кресвик Роулинсон. Для окончательной дешифровки древнеперсидской клинописи понадобилось Э. Бюрнуфу и X. Лассену изучить Зенд-Авесту. Используя список названий племен и народов, Бюрнуф и Лассен работали самостоятельно, но обменивались мнениями и сумели определить смысл почти всех знаков древнеиранской клинописи.

Эта работа ученых помогла окончательной дешифровке клинописи, которую они считали «поздним вырождением», модификацией, сокращенной системой ассиро-вавилонского письма. Последнее заимствовали персы, захватившие Месопотамию в 539 году. Они не только заимствовали это письмо, но переработали и приспособили к нуждам своего языка. Персы завоевали также государство Элам, где писали ассиро-вавилонской клинописью.

Честь открытия, скопирование и опыт дешифровки знаменитой надписи Дария I в Бехистуне на персидском, ассиро-вавилонском и эламском языках принадлежит Г. К. Роулинсону. Этого человека по справедливости считают «отцом ассириологии». С 16 лет он поступил работать в Ост-Индскую компанию и выехал в Индию. В пути на борту корабля Роулинсон познакомился с губернатором Бомбея английским ориенталистом Джоном Малькольмом. Рассказы Малькольма о народах Востока привили юноше любовь к Востоку. Он начинает изучать языки: персидский, арабский и хиндустани.

В 1834 году Роулинсон получил назначение советником губернатора провинции Керманшах в Иране. Здесь он узнает, что на горе Альвенд начертаны какие-то гвоздеобразные надписи под названием «Гандж-наме», что по-персидски означает «Книга сокровищ». Он решил заняться изучением «Книги сокровищ», но надписи на гранитной горе отвлекли его внимание.

Недалеко от Бехистунской горы проходил караванный путь из Хамадана в Вавилон. Рядом с горой находилась одноименная деревушка Бехистун. Здесь, на горе Бехистун высотой 520 метров, персидский царь Дарий I повелел выбить трехъязычную надпись.

Г. Роулинсон совершает в Бехистуне альпинистский и научный подвиг.

Лучше всего описал трудности, с которыми он столкнулся при копировании надписи царя Дария I, сам Роулинсон: «Когда добираешься до края ниши, содержащей персидский текст (по древнеперсидскому обычаю надписи делались в нишах, то есть на гладких стенах, выбитых в скалах), то видишь, что для изучения верхней части надписи нужна лестница. Но даже и с лестницей это довольно опасное предприятие, так как выступ, на котором стоишь, очень узок. Если лестница такой длины, что достигает скульптур, то ее нельзя поставить с достаточным уклоном для того, чтобы можно было по ней взобраться; если же сделать ее короче, то верхние части текста можно копировать, лишь стоя на самой верхней ступеньке без всякой опоры. Опираться приходится на скалу и при этом левой рукой держать тетрадь для записей, а правой — карандаш. В таком положении я копировал все расположенные высоко надписи: я был так захвачен этим занятием, что совсем забыл об опасности… Достичь ниши со скифской (то есть эламской) частью сообщения Дария значительно труднее. Выступ, на который можно поставить ногу, имеется только на левой стороне ниши. На правой стороне, где ниша отступает на несколько пядей вглубь и примыкает к персидской надписи, скала круто обрывается. Мне пришлось поэтому подумать о том, чтобы сделать мост между левым краем персидской надписи и выступом с левой стороны (эламской) ниши. Такой мост можно сделать из лестницы соответствующей длины, но моя первая попытка пройти над пропастью была неудачна и могла кончиться для меня смертельно. Я уже раньше приказал укоротить мою единственную лестницу, чтобы можно было поставить ее с достаточным уклоном для копирования верхних частей персидской надписи. Когда же я прислонил ее к краю ниши, желая добраться до скифской версии, то понял, что она слишком коротка для того, чтобы ее можно было положить на выступ. Только один из двух брусков лестницы достигал выступа. Если бы я попытался пойти по лестнице, опирающейся только на одну точку, она, конечно, перевернулась бы. Поэтому я переставил ее набок. Теперь оба конца верхнего бруска лестницы с обеих сторон опирались о скалу, а нижний висел над пропастью. Я начал переход, ступая по нижнему бруску и держась руками за верхний. Если бы лестница была сделана достаточно прочно, то можно было бы таким образом, правда, без особых удобств, перейти по ней на выступ. Но персы, делая лестницы удовлетворяются тем, что вставляют перекладины в соответствующие гнезда, не закрепляя их там. Поэтому только я начал переход, как перекладины стали выскакивать, нижний, висевший над пропастью брусок отделился от верхнего и с шумом покатился по крутому откосу вниз. Я крепко уцепился за верхний брусок и с помощью моих друзей, со страхом наблюдавших за рискованным трюком, добрался до персидской ниши. На новый переход я решился лишь после того, как заставил соорудить сравнительно прочный мост». Вскоре Роулинсон завершил переписку персидской надписи и в 1847 году приступил к копированию ассиро-вавилонской.

Но добраться до нее было еще труднее, чем до эламской и персидской. Правда, ее можно было скопировать при помощи бинокля с земли, а вот сделать отпечаток было, по мнению местных жителей, невозможно.

«Наконец все же нашелся пришедший издалека дикий курдский юноша, — писал Роулинсон, — согласившийся за хорошее вознаграждение в случае удачи сделать попытку добраться до этой скалы.

Вся трудность состояла в том, что скала далеко выступает за скифскую нишу и круто обрывается вниз, так что обычным способом достигнуть ее невозможно. Юноша сначала втиснулся в расселину, находящуюся слева, над выступающим утесом. Поднявшись вверх, он вбил в щель колышек, закрепил его, привязал к нему веревку и попытался таким образом добраться до щели, находящейся в некотором отдалении на другой стороне. Но это ему не удалось: скала слишком далеко выступала вперед. Ему оставалось только карабкаться ко второй щели, цепляясь руками и ногами за небольшие неровности голой стены. И он с этим справился. Мы, зрители, не верили своим глазам, глядя, как он преодолевает двадцать футов гладкой отвесной скалы.

Но теперь самое трудное было уже позади. Он забил второй колышек, привязал к нему взятую с собой веревку и сумел повиснуть над выступающим утесом. Здесь при помощи лестницы он соорудил люльку, подобную тем, на которых работают художники. Усевшись на нее, он под моим руководством сделал на бумажных листах оттиск вавилонской версии сообщения Дария…»

В 1837 году Роулинсон приступает к дешифровке этой части надписи. Уже год спустя он представил Британскому Королевскому Азиатскому обществу оригинал текста, его транскрипцию и перевод первых двух отрывков с комментариями. В 1839 году он закончил перевод всего текста. Надпись, сделанная почти 2500 лет назад, заговорила:

Говорит Дарайавауш, царь:

мой отец — Виштаспа,

отец Виштаспы — Аршама,

отец Аршамы — Арьярамна,

отец Арьярамны — Чишпиш,

отец Чишпиша — Ахемен,

поэтому зовемся мы Ахеменидами.

Со времен отцов мы рождены знатными,

со времен отцов цари были нашего рода.

Секретарь Британского Королевского Азиатского общества Норрис, для того чтобы проверить правильность перевода, решил разослать один и тот же текст четырем ученым-востоковедам, которые также занимались дешифровкой. Один из них был Эдвард Хинкс — священник, доктор теологии, ни разу не посетивший места раскопок. Но, сидя за рабочим столом, выиграл битву за дешифровку ассиро-вавилонской клинописи. Исследователь В. Абаев пишет: «В 1850 году Хинкс объявил, что вавилонское письмо не знает знаков, выражающих простые согласные звуки (а значит, не знает и отдельных букв). Оно имеет слоговые знаки типа гласный + согласный, например, ав, ир и т. д., или согласный + гласный вроде да, ки и т. п.». Эдвард Хинкс наряду с этим считал, что, кроме этих «простых» слоговых знаков, имеются также «комплексные», составленные по типу согласный + гласный + согласный, например, кап и мир и т. д. В свою очередь, эти последние — и здесь мы подходим к самому важному открытию — могут передаваться в комплексном написании (кап, мир) и в «ломаном», разложенном на две части (ка-ап, ми-ир).

Сверх того, Хинкс, пользуясь исключительно тонкими методами исследования (ведь он прошел хорошую школу), открыл другое свойство вавилонской клинописи: один и тот же знак употребляли как идеограмму (то есть знак-слово), слоговой знак и детерминатив (то есть указатель, как именно следует расшифровать знак). Вавилонские клинописные знаки оказались многозначными.

Вторим ученым был известный английский математик и изобретатель фотографии «Тальботтайп» Вильям Генри Фокс Тальбот, третьим — француз Юлиус Опперт, четвертым — уже знаменитый Генри Роулинсон. «…Всем четырем исследователям были посланы копии одной клинописной надписи, о которой им ничего не могло быть известно, поскольку она появилась в результате недавних раскопок. Сама надпись была сделана на трех обожженных глиняных цилиндрах и относилась к эпохе древнеассирийского царя Тиглатпаласара I (1113–1074 гг. до н. э.). Четверо ученых должны были независимо друг от друга перевести текст и выслать его обратно. Тальбот, Хинкс и Роулинсон работали по одинаковому литографированному тексту. Своенравный Опперт сам изготовил для себя копию. Запечатанные переводы возвращались в общество. Здесь они были рассмотрены жюри, которое затем созвало торжественное заседание. И перед всем миром было продемонстрировано, что молодая наука ассириология покоится на прочном фундаменте. Переводы совпадали во всех существенных пунктах! Конечно, пришлось скрепя сердце признать и наличие небольших изъянов. Полнее всего сошлись переводы Роулинсона и Хинкса. В перевод Тальбота вкрались отдельные ошибки, а версия Опперта содержала некоторые сомнительные места.

Во всяком случае, по единодушному мнению жюри, дешифровка стала свершившимся фактом».

Так клинопись, хранившая тайну Ассирии, была расшифрована. Теперь перед исследователями стояла задача — прочитать найденные при раскопках Ниневии и других городов Ассирии и Вавилонии «глиняные книги», надписи на скульптурах, изделиях древних мастеров. Когда это было осуществлено, достижения ассиро-вавилонской культуры, науки стали достоянием человечества.