XVIII

XVIII

Вьюга бушевала три дня. Потом четыре дня лили дожди, сначала холодные, потом теплые, гремела гроза, и молнии освещали страшные тучи. Ни выехать, ни вый-ти не было возможности. Все притаились по своим углам. Снег исчез, и когда на восьмой день выглянуло солнце из заголубевшего неба, скалы Кольджата, песок плоского-рья, зеленая трава у речки были точно начисто отмыты и отполированы и блистали, как новые. И только листья рябины съежились от мороза и повяли…

После полудня в природе была тишина, весело чири-кали птички, посвистывали тушканчики, и стало тепло. Балкон просох, и на него водворили стол, стулья и соло-менное кресло.

После пятичасового чая Фанни и Иван Павлович ос-тались на веранде. Так красивы были золотистые обрыв-ки туч, таявшие на горизонте над знойной пустыней. Див-ным алмазом горела вершина Хан-Тенгри.

— А ведь к нам кто-то едет, — сказал Иван Павло-вич, вглядываясь вдаль.

— Не доктор ли? Вы его ждали, дядя Ваня.

— Нет, не доктор. Куда! Наш доктор верхом сюда не поедет, ему подавай тарантас. Нет, я думаю, не из иност-ранцев ли кто.

— Какие иностранцы?

— Да разные сюда ездят. Вот немец, профессор Менз-бир, года три подряд сюда ездил. Все на вершину Хан-Тенгри собирался подняться. Ему хотелось сделать ее са-мые точные измерения и побывать на высочайшей горе в мире.

— Ну и что же, поднялся?

— Куда! Разве возможно! Там не то, что европеец, там и киргиз-то ни один никогда не был. Сказано: подножие Божьего Трона. Разве можно туда подняться?! Там такие метели, такой ветер всегда, что человека, как песчинку, сдует. Ведь не было ни разу, чтобы вершина была целый день видна, а вы испытали на этой неделе, что это такое, когда вершина в тучах, а мы в три раза ниже, нежели Хан-Тенгри. Еще англичане на моей памяти два раза приезжа-ли — один раз на охоту в долину реки Текеса, другой раз здесь за кабанами охотились… Вот и кресло это от них осталось… С собой привозили… Инженеры какие-то ез-дили, исследовали истоки рек Кунгеса и Текеса. Редкое лето проходит без того, чтобы один или два путешествен-ника здесь не были. Вот и развлекут вас, Фанни.

— Я в этом не нуждаюсь. Мне совсем не скучно, — сказала Фанни.

Но побежала за биноклем и с любопытством вгляды-валась в приближавшихся всадников.

— Дядя Ваня, двое впереди, и, правда, один, как ан-гличане на картинках, в шляпе с зеленой вуалью, в гетрах, а рядом старик в пиджаке и в военной фуражке.

— Ну, это Гараська. Так и есть, значит, англичанин сюда едет. Охотник

— А сзади, — продолжала докладывать результат своих наблюдений Фанни, — шесть киргизов с заводны-ми лошадьми с вьюками. Дядя Ваня, а кто это, Гараська?

— Гараська, иначе Герасим Карпович Коровин, — личность интересная. Это семиреченский казак, пьяница, бродяга, охотник, искатель приключений, препаратор чучел, все что угодно. Знает горы и пустыню как свои пять пальцев. Рассказывает, что ходил с Пржевальским, с Козловым и с Роборовским, но, кажется, врет. Он больше примазывается к богатым иностранцам. Гово-рит на всех туземных и европейских языках вообще и ни на одном в частности, имеет нюх на зверя, но еще луч-ший нюх на богатого путешественника. Достанет все что угодно: и маленьких живых тигрят, и живого марала или дикую лошадь, и ручного беркута. Имеет знакомство со всеми киргизами, китайцами, дунганами, таранчами, сартами, ходил до самых Гималаев, зарабатывал тысячи и все пропивал. Широкая русская натура. Смесь интел-лигента и бродяги, крепкий, жилистый, не знающий воз-раста. Десять лет тому назад он был стариком, и такой же старик и теперь. Ни убавилось у него волос, ни при-бавилось седины. Ловок, как кошка, и вынослив, как верблюд.

— А с ним кто? — передавая бинокль Ивану Павло-вичу, сказала Фанни.

— По-моему, англичанин. И большой барин. Смот-рите, на нем, кроме футляра с папиросами и ножа, ниче-го. Зато киргизы обвешаны целым арсеналом ружей, тре-ног для фотографии, фотографиями и еще какими-то мешками. Но, надо думать, знатный, потому что с ним два киргиза, губернаторские джигиты и один кавказец, а это значит — человек с протекцией. Надо готовить хо-роший ужин, Фанни.

— Сойдет и с нашим.

— Не обойдется и без водки. Ну, ее-то мы у казаков достанем. Она у них не переводится.

Караван поднялся к посту и въехал в ворота.

Первый въехавший походил на англичанина. На нем был серый тропический фетровый шлем, обтянутый зеле-ной кисеей, просторная куртка с карманами, со сборками и кожаными пуговицами, подтянутая ремнем, на котором болтался изящный охотничий нож, серые галифе, рыжие башмаки и такие же гетры, обернутые по спирали ремнем. Это был молодой человек с чисто выбритым, нежным, розовым лицом, с красивыми холеными русыми усами, подвитыми кверху, а когда он снял для привета свой шлем, то под ним оказались русые волосы, подвитые и разделен-ные на аккуратный пробор.

Гараська был в старой зеленой фуражке с малино-вым околышем, пиджаке, накинутом поверх серой флане-левой рубахи, в шароварах коричневатого цвета, заправленных в хорошие высокие сапоги с ремешком под коле-ном. На нем не было никакого оружия.

Они слезли с лошадей. «Англичанин» долго рас-правлял ноги и, видимо, усталый и непривычный к езде, пошел неловкой походкой к веранде. Увидавши Фанни, бывшую в женском костюме, он приосанился и закру-тил усы большой рукой, одетой в рыжую лайковую перчатку.

— Позвольте познакомиться, — сказал он на чистом русском языке, — Василий Иванович Василевский, кото-рого прошу называть, как все меня называют, просто Васенька или Василек. Московский купец и, между про-чим, путешественник, охотник, искатель приключений. Не все же, знаете, англичанам! И российской складки че-ловек всегда показать себя сумеет.

— Мильярдер, — хриплым шепотом, прикрывая рот ладонью, прошептал на ухо Ивану Павловичу Га-раська и, смакуя это слово, повторил еще: — Мильярдер и враль…

— Вы меня, надеюсь, познакомите… с супругой вашей.

— Это не жена моя, а… племянница, Феодосия Ни-колаевна Полякова.

— Привет, привет российской жительнице на грани-це Небесной империи. Я удивлен и очарован, встретить такую красоту.

— Горная роза, — хрипло сказал Гараська, протяги-вая черную загорелую руку Фанни. — Молодчага Иван Токарев. Губа не дура. Даром что тихоня, монах и аскет… а товар выбрать умел.

Иван Павлович толкнул его под локоть.

— Ты, брат, полегче.

— А что, Иван, нельзя?.. — робко спросил Гарась-ка.

— Она племянница и барышня… институтка, — за-чем-то соврал, отводя Гараську в сторону, Иван Павло-вич, — сирота… Надо быть осторожнее.

— Да ладно, Иван, — захрипел Гараська, — я-то что, я ничего. Ты вот за кем присматривай, — подмигнул он на своего спутника, — ходок по этой части! Ты за патроном моим гляди в оба.

— Мы едем, — говорил нежным певучим голосом Васенька, — в Аксу и Турфан. Знакомиться с тамошними нравами.

— И более по женской части, — шепнул опять хрип-лым басом Гараська Ивану Павловичу.

— Говорят, очень любопытства достойные города. Вот у меня письмо от губернатора… Вы разрешите сесть, — и Васенька небрежно развалился на лонгшезе, — устал, знаете. Отвык. Да, — письмо оказывать всяческое содействие. А вы давно здесь, Иван… Иван, простите не расслышал ваше отчество.

— Павлович.

— Да, так я говорю, давно вы здесь?

— Девятый год.

— Да что вы говорите!.. А… а… племянница ваша, Феодосия Николаевна?

— Феодосия Николаевна всего второй месяц.

— Скажите, пожалуйста. И не соскучились? Удиви-тельно. К вам никак и не доедешь. Мы три дня едем из Джаркента.

— Вольно же вам, Василек, — фамильярно сказал Га-раська, — было заглянуть на Или.

— Ах, там поселок дунганский. Очаровательный. Прелесть. Мы там рыбу ловили.

— С дунганками, — добавил Гараська.

— Ах, оставь, пожалуйста. Это было просто приклю-чение. А я, знаете Иван… Иван…

— Павлович, — смеясь, сказала Фанни.

— Да, Иван Павлович, я люблю приключения. Мне двадцать пять лет… Я уже был в Абиссинии, у негуса Ме-нелика, охотился на слонов.

Не то удивление, не то насмешка играла в шаловли-вых глазах Фанни.

— Вы охотились на слонов, Василий Иванович?

— Что же тут удивительного? — смотря своими большими светло-серыми глазами на Фанни и как бы ощупывая ее своим взглядом, сказал Васенька.

— По-моему, много. Так мало русских путешествен-ников и тем более охотников за слонами, — серьезно ска-зала Фанни.

— У меня, знаете, страсть. «Влеченье — род неду-га»… Что-нибудь необыкновенное, — небрежно бросил Васенька.

— Папаша слишком много денег оставил, — вставил Гараська.

— Оставь, пожалуйста, — шутливо, но, видимо, до-вольный, сказал Васенька, — ты, охотник за черепами, «команчо», вождь индейцев. А знаете, удивительный че-ловек!

Накрыли на стол. Запевалов и Фанни собрали закуску. Принесли бутылку смирновской водки, еще водившей-ся в Семиречье.

— Вы позволите, Иван Павлович, мне и свою лепту внести в угощение? — сказал Васенька. — Идрис! — крик-нул он на двор, где его люди снимали вьюки.

Ловкий ингуш в черном бешмете, подтянутом тон-ким ремнем с кинжалом, подскочил к Васеньке.

— Достань… знаешь…

— Понимаю.

Идрис принес бутылку мадеры, коньяк и флягу в ко-ричневой коже. Потом притащил несколько откупорен-ных жестянок с сардинками, паюсной икрой, кефалью и омаром.

— Вы позволите, Иван Павлович, у вас сделать днев-ку? Я постараюсь не стеснить… А это уже позвольте в об-щую, так сказать, долю.

— Прошу вас, Василий Иванович, может быть, хоти-те помыться, одеться с дороги, пожалуйте в мою комна-ту. В ней и заночуете. Гараська, а ты со мной в кабинете.

— Благодарю вас. Мы сейчас.

Фанни прошла на кухню. Ей хотелось не ударить перед гостями лицом в грязь, и она приказала отварить живых форелей, только сегодня наловленных в Коль-джатке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.