XIV

XIV

Зариф почуял опасность. Еще казаки были на середи-не спуска, как по его приказанию осаждавшие Кольджат каракиргизы стали маленькими партиями перебегать к лошадям и на глазах скользящего вниз по спуску отря-да разбирали вьюки. Несколько казаков открыли стрель-бу по разбойникам, но это только ускорило их сборы. Среди них появился всадник на пегой лошади, и по его знаку вся ватага киргизов бросилась наутек. Спуск стал положе. Аничков поднял Альмансора в галоп, за ним по-неслись успевшие выбраться с кручи казаки. По горному плато мимо Кольджата неслось две группы всадников, и расстояние между ними все увеличивалось. Только кровный и рослый Альмансор могучими прыжками, вы-пущенный вовсю, быстро приближался к всаднику на пе-гом коне. И казакам была видна с горы напружившаяся, нагнувшаяся вперед тонкая фигура Аничкова с выхвачен-ной и ярко блестящей в опущенной руке кривой шашкой, с небольшой головой на тонкой длинной шее, похожая на хищную птицу. Зариф понял, что ему не уйти на своем крылатом пегасе, вороном с белыми пежинами, от этого тонкого офицера. Он нервно ударил плетью по бокам пегого и вынесся вперед своих киргизов. И сейчас же уви-дел опасность с другой стороны. От Кольджата наперерез ему неслось шесть всадников. Впереди два на лучших ко-нях, сзади четверо казаков. Скакавший впереди всех юно-ша был в высокой серой бараньей шапке и длиннополом сером кафтане. Зариф заметил, что он был красив, как может быть красива только женщина. Ему почудилось, что это ангел смерти Азраил мчится наперерез его пего-му. И тошно стало у него на сердце.

Он гневно ударил плетью пегого коня. Не хотелось ему погибать от руки этого белого юнца. Он выхватил револьвер и приготовился стрелять по преследователю. Но вдруг какая-то черная змея сверкнула, с тонким свис-том разворачиваясь в воздухе, и он почувствовал, как его руки и плечи крепко обвил волосяной аркан, грудь его сдавило, и он невидимой силой был стащен с седла, по-вержен на землю и покатился по песку. И сейчас же спере-ди на него наскочил юноша в сером одеянии, а сзади мо-лодой офицер, которого он давно знал как самого смело-го офицера Сибирского полка.

Юноша закричал звонким девичьим голосом кому-то:

— Царанка, накинь пегаша!

Торжество и упоение победой звучали в женском го-лосе, и стало от этого Зарифу нестерпимо больно, досад-но и обидно. Но он сдержал нахлынувшую обиду и горе, придал своему темному лицу выражение непоколебимой покорности воле Божьей и ожидал, поверженный на зем-лю и сильно разбившийся, что будет дальше.

Казак с лицом киргиза ловко накинул петлю аркана на его пегого, и пегий, полузадушенный петлей, метнул-ся на дыбы и рухнул на землю.

Разбойники, увидавшие гибель своего вождя, расте-рялись, начали метаться вдоль площадки, не зная, где спускаться, и казаки нагнали их и врубились. Тяжелые шашки размалывали черепа, и окровавленные трупы падали на землю. Казаки знали, что толстого наваченного халата им никогда не перерубить, и старались нанести удар прямо по лицу, и это привело в ужас киргизов. Они стали соскакивать, бросать оружие, становиться на коле-ни, молить о пощаде.

Кто-то из казаков уже повел лошадь Ивану Павлови-чу, и он явился в разгар рубки, остановил властным голо-сом излишнее кровопролитие и приказал забирать плен-ных, оружие и лошадей и гнать все в Кольджат.

Аничков с казаком вязали руки Зарифу, подле, с гор-дым видом, на караковом Аксае крутилась Фанни. Ее ли-цо горело жаром схватки, глаза сверкали, и удовольствие, и хвастовство были разлиты на нем. Вся фигура ее гово-рила: «Видели вы меня? Видели вы, как я храбро кинулась на Зарифа, видели вы, как я ловко владею арканом? Те-перь, мол, не будете смеяться надо мною! Не будете не верить! Я ловчее вас!»…

— Каким вы молодцом, Фанни! — искренно любуясь ею, воскликнул Иван Павлович.

— А вы видели? — отвечала она, протягивая ему ма-ленькую ручку.

— Удивительно ловко! И вам, Фанни, мы обязаны поимкой важного разбойника.

— А мне жаль его. И какая хорошая под ним лошадь! Какой оригинальной масти! Не правда ли, она моя? Ее ведь Царанка накинул арканом.

— Безусловно, ваша.

— А что сделают с этим…

Она показала на Зарифа, который с гордо поднятой головой, оглядываясь по сторонам блестящими косыми глазами, шел со связанными назади руками между каза-ков.

— Повесят, — спокойно отвечал Иван Павлович. Страх и горечь метнулись по вдруг побледневшему лицу Фанни.

— Мне жаль его, — тихо, как бы в раздумье, прого-ворила она. — Зачем я это сделала!

— Если бы не вы накинули Зарифа своим арканом, его схватил бы Аничков.

— Ах, какая досада! Какая досада!.. — она смотрела на Зарифа и говорила как бы про себя: — Какой он гор-дый, сильный и смелый. Как орел пустыни! Идет, как на праздник.

— Жалеть его нечего… За ним много убийств невин-ных людей. А сколько бедных киргизских девушек мы освободили!

— Для чего они разбойникам?

— Их продали бы в рабство в Аксу или Турфан. Подъехал Аничков. Он был великолепен на Алемансоре, и Фанни глазом знатока оценила его прекрасную лошадь.

— Феодосия Николаевна, — сказал Иван Павло-вич, — позвольте вас познакомить. Хорунжий Аничков.

— Какая прелестная лошадь у вас. Она чистокров-ная?

— Да… А вы любите лошадей?

— Ужасно, — по-женски отвечала Фанни. — И как не узнать чистокровной! Все жилки у нее выступили под кожей, и как легко вы нагоняли киргизов.

Аничков ласково потрепал Альмансора по шее.

Отряд входил в ворота поста. В неподвижном возду-хе висел линялый русский флаг, и после оживления, скач-ки, рубки и победы на пустом песчаном дворе, по которо-му мирно бродили куры, пахло буднями.

Да будни и наступали. Надо было составить и, пока не зашло еще солнце, отправить в Джаркент по гелиогра-фу подробное донесение, надо было хоронить убитых киргизов, перевязать раненых казаков, разобраться с плен-ными и добычей, с лошадьми, и всем этим занялись офи-церы с казаками, а Фанни с Царанкой осматривали пегого коня Зарифа, любовались им, сравнивали с Аксаем. Возбуждение ее не проходило, была потребность двигать-ся, говорить, что-либо делать.

Фанни прошла в приемный покой, где фельдшер пе-ревязывал раненых, и стала помогать ему. Раненых было восемь казаков и двадцать киргизов. Один тяжело ранен-ный двумя пулями в живот казак лежал в забытьи с позе-леневшим, уже обострившимся лицом.

— Сейчас и командира починим, барышня Фан-ни, — сказал фельдшер.

— Когда же его ранили? — тревожно спросила Фанни.

— Он не ранен, а только здорово ушиблен. Все тело в синяках. Мы боялись, нет ли поломов костей.

— Ну и что же?

— Ничего, слава Богу.

— Слава Богу.

«И ведь ничем, ничем не показал, что ему больно. Да он герой, этот дядя Ваня», — подумала Фанни и почув-ствовала, как какая-то тяжесть свалилась с ее души.

— Да. Им счастливо вышло. А вот двое так же упа-ли, так поломалась. Один ключицу, другой руку. Теперь придется полежать.

— А тот что? Сидоренко? — кивнула головой Фанни.

— Умрет, — спокойно сказал фельдшер.

Он сказал это страшное слово просто и громко, и оно отдалось до самой глубины сердца Фанни. Она с испугом оглянулась. Ей казалось, что оно таким же страшным громовым ударом должно отдаться и в сердцах всех казаков. Но никто не обратил на это внимания. Перевязанные рассказывали друг другу эпизоды столкновения, беспо-коились о сухарях, о чае, о дележе добычи, будут ли ров-но делить и кольджатским, и тем, что ходили в набег, или кольджатским меньше, а может быть, и ничего не Дадут. Разверстывали добытый скот и лошадей на руб-ли за выкуп и вычитывали, по сколько достанется на каждого. Раненный в живот ничего не слыхал. Он лежал и тихо стонал, беспокойно водя черной грязной рукой по груди.

И Фанни поняла, что они другие люди. С другой ду-шой, с другими понятиями, взглядами, с другого филосо-фией. Может быть, они лучше ее, чище, проще, может быть, хуже, но друг друга они никогда не поймут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.