Глава 1 От язычества к христианству

Глава 1

От язычества к христианству

В предыдущих главах было рассмотрено зарождение и распространение христианства в Римской империи, начало становления христианской церкви. Далее мы рассмотрим утверждение их господства в позднеантичную эпоху, эволюцию византийской восточнохристианской церкви. Эти проблемы более тесно связаны с современной историей, поскольку в период поздней античности христианство утвердилось на всей огромной территории Римской империи. К этой эпохе восходят и истоки образования двух церквей — западнохристианской (католической) и восточнохристианской (православной).

Христианская конфессия и поныне является самой крупной в современном мире — свыше 1 миллиарда человек, из которых около 85 миллионов принадлежит к православной религии. Последнюю иногда называют греко-православной, византийской, поскольку она сложилась и оформилась в восточной (греческой) половине Римской империи, превратившейся в конце IV века в самостоятельное государство — Византию. В ее состав вошли большая часть Балканского полуострова, Малая Азия и другие области Ближнего Востока, Египет, часть Армении и Грузии, Северного Причерноморья.

В этот период образуются основные, существующие и поныне, церкви восточнохристианского мира, исторически связанные с православной, ортодоксальной, тяготеющие к ней, хотя организационно нередко отделенные от нее. Таковы, например, армяно-григорианская, монофивитская (Ближний Восток, Египет, Эфиопия), грузинская православная. — Ортодоксальное византийское христианство закрепило свои позиции на Балканском полуострове — в средние века на территории Болгарии, Сербии и, наконец, было принято на Руси.

За последние десятилетия появился новый археологический материал, что позволило переосмыслить данные давно известных письменных источников и внести заметные уточнения в общую картину развития христианства и церкви. Новые исследования вскрыли мощный и длительно существовавший пласт «народного христианства» — массового религиозного сознания, весьма поверхностно христианизированного, пронизанного множеством пережитков дохристианских, языческих представлений и верований, который дает значительно более сложную картину, достаточно отличную от той, которая предстает на основании письменных источников[31].

Значительно богаче мы представляем теперь культуру византийского общества, то место, которое занимала в его жизни религия[32]. История Византии, особенно церкви, до недавнего времени представлялась достаточно статичной, застойной. Но только теперь, с учетом нового археологического материала, появилась возможность составить представления о масштабах перемен, которые происходили во внутренней жизни Византии, откуда на Русь пришло христианство. Естественно, вызывается особый интерес к тому, что представляла собой византийская церковь того времени. Почему было принято именно византийское христианство?

В истории Древнего Рима III век был эпохой жесточайшего кризиса, потрясшего основы античного общества. Это кризис рабства и аграрных отношений, обеднение и упадок городов, античных городских общин, обострение социальных противоречий и, как следствие, политической борьбы, бесконечная череда узурпаторов и разрушительные гражданские войны, эпидемии и сокращение населения. В этот период страна не могла успешно противостоять вторжениям. Только к концу столетня начали намечаться тенденции к стабилизации. Некоторое смягчение рабства, предоставление рабам возможности вести самостоятельное хозяйство, распространение мелких хозяйств зависимых держателей-колонов — все это позволило временно приостановить дальнейший упадок. Античное общество вступило в последний период своего существования — эпоху поздней античности. В конце III века оно резко отличалось от того, каким было за столетие до этого, — страна богатых и процветающих городов, муниципальная знать которых могла подкармливать и увеселять своих неимущих сограждан, соревноваться между собой в украшении городов новыми общественными сооружениями, когда внутренний обмен и торговля достигли не виданных ранее размеров, экономически укрепляя единство огромной империи, простиравшейся от Британии до Евфрата.

К концу века население Римской империи сократилось не менее чем на четверть. Пустовали огромные массивы заброшенных земель, города находились в упадке, их знать обеднела и не могла поддерживать непрерывно возраставшее число неимущих. По подсчетам некоторых исследователей, «уровень жизни», благосостояния понизился вдвое по сравнению со II столетием. Приблизительно на столько же сократился внутренний обмен. Быстро росло крупное землевладение за счет земель городов и городской знати и разорявшегося свободного крестьянства. Усиливалась натурализация хозяйства.

Вторая половина III века — эпоха начала массового распространения христианства и глубокого кризиса язычества. Считают, что в начале IV века христиане составляли уже более 10 процентов населения империи. Ничтожная по масштабам Римской империи и ее удельному весу в духовной общественной жизни страны еще во II веке, секта стала весомой и реальной силой столетие спустя[33].

Античное общество напрягало последние силы, чтобы продлить свое существование. Было смягчено рабство, но одновременно широко открыты пути для закабаления и превращения в зависимых массы ранее свободных лиц. Резко возрос налоговый гнет. Пытаясь стабилизировать положение, законсервировать существующую структуру общества, государство встало на путь прикрепления каждого к своим занятиям. Земледельцев — к земле, ремесленников — к своим профессиям, бедневшую муниципальную знать — к своим городским обязанностям.

Реформы конца III — начала IV века оформляли рождение Поздней Римской империи, последней формы античной государственности — домината. Империя превращалась в централизованную бюрократическо-военную монархию с неограниченной властью императора-доминуса. Был резко усилен аппарат прямого административного управления, число провинций удвоено их делением. Вдвое увеличена армия, разделенная теперь на пограничную, для постоянной обороны границ, и мобильную, расквартированную внутри страны, для ведения длительных военных действий и подавления недовольства населения.

Нестабильность существования, гнет и притеснения создавали объективную основу дальнейшего распространения христианства. Как писал один из современников, только «сильные люди» могли благополучно жить в обществе того времени.

Духовные потребности все возраставшей части населения уже не удовлетворяли старые языческие культы, холодные и официозные, в высшей степени политические, служившие средством сплочения вокруг полиса, государства. Сами по себе они были всего лишь внешним выражением той системы ценностей, которые связывали человека с гражданской общиной, коллективом и ранее гарантировали его относительно благополучное существование. Как на земле слабый искал себе индивидуального «сильного» покровителя — патрона, так росла вера в христианского бога — небесного патрона, спасителя и утешителя. В конце III века императоры еще пытались добиться сплочения населения вокруг государственных языческих культов, но приверженность к ним падала. Народ уже не верил в силу и авторитет римской государственности, официальный культ. Изменить положение мог только обожествленный спаситель. Поэтому императоры все чаще стали претендовать не только на персональную связь с их личными богами-покровителями, но и на собственную божественность. Диоклетиан (284–305) был, по существу, последним римским императором, которому еще удалось временно упрочить общественно-политическое единство империи на основе языческого культа. Гонения на христиан при нем приобрели особенно энергичные размеры не только потому, что число их многократно умножилось и они стали значительно сильнее, но и потому, что христианство и церковь того времени были враждебны государству, являлись реальным препятствием на пути к упрочению внутреннего единства. Диоклетиан беспощадно преследовал тех, кто не принимал предписанного культа. В этот период христианство еще не было однородным. Непрерывно умножалось число направлений и течений. Ряды христиан стали интенсивно пополняться имущими. Из сообщества всеобщего братства христиан церковь все более отчетливо стала превращаться в организацию, возглавлявшуюся избранными и имущими. Увеличивалась дистанция между «посвященными» и «непосвященными». Росла духовная власть ее локальных глав — епископов: «кто не с епископом, тот вне церкви». Постепенно начинали вырисовываться очертания будущей единой общеимперской ее организации. В жизни и деятельности церкви все большую роль начали играть соборы — съезды духовенства, на которых решались спорные вопросы учения, церковной практики и обрядности. В церковной проповеди глуше и глуше звучало осуждение богатства.

Однако в массах продолжали жить раннехристианские идеалы. Они упрочивались контактами с восточными дуалистическими учениями, резко противопоставлявшими силы добра и зла, царство бога и мир сатаны. К числу последних нужно в первую очередь отнести распространившееся с середины III века на Востоке манихейство, оказавшее огромное влияние на последующее развитие народных ересей.

С массовым распространением христианства проблемы единства церкви обретали особое значение. Церковь не только выработала на собственной практике, но и усвоила идеи римской государственной практики конца III — начала IV века и в значительно больших, чем было свойственно последней, размерах стала рассматривать разномыслие как прямое предательство. Античное язычество не знало той остроты и беспощадности внутренних конфликтов, какими отличалось христианство. Подлинное его состояние к началу IV столетия было старательно фальсифицировано последующей христианской историографией. После окончательной победы христианства ортодоксальное направление уже не могло признать, что его предтечи пришли к началу решительной борьбы достаточно слабыми. Тогда бы отчетливей выступила подлинная роль государства, что было не особенно выгодно церкви.

Новейшие исследования житийной литературы обнаруживают, что немалое количество христианских мучеников, позднее причисленных к лику ортодоксальных святых, в конце III — начале IV века, в действительности принадлежало не к официально победившему христианству, а к признанным затем еретическим течениям, продолжавшим традиции раннего христианства. Таким образом, и внутренний конфликт в церкви нарастал.

По-видимому, правы те исследователи, которые считают, что и сама христианская церковь в начале IV века в не меньшей, а, может быть, в большей степени нуждалась в союзе с государством[34]. Это отчетливо видно и по той ожесточенной борьбе направлений в христианстве, которая развернулась сразу же после признания его законной религией.

Союз церкви и государства ведет свое начало от Константина I (306–337), признавшего равноправие христианства с другими культами и склонявшегося к особой его поддержке, за что он был признан православной церковью «равноапостольным». Тогда же начинается многовековая история европейских «христианских монархий» — христианского государства вообще, которая проходит через все средневековье.

В истории взаимоотношений Константина с христианством и церковью еще много неясного. Христианская Историография немало потрудилась над идеализацией Личности этого императора, стремясь освятить его авторитетом многое из того, что получило распространение в практике церкви и ее отношениях с государством лишь в дальнейшем.

То, что Константин формально стал «первым христианским императором», не бесспорно. Он действительно склонялся к христианству, поддерживал его, в императорском окружении было немало христиан, император прислушивался к их мнению. Но укоренившаяся легенда о принятии им крещения на смертном одре вызывает сомнения. Еще не умершая в современной историографии идея, что, создавая Константинополь, он одновременно стремился создать и новую «христианскую столицу», в противовес языческому Риму, не выдержала проверки.

Трезвый прагматик, настойчиво продолжавший политику Диоклетиана, Константин более всего был озабочен укреплением единства империи и дорожил многовековым авторитетом и сложившимся значением Рима как столицы единого государства. Он и его ближайшие преемники исходили из этой политической концепции, имевшей немаловажное значение и для истории церкви. Рим продолжал оставаться столицей, важнейшим символом единства империи. Основанный же в 324 году Константинополь мыслился не как новая столица империи, а только как личная императорская столица и одновременно главная военная ставка. При Диоклетиане «личной» столицей и центром управления была Никомедня. Отличие Константинополя заключалось в том, что старый Византий на Босфоре, ставший Константинополем, был заново отстроен как постоянная личная императорская столица. Но это его положение исторически было неустойчивым. Каждый новый император мог перенести свою столицу в любое место, казавшееся ему более удобным для управления, Константин и его преемники редко жили в столице. Вместе с ними кочевали верхушка администрации, главное военное командование, двор. В дальнейшем и правители западной половины империи часто меняли свои столицы-резиденции: ими были то Милан, то Равенна, то какой-либо иной крупный город империи. Константинополь исторически оказался идеальным центром восточной половины империи, а преемственность власти в династии Константина сделала его своего рода наследственной столицей.

Но даже при том, что в «личной» столице могли в большей степени проявиться собственные симпатии императора, не обнаруживается никаких следов его стремления превратить Константинополь в христианскую столицу. Церковное строительство в городе при нем и его ближайших преемниках было достаточно скромным, а церковный глава константинопольских христиан до второй половины IV века не возвышался в ряду обыкновенных епископов империи и находился в подчинении митрополита малоазийской Гераклеи. Все это никак не свидетельствует об активном стремлении императора поднять духовное значение и авторитет церкви Константинополя как христианской столицы. В этом плане Константин также признавал приоритет Рима. Римские епископы уже в 314 году получили в качестве резиденции Латеранский дворец.

В системе представлений самого Константина большую роль играла синкретическая система культов во главе с культом Солнца. Солярный культ фактически более других приближался к христианскому монотеизму, был реальным мостиком к единобожию[35]. Для Константина христианство было одним из элементов в совокупности культов, призванных упрочить идеологическое единство империи и императорское единовластие.

Проблема борьбы христианства и язычества в IV веке и отношения к ней императорской власти, государства во многом еще нуждается в изучении. Две трети столетия понадобились церкви для того, чтобы христианство восторжествовало. Однако у нас мало оснований считать, что государство постоянно и последовательно боролось с язычеством. Гонения против язычников во многих случаях были поверхностными, касались определенных групп, а не массы населения, зачастую обусловливались не столько религиозными, сколько государственно-политическими мотивами, судя по многочисленным эдиктам против язычества. Если верить в реальную результативность и последовательное осуществление каждого из них, оно должно было значительно раньше утратить свое значение и сойти с исторической сцены, чем это произошло в действительности.

Отношение Константина к христианству и церкви определялось политическими мотивами, политическим расчетом. Вероятно, не столь правильно прямое утверждение, что Константину был нужен союз не столько с христианством, сколько с церковью[36]. Было бы ошибочно противопоставлять одно другому, но Константину действительно нужен был союз не с христианством вообще, широким и разнородным религиозным движением, а с теми его направлениями, которые отвечали интересам верхушки позднеантичного общества и победу которых могла обеспечить церковь. Он в полной мере оценил ее готовность к союзу, как и потребность в поддержке, желание ради этого пойти на компромисс. Были ясны выгоды этого союза и возможности церковной организации как института.

Как нельзя более кстати подходил к условиям эпохи призыв к смирению, когда жестокой эксплуатации и угнетению подвергались не только рабы, но и все возраставшая масса свободного населения империи. Не случайно Ф. Энгельс подчеркивал, что христианство того времени «совершенно неповинно в постепенном отмирании античного рабства», трансформированных античных порядков[37]. Церковь не внесла никаких видимых изменений в реальное положение даже своих собственных рабов. И в VII веке они также трудились в поместьях и владениях церкви и монастырей.

Ближайшим советником и сподвижником Константина епископом Евсевием была разработана новая христианская концепция императорской власти. Евсевий опирался на эллинистическую идею «царя и царства». Однако если последняя склонялась к обожествлению самого царя, признанию его прямым продолжением божества, то в христианской концепции Евсевия, естественно, не могло быть места для прямого обожествления земного правителя. Переработав эллинистическую концепцию, Евсевий выдвинул идею монаршей власти милостью божьей. Так земной правитель из живого бога, родственника или потомка богов, превращался в его наместника, представителя и исполнителя божьей воли в земных делах. Бог правит всем — он «пантократор», вседержитель. Император вершит земные дела — он «космократор». Так формировалась христианская идея божественного происхождения земной власти, фактически опиравшаяся на давние римские традиции «священства» Римской державы.

Различие между признанием божественности происхождения власти и реальной божественности самого императора было не столь велико. Но последнее противоречило старым традициям римской государственности — «священства» державы. Императоров-богов породил III кризисный век.

В IV веке в связи с некоторой стабилизацией положения вновь ожили римские традиции. Идея «священного» Рима продолжала жить. Поэтому концепция Евсевия фактически складывалась не как концепция божественного происхождения власти каждого данного правителя, его персональной на этой основе «священности», а священства места, которое он занимал. Концепция Евсевия обосновывала императорское единовластие. Один бог на небе, один император на земле, отсюда и единство церкви: одна власть — одна церковь. Эта идея легла в основу концепции «христианской державы» Евсевия. Прежняя «священная» Римская империя превращалась в осененную божественным благословением державу христиан. Так утверждалась идея преемственности всей предшествующей римской истории и обосновывался тезис о спасении Римской империи через принятие христианства, возрождалась вера в ее возможное счастливое будущее. Этот «христианский оптимизм» сыграл немалую роль. Он существенно помог позднеантичному государству бороться за сохранение существующих порядков, превратил официальное христианство и церковь в важнейший инструмент идейной политики. Соответственно и император оказывался земным главой христиан, обязанным заботиться о распространении и утверждении христианства, покровителем и защитником церкви. Этот его христианский долг — будущая основа права критики церковью императорской власти, но, одновременно, и вмешательства последней в «земные» дела церкви.

Миланским эдиктом 313 года о веротерпимости христианство было признано равноправным наряду с другими официально признаваемыми государством верованиями. Согласно эдикту, «каждому предоставляется произвольно мысленно обращаться к той вере, которую он находит согласной с собственным убеждением, чтобы божество при всяком случае ниспосылало нам быструю помощь и всякие блага». С изданием Миланского эдикта церковь превратилась в официально признанную государством корпорацию, имевшую право не только на отправление культа, строительство храмов, но и на собственные имущества и доходы. Начинается превращение церкви в крупнейшего собственника империи, а духовенства в привилегированное сословие. Константин освободил его «от всех общественных обязанностей», чтобы оно служило «божеству со всей ревностью» для пользы «общественных дел». Церковь и клирики теперь не платили важнейшие государственные налоги. На нее распространялись те привилегии, которыми ранее обладали языческие храмы, — признание их священства — неприкосновенности, право давать покровительство, убежище, защиту и, наконец, официально признаваемый отпуск рабов на волю. Была признана посредническая роль церкви перед государственной властью, право ходатайства епископов перед ней по мирским делам и заботам своей паствы.

Константин, запретивший изуверские культы и жертвоприношения, гладиаторские бои, казнь рабов через распятие, закрывший немало храмов и конфисковавший их имущество, значительную часть его передал церкви. Из государственной казны выделялись немалые средства на благотворительную деятельность церкви. Эта практика государственной помощи, участия императорской власти в церковной благотворительности стала традицией. Государство осуществляло ее «руками церкви».

Так последняя из «одинокой» и «странствующей» превратилась в признанную государством, привилегированную и «воинствующую». Она отблагодарила императора, осуждая христиан, уклонявшихся от государственной, военной службы, выполнения своих гражданских обязанностей и повинностей. В новых условиях еще более интенсивно пошел процесс ее территориальной организации, формирования вселенской церкви, упрочения власти епископов, их контроля над духовенством. Церковь в немалой степени использовала поддержку и помощь государства, чтобы ослабить влияние паствы на выборы духовенства.

Территориальная организация церкви, по существу, копировала государственную. Главной общественно-государственной ячейкой был полис-город с подвластной ему сельской округой. Практически сложилось так, — что каждый город стал и центром епархии, подвластная ему церковная округа совпадала с сельской округой города. Образовалось много сотен епархий, группы провинций объединялись в более крупные единицы — диоцезы, епархии — в митрополии. Епископская власть во многом копировала гражданское управление. Росла власть епископа над подчиненным ему церковным диоцезом.

Начиная с IV века епископы все чаще выдвигались и избирались из городской знати, муниципальной аристократии, а духовенство преимущественно росло за счет зажиточных горожан. Городское духовенство было многочисленным и более образованным, господствовало в епархии. Долгое время горожане составляли большинство христиан. Авторитет христианско-церковного центра продолжал поддерживать и освящать характерное для античности господство города над округой, идею города как центра духовной власти и влияния.

С признанием церкви государством стало неуклонно расти число народных религиозных течений, отходивших от нее, становившихся все более враждебными ей и, соответственно, все более энергично преследуемых ею. К их числу на Востоке империи могут быть отнесены мессалианство, монтанизм, манихейство. Нередко стоявшие на грани разрыва с христианством, они выступали против идей, «примиряющих добро со злом», пытались в рамках своих религиозных общин осуществлять раннехристианские идеалы равенства и братства. Аскетический монтанизм на Востоке империи представлял собой отчетливо выраженную форму крестьянско-общинного протеста против существующих условий и защищавшей их церкви. В западной половине империи, прежде всего в Северной Африке, получил широкое распространение донатизм, выливавшийся в религиозную форму социального протеста. Донатисты выступали не только против союза церкви с государством, но и против богатства духовенства, требуя, чтобы оно было образцом «евангельской чистоты» для верующих. Постепенно складывался круг «низких», народных ересей, наиболее решительно отвергаемых и гонимых церковью.

Но и внутри ее самой уже вскоре после принятия Миланского эдикта разворачивается борьба течений. IV век открыл эпоху так называемых «триадологических» споров — о христианском понимании троичности божества (бог-отец, бог-сын — Христос и бог — дух святой), взаимосвязи и соотношении элементов Троицы. Александрийским священником Арием было выдвинуто положение, что Христос не обладает полной божественностью, то есть как творение бога-отца он не «единосущен», а только «подобносущен» ему. Учение Ария, низводившее Христа до положения полубожества, связанное еще с античным способом мышления, получило широкое распространение и популярность среди населения восточных провинций, особенно горожан.

Против Ария яростно выступили сторонники «единосущия», которые не могли допустить принижения степени божественности Христа. Развернулась ожесточенная борьба, которая привела к созыву в 325 году I Вселенского Никейского собора. На нем был выработан и утвержден в качестве символа веры догмат о том, что сын божий является единосущным богу-отцу. Другие суждения, в том числе и арианство, воспринимались как отклонения от истинного христианского учения, ересь. Однако соборное осуждение не снизило популярности арианства. Наоборот, оно получило еще более широкое распространение в восточных провинциях.

Собор был созван по настоянию церковных иерархов, прежде всего Евсевия, но руководил им император Константин, так как государству, по-видимому, было важно преодолеть церковные расхождения. Константин не воспрепятствовал осуждению арианства, но есть основания полагать, что в последующем он более симпатизировал ему, чем ортодоксальному христианству.

Помимо догматических вопросов на соборе были рассмотрены и другие, связанные с устройством церкви, определены права, полномочия и власть епископов. Собор в основном оформил церковную иерархию, упрочил зависимость епископов от митрополитов. Исторически сложилось несколько церквей, претендовавших на особое, положение в системе вселенской. Христианство зародилось и получило широкое распространение прежде всего на Востоке империи. Поэтому виднейшими центрами, со своими собственными сложившимися богословскими школами, стали Антиохия и Александрия. Александрийские епископы фактически стояли во главе всей церкви Египта и были инициаторами распространения христианства в соседних районах. Антиохийская главенствовала над большей частью церквей Востока империи. С ней была связана укреплявшаяся христианская церковь Армении и Грузии. Так исторически складывались основы будущих главных подразделений христианской церкви — патриархатов. На Западе такое место занимал Рим, бесспорно ставший там основным центром распространения христианства.

Вполне естественно, что встал вопрос «о старшинстве». Каждая из церквей претендовала на определенную самостоятельность. Для этого была выработана концепция обоснования прав церквей — их достоинство определялось «апостольским основанием». Римская церковь имела все данные претендовать на первенство как церковь, основанная ближайшим и любимым учеником Христа апостолом Петром, а также отличавшаяся упорством римских христиан в защите веры.

Здесь быстро утвердилось господство ортодоксального христианства, жесткая дисциплинарность отношений, юридизм мышления ее идеологов, характерные для римской традиции в целом. Нельзя сбрасывать со счетов и реальное столичное положение Рима в империи. Конечно, богатое языческое прошлое, многовековая роль столицы языческого государства и главного центра его культов, не очень украшало христианскую репутацию Рима, и позднее этот аспект скажется. Но в IV веке реально признанное положение Рима как столицы государства подкрепляло претензии римского епископа. Никейский собор признал его первенство в церкйи как по положению, так и по достоинству. За ним закреплялось право арбитра в церковных спорах и, соответственно, право обращений к нему, апелляции к его авторитету. Так фактически оформилась структура, иерархия вселенской церкви, главой которой был признан епископ римский, прямой предшественник будущих пап. На соборе западных епископов в 359 году он был признан единственным главой церкви и всех епископов западной половины империи, своего рода «патриархом» Запада.

В IV веке получает распространение и такой институт, как монашество. Отшельничество, анахоресис — уход от мира, отречение от него с целью ведения праведной, совершенной жизни — были известны давно. Документально анахореты зафиксированы в Египте во II веке. Известно давнее существование религиозных общин — предшественников позднеантичных монастырей. Но настоящее, массовое монашеское движение начинается на рубеже III–IV веков, и связано оно было с последствиями кризиса. Монастырь представлялся подобием «града» небесного, как отрицание и противоположность «града» земного — античного полиса. Из тысяч отшельников, порвавших с миром, образовались первые египетские монастыри в отдаленных, труднодоступных местах — в пустыне, в горах. Их основателями и создателями первых уставов считаются Антоний и Пахомий (конец III — середина IV века).

Монастыри были нескольких типов. Вначале лавра — объединение раздельно живущих отшельников, индивидуально обеспечивающих свое существование, но связанных определенными правилами общения, наличием общего главы и организатора. Первоначальную массу монашества составляла сельская и городская беднота, обеспечивавшая свое существование работой по найму в сельском хозяйстве, собственным ремесленным трудом. Позднее появляются общежительные монастыри с совместным или келейным проживанием монахов, более строгими распорядком и дисциплиной, обязательным трудом, общим участием в молитвах и присутствием на богослужениях.

Ставший образцовым общежительный устав был разработан одним из «отцов восточной церкви» Василием Великим (330–379). Он регламентировал весь распорядок жизни монашества: время физического труда, религиозных упражнений и молитв. Такие монастыри стали вскоре превращаться в самостоятельные хозяйственные организмы. Они имели и обрабатывали свои земли, вели торговлю изделиями монахов-ремесленников. Василий Великий уже рекомендовал основывать монастыри ближе к городам, чтобы обеспечить приток горожан. Таким образом, постепенно они распространяются повсеместно. Монашество начинает играть более активную роль в духовной жизни общества и города. К концу IV столетия оно становится влиятельной силон.

В это же время проводилась огромная работа по систематизации христианского вероучения. Это была эпоха расцвета патристики, деятельности наиболее выдающихся «отцов церкви» — Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иеронима Блаженного, Амвросия Медиоланского, Августина. В своих произведениях они дали развернутое религиозно-философское обоснование ортодоксальной христианской доктрины, использовав и приспособив к задачам церкви элементы наследия античной философии, современного им неоплатонизма. Особенно значительна в этом отношении была роль «трех великих каппадокийцев» — Василия Великого, Григория Нисского и Григория Богослова, разработавших учение о трех ипостасях — образах, проявлениях единой божественной сущности, завершивших закладку основ всей христианской ортодоксии. Они не только внесли огромный вклад в разработку христианского богословия, критику язычества, арианства — всех основных учений, враждебных ортодоксальному христианству, но практически подготовили идейный разгром арианства и обеспечили полную победу никейской догмы на II Вселенском Константинопольском соборе 381 года. Церковь пришла к торжеству христианства достаточно единой.

Была проделана колоссальная работа по разработке христианской литургии — богослужения, обрядности, создан календарь христианских праздников, основные типы произведений христианской литературы, сформировались каноны-правила и принципы их составления. В трудах «отцов церкви» были развиты и детализированы принципы и нормы христианской морали и этики. Церковь распространила и закрепила свое влияние на важнейшие стороны духовной жизни общества. Начинается расцвет житийной, агиографической литературы.

В годы правления императора Феодосия I (378–395), после Константинопольского собора 381 года, церковь вступила в эпоху торжества христианства. К концу IV столетия подавляющее большинство населения империи — от 70 до 80 процентов — составляли христиане. Конечно, значительная часть восприняла основные христианские идеи весьма поверхностно. Среди представителей господствующего класса было немало таких, для кого христианство оставалось своеобразным вариантом обязательного государственного культа. Их обращение в христианство было во многом формальным, в глубине души они считали его полезной для общества и народа верой, а сами продолжали оставаться достаточно свободомыслящими, то есть политическими христианами, внутренне достаточно нейтральными к христианскому вероучению, если не скептически относящимися к нему.

Реальная христианизация самосознания господствующего класса происходила достаточно медленно. Фактически она завершилась к концу позднеантичной эпохи, если не с ее падением. Народное самосознание продолжало разрабатывать в христианстве свои идеи, вместе с тем в нем сохранялись и языческие традиции.

Однако в целом торжество христианства и церкви совершилось. Новая эпоха в их истории была открыта знаменитыми эдиктами 390–392 годов, первый из которых официально объявлял христианство ортодоксально-никейской догмы государственной религией Римской империи, а второй запрещал отправления языческих культов и предписывал закрытие и уничтожение всех языческих храмов. Язычникам было предложено перейти в христианство.

Через три года империя распалась на два самостоятельных государства: Византию (в восточной ее половине) и Западную Римскую империю. Но окончательно сложившаяся за столетие государственного единства вселенская христианская церковь стала исторической реальностью.