«Манифест» отречения Императора Николая II в пользу Великого Князя Михаила Александровича
«Манифест» отречения Императора Николая II в пользу Великого Князя Михаила Александровича
План заговора, предусматривавший отречение Государя, был задуман задолго до февральских событий. Одним из главных его разработчиков бы А. И. Гучков. На допросе в ЧСК он сообщил: «Государь должен покинуть престол. В этом направлении кое-что делалось ещё до переворота, при помощи других сил. […] Самая мысль об отречении была мне настолько близка и родственна, что с первого момента, когда только выяснилось это шатание и потом развал власти, я и мои друзья сочли этот выход именно тем, что следовало сделать»{934}.
О том, что «отречение» было спланировано заранее, говорил и спутник А. И. Гучкова по поездке в Псков — В. В. Шульгин. Уже после переворота Шульгин говорил кадету Е. А. Ефимовскому: «Вопрос об отречении был предрешён. Оно произошло бы независимо от того, присутствовал Шульгин при этом или нет. Шульгин опасался, что Государь может быть убит. И ехал на станцию Дно с целью „создать щит“, чтобы убийства не произошло»{935}.
Интересно, почему В. В. Шульгин собирался ехать «создавать щит» на станцию Дно, а попал в Псков?
А. И. Гучков говорит ясно: события февраля 1917 г. «привели меня к убеждению, что нужно, во что бы то ни стало, добиться отречения Государя. Я настаивал, чтобы председатель Думы Родзянко взял бы на себя эту задачу»{936}.
Таким образом, понятно, что инициативы М. В. Родзянко по поездке в Бологое, его планы ареста Государя и требования его отречения — были инициативами и планами Гучкова. Можно не сомневаться, что все разговоры Родзянко с генералом Рузским по прямому проводу контролировались всё тем же Гучковым.
Но отречение Государя входило не только в планы Гучкова. Не меньше они входили и в планы А. Ф. Керенского. Несмотря на то что Гучков с Керенским всё время выставляли себя антагонистами — один был «монархистом», другой «социалистом», — сотрудничество между ними никогда не прекращалось.
Это не означает, конечно, что между двумя заговорщиками не было разногласий. Они, конечно, были, так как оба стремились к власти и каждый видел себя в роли вождя при новом режиме. Наверное, в ходе самого переворота им приходилось, с одной стороны, искать и находить компромиссы, а с другой — пытаться оттеснить друг друга на второй план. Но всё это не мешало их самому активному взаимному сотрудничеству. Керенский и Гучков были нужны друг другу, так как один имел сильное влияние в масонских, социалистических и революционных кругах, другой — в кругах крупного капитала и военных. Поэтому С. П. Мельгунов был абсолютно прав, когда утверждал, что подготовкой и организацией Февральского переворота 1917 года руководили две масонские группы. Во главе одной из них (военнойстоял А. И. Гучков, во главе другой (гражданскойстоял А. Ф. Керенский{937}.
Сотрудничество, весьма законспирированное, между Гучковым и Керенским проявило себя в полной мере в февральские дни 1917 г. и в деле по захвату и пленению Императора Николая II, а также в осуществлении операции, которую можно условно назвать «отречение».
А. И. Гучков был тесно связан с военными кругами и сыграл ведущую роль в организации бездействия армии в подавлении беспорядков в Петрограде. Так, начальник войсковой охраны Петрограда генерал М. И. Занкевич, выполняя условия договоренности с Гучковым, предпринял шаги, которые были направлены на ослабление обороны района Адмиралтейства и Зимнего дворца{938}.
А. Б. Николаев пишет о Занкевиче, что «начальник войсковой охраны Петрограда, который должен был по долгу службы предпринять все необходимые меры для подавления революции, оказался в сговоре с руководителями восстания, вернее, с одним из них — А. И. Гучковым»{939}.
А. Б. Николаев предполагает, что у А. И. Гучкова имелись соответствующие договоренности с командирами некоторых полков о линии поведения в случае возникновения стихийных солдатских выступлений{940}.
28 февраля А. И. Гучков выезжал агитировать военнослужащих в казармы Лейб-гвардии Павловского полка, 1 и 2 марта он вёл агитацию в других частях. Участвовал Гучков и в захвате Главного артиллерийского управления (Литейный пр., Д. 46).
Сотрудничество А. И. Гучкова и А. Ф. Керенского ярко проявилось в захвате императорского поезда 1 марта 1917 г. Технически этот захват осуществлялся А. А. Бубликовым. Но Бубликов был лишь исполнителем. Подлинным руководителем захвата был Николай Виссарионович Некрасов. Позже, в 1921 г., Н. В. Некрасов вспоминал, что ему особенно врезались в память «погоня за царским поездом, которую мне довелось направлять из Государственной думы, давая распоряжения Бубликову, сидевшему комиссаром в министерстве путей сообщения»{941}.
Н. В. Некрасов был членом верховного совета Великого Востока Народов России и по масонской линии подчинялся А. Ф. Керенскому. Но одновременно Некрасов был активным участником «заговора Гучкова», входил в его «тройку», планировавшую в конце 1916 г. свержение и арест Императора Николая II.
Очевидно, что захват императорского поезда и отречение Императора Николая II были нужны как Гучкову, так и Керенскому. Определённые разногласия у них могли быть только касательно формы этого отречения. Гучков выступал за внешне «легальные» формы, за «добровольное» отречение, Керенский — за революционные: царь сначала официально задерживался, затем «отрекался», потом официально арестовывался. В конце концов произошло слияние этих двух вариантов. Думается, что это слияние стало возможным в результате достигнутого компромисса между Гучковым и Керенским. В отличие от Н. С. Чхеидзе, А. Ф. Керенский понимал, что революционный арест Императора и простое отречение его от престола будет, по выражению М. В. Родзянко, означать, что царь отрёкся «в пользу никого». А это, в свою очередь, чётко выявляло бы революционную сущность нового режима, которую А. Ф. Керенский до поры до времени хотел скрыть. Нужно было создать впечатление легитимной передачи власти. Но такой передачи, которая привела бы к обезглавливанию монархии и, как следствие этого, к её гибели.
Не вызывает сомнений, что после того, как императорский поезд был направлен в Псков, Керенский и Гучков действовали в отношении Государя в полном согласии.
Уже днём 2 марта о предстоящем отречении Государя говорили открыто. В 15 ч в Екатерининском зале Таврического дворца П. Н. Милюков заявил: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдёт к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей»{942}.
Заметим, Милюков в середине дня 2 марта говорит об отречении как о деле решённом. Государю остаётся только выбрать между добровольным отречением или низложением.
В 17 ч 23 мин 2 марта в разговоре по прямому проводу генерала В. Н. Клембовского с главным начальником Одесского военного округа генералом от инфантерии М. И. Эбеловым Клембовский уверенно заявлял: «Исход один — отречение в пользу Наследника под регентством Великого Князя Михаила Александровича. Его Величество решение ещё не принял, но, повидимому, оно неизбежно»{943}.
Откуда такая уверенность у помощника начальника штаба Ставки?
Как мы помним, генерал Ю. Н. Данилов сообщал в 20 ч 55 мин 2 марта, что «окончательное решение вновь откладывается»{944}.
Но почему, если вопрос об отречении в пользу Цесаревича Алексея был уже решён Императором?
Вполне возможно, что приезд А. И. Гучкова в Псков и возникновение после его приезда третьего манифеста об отречении уже в пользу брата царя, Великого Князя Михаила Александровича, были связаны со сговором А. И. Гучкова и Н. В. Рузского в обход генерала М. В. Алексеева, который, видимо, полагал, что «отречением» в пользу Цесаревича всё закончится. Наштаверх надеялся играть ведущую роль при новом правительстве (отсюда его авторство манифеста). Это ему обещали и организаторы переворота, в частности М. В. Родзянко. По всей вероятности, М. В. Алексеев считал, что его назначение на должность «диктатора» должно произойти в Царском Селе, и назначить его должен был сам отрёкшийся от престола Император Николай II. Генерал С. С. Саввич вспоминал, что для того, чтобы «оформить детали», связанные с манифестом об отречении, Государь должен был быть отправлен в Царское Село и «там всё оформить»{945}.
Предполагалось, что отрёкшийся Император будет отправлен в Царское Село и там объявит о передаче престола сыну. Ещё вечером 2 марта депутат Государственной думы кадет Ю. М. Лебедев говорил в Луге, что Гучков и Шульгин едут в Псков вести переговоры с Государем, и «результатом этих переговоров явится приезд Государя в Царское Село, где будет издан ряд важнейших государственных актов»{946}.
М. В. Алексеев думал, что играет по правилам А. И. Гучкова, юный император Алексей и регентский совет, но он не знал, что сам Гучков уже давно играет по планам Керенского, в которых место Алексееву не было. Н. В. Рузский это понял быстро и сразу же стал «колебаться» вместе с «генеральной линией» петроградских заговорщиков.
«Алексеевский» манифест был отправлен в Петроград через Псков, а ни оттуда, ни из штаба Северного фронта никаких сведений о нём в Ставку не поступало. Более того, стало известно, что никакого объявления о манифесте не будет сделано без дополнительного разрешения генерала Н. В. Рузского. Между тем в Ставку пришло известие, что якобы императорские поезда собираются отправиться в сторону Двинска, откуда они могли двигаться как в Ставку, так и в Царское Село. Что происходит в Пскове, Алексеев не знал. Взволнованный М. В. Алексеев приказал генералу В. Н. Клембовскому немедленно связаться со Псковом, что тот и сделал, послав Ю. Н. Данилову следующую телеграмму: «Наштасеву. Телеграмма об объявлении манифеста не приводится в исполнение в ожидании дальнейших указаний после доклада у главкосева. Очень прошу ориентировать Наштаверха, в каком положении находится вопрос. Из вашего штаба сообщили, что литерные поезда стоят в Пскове и нет никаких распоряжений относительно их отправления. Между тем получены известия, что начальник эксплуатационного отдела северо-западной дороги инженер Гавалов отдал распоряжение по линии об отправлении поездов к Двинску. Прошу сообщить, что известно. Клембовский»{947}.
Вскоре поступила телеграмма от инженера Гавалова с разъяснениями: «Сведения (об отправлении императорских поездов в Двинск. — П. М.) были на основании наряда, имеющегося на Императорский поезд, который был дан до известия о выезде Гучкова. Теперь наряд отменён или отложен. По окончании разговора с Гучковым вопрос разрешится окончательно»{948}.
При этом следует отметить, что вообще предстоящее подписание мало заботило генералов Ставки. Они говорят о нём как о деле решённом. Их больше заботило, например, назначение на должность командующего Петроградским военным округом генерала Л. Г. Корнилова. На вопрос генерала Д. Н. Дубенского, заданный 2 марта одному приехавшему из Петрограда полковнику, «что же говорят о Государе?», последовал ответ: «Да о Государе ничего не говорят…»{949}.
Как бы там ни было, воспоминания свиты, генералов Рузского, Данилова, Саввича — свидетельствуют, что манифест об отречении Императора Николая II от престола был написал и Государь его согласился подписать. Возникает вопрос: зачем же тогда Гучков и Шульгин ехали в Псков?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.