4.6. Период восстановления

4.6. Период восстановления

Нашествие обладавших новым орудием завоевателей означало демографическую катастрофу. Разрушения были огромны; большинство городов обратилось в развалины, исчезли многие ремесла, почти сто лет на северо-востоке Руси не строили каменных зданий.[897] Было уничтожено примерно три четверти замков, крепостей, волостных центров; на Юге обезлюдели целые земли, Киевская, Переяславская, Черниговская; некоторые области оставались пустынными не одну сотню лет.[898] Даже леса не всегда были надежной защитой от завоевателей, монголы охотились за укрывавшимися в лесной глухомани; многие из беглецов погибали от голода, зимних морозов, эпидемий. «Кровь отцов и братьев наших, будто вода в изобилии насытила землю… – писал епископ Серапион. – Множество братий и чад наших в плен увели, многие города опустели, поля наши сорной травой поросли…».[899] «Села от того нечестивого батыева пленениа запустели и нане лесом заросша», – свидетельствует «Житие Михаила Черниговского».[900] «От многих лет запустения великим лесом поросша и многим зверем обиталище бывша курская земля», – говорит «Повесть о граде Курске».[901]

Славянские земледельцы, освоившие в предыдущие столетия обширные пространства лесостепей, вновь, как во времена прошлых нашествий, оказались отброшенными в северные леса. Однако и в лесной полосе население резко уменьшилось. Земли, расчищенные от лесов трудом многих поколений, снова зарастали кустарником; немногие уцелевшие сельчане вернулись к подсеке и к перелогу, к системам земледелия, господствовавшим во времена Рюрика.

С наступлением «великой тишины» при хане Узбеке начался период восстановления экономики. Москва первой установила хорошие отношения с татарами, и московское княжество не подвергалось набегам с конца XIII века – поэтому именно на московские земли устремился поток переселенцев, уходивших из разоренных областей, в особенности, с опустошенного Юга.[902] Во время нашествия число известных археологам сельских поселений уменьшилось втрое, со 129 до 43. Восстановление происходило поначалу медленно, археологам известно лишь 20 поселений, возникших во второй половине XIII века; в отличие от прежних больших сел это были маленькие деревни, прятавшиеся в глубине лесов. В XIV веке ситуация резко изменилась – было основано 185 новых поселений, и их общее число увеличилось в четыре раза (!), оно намного превысило количество поселений, существовавших до нашествия.[903] В отличие от XIII века среди новых поселений были села, не уступавшие по размерам селениям домонгольских времен; в районе Углича большие слободы тянулись вдоль берега Волги на 9 – 10 километров.[904] Специалисты отмечают, что причиной этих впечатляющих перемен явился «колоссальный приток людских ресурсов» из других областей; этот приток был вызван «надеждой на личное благополучие и безопасность», гарантированные политикой московских князей.[905]

Частью процесса восстановления являлся так называемый процесс «монастырской колонизации». Как известно, монголы освобождали монастыри от дани, и пользуясь этим, братья-монахи основывали новые монастыри и привлекали на свои земли крестьян. В XIV столетии эта колонизация приобрела масштабный характер: было основано более 200 монастырей, больше, чем за всю предыдущую историю.[906] В 1337 году был основан знаменитый Троицкий монастырь; в конце столетия здесь проживало 700 монахов – столько же, сколько жителей было в Ростове, столице соседнего княжества. Рядом с монастырями создавались большие слободы, а дальше на окрестной территории располагались многочисленные деревни. Работы историков дают впечатляющее описание процесса монастырской колонизации, результатом которого было рождение «святой Руси» – страны церквей и монастырей. Иностранцы, посещавшие Россию в XVI веке, удивлялись огромному количеству храмов и монастырских обителей; в те времена церкви принадлежала примерно третья часть всех земельных владений.[907]

В начале XIV века на Руси преобладали «особножительские» монастыри. В таких обителях каждый монах вел «особную» жизнь, держал деньги и личное имущество в своей келье, питался от своего достатка. Это противоречило христовым заповедям, ведь в первые времена христианства монахи не имели нечего своего и жили общинами, которые по-гречески назывались «киновий», а по-латыни – «коммуна». В середине XIV века константинопольский патриарх Филофей направил известному своим подвижничеством старцу Сергию Радонежскому послание, в котором просил его восстановить на Руси монашеский «киновий». Сергию удалось обратить монахов на путь истинный, и с этих пор большинство монастырей в Северо-Восточной Руси стали общинами-коммунами.[908]

Поселения, освобожденные от налогов, назывались «свободами», «слободами» или «слободками». Крестьяне по большей части селились не рядом с монастырем, а поодаль, производили заимки, вырубали лес и «драли» целину сохами – поэтому крестьянские заимки назывались «деревнями».[909] На Руси того времени преобладали маленькие однодворные деревни, после смерти основателя деревни сыновья становились ее совладельцами и долгое время продолжали вести единое хозяйство.[910] Это единое деревенское хозяйство, большая семья, и было принято писцами за единицу налогового обложения, «соху».[911] После монгольского нашествия Русь опустела, поля заросли лесами, и крестьянам приходилось начинать все сначала – в те времена преобладала подсечная система земледелия. Урожай на подсеке обычно составлял сам-10 – 12 – втрое выше, чем на пашне (но бывало и сам-30). Земли было много, кормов для скота – достаточно; обычное хозяйство имело две – три лошади, две – три коровы, несколько овец.[912] Время колонизации всегда было временем, благоприятным для крестьянина: рабочая сила ценилась дорого, землевладельцы переманивали крестьян, предлагая им большие льготы. Во времена Киевской Руси постоянные междоусобицы были главным бедствием, от которого страдали сельские жители – вторгшиеся из соседнего княжества дружины охотились за «полоном»; пленников массами обращали в рабов. Теперь, после установления «великой тишины», сельское население могло жить спокойно, не опасаясь за свою жизнь. Рабов становится меньше, и в частности, монастыри уже не использовали рабский труд.[913] Свободные поселяне пользовались определенными правами, их уже не называли «смердами», как в прежние времена, – теперь они были «христиане», «крестьяне». Крестьяне свободно распоряжались своей землей, передавали ее по наследству, но продажа земли вотчинникам дозволялась лишь с особого разрешения князя и общины. В волости существовало свое общинное самоуправление; крестьянская сходка выбирала старосту, «сотского», «десятских», распределяла налоги и решала главные вопросы крестьянской жизни. По решению «всех христиан», староста мог сдать общинную землю в аренду, причем арендную плату он клал «всей братии на столец». Представители крестьянской общины, «волостные мужи» и «люди добрые», участвовали в суде вместе с княжеским волостелем.[914] Сохранились известия о традиционных крестьянских пирах, «братчинах», на которые собиралась едва ли не вся волость; на этих пирах мирили поссорившихся и разрешали тяжбы; по свидетельству Псковской Судной грамоты «братчина судит как судьи».[915] Изобилие земли и зерна, низкие налоги, мир и покой, общинное самоуправление, пиры-«братчины» – такова была жизнь крестьян в XIV веке. Может быть, это было лучшее для крестьян время за всю историю России – «золотой век» русского крестьянства. От этого времени не сохранилось известий о крестьянских выступлениях или о борьбе за землю.[916] Свидетельством крестьянского благополучия являются сравнительно редкие упоминания голодных лет: за полвека с 1310 по 1360 год лишь один раз (в 1332 году) упоминается сильная дороговизна.[917] Для сравнения можно отметить, что в 1210–1230 годах девять из двадцати лет были годами голода.[918]

Источники не сохранили данных, которые бы позволили количественно описать уровень потребления крестьян в XIV веке. Ближайшие по времени массовые данные относятся к Новгородской земле конца XV века; они позволяют с некоторой долей вероятности представить, как могли жить крестьяне в условиях изобилия свободных земель. По расчетам А. В. Шапиро, в Водской пятине чистый сбор зерна на хозяйство составлял 171 пуд. При средней численности двора в 6 душ на душу приходилось 28,5 пудов зерна, в то время как для пропитания считается достаточным 15 пудов. Кроме того, имелся доход от животноводства, технических культур, леса, оцениваемый (в пересчете на рожь) в 42,7 пуда, то есть примерно в 7 пудов зерна на душу.[919]

Правда, нужно учесть, что крестьяне (за исключением живших в слободах) платили дань. Поначалу дань называли десятиной, и, возможно, она составляла десятую часть доходов. Однако в дальнейшем дань превратилась в фиксированный налог с «сохи»; в конце XIII века «соха» – это был большой двор, в который входили «два мужа работника» и две – три лошади. Позже, во времена Ивана III, на новгородчине «соха» составляла три «обжи» по одному работнику с лошадью, то есть три малых однолошадных двора. А. В. Шапиро полагает, что в XIV–XV веках одновременно с переходом от подсеки к трехполью происходил распад больших семей – и действительно, подавляющее большинство хозяйств на Новгородчине к концу XV столетия были малыми и однолошадными.[920] Подобный процесс происходил ранее в Киевской Руси, но катастрофа XIII столетия вернула Русь к подсеке и большим семьям – теперь все началось с начала.

Таким образом, можно считать, что «соха» состояла из трех дворов, подобным дворам Водской пятины (где средний двор был равен «обже»). Общий доход с «сохи» в этой пятине составлял 641 пуд или 85 коробей зерна. Какую часть дохода отнимала дань? У В. Н. Татищева сохранилось известие о том, что в 1275 году дань собирали по полугривне серебра с «сохи»;[921] в 1384 году брали полрубля с деревни; в 1408 году – полтину с «сохи».[922] По заключению историков, рубль и гривна, «соха» и деревня – это одно и тоже,[923] таким образом, до середины XV века размер дани оставался постоянным и составлял полтину с «сохи». Рубль в XIII–XIV веках равнялся 196 г серебра,[924] полтина – 98 г, если считать в сохе три двора, то на двор придется 33 г серебра или 9 саманидских дирхемов. Если вспомнить, что в киевские времена со двора брали один, максимум два дирхема, то разница покажется огромной. Правда, как отмечалось ранее, в Византии и в Египте обложение составляло 24–26 дирхемов, то есть было много выше монгольской дани. Низкое обложение в киевские времена объяснялось тем, что князья не имели бюрократического аппарата и не могли наладить проведение переписей и строгий сбор налогов. Низкие налоги обусловливали финансовую и военную слабость русских княжеств; они порождали ситуацию, когда военная элита была вынуждена развязывать междоусобные войны и жить грабежом собственной страны. Теперь, с приходом баскаков и даньщиков, появился бюрократический аппарат и появились настоящие налоги – это означало, что появилось сильное государство (правда, это была не Русь, а Золотая Орда).

При всем том, что налоги резко возросли, необходимо учитывать, что их тяжесть зависит от уровня цен. Затруднение состоит в том, что цены на хлеб для XIV века неизвестны. Имеются лишь данные о том, в Пскове в 1409 году (когда хлеб был дешев) на полтину можно было купить 6 зобниц, то есть 8 коробей ржи. В 1425 году на полтину можно было купить 5 зобниц, в 1426 году – 8 зобниц.[925] Далее цены падают, что объясняется (как мы увидим ниже) демографической катастрофой, произошедшей в этот период, и использовать эти цены для характеристики положения в конце XIV – начале XV века (как делают некоторые авторы[926]) нельзя. Поэтому наиболее представительной в данном случае является самая ранняя цена – цена 1409 года, при которой размер дани с сохи был эквивалентен 8 коробьям ржи.

Общий доход «сохи» равнялся примерно 85 коробьям. Таким образом, в натуральном исчислении дань составляла 8?85 – порядка десятой части крестьянского дохода, это соответствует ее другому названию «десятина». Получается, что дань действительно была «десятиной».[927]

А Кузьмин,[928] оценивая тяжесть дани, отмечает, что в 1420-х годах в Пскове при сооружении крепостной стены работники получили по 6 рублей за 3,5 года, т е 1,7 рубля в год (более поздние данные по указанным причинам нельзя принимать во внимание) Дань с пешего работника составляла 1?8 рубля,[929] следовательно, в данном случае – 7,4 % «зарплаты» этого «мужа» В этом случае дань также примерно соответствует «десятине»

Конечно, по сравнению с временами Киевской Руси дань была велика, и это объясняет многочисленные сообщения летописи о «дани великой». Однако, как можно судить по материалам конца XV века, обычная дань была в три – четыре раза меньше тех оброков, которые платили новгородские крестьяне, сидевшие в вотчинных или поместных землях.[930] Среди этих крестьян были, в частности, «половники», рента которых, как говорит само название, составляла половину урожая. И конечно, повинности крестьян XIV века были несопоставимы с барщиной XIX века, когда крепостные работали на помещика до пяти дней в неделю.

Приведенные здесь оценки уровня душевых сборов и налогов являются весьма приблизительными, но сам по себе порядок величин говорит о том, что в условиях изобилия свободных земель и относительно низких налогов крестьяне не испытывали недостатка в хлебе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.