Глава 17 Сталин и мировая революция

Глава 17

Сталин и мировая революция

Мировая революция… Адская идея, которая «перепилила» Россию пополам. Русский народ легко увлечь: напомните ему о «золотом веке» человечества, о молочных реках с кисельными берегами, которые потекут, если только немного перестроить человеческое общество. Мы романтики, мы наследники лучших сказок человечества, и нам ли не верить в возможность воссоздания рая на земле? Тем более что если нашему мужику сказать, что задача невыполнима, то он обязательно примется за нее. Американец благоразумно отойдет в сторону, немец вовремя скумекает и остановится, китаец выберет промежуточный вариант, но русский вгрызется в нее со всей силой и не успокоится, пока не решит ее и не убедится лично, что его надули. Вот так: мы простодушны и доверчивы, но идеалы не продаем и не предаем. И коней на переправе не меняем.

Равенство — так для всех людей на земле, иначе и не стоило бы ввязываться в революцию. Эта мысль жила и будораживала умы русских людей, воспринявших идеалы революции. Так устроено наше сознание, идея мировой революции сродни нам. Другое дело, что понять ее гибельность для России и для русского народа было не просто. Только пройдя все катаклизмы XX века, русские могут вполне осознать это.

Мировая революция гарантировала ее вождям власть над миром, но власть эта от Дьявола. Вспомним третье искушение Дьявола, отвергнутое Христом: «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Матфей 4: 8—10). Все тираны и правители, стремящиеся к мировому господству и переделу зон влияния, попадают, образно говоря, в лапы Дьявола.

Мировая революция — искушение, дьявольское наваждение, которое исковеркало жизнь не одного поколения наших соотечественников. Прозрение наступало медленно, и борьба с этим революционным бесовством по существу была главным содержанием внутрипартийной борьбы. Идеологом мировой революции был Троцкий, а после его отъезда из страны — ближайшие последователи. По другую сторону партийных баррикад находилась команда Сталина, ратовавшая за построение социализма в отдельно взятой России. Отношения между двумя этими группировками были чрезвычайно сложными и запутанными. Обе, насколько возможно, апеллировали к трудам Ленина и отстаивали право называться последователями Ильича, «верными ленинцами». Каждая группа старалась также перетянуть на свою сторону руководство Коминтерна, главным образом, за счет кооптирования в него своих сторонников.

Разумеется, эта схема партийных разборок является очень упрощенной, если не сказать примитивной. Были периоды, когда баррикады разбирались и бывшие оппозиционеры становились соратниками. Правда, только на время, как правило, весьма недолгое. Но это было. Бывали и разлады внутри команд, когда «отщепенцы» изгонялись из власти или примерно наказывались и лишь потом возвращались к хозяйскому столу. Бывало и так, что Сталин со своей центристской позицией оказывался как бы между двух огней и вынужден был искусно лавировать. Но в целом двухполюсная схема достаточно хорошо отражает внутрипартийную обстановку, царившую в СССР.

О сути своего видения пути развития СССР Сталин открыто заявил в докладе «К итогам работы XIV конференции РКП (б)», сделанном 9 мая 1925 года. Ключевой насущной целью он признал индустриализацию. Но заодно Иосиф Висарионович постарался сыграть не только на разуме, но и на чувствах наиболее ортодоксальных коммунистов, остававшихся в душе противниками НЭПа. Сталин отважился даже установить, ссылаясь на Ленина и прикрываясь его авторитетом, примерную дату победы пролетарской революции; ее наступления можно было ожидать через 10–20 лет «правильных отношений с крестьянством».

Так Сталин на практике начал осуществлять ту линию поведения, которую определил для себя еще в марте 1922 года в статье «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов». Главное — составить «план организации решающего удара в том направлении, в котором удар скорее всего может дать максимум результатов». Поэтому он и принял индустриализацию как генеральную линию партии и страны. Ну а способ ее осуществления, полагал он, подскажут конкретно-исторические условия. Пока же средства можно получать, опираясь на союз с середняком и вытесняя кулака.

Остановимся хотя бы ненадолго и задумаемся, что же воспрепятствовало претворению в жизнь этой разумной и взвешенной программы? В 1926–1927 гг. группа Сталина успешно переиграла троцкистскую оппозицию. Перемены в хозяйственной жизни страны партия постановила проводить постепенно и в соответственно с заранее продуманным планом. Что же разрушило все эти идиллические проекты? Или, по-другому, по какой причине Сталин санкционировал геноцид русского народа во время коллективизации?

Авантюра «великого перелома»

История коллективизации таит в себе загадку — почему партийный пленум в ноябре 1929 года, нарушая формулировки недавнего съезда (декабрь 1927 года) о сбалансированном развитии сельского хозяйства, одобрил форсированную коллективизацию?

Размышляя о предпосылках погрома крестьянства, наивно полагать, что Сталин не предвидел разрушительных следствий объявленной политики (уже был пример насильственной продразверстки и массовый мор людей в Поволжье). Точно также нелепо связывать «великий перелом» со злой волей восходящего к власти диктатора. Решительность в перемене политики предполагает предельно вескую причину.

Современные исследователи периода коллективизации (историки, писатели, публицисты) сосредотачивают внимание преимущественно на внутриполитических событиях и партийных дискуссиях. Но обратим внимание на то, что сверхжесткая коллективизация была санкционирована на следующий месяц после начала мирового экономического кризиса, отсчитываемого от спекуляций на нью-йоркской бирже в конце 1929 года. Случайно ли совпадение точек временного отсчета двух этих экономических катастроф?

Сопоставим две группы фактов.

1) Во время кризиса страдала экономика аграрного сектора.

В США. Созданное в 1929 году федеральное фермерское управление начало скупку сельскохозяйственных товаров, чтобы не допустить слишком сильного падения цен. К середине 1931 года на правительственных складах скопились огромные запасы. Сосредоточение товаров без надежды на выгодный сбыт оказывало крайне неблагоприятное влияние на рынок. Когда же во второй половине 1931 г. управление прекратило закупки и начало распродажу товаров, это привело к полной дезорганизации сельского рынка.

В 1933 г. Р. Тагвелл (советник президента Рузвельта по проблемам сельского хозяйства) пресек попытки расширения продажи по демпинговым ценам продуктов сельского хозяйства за рубеж, решительно указав, что сбыт продуктов за границей по ценам ниже внутренних подорвет всю внешнюю торговлю и вызовет ответные меры (Н. Н. Яковлев. ФДР — человек и политик. М.: Международные отношения, 1988).

Во Франции. Цены на сельскохозяйственные продукты резко упали (в среднем в два раза), тогда как цены на промышленные изделия снизились гораздо меньше. Производство сельхозпродуктов стало убыточным.

В странах Латинской Америки. Миллионы тонн кофе, зерна, плантационных культур уничтожались.

2) Из СССР было экспортировано хлеба (Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне коллективизации 1927–1932 гг. Под ред. В. П. Данилова и Н. А. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989):

1928–1929 гг. — 99,2 тыс. тонн;

1930 г. — 4,84 млн тонн;

1931 г. — 5,18 млн тонн;

1932 г. — 1,8 млн тонн.

Итак, с одной стороны — страны Европы и Америки отказываются продавать зерно по низким ценам, а с другой — в первый же кризисный год СССР почти в 50 раз увеличивает вывоз зерна.

Традиционно рост нашего экспорта объясняют так: «Для закупки промышленного оборудования была нужна валюта. Одним из основных источников ее служил экспорт хлеба. В условиях мирового экономического кризиса цены на зерно резко упали, что, однако, не привело к пересмотру установки на непосильный для страны индустриальный «скачок» (Документы свидетельствуют…). Подобное толкование советской внешней политики требует важного уточнения — кто же все-таки ответствен за падение цен на зерно: СССР или кризис?

Капиталистический деловой мир вначале довольно спокойно отнесся к неурядицам на нью-йоркской бирже. Президент США Г. Гувер вплоть до декабря 1929 г. полагал, что просто «происходит временный спад, вызванный безрассудными спекуляциями». Только в конце марта 1930 г. будущий президент Ф. Рузвельт признался, что «ситуация в экономике действительно серьезная». В Германии первая чрезвычайная экономическая программа была представлена правительством в июле 1930 г. Сталин, видимо, был более информирован о надвигающемся кризисе и настоял на переменах в экономике уже в ноябре 1929 г.

Политика сплошной коллективизации была принята в самом начале кризиса, когда цены на зерно были еще твердыми. Своим громадным экспортом в 1930–1932 гг. СССР сознательно сбивал цены на мировом рынке. Продажа зерна (и леса) по заниженным ценам вносила хаос в хозяйство капиталистических стран, усугубляя беды их экономики и приближая новые революционные выступления. Это заключение подвергает сомнению некоторые общепринятые представления о целях коллективизации.

Во время кризиса западные промышленники охотнее заключали торговые соглашения с Советским Союзом. В крупных капиталистических странах отрасли машиностроения были монополизированы. Цены на их продукцию упали значительно меньше, нежели на сельскохозяйственные товары. Продавая дешево зерно, наше государство покупало импортное оборудование практически по докризисным высоким ценам, из-за чего торговля для СССР оказывалась убыточной. Страна оплачивала нужды индустриализации слишком дорогой ценой (не забудем миллионы загубленных крестьянских жизней), поэтому никак нельзя согласиться с мнением, что беспощадная коллективизация диктовалась, прежде всего, задачами индустриального развития (тогда придется признать, что правительство осуществляло их самым неразумным путем).

Цель «великого перелома» надежно оберегалась от непосвященных. Но угадывается она вполне зримо. Потрясения мировой экономики оборачивались новым импульсом революционных движений. Идея надвигающихся революций очередной раз пленила умы узкого круга лидеров коммунистического движения.

VI конгресс Коминтерна (июль-август 1928 г.) принял программу построения коммунистического общества во всем мире. Программа выдвигала положение о трех основных типах стран (высокоразвитые, большинство стран Европы, колониальные и зависимые страны Азии, Африки и Латинской Америки) и о соответствующих путях перехода к диктатуре пролетариата в каждом из них. XI пленум Исполкома Коминтерна (март-апрель 1931 г.) сформулировал главную задачу коммунистического движения в разгар кризиса. Она заключалась «в завоевании большинства рабочего класса как необходимого условия победы над буржуазией и подготовки рабочего класса к решающим боям за диктатуру пролетариата». В документах XII пленума Исполкома Коминтерна (август-сентябрь 1932 г.) подчеркивалось, что «непосредственной революционной ситуации в главных капиталистических странах еще не сложилось, но уже обозначился переход к новому туру столкновений между классами и государствами, к новому туру революций и войн (выделено автором. — АЛ .)».

Установка на революции, определявшаяся в Коминтерне советским руководством, выступила в кризисные годы приоритетной: ради новых «революций и войн» и затевался «великий перелом». Выработка тактики грабежа крестьян под лозунгами о коллективизации и раскулачивании становилась задачей прикладной — насущной (и потому политически оправданной), но все-таки не главной. «Всеобщая мобилизация» крестьянского зерна и его продажа по заниженным ценам рассматривалась как способ подготавливания революционной ситуации. Цена перелома оказывалась настолько высока, что перед компартиями ставились заведомо завышенные цели, в высокоразвитых странах от них требовали ориентироваться на непосредственное установление диктатуры пролетариата без прохождения промежуточных этапов. Для коммунистов Германии это, в частности, исключило возможность союза с социал-демократами и совместного противодействия фашизму.

Выступая на апрельском пленуме 1929 г., Н. И. Бухарин заявил о совпадении важнейших позиций внутриполитического курса, осуществляемого сталинским большинством, начиная с 1928 г., со многими положениями троцкистской оппозиции. К 1929 г. на руководящие должности были возвращены видные троцкисты. Осудив троцкизм в 1926–1927 гг., партия по существу обратилась к основным его идеям в 1928–1932 гг. Политическая переориентация большинства ЦК (непонятная с точки зрения недавних внутрипартийной и коминтерновской дискуссий по поводу троцкизма) объясняется возрождением концепции мирового «революционного пожара». Победа западноевропейской революции связывалась с активной дестабилизирующей ролью СССР на мировом рынке, максимально возможным вывозом зерна, а следовательно, с насаждением левацких методов управления сельским хозяйством. Планы руководства партии естественно сопряглись с программой оппозиции, что и обусловило воссоединение непримиримых, казалось бы, противников. Точками сопряжения служило не только ненавистное отношение к крестьянству, но и желание подтолкнуть социалистические революции, пусть даже с помощью новых войн.

Для осуществления внутри- и внешнеполитических авантюр в 1929–1932 гг. были выбраны апробированные методы первых лет Советской власти. Сталинское правительство попыталось скопировать советскую внешнюю политику во время капиталистического кризиса 1920–1921 гг. В этот период по указанию правительства «Внешторг» распорядился о вывозе за границу русского зерна в количестве до 500 млн пудов, или 8,2 млн тонн (Шипунов Ф. Великая замятия. Наш современник, 1989, № 12). Продано оно было, надо полагать, по заниженным ценам, так что в результате нарушилась сложившаяся система цен в межгосударственной торговле. Вместо подготовки нового похода стран Антанты европейские правительства вступили в переговоры с Россией (Генуэзская конференция — апрель 1922 г.), дипломатической победой стал Рапалльский договор между РСФСР и Германией. Параллель с политикой времени коллективизации станет очевидной, если вспомнить о жутком голоде, последовавшем в обоих случаях после вывоза зерна из страны, и установлении дипломатических отношений с США в последний кризисный 1933 год.

Однако между двумя отрезками внешнеполитической истории есть и существенная разница. В 1920 г.

Россия находилась в политической изоляции, изнемогая от гражданских боев и разгула интервентов. Экономически страна истощалась лесной и золотой блокадой. Идея ответить на иностранные вторжения демпингом цен на внешнем рынке дала и долгожданный мир, и политическое признание. Совсем другая ситуация предшествовала сплошной коллективизации. 3 октября 1929 г. был подписан протокол о возобновлении дипломатических отношений между СССР и Англией, а в апреле следующего года — временное торговое соглашение. Кризис 1929–1933 гг. был глубже и разрушительнее предыдущего, установившиеся экономические связи между странами рвались как никогда быстро. Централизованная экономика СССР могла эффективно использовать противоречия капиталистических государств. Восстановленное к 1928 г. сельское хозяйство могло при разумной политике не только привольно питать страну, но и сравнительно безболезненно дать средства на индустриализацию. Реальные действия правительства выглядят, таким образом, преступной авантюрой.

Есть одна хорошо проверенная временем примета: если российского лидера хвалят на Западе, то это верный знак, что ничего хорошего для своих соотечественников он не делает. Так вот, в 1929–1933 гг. необычайно вырос международный авторитет Сталина. Беседу со Сталиным 13 декабря 1931 г. немецкий писатель Эмиль Людвиг начал с вопроса: «… допускаете ли Вы параллель между собой и Петром Великим? Считаете ли Вы себя продолжателем дела Петра Великого?» Писатель как бы подсказывал Сталину, с кого ему следует брать пример. Но в это время Сталина справедливее было бы сравнивать с библейским Иосифом, предсказавшим 7 нэповских лет изобилия и 7 последующих годов голода, в течение которых он дочиста обобрал коренной народ.

Будущие историки в деталях разберут закулисные игры банкиров и политиков, парализовавшие мировую экономику, и роль России в них. Но некоторые очевидные положения, открывающиеся при беспристрастном вдумчивом анализе, можно сформулировать уже сейчас. В конце 1929 года Сталин узнал о заговоре ряда международных финансовых воротил с целью отстранения от власти президента Гувера и установления контроля над ведущими американскими банками и страной в целом. Для осуществления этой цели ими был разработан подробный план дестабилизации экономической обстановки в мире за счет спекуляций на нью-йоркской бирже. К Сталину эта информация поступила скорей всего от сторонников Троцкого, который имел обширные связи с крупнейшими банкирами и мог быть в курсе готовящейся акции. Сталин, убедившись в правдивости сообщенных ему сведений, решил воспользоваться ситуацией, инициировав на волне финансового кризиса одну или даже несколько социалистических революций. В целом расчет был вроде бы верный. Сталин, с одной стороны, провоцировал восстание масс, а с другой — надеялся, что во время кризиса упадут цены на продукцию машиностроения и задача индустриализации будет в значительной степени облегчена. Но никаких революций не случилось, и в довершение этого не оправдался расчет на снижение цен на промышленное оборудование и тракторы. В итоге Сталин попал в капкан, расставленный им самим. Он и топил американскую экономику, и одновременно же выручал ее. А расплачивались за все это головотяпство советские люди.

Крупные монополисты восхищенно (!) отзывались о Советском государстве. «Непризнанная политически Россия пришла на помощь американской экономике, находящейся в кризисе», — писал 15 февраля 1930 г. журнал «Бизнес Уик». Только в 1931 г. американские фирмы продали Советскому Союзу около 40 % всего промышленного оборудования, предназначенного на экспорт; на долю СССР пришлось 77,3 % всего экспорта американских тракторов и 57,3 % всех металлообрабатывающих станков, проданных фирмами Соединенных Штатов зарубежным покупателям (Жуков ЮЛ. Дорога длиною в семьдесят лет. М.: Политиздат, 1988). В следующем, 1932 г. американские поставки еще более увеличились и были максимальными за все 30-е годы (Яковлев Н. Н. Указ. соч.).

Завязывая отношения с американскими промышленниками, советская сторона приобретала влиятельных (правда, временных) союзников. Условия торговли с СССР были настолько выгодны для американских корпораций, что руководители «Дженерал моторе», «Дюпон де Немур», «Стандарт Ойл Компани», «Генри Форд» и других монополий боролись за политическое признание СССР (Яковлев Н. Н. Указ. соч.). Советское руководство, в свою очередь (с огромным ущербом для страны), подыгрывало интересам промышленных корпораций: первые торговые соглашения были заключены уже в начале кризиса, так что цены на продукцию корпораций не успели упасть; да и нужны ли были крестьянам ВСЕ 77,3 % экспорта американских тракторов?

Вольно или невольно (это отдельная тема) правительство Сталина в 1929–1933 годы осуществляло перекачку богатств страны Крестьянин в карманы американских банкиров. Решившись спонтанно поддержать курс на мировую революцию, Сталин совершил роковую ошибку. Благо он прекрасно понял это…

Внутренняя логика репрессий

Репрессии второй половины тридцатых годов на первый взгляд не имеют никакой логической подоплеки. Все вроде бы в коммунистическом терроре находит объяснение: и месть дворянам, и расстрелы офицеров, священников, истребление казаков и жертвоприношение крестьян (непролетариев!). Но за что пустили в расход верных ленинцев, героев революционного лихолетья?

Обычно внимание исследователей сосредотачивается на конкретных эпизодах борьбы за власть, заговоре оппозиции, сведении личных счетов и т. д. Исключением на этом фоне является книга доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории Российской академии наук Ю. Н. Жукова «Иной Сталин». Оставаясь на строго документальной почве, автор доказывает, что начиная с 1934 года Сталин последовательно старался удалить от власти слой партократии, который продолжал жить иллюзиями мировой революции, и дилетантов, не способных к управлению народным хозяйством. Неудачная попытка активизировать революционные процессы в капиталистическом обществе вполне отрезвила его, и теперь он мечтал вернуть страну к спокойной жизни и проводить внешнюю и внутреннюю политику, сообразуясь лишь с национальными интересами России. В 1934–1937 г. Сталин выступил как прорусский правитель! И не случайно, что среди арестованных в эти годы огромную долю составили организаторы массовых репрессий и «красного террора».

Провозглашая на XVII съезде ВКП(б) первоочередными вопросы национальной безопасности, Сталин сильно рисковал. Фактически своей позицией он подтверждал обвинения Троцкого и компании в перерождении и бесспорном оппортунизме. Говоря о росте фашизма и о его победе в Германии, Сталин многозначительно заметил: «Господствующие классы капиталистических стран старательно уничтожают или сводят на нет последние остатки парламентаризма и буржуазной демократии, которые могут быть использованы рабочим классом в его борьбе против угнетателей». Какой стремительный разворот, почти что на 180 градусов! От революций и войн к парламентским методам борьбы, декларация той самой позиции, которая до того клеймилась как трусливая и реформистская. Наверняка и в руководстве, и среди простых членов партии нашлось немало тех, кто был не согласен с этими переменами.

В феврале 1934 года в Австрии объединенные силы социал-демократии и коммунистов подняли восстание. На улицах Линца, Вены, Брука и Граца были возведены баррикады, но силы восставших оказались слабыми, и после четырехдневных боев они были разбиты. Около одиннадцати тысяч повстанцев было арестовано, а некоторые руководители боевых дружин казнены. Кремль никакой поддержки восставшим не оказывал и с точки зрения австрийских коммунистов выглядел предателем.

В октябре того же года в северо-западной испанской провинции, Астурии, представители социалистов, коммунистов и анархо-синдикалистов подняли антиправительственный мятеж. За короткое время они сумели собрать пятидесятитысячную армию, состоявшую в основном из шахтеров, и в течение двух недель противостояли хорошо вооруженным проправительственным батальонам. Но вынуждены были капитулировать. И в этом случае реакция Москвы оказалась подчеркнуто отстраненной, как и на события в Австрии. Ни денежных средств, ни оружия, ни профессиональных революционеров в Испанию не отправили. Вместо всего этого давалась лишь обширная газетная информация с непременной ссылкой на зарубежные телеграфные агентства.

Мы уже не говорим о том, что 18 октября под несомненным давлением СССР самоликвидировалась Китайская советская республика, второй реальный очаг мировой революции. Ведя борьбу с армиями национального правительства Чан Кайши, она фактически способствовала расширению зоны агрессии Японии и ее закреплению в Маньчжурии.

В то же самое время был обнародован новый курс Коминтерна, решительно порывавшего со своей одиозной ролью «экспортера революций». Сначала парижская «Юманите», а затем и московская «Правда» опубликовали обращение его Исполнительного Комитета «К Социалистическому Интернационалу. К рабочим и работницам всех стран» с предложением совместных выступлений в поддержку борющегося испанского пролетариата и против поддержки нынешнего испанского руководства правительствами других капиталистических стран. Это была уже совершенно иная, нежели проводившаяся пятнадцать лет подряд, стратегия.

Не менее резким был и поворот СССР во внутренней политике. Он произошел в короткий отрезок времени, последовавший за убийством Кирова и разделивший заявление НКВД от 23 декабря 1934 года: «Следствие установило отсутствие достаточных данных для предания суду Зиновьева и Каменева» — и сообщение прокураторы СССР от 16 января 1935 года, в котором говорилось о найденных якобы доказательствах причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова. Оба обвиняемых не имели к убийству никакого отношения, но Сталину необходимо было заставить членов ЦК принять новый курс. «Именно в эти двадцать три дня, разделившие два противоречивших друг другу сообщения, — пишет Ю. Н. Жуков, — и произошло то, о чем никто из самых прозорливых противников Сталина не мог даже помыслить. Предельно четко обозначилась смена уже не только внешнеполитического, но и внутриполитического курса. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо предвзятой, личностной, заведомо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение приоритетной защиту национальных интересов СССР и требование закрепить все это в конституции страны».

На тот момент Зиновьев и Каменев олицетворяли идеологов мировой революции. Их удаление с политической сцены обозначало новый, созидательный этап коммунистического строительства. Партия порывала с прежними принципами воинствующей левизны в политике и в искусстве. Были распущены подчеркнуто революционные пролетарские (то есть основанные на классовых оценках) объединения писателей, художников, архитекторов и композиторов — таких, как одиозные Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), Ассоциация художников революционной России (АХРР), Всесоюзное объединение пролетарских архитекторов (ВОПРА), Российская ассоциация пролетарских музыкантов.

Но самым впечатляющим нововведением Сталина должна была стать новая избирательная система. В беседе с американским журналистом Роем Уилсоном Говардом, состоявшейся 1 марта 1936 года, Сталин сказал: «По новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными… Избирательные списки на выборах будет выставлять не только Коммунистическая партия, но и всевозможные общественные беспартийные организации. А таких у нас сотни: всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти. Наша новая конституция будет, по-моему, самой демократической конституцией из всех существующих в мире». Однако сталинский оптимизм не нашел поддержки в партийных кругах. Ни пропагандистских материалов по затронутым в интервью вопросам, ни откликов, как обычно бывало во всех подобных случаях, так и не последовало ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Их подменили ничего не значащими подборками под рубрикой «Мировая печать о беседе тов. Сталина», в которых рассматривались исключительно внешнеполитические аспекты интервью. «Правда» откликнулась всего один раз, 10 марта, да и то лишь передовицей. Все это означало, что не только широкое руководство, но и, по меньшей мере, часть аппарата ЦК не приняли сталинской новации, не захотели хотя бы чисто формально одобрить слишком опасную для многих альтернативность при выборах, которая напрямую угрожала положению и реальной власти первых секретарей — ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов. В партии, таким образом, возникла, по выражению Ю. Н. Жукова, «латентная, ничем внешне не проявляемая оппозиция».

Как бороться с ней, Сталин уже знал. Тем более что в циркуляре заместителя наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьева от 9 февраля говорилось об активизации деятельности троцкистских и зиновьевских групп с целью создания «единой контрреволюционной партии и единого организационного центра власти в СССР». И первый удар пришелся по троцкистам. Ссыльные троцкисты теперь, с одобрения генерального прокурора Вышинского, высылались в отдаленные лагеря, а уличенные в «причастности к террору» расстреливались.

Далее Сталин сделал небольшую паузу. Он давал время противникам нововведений одуматься и переменить мнение. Но широкое руководство проявляло демонстративное равнодушие к новой конституции. 13 июня 1936 года все газеты опубликовали проект нового Основного закона, а 14 июня ввели рубрику «Всенародное обсуждение проекта Конституции СССР», под которой стали помещать отклики граждан — рабочих, крестьян, инженеров, врачей, учителей, красноармейцев, командиров Красной Армии, кого угодно, только не членов широкого руководства партии. Исключением стали статьи в «Правде» лишь двух первых секретарей крайкомов: Закавказского — Л. П. Берии и Сталинградского — И. М. Варейкиса. Причем первая из них, случайно или сознательно, содержала довольно примечательную фразу, раскрывавшую затаенные опасения узкого руководства: «Нет сомнения, что попытки использовать новую конституцию в своих контрреволюционных целях будут делать и все заядлые враги советской власти, в первую очередь из числа разгромленных групп троцкистов-зиновьевцев».

Кроме Берии и Варейкиса, из видных партийных и государственных деятелей страны откликнулись лишь те, кто входил в состав Конституционной комиссии: В. М. Молотов, М. И. Калинин, Н. В. Крыленко, А. Я. Вышинский, А. И. Стецкий и К. Б. Радек. Члены широкого руководства под разными предлогами подчеркнуто уклонились от обсуждения проекта Конституции. Они не желали объяснять причину, побудившую их занять именно такую позицию, однако она была понятна очень многим, и не только сталинской группе. Писатель М. М. Пришвин, давно отошедший от политики (до революции он примыкал к эсерам), 22 июня 1936 года записал в своем дневнике: «Спрашиваю себя, кто же этот мой враг, лишающий меня возможности быть хоть на короткое время совсем безмятежным? И я отвечаю себе: мой враг — бюрократия, и в новой конституции я почерпну себе здоровье, силу, отвагу вместе с народом выйти на борьбу с этим самым страшным врагом всяческого творчества».

Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, все члены ЦК дружно на всех форумах проголосовали за проект, но с другой — никто из них не выступил открыто в его поддержку. Это уже напоминало откровенный саботаж, и группа Сталина, как и в начале 1935 года, решила нанести упреждающий удар. Во второй половине июня Ягода и Вышинский составили список наиболее опасных, по их мнению, троцкистов, которым можно было бы предъявить обвинение в террористической деятельности. Он включал 82 фамилии. Не ограничившись этим, они поставили вопрос о необходимости повторного процесса по делу Зиновьева и Каменева. Поскольку наступление на оппозиционеров следовало провести широкомасштабно и максимально быстро, то сторонников Троцкого и Зиновьева объединили в единую организацию — «объединенный троцкистско-зиновьевский центр», и главными обвиняемыми сделали тех, кто уже находился в заключении, отбывая срок полученного год назад наказания. Маховик репрессий в высшем политическом руководстве с этого момента остановить уже было невозможно. И он раскручивался тем быстрее, чем больше лиц всплывало в числе подозреваемых.

Надо ответить лишь еще на один вопрос: почему в качестве первого удара узкое руководство выбрало левых, а не партократию? Ю. Н. Жуков отвечает так: «Из-за твердости в убеждениях, бескомпромиссности первых. Из-за того, что при проведении политических реформ договориться с ними, достигнуть какого-либо обоюдо-приемлемого компромисса было просто невозможно. С партократией, как и вообще с бюрократией в целом, найти общий язык было несравненно проще, даже легко — из-за органически присущего ей конформизма, готовности принять какую угодно политическую доктрину, конституцию, даже иной социально-экономический строй, но при одном непременном условии: ее властное и материальное положение не должно быть ущемлено. Поэтому-то она и могла, несмотря на уже оказываемое сопротивление, принять в конечном итоге, пусть в предельно ограниченном, куцем виде, политические реформы группы Сталина». Это правильное, но поверхностное объяснение.

Если сопротивление партократии объяснялось в значительной степени обычными человеческими слабостями дорвавшихся до «кормушки» чиновников и представляло стихийный и не оформленный никакими внутренними договоренностями протест, то левые имели внутри себя организационные структуры и выступали «единым фронтом». Не секрет, что среди троцкистов были масоны, и получаемые ими инструкции из «центра» (от того же Троцкого или кого-либо из его эмиссаров) тайно координировали действия оппозиции. Суровая правда знаменитых московских процессов состоит в том, что в их ходе была без лишнего шума ликвидирована масонская ветвь партии. Сталин и его ближайшее окружение не афишировали этой особенной статьи партийных чисток. Но высшим иерархам масонского ордена прозрачно намекнули, что их русские тайны могут и выплыть наружу. Намек, в частности, был сделан на процессе «антисоветского троцкистского центра», где допрашивался подсудимый Арнольд, он же Васильев, он же Ефимов, он же Раск, он же Кюльпенен.

Вот характерный отрывок протокола:

«Арнольд. С 1920 по 1923 г. я (родившийся и выросший в России. — А. А.) пробыл в американской армии. Дальше я поехал в Лос-Анджелес, в Калифорнию. Потом познакомился там с русскими товарищами, которые состояли в обществе технической помощи Советской России, в котором я принял участие, и решил поехать в Россию.

Вышинский. Решили, значит, тоже оказывать техническую помощь Советской России?

— Да.

— Как же вы ее оказывали?

— Я приехал в Кемерово.

— А вы не были членом масонской ложи?

— Был.

— Как вы попали в масонскую ложу?

— А это было в Америке, я подал заявление и поступил в масонскую ложу.

— Почему в масонскую, а не в какую-нибудь другую?

— Пробивался в высшие слои общества. (Общий смех в зале.)

— Вы попали в общество технической помощи Советской России уже будучи масоном? Не помогла ли вам масонская ложа проникнуть в это общество?

— Нет.

— А когда вы поступили в это общество, вы сказали, что вы масон?

— Нет, я держал это в секрете.

— Вы вступили в ВКП(б), когда прибыли из Америки?

— Я вступил в партию в 1923 году.

— И в это время вы оставались масоном?

— Да, но я никому об этом не говорил…

— В Америке вы были связаны с коммунистической партией?

— Был связан, принимал участие в работе коммунистической партии в 1919 году.

— А в масонской ложе?

— И в масонской ложе одновременно состоял».

Д. Галковский, приведя этот фрагмент допроса, говорит: «Тема эта ни до, ни после в процессах не затрагивалась и звучит как чужеродное вкрапление. Вкрапление явно вставленное специально, как, с одной стороны, глухая угроза масонской Европе, а с другой — намек нацистам на возможное соглашение».

Сталин действовал очень осторожно и не хотел плодить себе врагов на Западе обсуждением заповедной темы. Но вместе с тем он прекрасно помнил, как американские масоны, приведшие к власти Рузвельта, переиграли его во внешнеполитической игре 1929–1933 годов. В тот момент Сталин возвратил во власть многих видных троцкистов и сделал ставку на их международные связи, осуществлявшиеся по масонским каналам. И в итоге сокрушительно проиграл.

В 1935–1937 годах Иосиф Виссарионович «возвращал должки». И следует со всей определенностью сказать, что во всем том, что касалось репрессий внутри партии, была железная логика. Изгонялись и уничтожались те коммунисты, которые не хотели думать и работать в соответствии со сталинской программой построения социализма в СССР, предусматривающей отказ от экспорта революции в другие страны мира. Уничтожая ленинскую гвардию, «коммунист Сатанаил» выжигал из умов партийцев дьявольскую идею господства над миром. И это было спасением Отечества…

Кого наказывал Воланд?

Действие романа «Мастера и Маргариты» относится к финальной стадии борьбы Сталина со своими политическими противниками.

Перед праздничным балом весеннего полнолуния Воланд и Бегемот разыгрывают шахматную партию. Самое любопытное в ней то, что фигурки на шахматной доске живые. Воланд, играя черными, развивает атаку. Белая «армия» Бегемота в полном смятении, ее положение критическое. Но кот полон оптимизма, подталкивает короля в спину, строит ему рожи и подмигивает. «Белый король наконец догадался, чего от него хотят, вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски. Офицер брошенное королевское одеяние накинул на себя и занял место короля». О чем эта живая миниатюра? О гражданской войне в Испании и приходе к власти генерала Франко. В октябре 1936 года он был объявлен генералиссимусом и главой государства. В апреле 1937 года он возглавил единую фашистскую партию. Сам Булгаков указывает, что трагедия на Патриарших разыгралась «страшным майским вечером». Отсюда заключаем, что действие в романе происходит в мае 1937 года. В связи с этим особый интерес приобретает вопрос относительно прототипов тех булгаковских героев, которых карает Сатана.

Начнем с Берлиоза. Прототип Михаила Александровича вполне узнаваем, и это — Алексей Максимович Горький. Кому, как не первому председателю правления Союза писателей СССР, претендовать на роль председателя МАССОЛИТА? Нам кажется это совершенно очевидным…

Берлиоз уверен, что человек сам управляет своей судьбой, но встречает решительное возражение со стороны Боланда. «И в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе-кхе… саркома легкого… — Тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие. — Да, саркома, — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось!»

Саркома — злокачественная опухоль. Воланд даже изобразил симптом этой болезни, кашлянув пару раз. К чему упоминание этой болезни? Или это тоже шифр? Да, совершенно верно. В качестве доказательства приведем выдержки из заключения к протоколу вскрытия А. М. Горького:

«Смерть А. М. Горького последовала в связи с острым воспалительным процессом в нижней доле легкого, повлекшим за собой острое расширение и паралич сердца.

Тяжелому течению и роковому исходу болезни весьма способствовали обширные хронические изменения обоих легких…

Эти хронические изменения легких, плевр и грудной клетки создавали сами по себе еще до заболевания воспалением легких большие затруднения дыхательному акту, ставшими особенно тяжелыми и труднопереносимыми в условиях острой инфекции».

Какие еще нужны доказательства? Мы говорим Берлиоз, подразумеваем — Горький. Вот и «нехорошая квартира» — это пародия на ночлежку в пьесе «На дне». И там и тут в центре действия сатана: у Булгакова — это Воланд, у Горького — Сатин (чуть измененное имя духа зла!).

В одном из лучших своих произведений, книге «Заметки из дневника», Горький от лица колдуна рисует мир, состоящий из чертей, как из атомов:

«— Да, да, черти — не шутка… Такая же действительность, как люди, тараканы, микробы. Черти бывают разных форм и величин…» И далее описывает бесформенных, как слизняки, лиловых чертей, ответственных за скуку; голландских — маленьких круглых цвета охры — чертей неосмысленного буйства, благодаря которым «человек может сказать губернатору — «дурак!», изнасиловать свою дочь, закурить папиросу в церкви, да-да! Это черти неосмысленного буйства». А есть еще черти колокольного звона, черти лунных ночей, драповые, напоминающие своей формой гвозди с раздвоенным острием — друзья пьяниц, а также «черти клетчатые — хаос разнообразных кривых линий; они судорожно и непрерывно двигаются в воздухе, образуя странные, ими же тотчас разрушаемые узоры, отношения, связи. Они страшно утомляют зрение. Это похоже на зарево. Их назначение — пресекать пути человека, куда бы он ни шел… куда бы он ни шел…»

Не такой ли клетчатый явился Берлиозу в час небывало жаркого заката на Патриарших?.. Напомним эту встречу: «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно и физиономия, прошу заметить, глумливая». Этот «длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним влево и вправо». Все точь-в-точь по Горькому, из-за худобы этот человечек похож на живую кривулину, гуляющую из стороны в сторону.

Теперь о прототипе финансового директора Варьете Римского. Эта фамилия очень подходит Мейерхольду, имевшему римский профиль. Выступление группы велосипедистов перед номером Воланда — пародия на мейерхольдовские театральные опыты, когда на сцену выставлялись вращающиеся барабаны, призванные символизировать динамику развивающегося действия.

Итак, Варьете — это театр Всеволода Мейерхольда. Но Римским-Мейерхольдом командует дуэт Лиходеев — Варенуха. Кто послужил их прототипами?

Степа Лиходеев изображен незаурядным алкашом и бабником. Булгаков сатирически изображает его, причем выбирает не самый выигрышный момент лиходеевского жизнеописания. Это в какой-то степени дезориентирует читателей, Степа кажется им фигурой незначительной, что совершенно неверно. У Степы высокий чиновничий ранг. Такие люди вращаются в высших государственных сферах. Достаточно напомнить, что он один из немногих, кого Воланд удостаивает личной беседы. Нет, тут Булгаков заготовил нам сюрприз, над которым следует поломать голову…

А задумывались ли вы, почему Лиходеев проживает у Булгакова в коммунальной квартире? Директор крупнейшего столичного театра ютится в одной комнатенке с соседями. Так же, как и Берлиоз? С тем ситуация еще смешнее. В руководимом им союзе беллетрист Бескудников, помимо квартиры, имеет дачу в Перелыгине, где живет один в пяти комнатах, а критик Лаврович — один в шести, да еще с обшитой дубом столовой! А у Михаила Александровича — комната с соседями. Так не бывает. Но этот сюрприз мы уже разгадали. Берлиоз — это Горький, а «нехорошая квартира» — пародия на его ночлежку. Дьявол, как ему и положено, обитает «на дне». Но кого же тогда вывел Булгаков в образе Степы?

Не удивляйтесь, но это Генрих Григорьевич Ягода — нарком внутренних дел (1934–1936), в 1936–1937 гг. — нарком связи. Ягода был «своим» в доме Горького. Фамилия Лиходеев, то есть делающий Лихо, приносящий зло, беду, горе, напасть, нужду, — точная характеристика для него. Ягода был известным ловеласом. После ареста, последовавшего 29 марта 1937 года, у Ягоды при обыске нашли большую коллекцию эротической видеопродукции, и в частности 11 порнофильмов и 3904 порнографические открытки.

Варенуха — администратор Варьете, один из замов Степы. Его прототип — Агранов, фамилия составлена на основе тех же согласных с заменой «г» на глухое «х». Он был первым заместителем Ягоды. Агранов — палач Николая Гумилева, любовник Лили Брик, организатор травли Маяковского. Его роль наводчика при даме-вампирше — выстрел в «десятку». Во всяком случае, в истории с Маяковским было именно так.

Прототипом Аркадия Аполлоновича Семплеярова был Авель Софронович Енукидзе, являвшийся в 1922–1935 гг. секретарем Президиума ЦИК и председателем правительственной комиссии по руководству Большим и Художественным театрами, а также членом коллегии Наркомпроса и Государственной комиссии по просвещению, располагавшихся на Чистых прудах. Именно там Булгаков помещает и Акустическую комиссию. Енукидзе был неравнодушен к прекрасному полу, особенно к актрисам подведомственных театров, что и послужило одной из причин его падения в рамках очередной «чистки» в высшем эшелоне власти. 7 июня 1935 года с формулировкой «за политическое и бытовое разложение» пленум ЦК вывел его из своего состава. Енукидзе был арестован 11 февраля 1937 года.

Среди лиц, тесно связанных с Ягодой, был заместитель наркома иностранных дел (1927–1934) Карахан. Бежавший на Запад видный работник ОГПУ Г. Агабеков писал: «Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.