1

1

Пожары были бичом древнего Рима. Не стоило записывать в летописи, что сгорело несколько частных домов, но когда огнем уничтожало целые районы, то упомянуть о таком несчастье летописец считал обязательным. В 213 г. до н. э. дотла выгорело все пространство от Авентина до Капитолия; не осталось ни одного дома на Яремной улице, огибавшей Капитолий; погибло два древних храма, построенных, по преданию, еще Сервием Туллием. Через три года новый пожар вспыхнул в нескольких местах вокруг Форума. На Форуме загорелись мастерские и лавки; сгорел дом, где жили весталки; едва удалось отстоять храм Весты, величайшую святыню города. Огонь перекинулся на соседние дома, поднялся на Капитолий, уничтожил рынок, находившийся между Священной Дорогой и Аргилетом. Пожар 192 г., начавшись с Коровьего рынка, прошел полосой до самого Тибра. В императорское время Рим горел неоднократно, но особенно страшным был пожар 64 г., при котором пострадало больше половины города: уцелело только четыре района, три были сравнены с землей, в остальных семи кое-где стояли полуобгорелые и разрушенные здания. Это обилие пожаров, этот широкий разлив огня объясняются рядом причин: характером строительства и выбором строительных материалов, особенностями планировки Рима и больше всего — бытовыми условиями римской городской жизни.

Дома в несколько этажей были в Риме уже в конце III в. до н. э.; полтораста лет спустя Цицерон говорил, что город поднялся в воздух. Для императорского Рима характерны именно многоэтажные, многоквартирные дома (они называются инсулами). Печей в этих домах не было; римляне знали отопление горячим воздухом, по крайней мере с половины I в. до н. э., но хозяин инсулы устраивал такое отопление самое большее в нескольких комнатах первого этажа, если рассчитывал поселиться здесь сам или имел на примете состоятельного и выгодного съемщика. Жильцы остальных квартир обогревались жаровнями, куда насыпали крупный древесный уголь или клали мелко нарубленные чурки. В Риме бывает холодно и сыро; для обитателей инсул жаровня заменяла и печку, и очаг, на котором готовилась пища. Для освещения служили светильники: глиняные или бронзовые плошки, куда наливали оливкового масла и вставляли один-два, а то и несколько фитилей. Малейшая оплошность: кто-то впопыхах нечаянно толкнул жаровню — на пол вылетала раскаленная головешка; расшалившиеся ребята опрокинули светильник — масло разлилось и вспыхнуло. Кругом дерево: полы, двери, оконные ставни. Перегородки между комнатами часто устраивали из переплетенных между собой веток; Витрувий называл такие стены факелами. Мебель, особенно у людей небогатых, была деревянной. Занимается стол, дверь — огонь ползет дальше, а тушить его нечем. Рим полон плеска, шума и шороха воды; 14 водопроводов щедро снабжают водой несколько сотен бассейнов и фонтанов, но по квартирам воды нет. Чтобы провести воду к себе в дом, требуется специальное разрешение императора; оно дается лично такому-то и по смерти этого человека отбирается. Поэт Марциал умильно выпрашивал у Домициана разрешения провести воду в свой городской дом и свою загородную усадебку. Владелец инсулы, которому разрешено получить воду, может поставить во дворе колонку, откуда жильцы и будут брать для себя воду; может провести ее в свою квартиру в первом этаже, но и только. Остальное население дома обходится без воды. Закон обязывал, правда, квартирантов держать на случай пожара запас воды, но много ли ее натаскаешь на четвертый или пятый этаж, в маленькую, тесную, забитую людьми квартиру, да и чем поможет какой-то десяток ведер среди морем разлившегося пламени. Пищи ему много: дома в Риме стояли тесно, один к другому впритык, часто с общей смежной стеной; улицы были узкими (4–5 м ширины). Авл Геллий (писатель начала II в. н. э.) рассказывает, как мгновенно на его глазах огонь с одной инсулы перекинулся на другие дома — "все вокруг вспыхнуло и слилось в один огромный пожар".

Естественно, что и городские власти, и само население были очень озабочены тем, как организовать борьбу с пожарами. В республиканское время пожарной службой ведали "ночные триумвиры"; «ночными» называли их потому, что особая бдительность требовалась от них именно по ночам. В распоряжении их находилась пожарная команда, составленная из государственных рабов. Была она, по-видимому, не очень многочисленной, потому что богатые люди собирали пожарные дружины из своих рабов и за деньги или даром предоставляли их в распоряжение городских властей. Население бедных кварталов, которому пожары были особенно страшны, принимало, конечно, энергичное участие в тушении огня; очень вероятно, что здесь составлялись добровольческие пожарные общества, между членами которых заранее распределялись обязанности при тушении пожара и которые обязаны были являться на пожар с предметом, заранее указанным: кто прибегал с ведром, кто с лестницей, кто с топором. Строгого порядка и крепкой организации тут не было, да и ночные триумвиры особой ревности к своим обязанностям, видимо, не проявляли. Источники наши сообщают, что их не раз привлекали к ответственности: то они забыли проверить посты пожарников, то пришли со своей командой на пожар тогда, когда потушить его уже не было возможности. Пожарная служба в Риме времен республики была организована плохо, а город между тем все разрастался, непрерывно строился, стягивал к себе все больше и больше людей. Сама жизнь требовала реорганизации пожарного дела. Август и взялся за нее.

В 6 г. н. э. в Риме вспыхнул огромный пожар, охвативший значительную часть города; Август собрал для его тушения большую пожарную дружину, которую думал в скором времени распустить, но "увидав на деле, как полезна и необходима ее работа, отказался от этого намерения". Так возник в Риме внушительный корпус пожарников, составленный из 7000 человек и получивший наименование «бодрствующих» (вигили). Корпус разместили по всему городу с таким расчетом, чтобы каждая тысяча пожарников (когорта) обслуживала два смежных района (Рим был разделен Августом на 14 районов); кроме того, в каждом районе находился еще караульный пост, куда людей назначали поочередно. Название «бодрствующих» дано было не зря: пожарники проводят на ногах всю ночь; с водой, ведрами и топорами ходят их патрули по району и сразу же бросаются туда, где вспыхнул пожар, вызывая на помощь товарищей. И начальнику корпуса, префекту вигилей, спать не положено; вместе со своими пожарниками круглую ночь снует он по городу.

Август набрал первый корпус пожарников из добровольцев-отпущенников, и в дальнейшем, по крайней мере в течение I в. н. э., состав его пополнялся главным образом отпущенниками. Это определило отношение свободного римского населения к пожарникам. «Бодрствующие» организованы на военный лад: корпус их делится на когорты, а когорты — на центурии (сотни), как в римском легионе; как и в легионе, сотней командует сотник (центурион), а когортой — трибун, обычно старый заслуженный легионный центурион, которого повышают, назначая его трибуном у пожарников. Дисциплина у них военная, такая же строгая, как в легионе; срок службы определенный, как у солдата; пожарник не смеет уйти, пока не отслужит положенных ему 16 лет. И тем не менее их не считают солдатами, продвижения по службе для них нет. Они не могут перейти ни в легион, ни в "городские когорты", не говоря уже о преторианской гвардии. Даже после закона 24 г. н. э., по которому отпущенник, прослуживший в пожарных частях шесть лет, получал полное римское гражданство, почетная солдатская служба легионера закрыта для пожарника. К ним относятся без уважения; их дразнят насмешливой кличкой «ведерничков» (пожарники совершали свои обходы неизменно с ведрами); их считают низшей породой людей. А службу они несут тяжкую, неблагодарную, неразлучную со смертельной опасностью.

Пожарный инвентарь того времени включал в себя следующие предметы: ручные насосы, ведра, сплетенные из спарта (растение, дающее очень крепкие волокна Spartus tenacissimus L) и хорошо осмоленные, лестницы, длинные шесты, губки, большие лоскутные одеяла, сшитые из кусков толстой грубой шерстяной материи — центоны, большие толстые тюфяки (emitula), песок, уксус, топоры и крючья разных видов и размеров, пилы, багры, баллисты — античные «пушки», с помощью которых разбивали стены осажденных городов. Зачем пожарникам эти камнеметы? Почему у них такое количество инструментов, предназначенных совершать работу разрушительную? И почему в составе каждой когорты имеются особые отряды, специально обученные тому, как этими инструментами действовать? Дело в том, что техника пожарного дела была в те времена иной, чем теперь. Задачей пожарников было, конечно, в первую очередь потушить огонь. Это удавалось далеко не всегда, потому что тогдашние насосы были очень несовершенны и не могли подавать воду в таком количестве и такой сильной струей, которая могла бы загасить сильный огонь. Когда люди видели, что им не отстоять горящего здания, их обязанностью становилось преградить дорогу огню, не дать ему пищи, создать вокруг бушующего пламени пустое пространство, где огонь погас бы сам собою. Римские пожарники останавливали огонь так, как когда-то у нас по деревням: разрушали горящий дом и постройки по соседству. Тут-то первыми и выступали на сцену баллистарии.

Попробуем представить себе работу «бодрствующих» на пожаре. При первом же сигнале тревоги (чаще всего подавал его патруль, раньше всех заметивший огонь) когорта района, находившегося на ее попечении, устремлялась к загоревшемуся дому. Впереди и опережая всех несся акварий (aqua — вода). Этот человек должен был знать в обоих районах, порученных его когорте, все бассейны, все водонапорные колонки, одним словом, все места, откуда можно было брать воду. Он распоряжался подачей воды в насос из бассейна, наиболее близкого к месту пожара; расставлял цепочкой людей с ведрами — одни из них наливали воду в насос, другие передавали ведра прямо пожарникам, заливавшим огонь, — и следил за тем, чтобы вода доставлялась быстро и бесперебойно. Он был хорошо знаком с работой водного ведомства в своих районах, знал, на какое количество воды из этого бассейна он может рассчитывать и, если по его соображениям воды этой оказалось бы мало, он уже заранее выстраивал дополнительно людей у другого бассейна. Акварий должен был обладать превосходной памятью, ясно, во всех мелочах, представлять себе план своих районов, быстро соображать и стремительно действовать.

Как ни плохи были тогдашние насосы, свое дело они все-таки делали, и Плиний Младший справедливо негодовал на жителей Никомедии, которые по своей бесхозяйственности забыли обзавестись такими насосами. Римские пожарники пользовались ими, вероятно, с самого момента создания своего корпуса. Ведали этими насосами сифонарии: это были механики, которые следили за исправностью своих «сифонов» (так назывались эти насосы), умели быстро их наладить, если во время работы что-то в них «заедало», и занимались их ремонтом, когда они выходили из строя. Акварии и сифонарии были единственными людьми в пожарном корпусе, которые по самому роду своей службы подвергались опасности меньше, чем остальные их товарищи.

В горящем здании огонь заливали водой и на него набрасывали центоны, намоченные в уксусе. Этими тяжелыми полотнищами орудовал особый отряд центонариев. Если в дом уже нельзя было проникнуть по входным лестницам, пожарные с ведрами воды и центонарии со своими «одеялами» взбирались по приставным лестницам и через окна влезали в горящую инсулу. Ведра с водой, передаваемые по цепочке людей из рук в руки, одно за другим непрерывно исчезали в окнах; на помощь центонариям внутри дома лезли их товарищи с мокрыми центонами в руках. Другие пожарники, стоя несколько поодаль от дома и в самом горящем здании, швыряли, метя в определенное место, губки, полные уксуса и надетые на длинные шесты; уксус, растекаясь струйками и разбрызгиваясь в разные стороны, гасил огонь. А возле пылающей инсулы суетилась "спасательная служба" — эмитулярии, расстилавшие на земле тюфяки, о которых упоминалось выше: надо было учесть, на каком расстоянии от какого этажа их уложить, чтобы люди, выбрасывавшиеся из окон, не так уже расшибались. Эмитулярии находились у самого огня, подхватывали выскакивавших и падавших людей, выносили их в безопасное место и передавали на попечение врачей, которых при каждой пожарной когорте было по четыре человека.

Когда становилось ясно, что дома не отстоять, а огонь разливается все дальше и дальше, за дело брались баллистарии. Приходилось им труднее, чем легионным баллистариям, бившим из своих орудий по стенам осажденной крепости. У тех был простор, они могли выбрать место, с которого было наиболее удобно действовать камнеметом; баллистарии-пожарники этих преимуществ лишены. Они должны устанавливать свое орудие в тесноте римской улицы, в непосредственной близости от горящего здания, обваливающиеся стены которого грозили обрушиться на их же головы. Когда инсула была разрушена, за работу брались фалькарии (falx — серп) и унциарии (uncus — крюк). Первые орудовали шестами, на которые были насажены огромные серповидные крючья; вторые действовали баграми меньшего размера. На этих отрядах лежала обязанность оттащить как можно дальше от огня все, что горело и что могло еще загореться: доски, бревна, вообще всякое дерево, а также раскаленные камни. Если кое-какие части стены еще держались, их «серпами» стаскивали вниз. Случалось, что баллисту никак нельзя было подвести и поставить; тогда работа по разрушению здания ложилась главным образом на фалькариев, которые, захватив своими тяжелыми «серпами» за подоконник или за какой-то выступ в стене, расшатывали ее, вырывали из нее куски и постепенно разрушали до основания.

Все эти люди — и те, кто с ведрами воды и тяжелыми сукнами в руках метался среди огненных языков, в облаках удушливого дыма и пара, и те, кто стоял на лестницах и поблизости от пылающего дома, и те, кто рушил его и растаскивал горящие обломки, — все подвергались смертельной опасности. Те, кто тушил огонь внутри дома, могли погибнуть под провалившимся потолком, задохнуться в дыму, обгореть так, что спасти их было невозможно. Работавших около осыпало градом раскаленных камней и обломками пылающего дерева; вихрем, поднимающимся во время пожара, на них могло обрушить тяжелую балку или бревно. Никто не был застрахован от тяжкого увечья и смерти. После каждого пожара «бодрствующие» не досчитывались своих товарищей — и вновь опять и опять кидались тушить новый пожар. Стойкое мужество этих "вчерашних рабов" сделало бы честь прославленным легионерам самого Цезаря; только благородные сердца могли так самоотверженно жертвовать своей жизнью, повинуясь голосу долга и чести. "Через сотни разъединяющих лет" почтительно склоняешься перед этими неизвестными героями, которых пренебрежительно не замечали надменные современники и так прочно забыли легкомысленные потомки.